Дёмина Карина : другие произведения.

Семь минут до весны. Глава 8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.70*15  Ваша оценка:

Глава 8.

   Альва ела очень медленно и аккуратно, изо всех сил делая вид, что не голодна, но ей и Нат-то не верил. Хмыкнул, отвернулся... недоволен.
   Ничего, проглотит.
   Сам вон в тарелке ковыряется, перебирает. Местная кухня Нату не по вкусу. Впрочем, здесь ему все не по вкусу, начиная с альвы.
   Она зачерпывала ложкой суп, подносила к губам, едва заметно наклоняла голову, проверяя на месте ли Нат, точно подозревала его в желании эту самую ложку отнять, и после этого глотала. Зачерпывала другую... и в этом ритуале виделось многое.
   Спросить?
   Не расскажет. Ни про комнату, ни про... остальное. Замкнется, вернется на чердак и спрячется под треклятое одеяло, под которым и будет лежать, пока голод не выгонит.
   Или малышка.
   Та выросла, ненамного, но все же, и заметно потяжелела. Под подбородком наметилась характерная складочка, и на руках тоже, и сами эти руки более не походили на высохшие ветки... конечно, ей было далеко до племянников и племянниц, розовых и пухлых, напоминавших Райдо фарфоровых кукол.
   И пахло все еще болезнью, но...
   ...малышка будет жить.
   И альва тоже.
   А остальное... у него есть еще время. Главное, чтобы тварь внутри Райдо с ним согласилась. Она ведь долго ждала, обождет еще пару месяцев...
   ...он страсть до чего хочет поглазеть на цветущие яблони...
   Обед, сколь долго бы он ни тянулся, подошел к концу, и альва, выбравшись из-за стола, уставилась на Райдо... глаза какие зеленющие, раскосые, к вискам приподнятые. Скулы острые. И подбородок острый. И щеки все еще запавшие, но уже не настолько, чтобы к зубам прилипнуть.
   - Хочешь уйти?
   Она нерешительно кивнула.
   - Иди. Я тебя не держу, а ее оставь, ей на чердаке делать нечего. Там сквозняки и вообще место для ребенка неподходяще...
   Альва нахмурилась. И в этот момент сделалась невероятно похожа на Ната.
   - Предлагаю перейти в гостиную. Слушай, чем обычно по вечерам тут заниматься принято было?
   Он не думал, что альва ответит, но губы ее дрогнули, не то в улыбке, не то в болезненной гримасе:
   - Мама... вышивала.
   - А моя вышивать не любит... умеет, конечно. Она у меня все умеет, что положено уметь леди, но не любит. Букеты из перьев - дело другое. Ты бы видела, какие картины она составляет... а отец?
   - Работал.
   ...не в том ли кабинете, который на самом деле кабинетом не был?
   ...и над чем он работал?
   Мало информации. Ничтожно мало.
   - А ты? - Райдо переложил малышку на второе плечо.
   - Читала. Играла. Рисовала.
   Короткие ответы. Сухие слова. И Нат не выдерживает. Всего-то шаг, но и его достаточно, чтобы альва обернулась, резко, сжимаясь в ожидании удара.
   - Спокойно. Нат тебя не тронет... он старается выглядеть страшным, а на самом деле щенок... и да, альвов не любит, а ты не любишь псов, будем считать, что у вас, как это... паритет! Вот! - Райдо поднялся.
   Больно.
   Пока боль глухая, скорее даже отголоски ее, не позволяющие забыть, что болезнь не ушла. Отступила на дальние рубежи его, Райдо, истощенного тела. Но вернется.
   Завтра.
   Или послезавтра.
   Или когда-нибудь... хорошо бы, после того, как яблони зацветут... до треклятой весны уйма времени, он все успеет.
   - Что ж... слушай, а ты читала вслух или как?
   - По-разному, - ответила альва. Она не сдвинулась с места, но вывернулась так, чтобы следить за Натом. И он, кажется, поняв, что воспринимают его как угрозу, застыл.
   - Тогда почитаешь мне? А то с глазами какая-то ерунда... плывет все... и вообще, я сам не особо читать люблю, но если кто-то...
   Альва не сразу, но кивнула.
   Читала она негромко, но выразительно, и книга, взятая наугад, скучная до невозможности, постепенно оживала. Райдо вслушивался не столько в историю, которая была обыкновенна, не то о несчастной любви, не то о столь же несчастной жизни, постепенно впадал в дрему.
   ...а хорошо бы, чтобы так...
   ...вечера семейные, но не такие, как дома, когда к ужину следует всенепременно переодеваться, пусть бы и ужин этот проходит исключительно в узком кругу... за стол по гонгу, из-за стола - по гонгу... беседы исключительно на одобренные матушкой темы...
   ...наверное, в этом ничего плохого нет, но... душно...
   Альва замолчала.
   Смотрит.
   Райдо приловчился чувствовать на себе ее взгляд, в котором... пожалуй, раньше была ненависть, а теперь... любопытство? Недоверие? Усталость... обнять бы ее, сказать на ухо, что закончилось все, и та война, которая большая, и собственная ее... и раны залижутся.
   Быть может, еще до весны.
   Так ведь не поверит. На ее месте он бы и сам не поверил, поэтому и сидит, притворяясь спящим. Малышка вот взаправду уснула, тепло ей, сытно... а молоко не допила, но и ладно, Райдо потом сам... хотя он молоко не любит, но это - вкусное.
   - Устала? - спросил он, когда альва шевельнулась.
   - Нет.
   - Устала... если хочешь - иди, отдыхай, но... не надо снова на чердак, ладно? Там все-таки холодно. А в доме комнат хватает. Выбирай любую... если боишься чего-то...
   ...кого-то...
   - ...запирайся изнутри. Слушай, а... может, Марджут?
   Альва фыркнула.
   ...но ночевать осталась в доме.
  
   Несколько следующих дней прошли вполне мирно.
   Альва облюбовала угловую комнату, сама перетащила в нее и одеяло, и подушку, и свитер Райдо, который надевала, пусть бы свитер этот был для нее чересчур велик. Она закатывала рукава и поднимала воротник так, что он прикрывал острые уши. Из-за воротника выглядывал кончик носа и зеленые настороженные глаза.
   Ната она сторонилась.
   И Дайны.
   И пожалуй, Райдо тоже, но ему единственному позволяла подходить почти на расстояние вытянутой руки.
   С ним и разговаривала, если чтение можно было назвать разговором. Она забиралась в кресло у камина, брала книгу, которая не стала интересней, и читала. Райдо же устраивался на полу.
   Матушка бы не одобрила.
   Ни альву, ни пол, ни книгу, лишенную поучительной компоненты. Впрочем, отчасти поэтому Райдо слушал. И ноги вытягивал к камину, надевал вязаные носки, купленные Натом в местной лавке. Носки были плотными, из толстых крученых нитей, и плохо тянулись, зато в них было тепло.
   Свой дом.
   Почему-то раньше он не воспринимал Яблоневую долину домом, скорее уж местом, где можно спрятаться от назойливой заботы близких и тихонько сдохнуть.
   А теперь вот носки, камин и огонь. Малышка, которая дремлет на полусогнутой руке, по-прежнему легкая, что пушинка, но личико покруглело... смешно во сне губами шлепает, точно подбирает слова... во сколько дети говорить начинают?
   Райдо вряд ли дотянет.
   Жаль. Смешные. И эта не исключение. То хмурится, становится серьезной-серьезной, то улыбается широко беззубым ртом. Слюни пускает.
   Вздыхает.
   За ней интересно наблюдать, и за мамашей его тоже. Оборвала чтение на полуслове, сидит, смотрит, прикусив корешок книги. Страницы пальцем заложила.
   Волосы отрастают у нее, черные и гладкие с виду, но на затылке топорщатся этакими вороньими перышками, а челка вот длинная, и прядки падают на самые глаза. Она их отбрасывает и, забывшись о том, что кругом враги, поглаживает переносицу пальцами.
   И пальцы эти в подбородок упирает.
   Думает.
   О чем? Не скажет ведь правду...
   Нат в углу прячется, у двери, и дверь приоткрыл, следит за коридором. Не потому, что опасности ждет - привычка такая, как и та, по которой он повсюду с собой таскает нож. Небось, и сейчас при нем. В рукаве старой кожанки? Надо будет купить ему новую куртку, с бахромой, чтоб как у шерифа... и ножны потайные, а то еще порежется ненароком...
   ...хотя нет, не порежется. Нат с ножом управляется куда лучше, чем с уборкой. Но альву он слушает. И взгляд от двери отводит, и почти расслабляется, почти верит, что опасности нет...
   Чай вот подает.
   Чай приносит Дайна, но Нат, заслышав ее шаги, соскальзывает с кресла. Он выбирается в коридор и принимает поднос. Порог - это граница, которую Нат бережет свято от чужаков, а Дайна - именно чужак.
   Она недовольна.
   Она спрятала яркие наряды, но и серые ее платья неизменно выглядят вызывающе. Однако Райдо молчит. Он устал от войны, и шаткое перемирие в собственном доме ценить умеет.
   Дайна ненавидит альву.
   За что?
   Спросить бы? Но Райдо не уверен, что скажут правду, да и... это тоже действие, а ему сейчас не хочется действовать, и думать не хочется ни о чем, кроме огня, камина и книги вот. О том еще, пожалуй, что голос у альвы мягкий, бархатистый... и что ему нравится, как она щурится.
   Хмурится.
   И трогает свою переносицу.
   И еще он бы хотел увидеть улыбку, но подозревает, что это - невозможно.
   Зима стирает улыбки.
   Поднос с чаем Нат ставит на столик у двери, и долго возится, переставляет чашки, сахарницу, высокий графин с молоком и масленку. Он разливает чай сам, на троих, но чашку альвы ставит на пол у кресла, и той приходится откладывать книгу, наклоняться и тянуться. Она почти складывается пополам, и Нат фыркает, отворачивается, прячет выражение лица...
   В его мысли тоже было бы интересно заглянуть. Но потом, позже.
   Чашку Райдо он подает. Нат точно знает, какой именно чай Райдо по вкусу. Крепкий. Сладкий. И без молока. А себе вот Нат наливает едва ли не полкружки, он и просто пил бы, но молоко - это для детей, а Нат взрослый. Но не настолько взрослый, чтобы не стыдиться своих привычек.
   Он намазывает тосты маслом.
   Три.
   И снова - альве на пол, но уже на фарфоровом блюдце. Почти ритуал. Поставить. Отступить. Отвернуться. Обождать несколько секунд и блюдце забрать. Оно одно на троих, и почему Нат не попросит принести еще, Райдо не знает.
   Плевать.
   Главное, что хлеб прожарен, а масло свежее, солоноватое. Чай горячий. Сдобрить бы его виски, но тогда Нат вновь начнет хмуриться, будет виться вокруг, подбираясь ближе, пытаясь уловить признаки болезни.
   Разрушит все.
   И Райдо запивает тосты чаем. Молчит. Все молчат, но в этом молчании по-своему уютно. И слышен, что дождь, что шелест ветра...
   ...по первым морозам, схватившим дорожную грязь, Нат отправился в город и вернулся с целой стопкой писем.
   - Почитаешь? - спросил Райдо, протягивая те, которые от младшенького. И альва кивнула.
   Она взяла письма из рук, почти коснувшись пальцами пальцев, и несостоявшегося прикосновения этого, надо полагать, сама испугалась.
   Отпрянула.
   Замерла.
   - Почитай, - Райдо отступил и опустился на ковер у камина, подушку к себе подгреб. Ее бросил Нат, и подушка так и осталась лежать на полу. С подушкой удобней, не так жестко лежать... - У меня с глазами что-то... ничего серьезного, но вот плывет. А почерк у младшенького еще тот... он не виноват, он как-то в драку ввязался... не ввязался, это не совсем правильно. Подловили его. Ограбить пытались. А этот дуралей не отдал, вот и побили так, что, думали, все уже... а он выжил. И ходить наново научился. И вообще... многому наново научился. Ему говорили, что не сможет, а он смог. Упрямство - это наша семейная черта.
   Альва перебирала конверты, раскладывая их на спинке кресла.
   По датам?
   Дотошная.
   - Он сейчас в полиции работает... следователем... от той истории только почерк корявый остался. Сама увидишь.
   Альва вскрывала конверт когтем, вытаскивала лист и, развернув, читала:
   - Здравствуй, дорогой братец...
   Райдо закрывал глаза.
   Ему было уютно.
   И не больно.
   Почти.
   ...а зима наступала. И дороги, поплывшие по осенним дождям, оказались под плотными панцирями льда. Лед этот, поначалу хрупкий, кружевной, день ото дня становился все более прочен. А однажды ночью, когда вода вовсе замерзла, выпал снег.
   И Райдо, выбравшись из дому, зажмурился, прикрыл глаза, не в силах вынести слепящей белизны.
   А спустя два дня в доме появились гости.
  
   - Уж простите нас за то, что без приглашения, - супруга доктора куталась в соболя. Из экипажа она выбиралась медленно, опираясь на руку супруга, который рядом с нею казался тонким, хрупким. - В провинции нравы проще... и мы решили заглянуть... просто по-соседски.
   - Очень рад вас видеть, - мрачно произнес Райдо, прикидывая как бы половчей выпровадить сию без всяких сомнений, достойную даму, а заодно и супруга ее, поглядывавшего на Райдо с неприкрытым интересом, и дочерей.
   - А мы уж как рады! Я Виктору, - она произносила это имя с ударением на второй слог, жестко, и доктор вздрагивал, - давно говорила, что мы просто-таки обязаны вас навестить! А он мне твердил, что мы будем мешать... вы себя плохо чувствуете...
   У Райдо появилось искушение сказать, что доктор прав, и что чувствует он себя погано, а потому к приему гостей вовсе не расположен.
   - Но я вижу, он как всегда преувеличил, - дама не оставила шансов на спасение. - Вы чудесно выглядите... загорели... я слышала, что у вас загар не принят, но у нас здесь...
   - Слышал, нравы проще.
  
   Райдо протянул руку, на которую дама охотно оперлась.
   - В этом есть свои преимущества...
   Впервые, пожалуй, Райдо оценил важность хороших манер. Знакомые матушки хотя бы изволили предупреждать о визитах, давая Райдо возможность скрыться.
   А эта...
   Женщина поправила высокую бархатную шапку, расшитую бисером и пухом.
   - Знакомьтесь, мои дочери... Виктор! Не стой столбом, помоги девочкам выбраться... это Мирра...
   Светловолосая красавица в собольем полушубке присела, глядя снизу вверх профессиональным взглядом невинной девицы. Райдо таких опасался.
   И взглядов.
   И девиц.
   - А это Нира... ей всего пятнадцать... и нам бы устроить дебют, но вы же понимаете, что война...
   Нира пошла в отца, ее нельзя было назвать некрасивой, но и до совершенства сестры ей было далеко. Подбородок слишком мал, а губы - велики. Нос курносый, напудренный в жалкой попытке скрыть веснушки. И зря, потому что с веснушками она бы смотрелась гармоничней.
   Волосы цвета меда.
   Прическа сложная, мама бы назвала ее вычурной...
   ...и нашла бы способ выставить нежданных гостей из дому.
   ...зачем они здесь? Шкура Райдо давно уже перестала быть ценным трофеем в заповедниках брачной охоты... или это там?
   Столица.
   В столице прорва младших сыновей, и сыновей средних, и вообще всяких, на любую масть, и девиц хватает. Только нужны девицам старшие. Здесь же, небось, женихов и прежде немного было... а у Райдо поместье, которое само по себе ценность.
   Он хмыкнул, подумав, что теперь не просто так, сам по себе, но с приданым.
   - Я так счастлива, что вы больше не умираете! - старшая из сестер дотерпела до порога, и когда Райдо, кляня себя и матушку за хорошую дрессировку, помог ей освободиться от полушубка, нежно коснулась руки.
   - Почему? Умираю.
   - Да?! - удивление было наигранным.
   А ведь знает.
   И она, и сестрица ее, которая сунула свой полушубок батюшке, несколько смущенному, но не способному супруге перечить. Та же разоблачалась неторопливо, озираясь.
   По-хозяйски так озираясь.
   Она уже, небось, полагала это поместье своим и примерялась, как половчей распорядиться собственностью.
   - Вы замечательно выглядите... Виктор полагает, что у вас есть все шансы на выздоровление... - Шубу солидную, соболиную на красном плюшевом подкладе, она сунула Дайне, которая от этакой чести смешалась. - А где прислуга?
   Райдо это тоже было интересно.
   - Не нанял еще.
   - До сих пор? Помилуйте, не обижайтесь, Бога ради, если я со всею прямотой... за подобным поместьем толковый пригляд нужен.
   Она сняла перчатку и провела по широким перилам, поморщилась.
   - В лучшие дни здесь работало до дюжины человек... три горничных, и еще личные... потом камердинер бедного Муару... - найо Арманди приложила к глазам перчатку, словно платочек. - До сих пор не могу поверить, что их больше нет... мы были друзьями... нет, не в том смысле, что близкими, но... здесь, в провинции, людям одного круга следует держаться вместе... милочка, проследите, чтобы меха разместили должным образом... так о чем я? Ах да... два лакея... дворецкий, экономка... настоящая экономка, а не это, прости Господи, недоразумение... кухарка и двое помощниц... нет, я понимаю, что вам недосуг заниматься этими вопросами, однако и бросать все так, как есть, нельзя.
   Райдо кивнул, чувствуя, что от голоса этого, нарочито бодрого, у него начинает звенеть в ушах.
   Левой его рукой завладела Мирра, которая старательно притворялась, что невероятно смущена... сестрица ее держалась поодаль, но сложившейся ситуацией явно была недовольна.
   Как и Райдо.
   - Дому нужна женская рука, - найо Арманди весьма по-свойски шагала по коридорам старого поместья, и каблуки ее туфель громко цокали. Шелестело тяжелое парчовое платье, слишком роскошное для свойского визита, сияли серьги в ушах.
   Переливалось ожерелье...
   - В конце концов, именно на слабых женских плечах лежит великая миссия - сохранять в доме уют и покой... мужчине не понять...
   - Уверяю, я очень понятливый, - Райдо остановился, чувствуя, что сейчас сорвется.
   Нехорошо.
   И матушка не одобрила бы.
   ...а с другой стороны это семейство явно бывало в доме не раз и не два... и найо Арманди хмурится с каждым шагом все сильней, кажется, ей не по вкусу произошедшие перемены.
   - Вы так смешно шутите! - прошептала Мирра. - Простите маменьку, она слишком переживает...
   - О чем?
   - Обо всем! - взгляд синих очень был чист, прекрасен и напрочь лишен тени разума.
   - Переживать обо всем, - Райдо наклонился, вдохнув терпкий запах духов. Снова ландыши, но эти хотя бы не из аптекарской лавки, сквозь тягучий цветочный аромат не пробиваются ноты дешевого спирта. - Очень утомительно...
   И найо Арманди, окончательно уверившись, что новый хозяин Яблоневой долины вовсе не так уж страшен, как сие расписывал супруг - бесхребетная ничтожная личность, которая без заботы найо Арманди так бы и осталась помощником аптекаря - величественно кивнула.
   Нельзя сказать, чтобы Райдо из рода Мягкого олова ей понравился.
   Нет.
   Во-первых, он был просто-таки неприлично большим, подавляющим даже, а Маргарет Арманди терпеть не могла, когда ее, пусть и невольно, пытались подавлять.
   Во-вторых, простоват.
   В-третьих, несмотря на уверения супруга, он и вправду выглядел довольно-таки живым... и как знать, не ошиблась ли эта бездарь, за которую Маргарет угораздило выйти замуж? Впрочем, к этой, пока сугубо теоретической ошибке, Маргарет пока готова была отнестись снисходительно.
   Если мыслить широко - а Маргарет относила себя к людям именно с таким мышлением - то и от живого мужа могла быть польза.
   ...если, конечно, Мирра сумеет себя правильно повести. А в этом Маргарет не сомневалась: старшая дочь, что внешностью, что характером, пошла в нее.
   А вот со младшенькой придется повозиться...
   ...и главное, что от Виктора никакой помощи, только и способен, что вздыхать. Но ничего, Маргарет справится, всю жизнь справлялась же...
   ...дом вычистить, от чердака до подвалов, главное, чтобы чистили в присутствии Маргарет, а то мало ли... за прислугой нынешней глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, и растащат все, что плохо лежит, а что хорошо - перепрячут и все одно растащат...
   ...ремонт, обойдется, конечно, в копеечку, но усадьба и доход немалый приносит в умелых руках, не говоря уже о том, что собственное пса семейство наверняка не бедствует.
   - Но я рада буду помочь вам во всем... - Маргарет огляделась.
   Гостиная выглядела... убого...
   Отвратительного цвета обои, явно дешевые, мебель приличная, но давно вышедшая из моды, верно, хозяин привез то, в чем больше не нуждались...
   ...один живет, бобыль бобылем... оно и к лучшему, небось, будь тут семейка его, Маргарет и близко бы к дому не пустили... все они, что альвы, что псы, от честных людей нос воротят.
   - Спасибо, - Райдо опустился в кресло. - Но мы как-нибудь сами...
   - Здесь так мило... - пролепетала Нира, беспомощно оглядываясь на отца, который не нашел ничего лучше, как присесть у камина.
   Нахохлившийся.
   Недовольный.
   А чем, спрашивается, недовольный? Тем, что Маргарет заботится о семье? Кому-то ведь нужно быть мужчиной...
  
   - Скажите, - Райдо прикрыл глаза, надеясь, что выглядит достаточно немощным, чтобы гостьи расслабились. - Вы... вам ведь доводилось бывать здесь ранее? Ах да, конечно, вы же упоминали... простите, я стал таким рассеянным.
   Его тотчас убедили, что его рассеянность - естественное следствие его состояния...
   ...и ему не следует перенапрягаться...
   ...больше отдыхать...
   ...и конечно, нужен кто-то, кто этот отдых организует, потому как просто возмутительно, что в гостиной до сих пор нет подушки...
   Действительно, как это Райдо жил без подушек?
   И чай подали с запозданием, а выпечка недостаточно идеальна... нет, конечно, Маргарет не критикует, она понимает, что мужчине, тем более, нездоровому, невероятно сложно с хозяйством управляться... оно, хозяйство, требует крепкой женской руки.
   Умелой.
   И если бы Райдо позволил помочь...
   ...он позволил.
   Дом и вправду следовало привести в порядок, а заодно уж и понять, что в нем прежде творилось.
   - Найо Арманди, - он позволил Мирре подать чай, и подушечку, которую торжественно принесла Дайна, передав доктору, тот - супруге, а супруга вручила Мирре. - Скажите... каким был дом раньше?
   - Раньше?
   - До войны, - уточнил Райдо, заталкивая треклятую подушечку за спину. - Мне бы хотелось воссоздать дом во всем былом его великолепии, но не хватает информации.
   ...а вопрос не понравился.
   С чего бы?
   У нее нет причин хмуриться, ведь спрашивает Райдо о вещах безопасных, но найо Арманди медлит с ответом. Ей не хочется лгать, но и правду она собирается скрыть.
   Мирра замолкает.
   А Нира говорит громко:
   - Дом был чудесным! Мы сюда часто приезжали... найо Лаэри устраивала чаепития... и еще музыкальные вечера...
   - Мирра прелестно управляется с клавикордами! - поспешила заверить Маргарет, бросая на дочь предупреждающий взгляд. - Вы должны ее послушать. Виктор полагает, что музыка оказывает благотворное влияние на пациентов...
   - Значит, музыкальные вечера...
   ...Ийлэ возраста Мирры, если и старше, то ненамного.
   А она с этими самыми клавикордами умеет управляться? Должна бы... благородных девиц учат вышивать, играть и петь... читать с выражением... правда, потом оказывается, что в один далеко непрекрасный день эти умения окажутся лишенными всякого смысла.
   - И еще маскарады! Найо Лаэри, - Нира матушкин взгляд предпочла не заметить. - Зимой устраивала потрясающие маскарады!
   - Для детей, - сочла нужным уточнить найо Арманди.
   - Так я и была ребенком, - возразила Нира. - Помню, мама сшила мне костюм ромашки, сказала, что я такая же конопатая. Но ромашки ведь не конопатые, а солнечные... вот Мирра была розой...
   Мирра вздохнула:
   - Простите мою сестру, она еще ребенок, а вам вряд ли интересно...
   - Отнюдь, - вполне искренне уверил Райдо. - Мне очень даже интересно...
   - И у меня было такое желтое платье... яркое-яркое... а к нему шляпка, украшенная ромашками, не живыми, конечно, из ткани. И длинные перчатки... они все время съезжали, что жутко меня раздражало! А Ия предложила перчатки ленточками подвязать... и свои дала...
   Она вдруг осеклась и сгорбилась, пробормотав:
   - Простите... вам это действительно не интересно.
   Пауза длилась недолго. Найо Арманди отставила чашку, сказав:
   - Вы не представляете, до чего сложно в нашей глуши найти приличные обои. Приходится выписывать каталоги, ждать заказ... в прошлом месяце я решила несколько освежить гостиную, выписала чудесные, как мне казалось, обои фиалкового оттенка, но то, что пришло...
   - Мама так переживала... - тема обоев, похоже, устраивала Мирру куда более, нежели тема детских балов и детских же воспоминаний.
   Ничего.
   Райдо умел ждать.
   И наблюдать.
   Он кивал, соглашаясь в нужных местах - сказалась матушкина выучка - вздыхал. Сочувствовал. Качал головой. И казался вполне искренне увлеченным беседой.
   Наблюдал.
   Доктор.
   Виктор, с ударением на втором слоге. Здесь, за Перевалом, имена другие, а люди те же. Слабые. И сильные. Добрые и злые. Всякие.
   Этот - беспомощный.
   Прежде он казался иным. Солидным. Важным. Уверенным в себе. Но теперь та его маска поблекла, а может просто сменилось иной. Виктор Арманди сидит в уголке, поджав узкие губы. Он недоволен, но слишком слаб, чтобы это недовольство выказать, и оттого хмурит брови, а седые усики топорщатся. На лице застыло выражение брюзгливое...
   ...но держится прямо.
   Корсет?
   Похоже на то, слишком уж неестественная осанка. Костюм куплен в магазине готовой одежды, поэтому сидит хорошо, но не идеально. И по рукавам заметно, что костюму этому не один уж год.
   Найо Арманди не считает нужным баловать мужа.
   На макушке его проклевывается лысина, и от доктора тянет касторовым маслом, запах слабый, и прежде Райдо его не замечал, но обострившееся чутье позволяет наново читать старых знакомых. Доктор смазывает голову маслом в тщетной попытке приостановить выпадение волос, а поскольку масло смывается плохо, то эти самые волосы, наполовину рыжие, наполовину седые, слегка вьющиеся и непослушные, покрывает тонким слоем пудры.
   Она и лежит на плечах его визитки.
   Доктор жену слушает вполуха, взгляд его блуждает по комнате, задерживаясь то на камине, то на стенах, и тогда в этом взгляде появляется... удивление?
   Мирра рядом.
   Ее окружает облако духов, верно, с псами она прежде не встречалась, а потому и духами она пользовалась щедро.
   Красива?
   Пожалуй. Кукольная правильная красота, которая пришлась бы по душе матушке... во всяком случае, не будь Мирра человеком, пришлась бы.
   Она злится.
   На кого?
   Не ясно, но злость мелькает, искажая совершенные черты ее личика, и тогда Мирра касается щеки мизинчиком, а в уголках губ появляются складки, пока едва заметные, но с годами они станут глубже. Бабушка учила, что по рисунку морщин можно прочитать чужую душу, и собственная Мирры, пока скрытая, проглядывала в чертах ее матери.
   Властность.
   Уверенность, которая переходит в самоуверенность.
   Тяжелый подбородок с наметившейся складкой. Белый лоб, слишком высокий, чтобы это было естественным, и если приглядеться, становится заметна, что пудра, что синеватая кожа под ней. Лоб найо Арманди подбривает, и брови рисует, поскольку собственные ее растут слишком низко...
   Смешная.
   Она не понимает, что смешна, как не понимают этого ни муж, ни дочери. Она убедила их в том, что по-прежнему прекрасна.
   Умна.
   Сильна.
   Люди легко поддаются убеждению, и Мирра невольно пытается походить на матушку. Лоб, правда, не бреет, уже спасибо...
   Райдо наклонился к ней, якобы для того, чтобы лучше слышать: нет, не бреет... а вот брови выщипывает... и прическа эта... матушка назвала бы ее вульгарно вычурной.
   Не говоря уже о том, что юным девушкам не пристало носить украшения с крупными камнями...
   ...и платья столь открытые...
   ...нет, она не нарушила приличий, она замерла на грани их, и теперь ждет одобрения матушки, чтобы за грань переступить.
   А ведь переступят, в глупом своем желании получить то, что считают своим по праву.
   Откуда такая странная мысль?
   Райдо отвлекся, пытаясь понять. Ведь не на пустом же месте появилась...
   ...манеры найо Арманди, которая едва-едва сдерживается, чтобы не начать командовать...
   ...и взгляд Мирры...
   ...и поведение доктора... он недоволен, но тем ли, что жена ведет себя столь вызывающе?
   А младшая из дочерей выглядит растерянной. Ей определенно не по вкусу происходящее, но спорить она не смеет...
   ...шестнадцать будет?
   ...ровесница Ника, хотя он выглядит старше своих лет...
   ...дать задание?
   ...вряд ли найо Арманди сочтет Ника достойным кандидатом на руку дочери, с другой стороны эта дочь не похожа на тех, кто будет ждать родительского благословения.
   И молчать она не станет.
   Сейчас сидит тихо, но лишь потому, что присматривается к Райдо. Решает что-то... что? Упрямая линия рта, слишком, пожалуй, жесткая для девушки. И черты лица резковаты. Она и сейчас-то не красавица, а прежде, надо полагать, рядом с сестрицей ей и вовсе приходилось туго.
   Ничего.
   Тем лучше... главное, не спешить.
   ...это будет хорошая охота.

Глава 9.

   На чердаке зима обжилась. Она коснулась кукол, выбелив спутанные волосы их инеем, покрыв коркой льда фарфоровые лица, и краски стерлись.
   Умерли куклы.
   Хорошо бы, если бы и люди тоже... Ийлэ села на пол, который был обжигающе холодным, и усмехнулась: надо же, она вновь ощущает холод.
   К хорошему привыкаешь быстро.
   Комната.
   Чистая постель. Теплое одеяло. Вода горячая... еда... огонь в камине. Книга... какая-то глупая книга о невозможной любви, которая никому-то не интересна.
   Ийлэ - так точно...
   Она читает, а пес слушает, вернее, дремлет под звук ее голоса... и отродье дремлет... а Нат сторожит их сон. Он садится у порога, настороженно вслушиваясь в то, что происходит вовне. Но иногда и он позволяет себе отвлечься.
   В этих вечерах была своя прелесть.
   И в горьковатом чае, который Дайна так и не научилась заваривать правильно, она сыпала слишком много заварки в холодный чайник, и первую воду не сливала, оттого и чай получался излишне крепким, темным до черноты, но с едва уловимым привкусом плесени.
   Дайна сторонилась Ийлэ.
   Делала вид, будто бы не знакома...
   Ложь.
   Кругом столько лжи, что только куклы безопасны. Ийлэ рассадила их за столом. Отступила. Подползла к трубе, которая была горячей, и значит, отродью не грозит замерзнуть. Оно, отродье, спало, стиснув розовые кулачки, которые выглядывали из белых пеленок...
   - Ты здесь? - Нат в отличие от хозяина разрешения не спрашивал, дверь толкнул и вошел. - Здесь.
   Ийлэ замерла.
   Она знала, что пес ее ненавидит, как и она ненавидит его. И объединенные этой взаимной ненавистью, они были относительно безопасны друг для друга.
   - Ты от них сбежала? - Нат забрался на сундук. Он сидел, покачивая левой ногой, и пятка стукалась о боковину сундука с глухим раздражающим звуком. - Ты их знаешь?
   Ийлэ подумала, что можно не отвечать, и тогда пес уйдет.
   Или останется.
   Она сама не знала, чего ей хочется больше.
   - Да, - сказала она и тоже села, прижавшись спиной к печной трубе. Старый свитер, который оказался неожиданно мягким и уютным, а еще настолько большим, что Ийлэ могла в него завернуться едва ли не с головой, грел неплохо, но труба всяко была лучше.
   - И они тебе тоже не нравятся?
   - Тоже?
   Нат кивнул и доверительно произнес:
   - Не люблю людей.
   Ийлэ подумала и согласилась: в этом имелся смысл. Люди... люди не стоили доверия. И вообще ничего не стоили. Они притворялись друзьями, они обещали помощь, а вместо этого...
   - Ты мне тоже не нравишься.
   - Знаю.
   - И хорошо, что знаешь, - Нат провел ладонью по волосам.
   Украденный жест.
   Смешной.
   - Что?
   Ийлэ не смеялась. Она разучилась, тогда, давно уже... но он все равно почувствовал ее... что? Готовность улыбнуться?
   Чушь какая.
   - Я вообще здесь потому, что Райдо сказал за тобой присмотреть. Я и присматриваю.
   - Нет.
   - Что "нет"?
   - Не только поэтому.
   Она думала, что щенок разозлится, и на всякий случай нащупала нож. Нож Ийлэ украла на кухне, он был старым, с неудобной слишком скользкой рукоятью и кривым коротким клинком.
   Убить щенка вряд ли получится.
   Но Ийлэ не позволит больше себя мучить... никому не позволит...
   - Дура, - отозвался Нат. - Не трону я тебя... я вообще с бабами не воюю... вот была бы ты мужиком, тогда бы...
   Он замолчал.
   А Ийлэ убрала руку с ножа, ей почему-то хотелось поверить Нату. Он ведь ненавидит. А ненависть не лжет, в отличие от любви...
   - Знаешь, что... - он спрыгнул с сундука и прошелся, ступал осторожно, почти бесшумно, но при том выглядел расслабленным. Охотник? Ийлэ знакома с такими вот охотниками, которым, кажется, нет до тебя никакого дела, а стоит подпустить слишком близко... - Ты права, наверное... я и вправду здесь не только потому, что за тобой приглядываю.
   Он повернулся спиной.
   - Тут... спокойно, да? Ерунда вот такая... полная... спокойно... на чердаке... а они... из города, да?
   - Да.
   - Мамаша... доченьки... сватать будет?
   - Не знаю. Наверное.
   - Точно будет, - Нат почесал себя за ухом. - Небось, думает, что Райдо на ее доченьке женится, а потом помрет. Только он не помрет, да?
   Ийлэ промолчала.
   До весны.
   Еще так долго до весны, когда пробудившиеся леса вновь сделают ее свободной.
   - Не хочешь говорить - не говори, только... - Нат стиснул кулаки. - Если он умрет, то... мне и делать ничего не надо будет... они сами тебя прибьют.
   - Знаю.
   И снова молчание.
   Нат ходит, уже не притворяясь охотником. Теперь он, напротив, кажется выискивает доски, которые скрипят.
   Зимняя мелодия. И ветер ей подпевает.
   - Расскажи о них.
   - Что?
   - Что-нибудь... есть хочешь? - Нат сунул руку в карман и вытащил полоски сушеного мяса. - Это не тебе... это я вообще... таскаю с собой... ну на всякий случай... а то мало ли... совсем без еды хреново очень. На вот... бери.
   Положил на пол и отступил.
   Ийлэ взяла.
   Она не хотела есть, во всяком случае, не настолько, чтобы рискнуть. В последние дни Ийлэ наедалась досыта, а кое-что, спрятав в рукава безразмерного свитера, уносила к себе: сухари, как и деньги, лишними не будут.
   Но Нат ждал.
   И оскорбился бы... или нет?
   - Мои родители... - говорить о них тяжело, и горло вновь сводит судорогой, будто удавкой, но Ийлэ справляется. Она ведь сильная и справится со всем. - И Арманди... дружили... они... часто здесь бывали... раньше...
   Нат сунул полоску мяса в рот, он не жевал - сосал ее с видом весьма сосредоточенным, но смешным при этом не выглядел. Мясо Ийлэ понюхала, убеждаясь, что пахнет оно именно мясом и еще дымом
   - Потом война.
   ...правда, первый год война была где-то за пределами города. Она жила исключительно на страницах газет, которые доставляли дважды в неделю, и тогда лавка найо Элгери открывалась на час раньше.
   ...отцу газеты доставлял посыльный.
   ...и от них пахло уже не типографской краской, но корицей, повидлом и еще свежим хлебом, который заворачивали в тонкую бумагу.
   О войне писали на первых страницах, но страницы эти отец просматривал бегло, морщась от раздражения, поскольку даже эта далекая, война нарушала привычный уклад жизни.
   Исподволь. День за днем, неделю за неделей, пока не изменила все.
   ...налоги.
   ...и неприятный разговор с шерифом, который появлялся часто, не то с просьбами, не то с требованиями... петиции и мамина подпись.
   ...ее болезнь, которая от нервов.
   ...папина бессонница. Отец ничего не говорит, но Ийлэ не слепая.
   Слепые окна кабинета. И желтый свет. Плотно прикрытая дверь, но голоса все равно пробиваются.
   - ...ты должен вмешаться! - мамин тонкий звенящий, как стеклянная струна, которая вот-вот разлетится на осколки. - Ты должен написать ей...
   Ийлэ ступает на цыпочках. Она знает, что подслушивать нехорошо, но все одно крадется, не в кабинет, но в гостиную.
   Стена тонкая.
   А у Ийлэ есть ваза, которую можно приставить к стене. С вазой слышно лучше. Этому фокусу ее научила Нира, которая в свою очередь подсмотрела за Миррой... но речь не о том.
   Цветы из вазы ложатся на глянцевый стол.
   Вода отправляется в вазон с королевской бегонией, которая на неожиданный полив отзывается мягкой волной благодарности: горничная вновь о ней забыла.
   Ийлэ почти прижимает вазу к стене, но в последний миг спохватывается: горлышко влажное, и на матушкиных шелковых обоях останутся следы.
   Следам матушка вряд ли будет рада.
   Ийлэ вытирает вазу подолом ночной рубашки, полирует досуха. И все равно страшно.
   Родители спорят.
   Никогда прежде они не позволяли разговаривать друг с другом так. Мамин голос почти срывается, а папа отвечает громко, но глухо, и без вазы слов не разобрать. А ей очень и очень надо узнать, что происходит.
   - ...она должна понять... политика раскола...
   Мама не стоит на одном месте, Ийлэ почти видит, как она, расхаживая по комнате, нервно теребит платок. И кружево мнется.
   Рвется.
   - Нельзя, - повторяет отец устало. Наверняка он говорит это слово, едкое, тяжелое, не в первый раз. Оттого слово набило оскомину. Ийлэ повторяет его шепотом и замирает, опасаясь, что ее услышат.
   Родители слишком заняты.
   - Ты ведь нужен ей! Она тебя послушает... ты же сам говорил, что она почти готова простить... не надо прощать, но просто напиши, что происходит! Пусть она...
   - Ты... ты не знаешь ее, так как знаю я, - отец сидит.
   Он наверняка наблюдает за тем, как мечется мать, и когда она устанет, то непременно обнимет ее, утешит, скажет, что все непременно образуется. Он так говорил в прошлом году, когда у мамы с ярмаркой не ладилось... и в позапрошлом, перед балом, когда ее платье оказалось не готово...
   - И что теперь, молчать?
   - Молчать, - отвечает отец. - Я понимаю...
   - Что ты понимаешь?!
   - Тебе жаль этих людей. И мне их жаль...
   - Но и только?
   - И только, - таким отца Ийлэ еще не знала. Его голос становится... холодным? Резким. - Пойми, что... мне их жаль, но страх сильнее жалости. А я боюсь за вас.
   За окном раздается шорох, Ийлэ оборачивается, роняет вазу, к счастью, ковер плотный, и ваза не разбивается, лишь катится к софе. А шорох... старый платан ластится к дому, выпрашивая подачку.
   Но страшно.
   Сердце колотится, что ненормальное. Ийлэ прикусывает пальцы, сдерживая истерический смех. Несколько секунд уходит на то, чтобы найти вазу.
   - Успокойся, - теперь голос отца звучит близко, Ийлэ кажется, что слишком уж близко. - И умоляю, больше никаких петиций...
   - Молчать?
   - Молчать, - повторяет он. - Не ради себя, но ради дочери... или ты думаешь, что она пощадит ее?
   - Ийлэ ребенок!
   - Твой ребенок. И мой. Не ее... она и к собственным-то равнодушна.
   - Но ты...
   - Я нужен, пока я не лезу не в свои дела. А полезу... что ж, полагаю, и мне можно отыскать замену... или найти иной способ получить то, что ей надо.
   О ком они говорят?
   - И ты даже не попытаешься...
   - Станешь меня презирать за трусость?
   Тишина. Нервная. Страшная.
   Презирать отца? Ийлэ не понимает, но что бы он ни сделал, презирать его невозможно. И мама тоже знает это. Она все-таки нарушает молчание:
   - Нет... я не понимаю...
   - Не понимаешь. Тебе повезло не узнать ее... как же тебе повезло...
   Отцу больно.
   И старый вяз застывает, дрожит, роняя остатки тяжелой листвы, которая смешается с черной землей, с космами прошлогодних трав, подкармливая корни дома.
   - Думаешь, наше родство что-то для нее значит?
   - А разве...
   - Значит.
   Отец прижал палец к маминым губам, он делал так всегда, когда она беспокоилась слишком сильно. Или, перенервничав, говорила слишком громко.
   - Я принадлежал ей. По праву рождения. По праву служения. По всем этим треклятым правам, которым ее наделили. Принадлежал, но предал ее, когда ушел... она отпустила... или сделала вид, что отпустила... или действительно приступ великодушия случился. С ней бывает. Она принимает мои... подарки. Выкуп. Откуп. Называй, как знаешь. И быть может, ей даже нравятся, но этого мало, чтобы она забыла мой уход. Если напомнить о себе сейчас... ты говоришь о лагерях, а я скажу, что ее подвалы - куда более страшное место. И я не хочу, чтобы в этих подвалах оказалась ты... или Ийлэ...
   - Но как...
   - Никак...
   - И что теперь...
   - Ничего, - в его голосе вновь безмерная усталость. - Я бы сказал, что надо бежать, но... бежать нам некуда. Остается надежда, что это безумие ненадолго...
   ...надежда истаяла в весенних дождях.
   ...потом было лето, которое осталось в памяти Ийлэ жарой.
   ...визит найо Арманди, оставшейся погостить...
   ...несколько недель... нет, дольше... месяца два до первых дождей...
   ...и те же газеты, за которыми отец теперь отправлялся сам, ездил не в город, но на станцию, возвращаясь всякий раз усталым, раздраженным.
   - Скоро все разрешится, - сказал он однажды.
   Из воспоминаний вырвал звук, резкий, скрежещущий, заставивший отродье открыть глаза и зайтись нервозным плачем.
   - Извини, - буркнул Нат, пытаясь поймать створку окна. Та распахнулась, впуская влажный ветер и белые хлопья снега. Ветер створку раскачивал, стонали петли, и она, ударяясь о стену, громко хлопала.
   Вытащив из корзины отродье, Ийлэ покачала ее.
   А Нат, наконец, справился со створкой и сполз на пол, сунул руки в рукава, точно сам себе не доверяя, уставился, хмурый, нахохлившийся, точно молодой грач.
   ...грачи прилетали ранней весной, еще лежал снег, пусть и старый, свалявшийся, в прорехах-проталинах. Грачи облепляли старые березы и громко перекрикивались хриплыми голосами. Они садились на землю, на этот снег, и расхаживали, ковыряя твердую землю.
   Сторожили помои.
   Дрались.
   И гоняли старого дворового пса.
   Иногда они подбирались к самым окнам, пугая матушкину камеристку...
   ...она ушла прошлой зимой, и отец лично отвез ее на станцию.
   ...найо Дега получила письмо, которое заставило ее плакать. Она о чем-то просила матушку, а та отвечала нервным извиняющимся голосом, и после, когда отец вернулся, не стала с ним разговаривать.
   К себе ушла.
   - Что с ней? - спросила Ийлэ, которой порой казалось, что все вокруг сговорились и играют в некую странную игру с непонятными правилами.
   - Ничего, дорогая, - отец поцеловал и, прижав к себе, стоял долго. - Ничего... просто нервы... война...
   Это слово объясняло все, от подгоревших булочек, которые все-таки подали, до длительных отлучек отца, все более частых. Эти отлучки были не по вкусу матушке, но если сначала она пыталась как-то говорить, то после, услышав, что он вновь вынужден уехать, лишь рассеянно кивала головой.
   Лишь однажды она не выдержала.
   - Это когда-нибудь закончится? - воскликнула матушка, выронив ложечку.
   Серебряная...
   ...почти все серебро из дому вынесли, как вынесли золото, фарфор и хрусталь.
   Но тогда ложечка громко звякнула о блюдце.
   - Что именно? - отец поднялся, но вместо того, чтобы подойти к маме, он повернулся к ней спиной.
   - Все! Это... это безумие... война... и остальное тоже... я больше не могу...
   Она закрыла лицо руками.
   - Я устала, понимаешь? Я не хочу, чтобы меня ненавидели, а...
   - Тебе надо отдохнуть, - отец шагнул было к ней, но мама отступила, попросив:
   - Не приближайся, пожалуйста...
   Он кивнул.
   Он всегда шел навстречу ее желаниям.
   - Я... - мама облизала пересохшие губы. - Я отдохну и все наладится... скажи.
   - Скажу. Непременно наладится.
   - И ты вернешься?
   - Конечно, вернусь...
   - А потом...
   - Потом мы уедем на Побережье... там безопасно. Помнишь, ты говорила, что хочешь съездить на море? Море весной красиво... Ийлэ опять же погреется... встретит кого-нибудь... ее возраста и положения.
   Мама всхлипнула.
   Она никогда не плакала, но сейчас слезы текли по ее щекам. Ийлэ было неудобно от того, что она видит эти слезы, а еще оттого, что папа лжет.
   ...наверное, он и вправду собирался уехать, налегке, с мамой и Ийлэ, добравшись до станции, а оттуда, дилижансом, до стационарного порта... или, если поле и вправду было нестабильно, то и дальше дилижансом, до самого побережья.
   Там строили корабли.
   И прибрежные цитадели готовы были выдержать не одну атаку. Об этом писали в газетах, которые Ийлэ читала тайком, стесняясь этой своей маленькой тайны и недоверия к отцу.
   Уехать не успели.
   - Ты так и собираешься тут прятаться? - поинтересовался Нат, которому, надо полагать, надоело сидеть молча. - Пошли...
   Отродье успокоилось и, закрыв глазенки, сопело.
   И наверное, прав щенок. На чердаке не место ни для младенца, ни для самой Ийлэ. Ветер, которого оттеснили за линию окон, ярится.
   Буря грянет.
   ...и гости наверняка останутся на ночь, поскольку сущее безумие возвращаться в город такой погодой.
   ...эти гости не будут столь вежливы, чтобы оставаться в отведенных им покоях.
   ...они слишком любопытны.
   А дом считают почти своим.
   Ийлэ покачала головой.
   - Ну и дура, - беззлобно ответил Нат, поднимаясь. - Ладно, сиди... я поесть принесу.
   Он ушел, и Ийлэ испытала странное желание пойти за ним. Вдруг стало страшно, и страх этот был иррационален.
   Вязкая тишина.
   И тут же скрипы, вздохи будто бы. Шаги чьи-то, хотя Ийлэ знает, что на чердаке никого нет. И забивается в укрытие рядом с трубой, стискивая кулаки до белых пальцев. Когти тоже светлеют, а на коже останутся следы-вмятины, вот только разжать руки Ийлэ не способна.
   Сердце почти останавливается.
   Мечутся тени.
   Это ветер.
   Буря.
   И ничего серьезного... а она... она не боится... не этого, но воспоминаний. Память под голос бури оживает...
   ...мама пела колыбельную...
   Ийлэ шепотом повторяет слова, впервые, пожалуй, радуясь, что у нее есть отродье...
   ...в закутке у печной трубы тепло.
   ...и Нат принесет ужин.
   ...он даже чай принесет, пусть и не в чайнике, а во фляге, которую завернет в плотный клетчатый шарф. Он разольет чай по чашкам и подвинет одну к Ийлэ.
   - Остались, - скажет он. И собственную чашку поставит на ладонь, которая пусть и не столь велика, как у его хозяина, но всяко больше чашки. - Ужинают... эта дура висит на Райдо.
   Чай темный и крепкий, щедро приправленный медом.
   Не Дайна готовила.
   - Он все равно на ней не женится, - Нат произнес это уверенно. - А знаешь, почему?
   - Почему? - за время его отсутствия Ийлэ устала молчать.
   И это тоже было странно, поскольку ей недавно казалось, что к молчанию она привыкла, что молчание это - во благо. А вот всего-то пара часов... на чердаке время медленное, тягучее, и эти часы показались едва ли не вечностью.
   - Потому что они - человечки, - сказал Нат.
   - И что?
   - Ну... ну как ему на человечках жениться? Вот тебя бы... ну раньше... тебя бы тоже за человека не отдали.
   Ийлэ согласилась, что да, наверное, не отдали бы.
   ...раньше.
   ...давно. В прошлой жизни, в которой на чердак она заглядывала редко, и уж точно в голову ее не взбрела бы безумная мысль на этом чердаке поселиться.
  
   Мирра нерешительно хихикнула.
   А Райдо огляделся: добрый доктор держался в хвосте семейства, у стены, точно надеялся, что тень спрячет его от глаз супруги. Та то хмурилась, то старательно улыбалась, и эта улыбка была лишена и тени искренности, она уродовала и без того некрасивое лицо женщины, делая его похожим на расписную театральную маску.
   Нет, маски, пожалуй, посимпатичней будут.
   Младшая из дочерей держалась в стороне, в тени, невольно подражая отцу. И сидела тихо, лишь на сестрицу поглядывала и, когда думала, что не замечают ее, морщилась. Не нравится?
   Хотелось бы знать, что именно не нравится...
   - Милые дамы, - Райдо любезно улыбнулся, отметив, что при виде клыков его Мирра ощутимо вздрогнула. - Надеюсь, вы не откажетесь от чая?
   Конечно, дамы не отказались.
   Ни от чая, ни от предложения остаться в доме... ведь буря разыгралась, и разве гостеприимный хозяин позволит гостям рисковать жизнью?
   Комнат довольно.
   И дом надежен, а Райдо безмерно счастлив оказать этакую любезность. Во всяком случае, он очень надеялся, что выглядит в достаточной степени счастливым.
   Глупым.
   Беспомощным.
   Таких не боятся, а значит, потеряют осторожность и... и все одно мыслями Райдо возвращался к альве, и к мальчишке, который потеряв остатки совести, бросил вожака... а с другой стороны и хорошо, пусть присмотрит за альвой, чтобы глупостей не натворила... пару часов присмотрит. Вечером же Райдо и сам заглянет, благо, точно знает, где альву искать.
   - Вы играете в лото? - осведомилась Мирра, прижимаясь всем телом. И на руке повисла, а рука и без того ноет... и желание одно - избавиться от докучливой девицы.
   Нельзя.
   Матушка говорила, что женщины любят внимание... а еще знают порой больше мужчин... женщин вообще зачастую недооценивают. И Райдо, стиснув зубы - он надеялся, что гримаса эта будет сочтена разновидностью улыбки, сказал:
   - Я обожаю лото...
   - Ах, какое совпадение! Я тоже...
   Освободится он нескоро...
  
   ...Райдо появился глубокой ночью.
   Ийлэ не спала - она пребывала в позабытом уже состоянии полудремы, когда сознание повисает на грани, готовое в любой миг, по малейшему шороху, сбросить оковы сна.
   Ийлэ слышала и стон досок.
   И шелест ветра.
   И скрип крыши, которую следовало бы подновить, об этом еще отец говорил.
   Услышала она и тягучий стон дверных петель, и осторожные шаги. А следом появились и запахи - бренди, опий и болезнь.
   Это сочетание было тревожным. И сон тотчас слетел с Ийлэ, вот только уйти она не успела.
   - Тише, - сказал Райдо шепотом. - Это я. Это всего-навсего я... проклятье, голова кружится... в комнате душно. Я окна открыл, а все равно душно.
   Он добрался до трубы и уперся в нее ладонью, застыл, дыша шумно и часто сглатывая.
   - Со мной такого давно... выпил, называется... с гостями... чтоб им провалиться всем...
   Ийлэ молчала, надеясь, что пес уйдет.
   - А Нат сказал, ты здесь прячешься. Он думает, что это я виноват, что ты здесь прячешься... из-за этих... ты их боишься?
   - Нет, - шепотом ответила Ийлэ.
   - Правильно. Не надо бояться. Я не позволю тебя обидеть... я тебе вот... принес одеяло... тут же холодно, а у меня жара стоит... духота...
   Он выронил сверток, который держал подмышкой, и наклонился, чтобы поднять, но не удержался на ногах.
   - С-сейчас... - Райдо встал на четвереньки. - Погоди... что за... я пить умею... не думай... и норму свою знаю... и сегодня два стакана, а... ведет, как с двух бутылок... Нат злиться будет...
   - Опий.
   - Что?
   Ийлэ подалась вперед, попросив:
   - Дыхни.
   Пес и дыхнул.
   Кровь. И гной. И значит, не хватило ее малых сил, чтобы запечатать все семянки. Или же его собственное железо не способно оказалось затянуть раны. Воспалились.
   Больно ему?
   Наверняка.
   Но он почему-то не злится...
   Не это важно... нет, важно, но не это... а слабый мягкий аромат, который почти теряется в иных. Не опий. Опий пес бы почуял, у него нос получше, чем у Ийлэ... а вот опий с корнем черного ладанника - дело иное...
   ...фирменная настойка найо Арманди.
   ...она так много о ней рассказывала и порой привозила к чаю, сама разливая по крохотным, с наперсток, чашечкам тягучую ароматную жидкость.
   ...слишком тягучую и чересчур ароматную.
   И мама говорила, что у людей чутье слабее, что им этот запах приятен.
   - Опий, - повторила она.
   А пес вдруг покачнулся и подался вперед, скользнув щекой по пальцам Ийлэ.
   Холодная кожа. Сухая. И жесткая, словно не кожа даже - дерево... гладкое темное дерево... и надо бы руку убрать, но ей вновь страшно разрывать это нечаянное прикосновение. А дыхание Райдо щекочет кожу.
   - Настойка...
   Она все же отдернула пальцы.
   И за спину спрятала.
   - Настойка, - повторил он глухо. - Вот значит, как оно... та еще гадость... нет, на вкус, может, оно и ничего, хотя я и не любитель сладких ликерчиков, но вот запах... такое чувство, что она в эту настоечку флакон духов вылила.
   Ийлэ кивнула: для пса запах черного ладанника должен быть особо неприятен.
   - Задницей же чуял, что не духами, а... - пес осекся, он явно не собирался уходить и на полу устроился, сунув принесенное одеяло Ийлэ. У нее есть.
   Нат тоже притащил.
   И сидел до заката.
   Свечей оставил с полудюжину. И чай во фляге, шарфом обмотанной. Ее Ийлэ у трубы устроила, чтобы не слишком фляга остыла.
   - Не духами, в общем, пахнет. Одеяло возьми.
   - У меня есть.
   - А она мне... мол, попробуйте настойку... фирменная... я, пень старый, и попробовал... хорошее воспитание, чтоб его...
   ...наверное, Ийлэ могла бы улыбнуться...
   ...там, в иной жизни...
   В этой она нащупала флягу, которую и протянула псу. Руку убрала быстро, избегая еще одного случайного прикосновения.
   - Еще одна особая настойка?
   - Чай. Нат.
   - Натов чаек - это хорошо, а то сушит... и вот что я тебе скажу, от хорошего воспитания - одни проблемы... послать бы ее в Бездну с ее настоечкой, так нет же... пил... и вот теперь сушит... ведет... и душно невыносимо... я тут полежу, с вами... она спит, да?
   - Да.
   Отродье и вправду спало сутками.
   Ело и спало.
   Просыпалось, снова ело жирное козье молоко, а наевшись до белых пузырей на губах, засыпало. Ийлэ не знала, нормально ли это, но... оно хотя бы перестало умирать.
   Наверное, это было хорошо.
   - Я полежу... и пройдет... к утру пройдет... я не люблю опий, от него голова тяжелая, думать не могу вообще.
   Он лег тут же, у теплого бока трубы. И флягу обнял.
   Вскоре дыхание его выровнялось.
   Пес спал.
   Рядом.
   Близко. И сон его был достаточно глубок, чтобы не услышать, как Ийлэ...
   ...она вытащила нож.
   ...тупой, с закругленным лезвием...
   ...но если по горлу и...
   Или в шею воткнуть, перервать артерию... его уже не спасут...
   Ийлэ осторожно выбралась из убежища. Она обошла спящего пса, который во тьме выглядел темною бесформенною грудой. Ийлэ вслушивалась в хрипловатое его дыхание.
   Ровное.
   Размеренное... он ничего не успеет почувствовать... а если и успеет, то...
   Пес закашлялся, и кашлял долго, сипло, в воздухе запахло кровью, он же, облизав губы, хрипло прошептал:
   - Давай... так проще... все разом закончить...
   Разом?
   Нет.
   Этот удар - почти милосердие, а псы не заслуживают милосердия. Ийлэ сунула нож в рукав свитера и, опустившись на корточки у пса. Она коснулась бритой его головы.
   Бархатистая.
   И коротенькие волосы короткие щекочут ладонь.
   - Примеряешься?
   - Опий... плохо... они не любят, - Ийлэ стиснула его виски ладонями.
   Пульс у него сумасшедший.
   И за пульсом, за медным запахом крови слышится биение чужой жизни. Разрыв-цветок ворочается, раздирая едва-едва заросшие раны. Разворачиваются тонкие плети молодых побегов. Лопаются пузыри вакуолей, наполняя кровь ядом.
   - Спи, - сказала Ийлэ, и пес тяжело вздохнул. Он стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, привстал, точно пытался стряхнуть ее руки, но не сумел - слишком слаб был.
   Он покачнулся.
   И лег, упершись лбом в колени Ийлэ.
   - Ты... от тебя лесом пахнет, ты знала?
   - Нет.
   Не получалось.
   Разрыв-цветок, одурманенный опиумом, не спешил подчиняться. Он тянул силу, и Ийлэ ничего не оставалось, кроме как отдавать ее в отчаянной попытке хоть так утолить голод.
   Она это делает не для пса.
   Для себя.
   И для отродья, которое может спать и есть жирное козье молоко, у которого кожа сделалась розовой, как и положено младенческой коже, и на ней наметились складочки...
   ...ради печной трубы.
   ...и призрачного спокойствия, когда там, снаружи, буря.
   - Лесом, - пес говорил шепотом, так тихо, что слова его Ийлэ различала с трудом. - Осенним лесом... дымом... и еще грибами... паутиной...
   - Паутина не пахнет.
   - Ты просто не слышишь. Все в этом мире имеет свой запах. И паутина не исключение.
   - И чем же она...
   - Серебром. И еще утренней росой... и тобою...
   - Или это я?
   - Ты пахнешь паутиной? Да, немного... еще влажным деревом... и мхом... брусникой... я бруснику люблю...
   - Она горькая.
   - И что?
   Разрыв-цветок успокаивался. Он вновь засыпал, позволяя псу дышать.
   - Ничего. Просто горькая.
   - И хорошо... а черника сладкая... и еще земляника... для меня лето начинается, когда земляника... любишь?
   - Да... раньше...
   - А теперь?
   - Не знаю.
   Ийлэ убрала пальцы.
   Будет спать.
   - И теперь любишь. Я так думаю... можно тебя попросить?
   - О чем? - Ийлэ устала. Пожалуй, так она уставала прежде, когда пыталась не дать отродью умереть. И тогда этой усталости она не замечала.
   - Посиди со мной...
   - Я сижу...
   - Вот и хорошо... сиди... я усну быстро, обещаю...
   - Я все равно тебя ненавижу... всех вас...
   - Пускай, - согласился пес. - Ты главное посиди... немного...

Глава 10.

   Если гостевые спальни и протапливали, то давно. И нынешнее яркое пламя не в состоянии было прогнать холод, равно как избавить комнаты от сырости.
   - Боже мой, - с немалым раздражением воскликнула найо Арманди, оставшись наедине с семьей. - Это же надо было до того дом запустить!
   Она прошлась по бирюзовой спальне, которую прекрасно помнила, поскольку по странному совпадению - а ничем иным Маргарет сие объяснить не могла - занимала и в прежние времена, которые, однако, никак не могла назвать прекрасными.
   - Ужасно, - с готовностью воскликнула Мирра. - Мы ведь ненадолго?
   - Буря, - Виктор приоткрыл полотняную завесу гардин.
   Бархат?
   Отсыревший, потемневший, оттого и глядится уже не роскошно, но жалко. А у карниза и вовсе паутина видна. И не только у карниза.
   - Виктор, я и без тебя вижу, что буря... оно и к лучшему, - Маргарет бросила перчатки на столик, а после подумала, что столик этот следовало бы сначала протереть...
   ...и каминную полку, которую прежде украшали чудеснейшие часы с боем...
   ...и еще те очаровательные статуэтки из бисквита...
   - К лучшему? - Мирра была настроена менее оптимистично.
   В поместье ей не нравилось. Если поначалу матушкина задумка показалась... стоящей, то теперь Мирра засомневалась.
   ...и он не одобрит.
   ...он не любил, когда его планы нарушали. Но что могла Мирра против матушки?
   ...с другой стороны, он сам виноват, если бы сделал так, как обещал, то не было бы ни этой поездки, ни этого представления.
   - Ни горничных, ни... - Мирра потерла виски, пытаясь скрыть беспокойство.
   Он разозлится.
   Определенно.
   И накажет Мирру. Она заслужила наказание. И примет его с должной покорностью.
   - Дорогая, - Маргарет произнесла это мягким тоном, который, впрочем, Мирру не обманул: характер своей матушки она знала прекрасно. Если она что задумала, то точно не свернет с пути. - Представь, что война все еще идет...
   - И горничных забрали на фронт, - продолжила мысль Нира, которая, вооружившись длинной щепкой, гоняла паука.
   - Нира!
   - Да, матушка?
   - Будь добра, сходи на кухню... попроси молока... кипяченого молока с медом...
   Выпроводила, в общем.
   Нира не обиделась, она как-то с детства привыкла, что в собственной семье была лишней. Матушка любила Мирру, отец - матушку, а Нира... она просто сама по себе.
   Неожиданный ребенок.
   Это она услышала, как мать говорила кому-то из своих многочисленных подруг, а потом добавила, что с той поры сюрпризы ненавидит...
   Дверь Нира прикрыла аккуратно и, добравшись до конца коридора - шла она громко, чтобы матушка и Мирра слышали - остановилась.
   Разулась.
   Пол был холодным, и от этого Нире становилось невыносимо грустно, как и от мысли, что дом этот никогда не будет прежним...
   ...и хозяев его больше нет.
   ...о них матушка запретила рассказывать, но к счастью, запретить думать она была не в состоянии.
   Туфли Нира оставила в коридоре. И вернувшись на цыпочках - она еще помнила, на какие из досок не следует наступать - присела у двери.
   - ...послушай, дорогая, - с Миррой матушка всегда говорила мягко, с нежностью, которая была Нире не понятна, ведь характером сестрица обладала прескверным, чего, правда, ни матушка, ни отец, ни прочие люди не замечали. - Все образуется... Виктор!
   - Да, дорогая?
   - Ты уверен, что он умирает?
   - Дорогая, я же тебе говорил...
   - Скажи еще раз...
   - Он умирает, - послушно повторил папа, который и в прежние времена предпочитал с матушкой не спорить, а ныне вовсе сделался тихим, печальным. Он все чаще закрывался в своем кабинете, говоря, что делами занят... порой и ночевать там оставался.
   - Ты уверен?
   - Конечно, - папа произнес это со вздохом, и Нире стало жаль большого пса, который вовсе не выглядел больным и тем более, умирающим.
   - И сколько ему... осталось? - нежный голос Мирры утратил прежнюю сладость.
   - До весны, пожалуй, дотянет...
   - До весны... - сестрица, наверняка, прикидывала, дотянет ли она сама до этой весны и смерти предполагаемого супруга. - А если... если он вдруг выздоровеет?
   - Исключено. В нем проросли семена разрыв-цветов, - отец говорил глухо, тихо, и Нире пришлось напрячься, чтобы услышать.
   Нет, она, конечно, знала, что подслушивать нехорошо.
   Но ведь интересно!
   - Они уже разрывают его изнутри. А когда дозреют и дадут собственные имена...
   - Мама, он так мерзко об этом говорит!
   - Виктор!
   - Вы же сами желали подробностей, - кажется, впервые в голосе отца мелькнуло раздражение.
   - Не таких, - отрезала мама. - Видишь, дорогая, тебе беспокоиться не о чем! Пару месяцев, и он умрет. И ты получишь усадьбу...
   - Если его род...
   - Виктор, не начинай!
   - Я не начинаю, - раздражение сделалось явным, и это было необычно. Нира поерзала, потому как чем дальше, тем более холодным становился пол. - У них другие законы... и усадьба эта отойдет роду, а не...
   Нира представила, как отец махнул рукой. Он всегда так делал, когда у него не хватало слов. И жест этот получался вялым, как и сама рука.
   - Мама!
   - Дорогая, не слушай его. Нужно просто позаботиться о завещании... а твой папочка опять выискивает проблему на пустом месте...
   - Я все равно не понимаю! Есть же Альфред...
   - Альфред подождет, - жестко заметила мать.
   - Но...
   - Никаких "но". Этот дом не должен попасть в чужие руки...
   ...интересно, почему?
   Нира подалась вперед, надеясь, что матушка расскажет, но...
   - Нехорошо подслушивать, - сказал кто-то над самым ухом, а в следующее мгновенье горячая ладонь зажала рот, хотя кричать Нира не собиралась.
   Глупо кричать, когда подслушиваешь.
   А Нира, пусть и не красавицей уродилась, но уж точно не дурой.
   - Тише, - велели ей и потянули от двери. - Я тебя не трону.
   Кто бы ни держал ее - а держал он крепко - в доме ориентировался неплохо. Он ступал беззвучно, а когда Нира наступила на скрипучую половицу, попросту приподнял ее и понес.
   Испугалась ли она?
   Немного.
   Но потом подумала и успокоилась. И вправду, разве ж может с ней случиться что-т плохое в приличном доме, пусть и несколько растерявшем прежний лоск.
   Несли ее недолго, по коридору, а потом свернули налево и дверь открыли, и в комнату вошли, поставили на пол, а еще под руку поддержали, что было весьма любезно.
   - Спасибо, - вежливо ответила Нира.
   - За что?
   В комнате было темно.
   Нет, не совсем, чтобы совсем уж: проникал лунный свет, но слабый, зыбкий. Догорал камин, и над красными углями его вились бабочки пепла. Но луны и камина - недостаточно, чтобы разглядеть хоть что-то, тем более, если у вас глаза слабые.
   И Нира щурилась, хотя мама всегда ругала ее за это, пугая ранними морщинами, но морщин Нира не боялась, знала, что и без них особой красотой не отличается.
   - Просто так, - она подумала и согласилась, что благодарить похитителя особо не за что.
   И дослушать не дал.
   И уволок, непонятно куда...
   - Вы... кто? - поинтересовалась она.
   Похититель отступил, он был темным огромным пятном среди иных темных пятен. Одно весьма походило на шкаф, другое, тускло поблескивавшее, кажется, было зеркалом... или трюмо с зеркалом... а вот то - банкетка...
   Столик...
   И на столике обнаружился канделябр с троицей свечей.
   - Газовое не во всех комнатах работает, - извиняющимся голосом произнес похититель. И свечи зажег.
   Пес?
   Пес, определенно, слишком характерно плоское лицо с широкой переносицей, высокими скулами и массивным подбородком. Отец утверждал, что этот подбородок, точнее не сам подбородок, а нижняя челюсть, достался псам от хищных предков. Про предков Нира не знала, но взглянув на похитителя отцу сразу поверила. Выглядел он очень хищным.
   И молодым.
   Высоким. На голову выше Ниры, хотя и она выросла немаленькой, на два дюйма выше приличного дамского роста... и наверное, ей должно было быть совестно за свой рост, который осложнит и без того непростое дело будущего ее замужества, но стыда Нира не испытывала. Она вообще уродилась мало того, что высокой, так еще и на редкость бесстыдной.
   А пес молчал, разглядывал. И если так, то Нира его разглядывала тоже.
   И подбородок, который упрямо выпятился вперед, и щеки с кругляшами родинок, и уши оттопыренные, и серьгу в левом... никто из Нириных знакомых серег не носил. Это ведь жуть до чего неприлично, а он...
   - Что ты там делала? - поинтересовался пес, серьги коснувшись.
   - Подслушивала, - честно призналась Нира, глядя в глаза. Светло-серые и даже в темноте яркие.
   И в них еще огоньки свечей отражаются.
   Она прежде-то такого разглядеть не умела, а тут... или просто воображение разыгралось? Воображение у Ниры было столь же неприлично большим, как и рост.
   - И часто ты подслушиваешь за родными? - оскалился пес.
   Определенно, хищный... вон какие клыки огромные! И блестят еще.
   - Случается...
   - И как?
   - Как когда... - она переступила с ноги на ногу, с сожалением подумав, что туфли остались в коридоре. Пол в комнате был деревянным и холодным.
   Ее движение не осталось незамеченным, и пес нахмурился.
   - В кресло садись, - велел он и к креслу подтолкнул. Нира возражать не стала, а он открыл дверцы шкафа, из которого вывалилась груда барахла, и вытащил что-то, оказавшееся свитером.
   - На вот, - свитер он кинул, а Нира поймала. - Накройся. Тут холодно.
   - Я заметила.
   Наверное, следовало промолчать, но Нира окончательно успокоилась.
   Пес, пусть и очень даже хищный, ее не тронет.
   И, что куда важней, не выдаст... страшно подумать, что сделает матушка, когда поймет, что Нира подслушивала... и не единожды.
   - Рассказывай, - велел пес, садясь на пол.
   Ему не холодно?
   Одет довольно легко.
   Штаны из парусины с кожаными латками на коленях. Рубашка белая, но мятая... и все?
   - О чем?
   - О своей семье. Об этом доме. Обо всем.
   Какой он...
   - С чего вдруг я должна тебе что-то рассказывать?
   Он снова нахмурился. Смешной какой... и вовсе не страшный... и наверное, он тут живет, но за ужином его почему-то не было, как и за обедом... жаль, быть может, тогда бы и обед, и ужин не были бы столь тоскливыми.
   - Рассказывай, - повторил он.
   - Давай для начала познакомимся, - не то, чтобы в прошлом семьи или этого дома имелась какая-то страшная тайна, разглашать которую Нира не имела права - если и имелась, то Нире ее не доверили точно - но вот просто так, с ходу подчиняться она не собиралась. - Эвернира Арманди... можно, Нира, если хочешь. Меня так все называют...
   - Натготтар из рода Зеленой сурьмы, - представился пес, снова серьгу тронув.
   А волосы у него стрижены неровно. На макушке короткие и слиплись, торчат иголочками, а челка длинная, до самых глаз.
   - Натгот...
   - Нат, - оборвал он. - Из рода Зеленой сурьмы...
   - Это у вас вместо фамилии, да? Папа говорит, что у вас очень тесные родственные узы, и что вообще уклад другой... про узы я понимаю, у меня тоже есть двоюродные сестры... и троюродные... и родичей много, особенно с маминой стороны, хотя она со всеми разругалась. У нее вообще характер сложный, но тебе это, наверное, совсем не интересно...
   Он пожал плечами.
   - А что ты хочешь, чтобы я рассказала?
   - Твои родители. Зачем приехали?
   Странная у него манера вопросы задавать, и говорить тоже. Короткие рваные фразы. И паузы между словами, и речь получается неровной, точно старая дорога.
   - А давай так. Ты спрашиваешь меня, а я тебя. Если не захочешь отвечать, то скажешь... и я тоже... идет?
   Думал он недолго, но выражение лица сделалось таким, что Нира едва не рассмеялась.
   Забавный...
   ...а папа говорил, что псов опасаться надобно...
   ...и еще, что они уважают физическую силу, и кто сильней, тот и вожак, а все остальные должны слушаться беспрекословно...
   ...и кто из этих двоих сильней?
   - Хорошо, - произнес Нат.
   - Руку дай, - Нира протянула свою, и когда он подал, нерешительно, точно опасаясь, что Нира по этой руке ударит или еще какую гадость сделает, стиснула ладонь. Ну как стиснула - обхватила пальцами... кое-как... у него ж ладонь огромная и шершавая на ощупь... - Это чтобы договор скрепить. Повторяй. Торжественно клянусь говорить правду и только правду! Чтоб, если я совру, мне землю есть!
   Он вздрогнул, но повторил, добавив только:
   - Землю есть я не хочу.
   - Тогда не ври... - отпускать его руку не хотелось, потому как она была теплой и не человеческой. Нира пса еще никогда так близко не видела, не говоря уже о том, чтобы щупать. А с ее глазами щупать - куда актуальней, чем видеть.
   Он высвободиться не пытался, а матушки, чтобы попенять за непристойное поведение, не было.
   И разве ж могла Нира такой момент упустить?
   - Приехали, чтобы Мирру сватать... ну как, сватать... они хотят, чтобы она за найо Райдо...
   - Не найо, - резко оборвал пес. - Он не альв, чтоб так его называть.
   - Папа тоже не альв. Это просто слово, обращение уважительное, но если тебе не нравится, то называть не буду... а как правильно тогда?
   - Райгрэ, если вожак... или старший... Райдо не вожак. Его отец - да, в роду Мягкого олова. И старший брат будет, но если брать здесь, в поместье, то... - Нат замолчал, наверное, сам запутавшись, как следует правильно обращаться к хозяину Яблоневой долины. - Просто Райдо. По имени.
   - А он не обидится?
   Нат покачал головой.
   - Странные вы, - вздохнула Нира. - Но я ж не о том... в общем, сначала все думали, что он сразу умрет. И папа так говорил. А он все не умирал и не умирал. И мама очень нервничала... она давно уже в гости собиралась, вроде как проведать, но потом папа сказал, что ему стало лучше, и мама решила, что надо съездить... ну и Мирру взять... и меня заодно...
   - Зачем?
   - Затем, что принято так... семейный выезд, понимаешь? Ну прилично... если меня оставить, то все могут подумать, что мы поехали сватать Мирру...
   - А если не оставить, подумают иначе?
   - Вряд ли, - подумав, вынуждена была согласиться Нира. - Подумают точно так же, но... оно как бы приличней... понимаешь?
   - Нет.
   - Я тоже. А почему у тебя рука шершавая?
   Зря спросила, потому как Нат руку высвободил и за спину спрятал, вторую, кстати, тоже. Но ответить ответил:
   - В плывунец попал.
   Что такое плывунец Нира не знала и собиралась следующий вопрос задать, но Нат сам пояснил:
   - Это... это когда земля проваливается.
   - Как на болоте, да?
   - Почти. Но болото - это болото и есть... на болотах вообще безопасно, а плывунцы... в первый год было, когда Перевал только открыли... порталы нестабильны, а на дорогах кордоны, но мы проходили... у меня старшие братья воевать пошли, а я вроде как дома... должен был быть дома... райгрэ приказал, а я ослушался, - Нат потер темную шею.
   Загорелый.
   Или сам по себе смуглый? И хорошо, что смуглый, этим Нат разительно отличается от Мирриных поклонников, которые, как и сама Мирра, солнца сторонятся, потому как загар - это для плебеев. Небось, вряд ли кто из них посмеет сказать Нату в лицо, что он плебей.
   - Ну и сбежал... прибился к десятку Райдо... он сразу понял, что я... в общем, переправил бы, но порталы нестабильны, а возвращаться ради меня одного... Райдо разведчик. У него знаешь, какой нюх? Он все-все чуял... и водяные окна... и плывунцы тоже... и тогда не велел на поле лезть, а я полез... там можно было пройти по краю... добраться до цели... я ведь думал, что плывунцы на месте стоят, а они гуляют... ну и... шел-шел... земля сначала твердая, а потом раз и поползла под лапами... вроде как грязь. Сначала немного, а потом больше и больше... и барахтаешься... а эта грязь еще и жжется...
   - Ужас, - вполне искренне ответила Нира.
   И тоже руки за спину спрятала, но не потому, что их стыдилась - конечно, у нее не такие аккуратные, как у Мирры, и еще она вечно в земле копается, поэтому под ногтями грязь - но из-за желания пса погладить... вдруг им не нравится, когда их гладят?
   И вообще, это наверняка ужасающе неприлично гладить малознакомого человека... или нечеловека.
   - Меня Райдо вытащил. Сам едва не утонул... у него чешуя толстая, но все равно... а мою почти дочиста сожгло... и кожу... но кожа потом наросла, хотя и неровная... а с чешуей... - Нат вздохнул. - Когда-нибудь восстановится... то, что альвы делают... оно плохо заживает... чтоб обычное, то живое железо быстро бы...
   Он замолчал, но молчание это было сосредоточенным. Нат верно выбирал другой вопрос, и Нира пришла ему на помощь:
   - Я раньше думала, что они решили Мирру замуж за... Райдо выдать, чтобы она стала самой важной здесь. А сегодня мама сказала, что усадьба не должна попасть в чужие руки. Не спрашивай почему, я... я не знаю... я просто приехала... и в этой комнате раньше цветы стояли... в доме везде стояли цветы... и подолгу... а в саду розы... таких больше нигде не было, и мама очень завидовала. Она говорила, что это потому, что найо Луари - альва... альвы умеют с растениями ладить... она доброй была... и он тоже... мне нравилось здесь.
   Нат смотрел исподлобья.
   Альвов он не любил. И Нира чувствовала эту его нелюбовь, недоумение оттого, что кто-то может думать иначе, и наверное, даже понимала, что у него имеются причины, ему ведь больно было, если чешую всю и начисто... и кожу тоже... когда она случайно чашку с горячим чаем вывернула и на руки, то было жуть до чего больно. И пузырь появился, который отец прокалывал стерильной иглой, а Нира плакала... а его в кипяток едва ли не с головой сунули... но ведь те альвы, который плывунец делали, и найо Луари - совсем разные вещи... или не вещи, разные альвы, так пожалуй, правильней говорить.
   - Мы здесь прятались, когда... город зачищать стали... ну, тех, кто полукровки... и потенциально преступный элемент... - про преступный элемент писали в листовках, которые теперь доставляли вместе с газетами и серыми конвертами с пропечатанным адресом ближайшего отдела безопасности. А вот обратного адреса на них не было... и отец сказал, что это нарочно сделано, чтобы люди не боялись доносы писать.
   Сам он конверты отправлял в камин.
   - Папа говорил, что бояться нечего, но мама... она сказала, что лучше, если поберечься, что мало ли... нам многие завидовали, а если завидуют, то могут и написать, что мы против королевы умышляем и тогда... мы сюда приехали. Жили.
   - Долго?
   - Долго... несколько месяцев... мы бы еще оставались, найо Луари говорила, что мы можем оставаться столько, сколько хотим...
   - Но?
   Он четко умел улавливать недосказанное, и Нире пришлось признаться:
   - Мама сказала... сказала, что здесь больше не безопасно... что ситуация изменилась и... и лучше иметь в друзьях людей, чем альвов.
   Она говорила это отцу, а тот слушал.
   И не возражал. Он никогда-то не умел возражать маме, сама же Нира пряталась в шкафу. Уезжать ей не хотелось совершенно, но разве ее когда-нибудь спрашивали?
   - Мы вернулись в город...
   ...и мама возмущалась тем, что дом зарос грязью...
   - ...а потом нас с Миррой вообще отправили к тетушке... она тут недалеко... у нее свое поместье и раньше они с мамой не ладили совсем, но потом помирились. Тетка - на самом деле не нам тетка, а ей и старая дева... и у нее было скучно, но в город было нельзя возвращаться.
   ...потому что в городе появились псы, но об этом Нира узнала много позже, как и о том, что найо Луари умерла...
   - Скажи, - Тира стиснула кулачки, потому что не знала, как правильно задать этот вопрос. - Ийлэ... она действительно здесь? Папа говорил... а я...
   - Подслушала.
   - Да.
   Нат кивнул.
   - Здесь... папа еще сказал, что она сошла с ума и...
   Нат покачал головой.
   - Нет? Это замечательно... мы не то, чтобы дружили... она старше меня... на три года... и даже больше чем на три, а три года - это много... ну я так думала, что много... но, в общем...
   Она вытащила из рукава цепочку, которую прятала весь день.
   - Это... это Ийлэ ее мама подарила...
   Капелька-жемчужина, обрамленная в золото. Простенькое девичье украшение, которое когда-то так понравилось Мирре, что она несколько дней приставала к отцу... а он отказал... в местной лавке таких украшений не делали, а выписывать было дорого...
   ...и тем удивительней было, что заветная подвеска появилась в Мирриной шкатулке.
   Откуда?
   Нира не знала.
   Но знала, что украшения сестрица хватится не скоро: оно ей уже надоело. Ей все быстро надоедает, а потому... и вообще, справедливо будет, если подвеска вернется к Ийлэ.
   - Передай, пожалуйста?
   Пес протянул руку, на его ладони белая жемчужина гляделась вовсе крохотной.
   - Ты мне так доверяешь?
   - Да, - ответила Нира и поняла, что и вправду ему доверяет.
   Он вздохнул и спрятал подвеску в карман.
   - Передам... а тебе, наверное, пора... хватятся еще...
   - Это вряд ли, - с некоторым сожалением вынуждена была признать Нира. - Меня никто и никогда... но да, наверное, надо...
   ...не хватало, чтобы матушка решила, будто Нира нарочно прячется.
   Ругать будет.
   И больше не возьмет с собой, а ей очень хотелось вновь оказаться в этой усадьбе и, быть может, встретить Ната... в конце концов, они же не договорили.
   О молоке она вспомнила, лишь оказавшись у дверей комнаты - Нат проводил, и еще тихо ворчал, что Нира туфли бросила, ведь полы в доме холодные, а люди - слабые существа, и будет нехорошо, если Нира простудится. Простужаться она не собиралась, но его беспокойство было приятно.
   О ней никто прежде не беспокоился.
   - Мы... встретимся? - спросила она, хотя благовоспитанным девицам не полагается задавать подобных вопросов.
   - Встретимся, - уверенно ответил Нат, и ему Нира поверила.
   Она вздохнула, вернула свитер, в котором и вправду было теплее. Обулась, чтобы у дорогой матушки не возникло подозрений, и дверь толкнула.
   В комнате было темно.
   - Нира, где тебя носит, - раздался матушкин раздраженный голос. - Мирре давно уже спать пора... помоги сестре раздеться.
   Ну конечно, кто еще будет исполнять обязанности горничной?
   К огромному неудовольствию Мирры, спать пришлось в одной кровати, и пусть кровать эта была огромной, она все равно жаловалась.
   - Когда я стану хозяйкой, наведу здесь порядок... - простонала Мирра, ворочаясь, и Нира не отказала себе в удовольствии поправить дорогую сестрицу:
   - Если станешь.

Глава 11.

   Гости отбыли после полудня.
   - Знаешь, - сказал Райдо Нату, который беззвучно возник за левым плечом, - у меня появилось преогромное желание пересчитать серебряные ложечки.
   - А сколько их должно быть? - желания Райдо Нат полагал почти приказами.
   - Хрен его знает... сколько бы ни было, готов на хвост поспорить, что стало меньше...
   Нат пожал плечами и сказал:
   - Вернутся?
   - Конечно, вернутся... знать бы, что им здесь нужно...
   Райдо вдохнул морозный свежий воздух.
   Зима.
   Здешняя зима была мягкой и сладкой, с пушистым снегом, который и на снег-то не походил - так, белый пух распотрошенных облаков. Небо синее. Солнце желтое, яркое до того, что Райдо щурится, прикрывая глаза ладонью.
   Дом укрыло.
   И сад тоже, из сугробов торчат ветви яблонь, льдом посеребренные.
   Красота.
   - Поехали кататься? - предложил Райдо, присаживаясь. Он сунул растопыренную пятерню в пуховой сугроб.
   Не холодно.
   А там, на чердаке, вчера казалось, что дом этот несчастный по самую крышу занесет, а может, и крышу тоже, останется торчать кованый флюгерок да труба кирпичная.
   Или ветер обрушит стены, ярился-то, ярился, а ничего... утих, устал, наверное.
   И Райдо устал, не вчера, но много-много раньше, а вчера он сидел с людьми, слушал пустые разговоры, которые крали его время - у него не так уж много времени осталось. Улыбался.
   Лгал, что счастлив видеть гостей.
   И потом тоже... и вранья этого было чересчур много, оно тоже утомляло, но Райдо терпел, памятуя уроки хороших манер.
   Хрень какая...
   ...и эта настоечка, в которую ему подлили опиума. Зачем? Вряд ли он входит в изначальный рецепт настоечки. Опиум людям вреден, впрочем, люди на редкость спокойно относятся к тому, что им вредно...
   ...человека опиум погрузил бы в сон.
   ...может, на это рассчитывали?
   ...усыпить и...
   - Нат, ты за ними приглядывал? - Райдо руку вытащил и к глазам поднес. Белые пушинки, прилипшие к ладони, таяли, и вода пробиралась по руслам линий.
   ...говорили, что по ним можно прочесть судьбу.
   - Да.
   - Выходили?
   - Да.
   - Нат!
   - Что?
   - Сам расскажешь или допрашивать?
   - Сам, - буркнул он, глядя вслед экипажу, и кончик носа дернулся, и выглядел Нат... огорченным? - Сначала обсуждали что-то... младшую отослали, чтобы не мешала... я ее хочу?
   - Что? - Райдо опешил. Такого он не ожидал.
   - Хочу ее, - терпеливо повторил Нат. - Им она не нужна. А мне нужна. Давай заберем?
   - Нат!
   - Что?!
   - Мы не можем просто взять и забрать человека... это не законно.
   - А как законно?
   - Как... - интересный вопрос. - К примеру, мы можем посвататься к ней... заключить брачный договор или что там у людей положено... и после обряда, когда она станет твоей женой, ты ее и заберешь.
   Если Райдо надеялся, что этот вариант отпугнет Ната, то ошибся.
   Тот задумался.
   Думал долго, пожалуй, минуты три, и с каждой минутой хмурился все больше.
   - Хорошо, - наконец, произнес он, - я согласен.
   - На что?
   - Жениться.
   - Нат!
   Он посмотрел сверху вниз, и во взгляде его Райдо увиделось бесконечное терпение.
   - Нат... ты еще несколько молод, чтобы жениться... и вряд ли эту девушку твои со-родичи одобрят.
   Вот со-родичи Ната волновали мало.
   - Ты мой со-родич.
   - Нат, - Райдо вздохнул, возвращаясь к теме, которую затрагивал не единожды, но всякий раз без должного эффекта. - Семья - это...
   - Семья, - покорно ответил Нат, впрочем, Райдо не обманывался: покорность эта была показной. Нет, отдай он приказ, Нат бы его выполнил, но... толку-то? И потому Райдо отер влажной ладонью лицо - рука пахла снегом, лесом и немного - дымом, который тянулся с низкой квадратной трубы. Подумалось, что если та дымит, то на чердаке тепло.
   И одеяла у нее есть.
   И чай Нат утром носил, не только чай, но и завтрак... и просить-то не пришлось, еще выговорил, что альва там...
   ...хорошо, про приступ не знает, а Райдо рассказывать не станет.
   ...и альва промолчит.
   Он не просил об этакой услуге, но знал наверняка - промолчит. Она ведь сидела вчера, близко, и эта ее близость сама по себе была обещанием.
   Райдо, хоть и опиум одурманил, распрекрасно помнит все.
   Дурноту.
   И внезапно ожившую тварь, которая заворочалась, причиняя невыносимую боль. Собственное желание увидеть альву, не потому, что он ждал помощи, тогда, поднимаясь на чердак, он надеялся, что тварь утихнет сама собой, но... ему нужно было знать, что с альвой все в порядке.
   Ей тепло.
   И спокойно. И малышка не осталась без молока.
   И вообще, его место там, рядом с ними...
   На чердаке сквозило, и было холодно, но холод этот отрезвил настолько, насколько это вообще было возможно...
   Райдо помнил запахи и звуки, проходившие как бы мимо затуманенного его сознания, и темные раскосые глаза альвы, которые слабо светились в темноте... и прикосновение ее случайное, опалившее... жаль, не продлилось долго... и ладони ее у себя на висках.
   Губы близко-близко.
   Шепот.
   А он ни слова не разобрал...
   ...и просьбу свою, глупую, детскую...
   ...а он просто ненавидел одиночество...
   Райдо тряхнул головой: об этом он подумает позже, а сейчас ему другим бы заняться.
   - Рассказывай дальше, - велел он, и Нат, который явно обрадовался, что очередная неприятная для него тема закрыта, заговорил.
   - Младшую я вернул. От нее пахнет очень вкусно. И еще у нее волосы кучерявятся смешно... когда мы ее заберем, я потрогаю.
   - Волосы?
   - И волосы тоже. Еще нос хочу... ну, потрогать... и уши... она меня совсем не боится, представляешь? И еще слушала!
   - Нат! - сегодня, наверняка в честь наступления зимы, Нат был особенно невыносим. Он насупился, но все же заговорил по делу, оставив волосы и уши будущей невесты в покое.
   - Докторша вышла в четверть третьего.
  
   ...Нат не спал.
   Он вообще спал мало и тревожно, поскольку, стоило заснуть нормально, и он возвращался на то треклятое поле, которое его обмануло.
   Самое странное, что Нат прекрасно осознавал, что спит, но это осознание не спасало. Он ступал по мягкой траве, такой неестественно аккуратной, травинка к травинке, что и во сне это казалось подозрительным. Нат останавливался и нюхал траву.
   Она травой и пахла.
   Землей еще. Ромашкой, мятой... мышиными тропами, норами шмелиными, медом и пыльцой. Но во сне запахи были упорядоченными, они возникали и пропадали, убеждая Ната, что на этот раз все будет иначе: он дойдет до края.
   И доходил.
   Почти.
   Он уже видел опушку леса и тонкие белые хлысты березок, в гривах которых проклюнулась характерная желтизна увядания.
   Всего-то десяток шагов.
   И земля расползается.
   Тонет трава, выбирается на поверхность черная жижа, которая липнет к лапам, и Нат останавливается, хотя останавливаться никак нельзя. Единственный его шанс - бежать.
   Лапы вязнут.
   Все глубже и глубже, шипит чешуя, которую разъедает плывунец.
   Хлюпает что-то.
   Вздыхает.
   А потом Нат проваливается с головой, чтобы вынырнуть из сна в явь. Он умирает и, проснувшись, продолжает чувствовать себя мертвым. Хорошо, что не кричит... Райдо рядом, услышал бы, а ему нельзя волноваться, когда он волнуется, ему становится хуже.
   Поэтому Нат спал мало.
   И старался засыпать на рассвете, потому что знал, что кошмарам не нравится солнце.
   В эту ночь чужаки, которые принесли в дом множество запахов - и все запахи категорически Нату не нравились, кроме, пожалуй, тех, которые принадлежали младшей в их куцей человеческой стае - растревожили его.
   Нат присматривал.
   Сначала за альвой, которой люди тоже не понравились и она сбежала на чердак. Потом и за самими людьми. Они притворялись гостями, но вели себя совсем не так, как гостям положено.
   И Нат устроился в коридоре.
   Ждать.
   Ждать он научился, и ожидание вовсе не тяготило. Напротив, нынешнее было даже в удовольствие. Он думал о человечке, которую обязательно заберет себе, потому что собственной стае она не нужна. А Нат будет о ней заботиться.
   Он купит ей платье.
   И шубу тоже, чтобы она не мерзла.
   И еще украшение, не такое, как она просила передать альве, а другое, но тоже хорошее.
   У Ната есть деньги. И Райдо помочь не откажется. Рассердится, конечно, за самоуправство, но и хорошо, если сумеет рассердиться, потому как в последнее время ему все было безразлично... а так покричит и успокоится.
   Поможет выбрать комнату, чтобы теплая.
   И ковер на пол обязательно, а то человечка ходит почти босиком и ноги мерзнут. Ноги у нее аккуратные, и сама она... и пахнет медом. Мед Нат любил. А говорить о себе - не очень, но человечка внимательно слушала и взяла клятву, что Нат не будет лгать. Он и без клятвы старался говорить правду, а тут... она смешно морщила нос и щурилась, и все время губу покусывала.
   Но главное, что слушала.
   И так... ему вдруг захотелось рассказать обо всем.
   О том, что отец его умер уже давно, когда сам Нат был маленьким, и потому отца он не помнит, а братьев - наоборот, помнит очень даже хорошо, только они тоже умерли.
   И мама...
   Сердце не выдержало, когда в списках имена прочла. Тогда ее смерть показалась едва ли не предательством, и Нат на маму обиделся, но потом понял, что умирать она не хотела. Не стала бы бросать, если бы могла.
   Просто сердце.
   Из-за войны. Из-за альвов...
   Ната отправили к старшему со-родичу, но рады ему не были. Вот он и сбежал. Еще для того, чтобы за братьев отомстить, ну и за маму тоже.
   Он бы рассказал и про побег, который удался не сразу, и про райгрэ - к нему Ната отправили после третьей попытки его, к слову, тогда он из города выбрался даже, но следы плохо зачистил, вот и вышли... и про то, что райгрэ оставил Ната в особняке, кухонным рабочим, словно Нат не со-родич, а слуга наемный и... и про нежелание слушать - Нат ведь пытался объяснить, а ему сказали, что он мальчишка безголовый, наглый к тому же. Рассказал бы и про запрет, и про угрозу, что от рода откажут...
   ...а он угрозы не испугался, ушел.
   И добрался до перевала.
   За Перевал тоже.
   ...у него было бы много историй, правдивых, потому что Нат поклялся говорить правду. А она рассказала бы взамен свои. Он бы слушал ее.
   Эти мысли убаюкали, и в полудреме уже нарисовались очертания проклятого луга - быть может, человечке удалось бы научить Ната видеть другие сны - когда открылась дверь. Открылась почти беззвучно, поскольку человек точно знал, как управляться с этой капризной дверью. И придержал ее.
   Ступил осторожно.
   Сон мигом отступил, освобождая Ната. Сперва он хотел окликнуть позднюю гостью, которую сразу узнал - а не узнать докторшу было невозможно - но после решил промолчать.
   Она же, оказавшись в коридоре, остановилась, прислушалась.
   Найо Арманди и в белой ночной сорочке умудрялась выглядеть весьма солидно. На ногах ее были домашние теплые тапочки, на плечах мантией царственной пуховая шаль возлежала. В руке докторша держала листик-подсвечник с восковой свечой. Та оплыла и горела неровно, огонек плясал, рождая многие тени, среди которых Нату было легко спрятаться.
   Она ступала на цыпочках, двигаясь довольно бесшумно для человека. Останавливалась. Вслушивалась в звуки дома. И шла дальше.
   В северное крыло.
   В комнату, которую Райдо запер, пусть бы в комнате этой и не осталось ничего, помимо стола, шкафа и сейфовой стены. И к огромному удивлению Ната, найо Арманди извлекла ключ, который чудесным образом подошел к замку.
   ...дверь открылась совершенно беззвучно.
   Нат замер, не представляя, что ему делать дальше. Ждать? И как долго? И дождавшись появления докторши, поинтересоваться ли тем, что она в комнате делала?
   Обыскать?
   Скандал будет наверняка...
   Появилась она спустя минуту и явно недовольная.
   Дверь заперла.
   Ключ убрала...
   ...теперь найо Арманди шла, не таясь, ворча под нос, что дом запустили, что зарастает грязью... и когда Нат вырос перед ней - он довел ее почти до самых гостевых покоев, в которых разместили семейство Арманди, - она шарахнулась в сторону с тоненьким всхлипом.
   - Господи, как вы меня напугали! - воскликнула докторша, выставив между собой и Натом руку со свечой. - Я вышла... на кухню... бессонница, знаете ли... думала, быть может, согрею молока... горячее молоко с медом очень хорошо помогает от бессонницы...
   Она говорила торопливо, но первоначальный страх прошел, и теперь в голосе проскальзывали раздраженные ноты.
   Эта женщина Нату не нравилось.
   От нее пахло духами и еще той настойкой, которую она дала Райдо, а он выпил... Нату не нравилось, когда Райдо пил.
   - Я звонила, звонила в колокольчик, но никто не отозвался, - капризно произнесла найо Арманди. - Дайна наверняка спит, а вы...
   - Покой. Охраняю. Ваш.
   - Как мило... - это было сказано так, что Нат понял: милой его инициативу найо Арманди не считает. - А вы все время... тут были?
   - Нет. На чердаке был. А потом тут.
   Он сказал чистую правду, но не стал уточнять, что уже несколько часов как покинул чердак, и докторша сделала собственные выводы.
   - Ах... конечно... я, наверное, все-таки пойду...
   Нат кивнул, уточнив:
   - Молока принести?
   - Нет, что вы... я не могу вас так затруднять...
   Она закрыла дверь, а Нат, выждал еще с полчаса. Подслушивать он не стеснялся, благо, слухом обладал куда более острым, чем человеческий.
   Гостевые покои состояли из двух спален и гостиной. В синей разместились девушки, и Нат несколько переживал, не будет ли комната слишком холодной, не простудился ли его человечка, но переживания не помешали присесть у спальни бирюзовой, в доставшейся чете Арманди.
   - Ну что? - голос и сквозь стену был слабым, как и сам человек.
   Он Нату не нравился.
   И если бы в городе имелся другой доктор, Нат всенепременно обратился бы к нему.
   - Ничего, - и шепот найо Арманди был раздраженным. - Комнату разворотили...
   - И ты...
   - Я просто посмотрела, - протяжно заскрипела кровать под немалым весом женщины. - Вообще-то, дорогой Виктор, посмотреть я просила тебя. И если бы не твоя вопиющая беспомощность, мне бы не пришлось сейчас...
   Она повернулась, и скрип заглушил слова.
   - Я не мог! - нервно отозвался доктор. - Он от меня ни на шаг не отступал! Я же говорил тебе...
   - Видела... еще тот уродец...
   Нат смутился.
   Уродом он себя не считал. В принципе о своей внешности он не думал, полагая ее неважной, а сейчас вдруг испугался, потому что если и вправду с точки зрения людей он уродлив, то и его человечка не захочет уходить из своей стаи. Но с другой стороны, рассматривала она Ната с любопытством, а не отвращением, и наверняка, это что-то да значило.
   - Он за тобой...
   - Нет, на чердаке был. Слушай, - женщине пришла в голову неожиданная идея, и она забыла о том, что разговаривать следует шепотом. - А если на чердаке прячут?
   - Вряд ли... сама посуди, зачем им вообще прятать? Они хозяева здесь...
   Эта мысль, в целом совершенно здравая, найо Арманди пришлась не по вкусу.
   - Если бы нашли...
   - Тебе бы точно не сказали, - отрезала докторша. И замолчала, но надолго ее не хватило, она заговорила, уже не шепотом, хотя голосом тихим, нервным, не скрывая своего недовольства. - А все из-за тебя... молчал он... тайну хранил... дохранился... сказал бы раньше, и мы бы потихоньку... дом все равно стоял... но нет же, надо было ему...
   - Я клялся...
   - И что с твоей клятвы? Кому все достанется? Псам?
   - Ийлэ...
   - Ты сам говорил, что она ненормальная. Мне, конечно, девочку жаль... чисто по-человечески...
   Нат ей не поверил.
   - ...но зачем ненормальной сокровище? А псы их вообще убили... и дом вот заняли... и получится, что еще и драгоценности к рукам приберут. Несправедливо это...
   Доктор промолчал.
   А у Ната появилось преогромное желание войти в комнату, взять этого человека за горло и хорошенько тряхнуть. Пожалуй, не будь у него приказа не трогать людей, он бы так и поступил.
   Но приказ был.
   А Райдо, в отличие от прошлого райгрэ, Нат подчинялся. Поэтому и остался в коридоре, слушать дальше. Впрочем, больше ничего-то помимо скрипа кровати, вздохов доктора, которому явно не по вкусу пришлась нынешняя ситуация, да жалоб докторши на дрянное одеяло, он не услышал.
   Однако у двери просидел до рассвета...
   - Молодец, - похвалил Райдо, и Нат пожал плечами: похвала была приятно, но справедливости ради следовало признать, что ничего особенного он не сделал. - Значит, все-таки драгоценности... драгоценности, друг мой, это интересно... очень интересно...
  
   Мирра зачастила.
   Она появлялась в сопровождении сестры и хмурой пожилой женщины, чье имя ускользнуло из памяти Райдо, поскольку было столь же невыразительно, как и сама компаньонка. Скучная, серая, форменная даже, с гладко зачесанными волосами, она кивала в ответ на приветствие и неизменно выбирала самый дальний темный угол комнаты.
   Она садилась, вытаскивая из складок пышной юбки вязание.
   Вязала.
   Что именно - Райдо так и не понял, но это что-то было тоже серым и скучным. Порой компаньонка замирала, вперив в Райдо взгляд круглых глаз. Но пальцы ее и тогда шевелились, перекидывая со спицы на спицу петли, и спицы эти походили на жвала диковинного насекомого, а сама женщина, в этой каменной неподвижности внушала страх.
   - Что? - поинтересовался он однажды, но ему не ответили, лишь нервно дернулись уголки жабьего безгубого рта.
   - Ах, - воскликнула Мирра. - Не обращайте на нее внимания! Этель такая скучная...
   Этель...
   - И честно говоря, - Мирра наклонилась близко, пожалуй, чересчур уж близко, и Райдо с трудом удержался, чтобы не поморщиться - духами она по-прежнему пользовалась от души. - Я бы обошлась и без нее... но матушка категорична... все-таки и в нашей глуши некоторые правила лучше соблюдать...
   - Конечно.
   Трепетные ресницы, нежность во взгляде и робкий румянец.
   Пальцы, которые задерживаются на рукаве чуть дольше дозволенного, и в этом видится намек... в этом и есть намек, но Райдо не желает его замечать и поднимается.
   - Мне бы не хотелось нанести ущерб вашей репутации, - девочка по-своему хороша, но не достает ей опыта и хватки столичных барышень...
   ...к счастью, не достает.
   - Вы так заботливы...
   - Приходится, - проворчал Райдо, и показалось, что Этель улыбнулась, впрочем, ему было сложно истолковывать гримасы ее лица.
   - Что? - Мирра взмахнула ресницами.
   - Ничего, дорогая... оговорился... значит, вы полагаете, что в гостиной следует использовать вот эти обои?
   Райдо развернул каталог и ткнул наугад, и на хорошеньком личике Мирры мелькнула тень...
   - Нет же! - воскликнула она, раздраженно притопнув ножкой. - Эти... эти обои чересчур темные... и комната будет казаться маленькой... как вам эти? Оттенка экрю... или все-таки молочный персик?
   Райдо уставился на указанные образцы, честно пытаясь постигнуть разницу.
   - Или с серебрением?
   - А какие были раньше?
   - Бирюзовые, - не задумываясь, ответила Мирра. - Но мне они казались слишком уж яркими... конечно, у найо Луары был безупречный вкус, но...
   - Вы хорошо ее знали?
   Мирра насторожилась.
   Она не была дурой, хотя и умела казаться дурочкой, и вопрос Райдо, его интерес к прошлому, которое - тут Мирра всецело была согласна с матушкой - следовало бы оставить в прошлом, был ей весьма подозрителен.
   Райдо же поднялся, предложив даме руку:
   - Не откажетесь прогуляться?
   Мирра, естественно не отказалась.
   - Этот дом отличается от тех, к которым я привык. В городе Камня и Железа дома иные, более тяжелые, что ли? Массивные... наша архитектура тяготеет к строгим линиям, к формам крупным, но четким...
   Про архитектуру он мог говорить долго.
   Про поэзию.
   Театр.
   Матушка, услышь она Райдо сейчас, несомненно, порадовалась бы...
   - Но когда я увидел этот дом... он прекрасен, неправда ли?
   Мирра поспешила согласиться, что дом, конечно же, прекрасен. Но она, конечно, мало что понимает в архитектуре...
   - У вас врожденный вкус...
   ...в этом она не сомневалась, но комплимент приняла с хорошо разыгранным смущением.
   - Но все-таки мне бы хотелось сохранить эту усадьбу в первозданном ее виде, - Райдо ступал медленно, раздумывая о том, как долго ему придется смывать с себя этот назойливый цветочный запах.
   Почему люди так любят искусственные ароматы? Или дело в том, что собственный запах им кажется неприятным?
   - Зачем? - поинтересовалась Мирра, которой вовсе не хотелось сохранять усадьбу в этом самом первозданном виде, напротив, она многое бы изменила и изменит, когда станет хозяйкой. А в том, что рано или поздно, но она станет, Мирра не сомневалась. Во-первых, верила матушке, а во-вторых... тот, о ком она и думать старалась с опаской, потому как вдруг да мысли ее станут известны, согласился, что идея с этим замужеством не так уж и плоха... правда, пес не спешил предлагать руку, сердце и усадьбу, но это дело времени. А если времени не так много, то всегда найдутся способы ускорить события.
   Главное, чтобы все выглядело достоверно.
   - Это ведь живая история, - Райдо остановился.
   Галерея выходила на холл.
   Пустые стены.
   Поблекшие картины... и надо бы найти специалиста, который сумеет обновить фрески, не испортив их. Дорого станет, новые создать легче, чем реставрировать прежние. Копоть убрать. Кому только взбрело уродовать этот дом факелами?
   - Альвы ушли и... расскажите о них. Пожалуйста, - и поцеловав бледную руку, Райдо добавил: - Умирающим не принято отказывать...
   И Мирра сдалась.
   В конце концов, что такого страшного она могла рассказать?
   ...о визитах, к которым матушка готовилась весьма тщательно, будто бы выезжала не на чаепитие, весьма обыкновенное, к слову, но на бал...
   ...и к балам она тоже готовилась...
   ...а балы в доме давали роскошные, к сожалению, Мирра была в те времена еще ребенком...
   ...маскарады? Ах да, Нира упоминала... Нира слишком впечатлительна... но да, маскарады устраивали каждый год и в свое время Мирра тоже получала от них преогромное удовольствие... обычно найо Луару выбирала тему... да, именно... или цветочную... или еще вот птичий праздник... тогда Мирра была розовым фламинго, а Нира - голубкой... но голубка - это пошлость... Ийлэ?
   Откуда...
   Это имя оборвало рассказ, заставив Мирру настороженно замолчать.
   - Вы ведь были знакомы? - с улыбкой поинтересовался пес.
   Вот только улыбка его была искусственной.
   - Да, конечно, - пришлось отвечать.
   И солгать невозможно.
   - Но не слишком хорошо, - уточнила Мирра на всякий случай. - Она была... слишком альвой, чтобы снизойти до людей. Нет, вы не подумайте, что меня это обижало... хотя и обижало, конечно... но здесь некоторые вещи естественны...
   - Не только здесь, - Райдо смотрел на лепнину.
   Лоза и тернии...
   ...тернии и лоза...
   Широкие листья винограда, разодранные острыми шипами...
   - Да, наверное... - согласилась Мирра, которой тема эта наскучила. - Но мне немного жаль, что все так получилось... что ее больше нет...
   - Кто вам такое сказал?
   Пес обернулся, уставившись на Мирру светлыми пустыми глазами, и под взглядом его ей стало неуютно, если не сказать вовсе - страшно.
   - Н-никто... я п-подумала, что... в городе...
   Жуткий.
   И Мирра не представляет себе, как...
   ...он умрет, папа обещал, а он слово сдержит, пусть мама и полагает его существом никчемным, но она ошибается...
   ...сумел же он...
   ...никто не знает всей правды, но Мирра кое о чем догадывается и будет молчать... во всяком случае, пока...
   ...а пса она потерпит...
   ...до весны...
   ...или сколько он там протянет? Если до весны, то к зиме она сможет снять строгий траур... конечно, слухи пойдут, но осуждать - не осудят... в первый год от приемов придется воздержаться, это и к лучшему. Особняк нуждается в ремонте...
   ...или не в ремонте, но в полной перестройке, чтобы не осталось в нем и тени той самой истории, которая псу не дает покоя...
   ...именно...
   ...новый дом... и новая его хозяйка...
   ...и он не против. Он сказал, что верит Мирре... в Мирру... и его, в отличие от матушки, подводить нельзя.
   - Я рад вам сообщить, - с усмешкой произнес Райдо, - что слухи эти несколько... преувеличены.
   - Ийлэ жива? - Мирра надеялась, что вопрос прозвучал достаточно... взволнованно.
   В конце концов, она действительно волновалась.
   - Жива. И вполне себе здорова... если хотите встретиться...
   - Нет.
   Вот уж чего Мирра совершенно точно не хотела, так это встречаться с альвой.
   - Боюсь, - она опустила взгляд на руки. - Боюсь, теперь это невозможно... вы же понимаете... моя репутация и слухи... она теперь... не из тех женщин, с кем можно встречаться невинной девушке.
   - Ну да... - Райдо произнес это как-то странно.
   ...все-таки следует поторопить события.
   ...Ийлэ тоже не знает всей правды, но и того, что знает, хватит, чтобы испортить игру.
  
  
   Разновидность фарфора.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.70*15  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"