Не наступить на подол собственного платья. И чтобы шлейф не зацепился за какую-то коряжину, с моей-то удачей. Зачем я вообще на шлейф согласилась? И на плечи открытые... и не следовало отказываться от корсета, пусть и неудобный, а то корсаж зашнурован плотно, но ощущение такое, что стоит выдохнуть, и платье съедет.
Позор.
И ладно бы если только мой позор. Свой я переживу как-нибудь...
- Выше нос, - подсказывает Брокк, в руку которого я вцепилась и не уверена, что смогу пальцы разжать. - Ты красавица.
Верю.
Надо мной все утро колдовали, причитая, что времени мало. Заворачивали, разворачивали, натирали, вытирали, мыли, терли до одурения, до покрасневшей кожи, которую успокаивали какими-то маслами. Стригли, завивали раскаленными докрасна щипцами, и я задыхалась от запаха паленых волос.
И когда, наконец, отступили, я поняла, что время пришло.
- Посмотрите, - меня подвели к огромному зеркалу. - Разве вы не прекрасны?
Не знаю.
Я вообще не уверена, что это - мое отражение, и протягиваю руку, касаясь стекла и собственных пальцев по ту его сторону. Сквозь шелковую перчатку прикосновения не ощутить, и это меня пугает.
Та, в зеркале, похожа на меня.
Белокожа. Светловолоса.
Зеленоглаза.
Черты лица знакомы... и родинки остались.
На шее тяжесть рубинового ожерелья - чем не ошейник? Красивый. Тяжелый. И камни тускло мерцают, окрашивая алмазные россыпи розовым.
...как кровь по воде.
Каскад фаты.
И строгие прямые линии наряда, который сам по себе произведение искусства. Багряный шелк и белое кружево... не белое - серебряное. Алмазные росы и нежные жемчуга... мне ли жаловаться? Подарок роскошен, но тянет вырваться из ловушки корсажа, разодрать шнуровку, выпутаться из юбок...
...сбежать, причем не важно куда.
Нельзя. Я не могу опозорить Одена и брата.
И когда старшая горничная подает мне руку, стараясь при том в глаза не смотреть, с благодарностью принимаю помощь.
Шлейф тянется за мной, словно недолинявшая змеиная шкура.
Протягивают букет цветов. Белых.
Брокк долго и с удивлением разглядывает меня, а после, следуя традиции, укрывает лицо фатой. Она прозрачна, но мир обретает алые тона.
И я, преодолев робость, ступаю на дорожку.
Выше нос, Эйо... мама бы тобой гордилась.
- Так намного лучше, - шепчет Брокк и подмигивает мне. - Ты же знаешь, я рядом.
- Спасибо.
Мы идем. Бесконечная красная дорожка. Слева цветы и гости. Справа цветы и гости. Куда ни глянь - цветы и гости. И эта стая заставляет меня нервничать.
Я вдруг остро осознаю, насколько все... неправильно.
Надо успокоиться. Вдохнуть, насколько корсаж позволяет. Выдохнуть.
Какое мне дело до того, что подумают обо мне все эти люди, собравшиеся здесь исключительно по служебной надобности? Свадьба? Не следует обольщаться, Эйо, все это торжество затеяли с весьма определенной целью.
И до тебя им дела нет.
А тебе - до них.
Поэтому сосредоточься на том, чтобы не споткнуться и неси шлейф гордо...
- Эх ты... невеста... шагу прибавь, пока твой жених окончательно терпение не растерял. Я-то думал у них выдержки побольше.
Брокк шутит, пытаясь приободрить меня, и я благодарна за поддержку.
- Ты замечательный, - очень важно успеть сказать это.
Время на исходе.
Чье?
Наше.
- Никому об этом не рассказывай, - с серьезным выражением лица отвечает Брокк.
Кольцо со-родичей размыкается. И скрипки, такие резкие, визгливые, замолкают.
Сквозь дымку фаты я вижу Одена. Непривычный. И парадный китель ему к лицу, да и вообще... он ведь красивый. Я разглядываю будущего мужа, пытаясь запомнить.
Зачем?
Скоро все закончится.
Нет. Не верю. Свадьба - это... это просто-напросто свадьба. Обряд. Слова. И уже к вечеру я забуду о нынешних страхах.
Уже забываю и, кажется, не только о страхах.
- Оден, берешь ли ты эту женщину в твои преданные жены, чтобы жить вместе в супружестве? Будешь ли ты любить ее, почитать и заботиться о ней в болезни и в здравии, утешать ее, и, оставив всех других, хранить себя только для нее в течение всей вашей жизни?
Я вздрагиваю.
Король?
Короля не было, но был Виттар в парадном черном фраке.
Что означает эта замена? Оден спокоен. И Брокк тоже. И значит, все в порядке?
- Да.
- Эйо, берешь ли ты этого мужчину в твои преданные мужья, чтобы жить вместе в супружестве? Будешь ли ты повиноваться ему, любить и почитать его, и служить ему, и заботиться о нем в болезни и в здравии, и, отказавшись от всех других, хранить себя только для него в течение всей вашей жизни?
Я должна встать между ним и Оденом, но под тяжелым взглядом Виттара не способна пошевелиться. И Брокк отступает, прикрывая спину.
Надо ответить.
И я слышу собственный голос словно со стороны:
- Да.
- Кто отдает эту женщину, чтобы сочетаться законным браком с этим мужчиной?
- Я отдаю, - Брокк сжимает пальцы, успокаивая. И передает мою руку Виттару.
Почему-то меня не отпускает чувство, что он едва сдерживается, чтобы не сломать ее. Выдыхаю лишь когда ладонь Одена ложится сверху.
- Я, Оден, беру тебя, Эйо, в жены, чтобы с этого дня быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить тебя и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас. И для того связываю тебя моим честным словом.
Я знаю, что ответить, и отворачиваюсь от Виттара.
Он не важен.
Среди всех, собравшихся здесь, значение имеют лишь двое.
- Я, Эйо, беру тебя, Оден, в мужья, чтобы с этого дня быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить, заботиться и повиноваться тебе, пока смерть не разлучит нас. И для того связываю тебя моим честным словом.
Слова - зыбкая связь.
Сталь - куда как надежней. И Виттар, почему-то улыбаясь, протягивает черный футляр.
- Этими браслетами я скрепляю ваш союз.
Металл холодный, но... до чего же красив.
Вот и все.
И скрипки запели опять... как-то иначе, надрывно.
А Оден фату убирает, но ветер норовит вырвать ее из рук, словно не желая показывать моего лица. На мгновенье становится страшно: вдруг он вспомнит, что я так похожа на королеву... сейчас, наверное, больше, чем когда-либо. Отшатнется.
Попятится.
Пожалеет о том, что связал себя со мной.
- У меня больше нет невесты, - сказал он, наклонившись к самому лицу. - У меня есть жена. Самая прекрасная женщина в мире.
- Льстец.
Я передаю слово из губ в губы.
А надоедливые скрипки замолкают, и кажется, идет гроза, далекая... И земля, почуяв ее приближение, вздрагивает.
- Эйо...
Земля подымается на дыбы, выплескивая серый мелкий камень...
И вокруг нас заворачивается кольцо охраны. Меня толкают, и я все-таки цепляюсь каблуком за дорожку. Пытаюсь удержать равновесие.
Больно...
- На землю! - кричат, бьют под колени, и я падаю. А Оден сверху.
Он накрывает меня собой, прижимает к холодной траве, но слишком поздно. Огонь уже внутри.
Время действительно на исходе.
А я понимаю, что случилось. Пока только я.
- Оден, - я еще способна говорить. - Поцелуй меня. Пожалуйста.
Мне всего-то надо - коснуться губ.
Отдать то, что еще осталось. До последней капли... и надеяться, что этого хватит. Я вижу себя в его глазах. Испуг. И нежность. И тут же - понимание.
Он ведь совсем не глупая собака.
А следом - боль, иную, с которой я не в силах справиться. Оден пытается отшатнуться, но я не позволю. Или не я, а то, что во мне.
Вода живая.
Вода мертвая.
Источник.
Мысли так путаются... не уходи. Прости. Так надо. Я хочу, чтобы ты жил. Наверное, это все-таки любовь.
Последнее, что я слышу, - надрывный вой.
Уснуть мешает.
Эта сила была горькой.
И сладкой.
Терпкой, как вино из одичалого винограда.
Источник умирал. И Оден слышал боль его столь же явно, как собственную.
Капля за каплей.
Выдох и вдох.
Всего-то несколько ударов сердца, которое замедляется под рукой. И разорванная связь бьет по нервам, выкорчевывая остатки души. Он хотел закричать, но в разрыв, подчиняя, погребая под огненным валом, хлынула иная сила.
Каленым металлом по живому.
- Я не хочу...
Железо рванулось, рассекая кожу, выкручивая кости, переплавляя плоть. Плеснуло в кровь огня первозданного, и укрыло панцирем брони.
Теперь Оден слышал утробный рокот разбуженной жилы, что, силясь сорваться с привязи, ползла под землей. И та ломалась, трескалась, желтила траву. Раскрывалась черными подпалинами, на которых вот-вот вспыхнут алые язвы огненных ран.
Кто-то кричал...
Хрустел, распадаясь на нити, контур.
Еще немного и...
...остановись.
Жила замерла. Оден слышал ее биение, нетерпение, гнев и обиду. Она, разбуженная, вытащенная из материнского русла, желала свободы.
...покоя.
Разливались медвяные водовороты лавы, и застывали причудливыми потоками.
Здесь нет камней и нет ущелья. Границы. Крепости. Мальчишек, которые держались сутки, а затем еще одни. Стен. И тумана, под них подползающего.
Война окончена.
...возвращайся.
И жила, утратив остатки гнева, замурлыкала, словно кошка. Плеснув напоследок искрами силы, она ушла на глубину, туда, где огромное сердце земли качало огненную кровь ее.
Капля к океану.
А на пути Одена встал белый зверь.
Он был силен. Он желал боя и крови, не понимая, что Оден слишком устал от драк. Зверь же ронял пену, хвост же его хлестал по бокам, оставляя на них, впалых, глубокие царапины.
Наверное, зверь был безумен.
Какая теперь разница?
...уходи. Мне нет до тебя дела.
Источник умер. И в мире не осталось радости.
А боль от чужих клыков, по сути, пустяк. Оден с легкостью стряхнул зверя со своего загривка. Подмял. Вцепился в шею, и вкус крови впервые не вызывал отвращения. Было действительно все равно. Рвалась броня. И мышцы. И кость, кажется, тоже затрещала.
Сжав челюсти, Оден мотнул головой.
Раздался знакомый хруст. И зверь завизжал, засучил лапами, но вскоре затих.
Умер, наверное.
Все умирают.
Жаль, что на этот раз не очередь Одена.
Сердце Эйо еще билось. Слабо. Едва слышно, но отсчитывала последние секунды жизни, и Оден, склонившись к груди, умолял подождать его. От Эйо пахло кровью и железом, мертвым, равнодушным. Трехгранный наконечник стрелы засел где-то под лопаткой, а древко сломалось. Оно было тонким, хрупким...
Как Эйо.
Кто-то подошел, попытался к ней прикоснуться, и Оден зарычал.
Говорили. Просили. Требовали.
Хотели убедиться, что она умрет... ложь. Куда ни глянь, всюду ложь. Туманы давно проникли на земли Камня и Железа. Но если так, то...
...она обещала откликнуться на зов.
И Оден позвал, страшась одного: не успеть.
По голосу его мир перевернулся. Он узнал место. Серая равнина, края которой подымаются, словно Оден попал на дно гигантской чаши. Небо в выбоинах. Солнце и то блеклое, поистаскавшееся.
- Ты где? - здесь он снова стал человеком. И сейчас оглядывался, страшась одного: не пришла.
Посмеялась.
Поманила надеждой и...
- Смотря на что ты надеешься, - сказала Королева Мэб. И травы легли под ноги ее, сплелись серым же ковром. - Ты все-таки ее потерял.
- Да.
На руках кровь, которая в мире туманов ярка, будто не кровь, но виноградный сок. И пахнет также...
- Мы дети Лозы, - улыбнулась Королева. - Чего ты хочешь?
- Спаси ее. Ты... ты можешь спасти ее?
Молчит.
- Ты говорила, что живешь в каждом из своих детей. Дай ей силы. Она выживет. Просто дай ей силы.
Очи Королевы по-прежнему мертвы. Изумруды. А кожа - мрамор. И губы, выточенные из граната. Алые капли рубинов на щеке, будто родинки...
...нефритовые чехлы для ногтей. Или уже когти? Острые, Оден помнит.
- Да, - наконец, отвечает Королева. - Я могу. И ты знаешь цену.
Знает.
- Я согласен.
- Вот так просто? - она смотрит снизу вверх и улыбается.
Всегда улыбается, а глаза все равно мертвые.
- Да.
- Зачем, Оден? Ты же мечтал вернуться домой. И ты вернулся. Ты хотел избавиться от моей метки, и у тебя это вышло. Ты желал получить живое железо, и родовая жила откликнулась на твой зов.
- Спаси ее.
- Подумай хорошенько, - она оказывается рядом и кладет руку на грудь. Холод, исходящий от Королевы, куда сильней того, что Оден испытывал прежде. - Ты вновь силен. И свободен. Даже совесть твоя чиста, ведь ты действительно не знал...
Рука сжималась, и острые когти - все-таки когти, тонкие каменные пластины - впивались в кожу.
- ...ты и дальше можешь служить Королю... или сам стать Королем.
Из ран на груди сочилась кровь, на сей раз пахла она кровью, а не виноградом.
- Он надорвался, воюя со мной... - Королева положила голову на плечо. От темных волос ее тянуло плесенью. - Оправится еще нескоро... а за тобой пойдут... новая династия... род, который будет силен, как никогда прежде. И сотни, если не тысячи девчонок... на твой выбор.
- Мне нужна одна.
- Вот и выберешь.
Наклонившись, Королева провела языком по коже, слизывая кровь.
- Я уже выбрал.
- Упрямый... быстрой смерти не будет. Ты ведь помнишь, что такое темнота? Она длится и длится... боль, такая разная... сколько оттенков, Оден?
- Не считал.
- Сосчитаешь, - когти почти коснулись сердца. - Я ведь не заберу тебя сразу... ночь... и вторая... потом, быть может, отпущу ненадолго. И снова вернусь. Или верну... они там решат, что ты сходишь с ума. Лечить попробуют... но мы-то будем знать, насколько это бесполезная затея. Твой брат взбесится от бессилия... и возненавидит тебя. Себя тоже. Будет считать виноватым. Он и вправду виновен, тебе ли не знать? Возможно, ты даже получишь удовольствие, наблюдая, как он мучится... совесть - хороший палач.
Оден не искал мести.
- Я дам вам время... столько времени, чтобы отравить его жизнь. И когда ты все-таки умрешь, твой брат вздохнет с немалым облегчением. Король же будет просто счастлив, избавившись от такого соперника...
- Она совсем на тебя не похожа...
Черты лица - такая мелочь.
Да и они теперь казались иными.
- Эта девочка? Кстати, она ведь сделала тебе подарок, дорогой подарок, и думаешь, ей понравится, как ты с ним обошелся?
Ему нечего сказать.
- Она ведь тоже уйдет. Не выдержит твоего безумия. Будет пытаться спасти, но... кто она против меня?
Пусть уходит. Лишь бы жила. А когти королевы впились в сердце, приказав тому остановиться.
- Поэтому подумай хорошо, Оден из рода Красного Золота. Действительно ли ты готов заплатить подобную цену?
- Да.
- Почему?
Королева отступила.
- Потому что... у меня была невеста.
...самая прекрасная девушка в мире.
И тем странней видеть жалость в зеленых глазах Королевы.
- Другие говорили о ненависти... проклинали... умоляли, а поняв, что мольбы не действуют, снова проклинали. Сходили с ума. Но безумие их было преисполнено злобы. А ты, дойдя до края, зацепился за сказку. Как такое возможно?
Оден не знал.
Просто получилось.
- Ты говорил о своей невесте с таким жаром, что я начинала верить, будто она существует.
Существует. У нее зеленые глаза, а волосы светлые, с рыжиной, на солнце они выгорают добела. Длинный нос от альва-отца и родинки материным наследством. Она тонкая и гибкая. А спросонья ворчит. И еще пятки высовывает из-под одеяла, потому что под одеялом пяткам жарко.
- Ты сам себе создал сказку. И она ожила, - когти Королевы разжались. - Такое случается...
Кровь сыпалась на серое полотнище трав и прорастала.
Зеленые лозы.
И черные тернии.
- Уходи, Оден из рода Красного Золота.
- Эйо...
- Тело будет жить, а вот захочет ли вернуться душа, я не знаю... зови.
Она отступила, и лозы потянулись следом за Королевой.
- Зови так, чтобы услышала. Если ты ей нужен, она найдет дорогу.
Мягкие иглы терний ласкались к босым ее ногам.
- И прощай...
- Погоди!
Косы Королевы расплелись, и хрупкие побеги вскарабкались по прядям.
- До чего же ты непонятливый. Ты мне не нужен. У тебя невеста есть, - она рассмеялась, и ветер украл ее смех. - Иди к ней...
- Почему?
- Почему? - переспросила Королева, и в зеленых глазах ее вспыхнули искры. - Может, я не желаю портить себе сказку... может, я надеюсь, что вы с Королем все же перервете друг другу глотки... а может, мне просто приятно будет жить, зная, чем ты мне обязан. Ты ненавидишь меня. И ты мне должен. Разве это не весело?
Оден отступил.
- А может... может мне интересно узнать, что породит лоза, проросшая сквозь камень.
Хрустела под ногами серая трава.
...галька...
- Оден, - ветер задержал на мгновенье, но не позволил обернуться, - есть кое-что выше Королей... запомни. Пригодится.
Ветер принес запах вереска.
...и крови.
...свежескошенной травы.
...дыма.
...железа.
Оно, скрывшееся внутри Эйо, таяло, покидая рану. И Оден слизывал черную густую кровь, которая по вкусу была вином. А когда рана затянулась, позвал так громко, как умел.
Сверр из рода Лунного Железа был мертв.
За этим он и пришел.
Привел стаю.
И жилу, чье эхо еще звучало под землей.
Она просто смела внешний контур, а стая оказалась много больше той, что оставила следы на поляне. За Сверром пошли многие. Во имя славы. Чистой крови. И просто безумия, которое застило разум настолько, что и смертельно раненые, щенки продолжали драться.
Три десятка смертников. И один бешеный ублюдок...
Виттар сел на землю, и когда Тора опустилась рядом, обнял ее, зарылся носом в растрепанные волосы, и уши бы заткнул, лишь бы не слышать этого воя. Наверное, он сидел так долго, если не заметил появления Короля. Тот стоял, опираясь на трость, разглядывая выжженную землю, и дом, просевший на одно крыло.
А тела убрать успели.
- Виттар, твоя жена скоро совсем замерзнет. Да и доктор хотел бы на нее взглянуть... не только на нее.
Стальной Король смотрел на Одена.
- Второй час уже...
Тора и вправду дрожала. И Виттар в тщетной попытке хоть как-то согреть ее, набросил на плечи грязный фрак, и только потом заметил, что ему плед протягивают.
Плед - это хорошо.
А крытый экипаж - еще лучше.
Для нее во всяком случае.
- И никого не подпускает, - задумчиво произнес Король, когда Виттар вернулся. Он прав: такие разговоры следовало вести без свидетелей.
- Зачем? Я же все отменил... я точно знаю, что отменил все.
- Спонтанные решения редко бывают разумными.
Пальцы Короля змеей обвивала орденская лента.
- Он здоров. И свободен. А это... пройдет. Со временем.