Дёмина Карина : другие произведения.

Семь минут до весны - 2. Глава 13 - ...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.08*23  Ваша оценка:

Глава 13.

   Райдо знал, что однажды умрет.
   Не так.
   Он знал, что умрет весной, когда яблони зацветут. И не важно, сколько лет пройдет до этой весны, главное, что умирать без яблонь было обидно.
   И обида мешала сосредоточиться.
   Кто сказал, что смерть - это просто? Плюнуть бы этому хрысеву умнику в рожу... смерть - это тоже работа, требующая полной самоотдачи... а тут яблони.
   Яблоневые лепестки сыпались с неба, и Райдо черпал их горстями, подносил к носу и не чувствовал запаха. Да и на ощупь эти лепестки были неправильными, жесткими, тканными. И Райдо выбрасывал их, чтобы набрать новую горсть.
   Безумие какое-то.
   Не так люди умирают... а как?
   В болоте.
   Или на равнине, на яркой зелени, которую вдруг рвут клинки шипов. Люди на них - точно бабочки... Райдо никогда не понимал, зачем убивать бабочек...
   ...на шпильку.
   ...клинок... и крови много, запах ее заглушает иные, становится душным...
   ...кричат...
   ...и тонут в клубящемся мареве водяного табуна. Спокойная, казалось бы, река вскипает. Плети воды бьют наотмашь, рвут броню, перешибают хребет... вода сама горькая... и единственный шанс выжить - удача...
   ...удачи было много, но срок пришел, и она иссякла. Это правильно. Другим тоже удача нужна... а Райдо так и не дожил до яблонь. И он с раздражением смахнул лепестки, только те приклеились к коже и загорелись. Ерунда.
   Лепестки не способны гореть.
   И просачиваться сквозь броню... ядовитые... еще одна альвийская штучка... у них множество, и за каждую приходится платить. Кровью берут, сволочи этакие.
   Кровь пошла носом.
   И вновь без запаха.
   Райдо только отмахнулся. Здесь, где бы он ни находился, все иначе, все ложь, а значит, надо сосредоточиться на главном. А что главное?
   Он умирает.
   Точно.
   Как можно было забыть о таком?
   А он и не забыл... не совсем забыл... да, он помнит.
   Что помнит?
   Грозу, которая шла с юга, кралась полуночным зверем, но Райдо слышал. Не только он. Нат беспокоился, метался по столовой, круг за кругом, и каждый - подальше от окон. Чуял, что эта гроза - не из простых, а молнии не любят детей Камня и Железа.
   Почему?
   Нельзя отвлекаться. Надо вспомнить, пока Райдо еще не до конца умер, а то так и застрянет же... будет обидно. У всех посмертие нормальное, а у него какая-то хрысева явь с яблоневыми лепестками.
   От них кровь горела.
   Больно!
   Проклятье! Неужели даже теперь он не заслужил, чтобы без боли?!
   Гарм самолично поднимал ставни, и на первом этаже, и на втором. Свечи зажег, сказав, что в такую грозу живой огонь нужен. И Райдо с ним согласился.
   Свечи.
   И столовая.
   Ужин в тишине. Ийлэ не ест. Ее будто бы и вовсе нет. Смотрит исключительно перед собой. На руки. Бледные такие руки с длинными пальцами, с суховатой кожей, с бляшками мозолей... он что-то говорит, кажется, про руки?
   Или про мозоли?
   Не важно, главное, она не слышит.
   Натова девчонка грозы боится, она, пусть и человек, но чувствует его настроение, и пугается, не столько за себя, сколько за Ната. Жмется к нему... улыбается виновато.
   Талбот про сокровища забыл.
   И потерял где-то очки, без которых он полуслеп. Он тоже не ест, наверное, подозревая за кухаркой неладное, разглядывает еду, почти елозит по тарелке длинным носом, и все одно не ест.
   Никто.
   А потом Ийлэ уходит. И Райдо хочет пойти за ней, но Гарм удерживает:
   - Не дури.
   Не дурь.
   Надобность.
   Райдо обещал не мешать... и гроза не причинит Ийлэ вреда, она ведь альва... и знает, что делает. Хотелось бы надеяться, что она знает, что делает.
   Райдо утешается этим и еще малышкой, которая на грозу раскапризничалась. Крутится, вертится, сует кулачки в рот, пускает пузыри и хнычет...
   - Тише, Броннуин... тише... гроза пройдет... и гром пройдет... птицы прилетят и улетят, а ты останешься. Конечно, останешься, я не отдам тебя птицам.
   Райдо шепчет, и шепот кажется громким. А темнота в доме давит, давит... того и гляди раздавит... Райдо мало свечей, пусть их собралось в столовой десятка три, но все одно мало.
   Живой огонь не дает обычного успокоения.
   И Райдо кружит.
   Уже бесцельно, испытывая одно запретное желание - выйти.
   Гроза зовет.
   Первый раскат грома раздается совсем рядом, от него дом содрогается, а Гарм замирает, прислушиваясь к чему-то.
   - Я на кухню пойду, - он не ставит в известность, но просит. - Луиза волноваться будет и...
   - Иди.
   Райдо радуется.
   Подлая радость, неправильная. Он не должен врать своим людям, но если Гарм останется, то удержит... а Райдо нужно видеть, что происходит.
   - Возьми, - он протягивает малышку Нире, которая принимает ее, прижимает к себе, сама еще ребенок, как и Нат... слишком они рано сошлись.
   Быстро.
   Но и эта мысль ускользает.
   - Райдо, что ты делаешь? - Нат разрывается между ним и своей женщиной.
   - Ничего. Я просто посмотрю...
   Ставни снять.
   Открыть окно.
   Ветер врывается, ему тонкие гардины - не преграда. И ветер пахнет свежей землей, водой и небом. Грозой. Молнией.
   Запретным миром.
   Райдо не будет выходить. Лишь взглянет.
   Убедится, что с Ийлэ все в порядке... или нет?
   Он не сразу увидел ее, серую на сером, сплетенную из влажных нитей дождя. Чужую.
   Она избавилась от одежды, и нагота ее не выглядела чем-то неприличным, напротив, в глубине души Райдо понимал, что именно так - правильно.
   Ийлэ стояла.
   И танцевала.
   Она раскачивалась, ива на ветру... или не ива, но тонкая молодая осина, которая спешит сбросить покрывало последней листвы...
   ...вода...
   Рисунки водой по стеклу.
   По коже, которая была уже не белой, но сероватой, серебристой, словно древесная кора. Руки-ветви тянутся к небу, а небо отвечает.
   Райдо видел рождение молнии.
   И стыдился, поскольку не имел права смотреть. А он не способен был отвести взгляд. От низких туч, которые прогибались так, что касались пальцев Ийлэ. И в пальцы эти бережно, трепетно даже вложили белый шар молнии.
   Ийлэ улыбнулась.
   Райдо не видел ее лица, но точно знал - она улыбнулась молнии.
   Наклонилась, касаясь ее губами...
   Ийлэ не стало.
   Не альва.
   Не его, Райдо, женщина, которая пока знать не знает о том, что она его, Райдо, женщина. Но лишь сосуд для силы. Та наполняла медленно, пробираясь по руслам кровеносных сосудов, разливаясь по самой крови, зажигая Ийлэ изнутри.
   Белый свет.
   Ослепительный.
   Райдо закрыл глаза, на мгновенье всего, но когда открыл, то увидел, что молния погасла. Ийлэ как-то неловко покачнулась, устояла... она поворачивалась медленно, или это в его, сместившемся восприятии движение получилось медленным, размазанным, но Райдо отчетливо понял: еще немного и она упадет.
   Окно рассыпалось стеклянными искрами.
   Кто-то закричал, кажется, Нат... лишь бы следом не полез... не надо ему...
   Райдо упал на землю, покатился по скользкой грязи. И свитер тотчас пропитался ледяной водой. Холод отрезвил, пусть и ненадолго.
   - Нат! Назад! Я запрещаю! Приказ! - голос сорвался, но Нат отпрянул от окна.
   Приказ не нарушит.
   Хотелось бы думать, что не нарушит... но возвращаться надо, только сперва найти ту, что спряталась в дожде. А он идет, размывает мир, мешает запахи. И вот уже не различить, где небо, где земля. Мир полон воды, и Райдо почти захлебывается.
   Идет.
   Он помнил, где она стояла... он точно помнил, где она стояла... недалеко ведь.
   - Ийлэ!
   Не отозвалась. Не услышала. Или сама заблудилась в этом растреклятом дожде.
   А небо вспорола белая полоса молнии. И следом накатил гром, громко, оглушая. Ничего, Райдо выдержит. Он грома не боится и никогда не боялся...
   Он увидел Ийлэ.
   Стоит, прижав руки к груди, покачивается.
   Три шага.
   Кренится.
   Два.
   И бежать по грязи тяжело, земля под ногами чавкает, прогибается, шевелится, пытаясь ухватить Райдо. Белыми червями шевелятся слепые корни.
   Один.
   И он успел подхватить, прижать Ийлэ к себе, мокрую, пахнущую и дождем, и молнией.
   Горячую.
   Живую.
   Прижать и сказать первое, что в голову пришло:
   - Что ты творишь?
   Ее взгляд, белый, затуманенный, прояснился. И губы скривились, не то от боли, не то в отчаянной попытке улыбнуться. Ей пошла бы улыбка, даже такая, кривоватая, ненастоящая...
   - Давай в дом? - предложил Райдо и сделал шаг.
   А дом распахнул двери.
   До нее тоже недалеко, пусть и по этой предательски скользкой земле, по корням живым... самим бы выжить. Ийлэ двигается с трудом, и Райдо откуда-то знает, что нельзя ее торопить.
   Как знает и то, что сам не успеет.
   Не позволят.
   На черном небе одна за другой рождались молнии, белые, круглые...
   ...на куриные яйца похожи...
   ...яйца в корзинке, переложенные соломой...
   ...деревенские... и старая кухарка сетует, что ныне яйца стали мелковаты, а приличных и вовсе не найти... эти бы ей понравились...
   Мысли удивляют своей нелепостью.
   А тело - неподатливостью. Он бежал.
   Медленно.
   Как же, хрысева мать, медленно!
   Молнии падали.
   Летели.
   К нему летели, или к Ийлэ - не суть важно, главное, что спрятаться Райдо не успеет. И он сделал единственное, что мог - упал.
   На нее.
   Земля мягкая... это он успел подумать? Или все-таки нет?
   От первой молнии он закричал... а вторая, вторая - уже почти и не больно. Сколько их было? Много... живое железо закипало.
   И кипело.
   Он горел, но не сгорал, а мир скручивался тугим узлом, грозя раздавить. Райдо захлебывался жаром.
   Огонь к огню.
   К жиле материнской, первозданной, которая сожжет до пепла, а пепел смешает с иным.
   Переплавит.
   Перекрутит.
   Выпустит на волю... если выпустит, конечно. Странно, что он сумел сохранить саму эту способность думать. А потому, когда боль вдруг исчезла, Райдо сказал:
   - Мне... мне не следовало выходить, да?
   Он не услышал ответа.
   Он видел не небо, не тучи, в которых иссякли запасы молний, но лишь яркие зеленые глаза альвы.
   Вот оно как было... Райдо обрадовался, что вспомнил. И огорчился: все же попрощаться не вышло... и смерть-то нелепая. Молнией убило.
   Обидно.
   Еще обидней, что яблонь так и не увидел, а те лепестки, которые сыпались с неба, уже и не лепестки, пепел, который в Каменном логе... а странно, раньше Райдо не думал, что пепел так на цветы похож...
   Он закрыл глаза, а открыть не сумел.
   Веки отяжелели.
   Да и само тело вдруг сделалось неподъемным. Он отчетливо ощутил его, тяжелый остов костей, скрепленных нитями сухожилий. Плотные мышцы. И паутина нервов.
   Вены, артерии.
   Капилляры.
   Древо бронхов и мешки легких, которые с трудом растягивались, наполняясь воздухом. А потом ребра сходились и воздух выталкивали. Он поднимался, царапая гортань, и Райдо заходился кашлем.
   Его наклоняли на бок.
   Раздвигали губы.
   И зубы. Райдо стискивал челюсти, но тот, кто держал его, был сильнее.
   - Не дури... - голос, который просил не дурить, ускользал, и сознание следом.
   Темнота.
   Тишина. И никаких лепестков... и верно, какие, к хрысевой матери, лепестки, когда он помереть сподобился...
   Не позволяли.
   Темнота трескалась, и в трещины просачивалась вода, упоительно сладкая, которую Райдо готов был пить, и пил, много, пока не переполнялся этой водой до краев. И тогда она выливалась из него. Это было обидно, но возвращавшаяся темнота обиду стирала.
   А потом вновь вода.
   И не только.
   - Пей, Райдо, пей... еще ложечку... - уговаривают.
   Пускай.
   Райдо готов поддаться на уговоры. Он глотает, пусть бы простое действие это требовало от него полной сосредоточенности. Райдо сосредоточен.
   Он не чувствует вкуса, только то, что питье горячее, почти обжигающее. Но в отличие от воды оно не выливается из тела. А само тело живет.
   Определенно, живет.
   Мертвым больно не бывает, иначе какой прок от смерти?
   Райдо лежит. Он не сразу понял, что именно лежит, потому как тело свое по-прежнему ощущал плохо. Но все равно обрадовался: все-таки даже лежачая жизнь была лучше смерти.
   Тем более лепестки клятые...
   ...не оставляли...
   - Ему не становится лучше...
   Ложь.
   Становится. Вот например сейчас к Райдо слух вернулся. Частично, потому как ответа он не услышал, и вообще ничего, помимо этого обрывка фразы. Но ведь и это много?
   Возвращался не только слух.
   Зрение.
   Свет пробивался сквозь сомкнутые веки, иногда яркий, иногда тусклый. И Райдо пытался глаза открыть, но был слишком слаб.
   Запахи.
   Кислый, болезни. Сладкий - мяса. Женский, цветочный... хищный мужской... Райдо помнил, что эти запахи принадлежали тем, кого он знал, но имена ускользали.
   Кроме одного.
   Ийлэ.
   Мягкое. Как вода. И сладкое, как вода... да, он ей так и говорил. Или не говорил, но только думал? Запуталось все, смешалось... но ничего, Райдо разберется. Встанет и разберется.
   Когда встанет?
   А когда-нибудь... кровать ведь жесткая. Он лежит, лежит, и всю спину уже отлежал. В эту спину впиваются крошки... какая скотина ела в кровати больного?
   Раздражают.
   И еще одеяло, которое натягивают по самый нос. Одеяло толстое, пуховое, под ним жарко, а ведь в комнате еще и топят... проветрили бы хотя бы раз.
   Надо вставать, а то ведь уморят этой заботой.
   Надо.
   Или хотя бы глаза открыть.
   Райдо постарается... вот сейчас и постарается...
   У него почти получилось.
   Просто сил нет...
   - Райдо...
   Зовут.
   А только отдохнуть собрался. Он вообще болеет... и какого хрыся больного человека сна лишают? Сон для больных очень полезен... а они тут зовут... и вновь кормят.
   Бульончик?
   Бульончик - это хорошо... но без соли и без приправ... нет, с хорошим Райдо поспешил. Мерзость, но эту мерзость он послушно глотает, потому как силы нужны. Нет, смех кому сказать, чтобы он, Райдо из рода Мягкого олова, был слабее новорожденного щенка...
   А глаза он откроет.
   Завтра.
   Или уже сегодня? Время летит. А под одеялом жарко... слишком жарко... скинуть бы его... и пальцы шевелятся. Или ему только показалось? Шевелятся... точно шевелятся... а если пальцы, то и глаза... свинцовые... оловянные веки, точно, тяжеленные, как щит родовой.
   Свет пробивается.
   И Райдо жмурится. Стискивает зубы.
   Открывает глаза.
   А зря... свет яркий... у самого окна положили, хрысь их задери! Солнце слепит. И Райдо жмурится, кажется, слезы текут. Ну вот, не хватало разревется...
   - Живой, - говорят ему.
   Живой, соглашается Райдо. Он это слово потом произнесет, когда наново научится говорить.
   - Ты... - говоривший склоняется к лицу, но все одно не разглядеть, так, белое размытое пятно.
   Говорящее.
   - Ты... если бы ты знал... как я тебя ненавижу! - острые кулачки тычутся в грудь.
   Ненавидит?
   Нет, Райдо не чует ненависти.
   - Я... я испугалась! Я же просила! А ты...
   Плачет?
   Наверное. Вряд ли это мокрое, что падает на лицо, дождь... откуда в комнате дождю взяться?
   Ийлэ.
   Имя-вода.
   Женщина-вода.
   Гроза и молния в ее ладонях. Молнии горячие, и Райдо обещает, что больше не будет их трогать. Он хотел бы сказать ей, а еще прикоснуться к влажной ее щеке, стирая эти слезы, но пока слишком слаб.
   Пока.
  
   Семь дней.
   Ийлэ не знала, что время может быть таким вязким.
   Минуты тянулись за минутами, и она встревоженно вздрагивала, когда часы внизу подавали голос, отмерив очередной час.
   - Он выживет, - Нат уже не спрашивал, повторял это, точно заклятье, и если бы слова имели силу, Ийлэ согласилась бы. - Ведь до сих пор живой, а значит... надо подождать.
   Ждали все.
   Хмурый Гарм, который, кажется, растерялся, не зная, что ему делать. Нира, испуганная больше обычного. Нат.
   Сама Ийлэ.
   Она очнулась уже в доме, в постели, куда ее положили, заботливо укрыв одеялом. У постели сидела Нира.
   - Сколько? - Ийлэ облизала пересохшие губы.
   Она была пуста.
   Почти.
   Нет, сила оставалась, но на донышке, и этой силы не хватит, чтобы помочь Райдо... а если так, то договор не исполнить... здесь не исполнить, разве что в Предвечном лесу, но Предвечные леса не любят псов еще сильнее, чем молнии.
   - Утро уже, - сказала Нира, отводя взгляд. - Совсем утро...
   - Райдо?
   - Он дышит.
   Дышит? Это ведь хорошо, если дышит... это замечательно... значит, он не умер. А если не умер, то будет жить, потому что сильный и справится. У него ведь живое железо... и вообще псы куда выносливей людей...
   Ийлэ выбралась из кровати.
   Кружилась голова.
   Болела неимоверно, и эта боль мешала сосредоточиться на важном.
   - Тебе плохо? - Нира помогла устоять на ногах. - Полежи... тебе надо полежать... я принесу поесть, а потом мы...
   - Райдо.
   - Ему не стало хуже за ночь, - здраво рассудила Нира. - И значит, час-другой он еще потерпит. С ним Нат и... Гарм тоже... и они говорят, что Райдо держится, что ран открытых нет и... и он сильный.
   Сильный.
   Ийлэ тоже... нет, она хочет быть слабой, и чтобы о ней заботились, но это - потом. Ей надо убедиться. В чем?
   В том, что жив.
   Дышит.
   И сердце бьется.
   Ийлэ оделась.
   И коснулась макушки Нани, подумав, что она тоже имеет право... но нет, позже, когда Ийлэ сумеет ее донести. А сейчас самой бы добраться.
   В комнате Райдо было жарко.
   Камин пылал. И свечи.
   И близость этого, живого огня успокаивала.
   - Он совсем не шевелится, - Нат не повернулся даже, он сидел у постели, напряженно вглядываясь в лицо Райдо.
   - Я запретила ему выходить.
   - Знаю. Я... тебя не виню. Никто тебя не винит, - Нат потер ладонями глаза.
   А он ведь, как и Нира, не спал всю ночь.
   И не ляжет, пока не убедится, что Райдо будет жить. Или пока не свалится от усталости.
   - Иди. Я посижу, - Ийлэ коснулась руки. - Отдохни... а потом меня сменишь. Или Гарм пусть сменит... ты поспи немного, ладно? И Нира пусть ляжет. Малышку только сюда принесите...
   - Я не хочу спать.
   - Хочешь. И я захочу к вечеру... это может затянуться надолго. И тогда мы все упадем от усталости. Это будет нехорошо.
   Нат кивнул.
   Он был разумен.
   - Я вернусь через два часа.
   - Ладно.
   - И... что еще тебе принести? Мы его напоить пытались, но его вырвало... я думал, что за доктором послать надо. Но... он вряд ли что сделает, да?
   - Да.
   Человек не способен излечить.
   А кто способен?
   - И Гарм также думает. Сказал, что теперь - только ждать... а я никогда не умел ждать.
   - И я.
   - Ты ведь его не обидишь, да?
   - Да.
   Поверил.
   И улыбнулся как-то неловко, сразу стало видно, что улыбаться Нат не привык.
   - Ты ему нравишься. А он тебе... я вижу... и хорошо... ты лучше, чем другие.
   - Какие другие?
   - Не знаю. Всякие. Но ты все равно лучше.
   Наверное, следовало бы сказать спасибо за столь высокую оценку, но Ийлэ промолчала. И Нат вышел. Он вернулся скоро, принес корзину с малышкой, которую достал, положил на кровать рядом с Райдо.
   - Вдруг почует? Он ее любит... а если любит, то вернется, да?
   - Конечно, вернется.
   Ийлэ хотелось бы верить, если не ради нее - кто она такая? То хотя бы ради Нани... Броннуин... он называет ее Броннуин и Ийлэ начала привыкать к этому нелепому имени. И еще есть Нат, которого Райдо тоже любит... усадьба... ему ведь понравилась усадьба.
   - Возвращайся, пожалуйста, - попросила она шепотом.
   Услышал ли?
   Он лежал так тихо, а Ийлэ боялась посмотреть на своего пса.
   А ведь он действительно ее.
   Ийлэ его не отпустит.
   - Возвращайся, - чуть более уверенно повторила она. - Ты же не можешь нас оставить... ты обещал, что будешь заботиться обо мне... и о ней тоже...
   Бледный.
   Белый какой. И сердце бьется то часто, быстро, то медленно... главное, чтобы выдержало. А оно надежное, большое.
   - Зачем ты пошел за мной? Они бы не тронули меня... не тронули... я, наверное, плохо умею объяснять... - Ийлэ коснулась его руки.
   Холодная.
   И вялая.
   - Если бы я не смогла удержать силу, то просто отдала бы ее... земле отдала бы... и я отдала, а ты... не умирай, пожалуйста...
   Он не умер. Ни в этот день, ни в следующий.
   Лежал.
   Дышал.
   Глотал воду с ложечки, и бульон. И сердце успокаивалось, выбивало ритм.
   Время.
   Его вдруг стало так много, что Ийлэ не знала, куда девать. Она ждала. Отсчитывала про себя секунды, потому что наедине с собой, в тишине, сходила с ума.
   Она рассказывала Нани сказки.
   И пересказывала.
   Путалась в словах.
   Играла. Кормила. Что-то ела сама. Иногда - проваливалась в муторный сон, в котором снова шел дождь, правда, обыкновенный осенний. И кто-то страшный прятался в этом дожде. Ийлэ пыталась от него сбежать, но поскальзывалась и летела в грязь.
   Проваливалась.
   В яму волчью, в которой кольями торчали одревесневшие старые корни, они пробивали Ийлэ, и она умирала, чтобы очнуться и понять - жива.
   Семь дней?
   Или восемь?
   Нат считал, но Ийлэ стеснялась спросить, как стеснялась и рассказать о своих снах.
   А потом Райдо открыл глаза.
   Не чудо ли?
   Чудо было столь долгожданным, что Ийлэ совершенно растерялась. И расплакалась. И сказала:
   - Я тебя ненавижу.
   Дура.
   Он же улыбнулся... шевелиться не мог, но улыбнулся же...
   И тогда Ийлэ поняла: он будет жить.
   - Знаешь, - сутки спустя он сумел сесть, опираясь на подушки, которые притащил Нат, но все же сидел, - а она издохла...
   Райдо медленно шевелил пальцами, которые плохо слушались. И трогал шею, грудь, плечи, точно проверяя, есть ли они.
   - Кто?
   - Тварь, которая внутри меня. Я ее больше не слышу. Она сдохла, да?
   Райдо протянул руку.
   Все еще холодная. А он утверждает, что в комнате жарко, и прав, конечно, жарко. Натопили так, что дышится с трудом, только ему тепло нужно, чтобы отогреться.
   А он капризничает.
   Его ладонь Ийлэ взяла обеими руками.
   Закрыла глаза.
   Сосредоточилась, потянулась к разрыв-цветку, который... которого больше не было.
   - Да... кажется... - Ийлэ пробовала вновь и вновь, но сила ее уходила в пустоту, чтобы вернуться эхом. - Я... я про тебя думала, а не про него...
   - И значит, получилось?
   Руку высвобождать Райдо не спешил.
   - П-получилось.
   Случайность, не более того...
   - У меня кровь закипела, - второй рукой Райдо почесал нос. - Вот тварь и сварилась... я сам едва не сварился... думал, сдохну.
   - Ты... бестолочь! Хуже Ната.
   Ухмыляется только.
   Довольный.
   И ему кажется, что все чудесно, что получилось же... не понимает, что шансов выжить почти не было, что еще одна молния и...
   - Не плачь.
   - Я не плачу, - Ийлэ поспешно вытерла глаза. - Здесь дымно. Вот и слезятся.
   - Ну да...
   А что ему сказать? О страхе своем? О том, что она, Ийлэ, не желала ему смерти? Он знает. Или о том, что не хотела бы жить без него? А этого ему знать не следует.
   И без того чересчур самодоволен.
   - Ийлэ...
   - Да.
   - Я все понимаю. Мне не следовало лезть. А я сунулся. Испугался за тебя. Сдурил. Вот и за дурость свою получил сполна... и если бы не ты, я бы сдох там... а ты что-то сделала... спасла... а кровь все одно кипела... или не кровь, но живое железо. Главное, что прожарило меня, как того кабана на королевской свадьбе, до корочек хрустящих. Я-то не кабан, выдержал. Твари же тяжелей пришлось... и вот.
   И вот.
   Иначе не скажешь.
   Ийлэ отпустила его руку, но Райдо потянулся, дотянулся до щеки.
   - Теперь все будет хорошо. Веришь?
   - Да.
   Она солжет.
   Или нет, она ведь верит, что и вправду будет хорошо... он здоров. И разве это плохо? Отнюдь. Он поднимется с кровати. И постепенно отвыкнет от боли, это легче, чем привыкать. Он вспомнит, каково это, быть собой прежним, который в полной силе.
   Слово сдержит.
   Позаботится об Ийлэ... и не о чем печалиться, совершенно не о чем, разве что о том, что Ийлэ больше не нужна ему.
   Это такая мелочь...
   - Мы позже поговорим, ладно? Мне... мне пора... там Нани... или Броннуин... я подумала, что Броннуин - красивое имя. Не альвийское, но... кому теперь нужны альвийские имена? А так... Броннуин ей будет легче и...
   - Иди, - Райдо смотрел внимательно и, кажется, сумел заглянуть в мысли, но и пускай.
   Ийлэ нечего прятать.
   - Иду... Ната позвать?
   - Позови.
   - Он о тебе беспокоился... и я уже иду.
   - Уже иди. Сбегай.
   - Что?
   - Ничего. Тебе послышалось.
   - Да?
   - Конечно. Мы и вправду поговорим потом. Обо всем. Обещаешь?
   - Да.
   Ей легко дать слово. Быть может, его вовсе не понадобится держать, а сейчас это слово дало свободу. И шанс сбежать. Она не ослышалась, а он правильно все понял.
   Наверное, Ийлэ неправильной уродилась, если все время от чего-то бежит.
   Кого-то.
   Того, кто прячется в дожде и с каждым разом подходит ближе. Он ждет, когда Ийлэ совершит ошибку. И знает, что там, во сне, ей некуда деваться.
   Это несправедливо.
   Ей удается спрятаться, не от снов, но от Райдо, в собственной комнате, уже почти обжитой, привычной.
   - Он нас не обидит, - Ийлэ коснулась курносого носа дочери. - Вот увидишь... мы ему не нужны, но не обидит... не прогонит. Позволит остаться в поместье, будет заботиться... как о со-родичах... а больше нам ничего и не нужно.
   Ложь.
   Вот только правда пугает. Ийлэ к ней не готова.
   Она прячется день и другой.
   И третий тоже, уже сама не понимая, от сна или от яви. Наяву нет дождя, наяву солнце яркое пробирается в окна. Наяву пахнет весной и валерьяной, почему ею? Ийлэ не знает, но с каждым днем запах становится все более резким, раздражающим.
   Ийлэ ищет его источник, но бесполезно.
   Кажется, этот запах существует исключительно в собственном ее воображении.
   И когда она почти готова была сбежать от него, появился Райдо. Вошел без стука, огляделся.
   Хмыкнул.
   - Поговорим? Ты обещала.
   - Да.
   - Да обещала или да поговорим?
   - Поговорим.
   - Не здесь.
   Он стал чужим. Немного.
   Не настолько, чтобы бояться, но это лишь начало, верно?
   - Ийлэ... - он замолчал и вздохнул. - Я скажу Нату, чтоб за малышкой приглядел. С ней все хорошо?
   - Да.
   - А с тобой?
   Промолчать? Молчание - ведь не ложь, а скажи Ийлэ правду, он начнет допытываться. И тогда узнает... о чем?
   О том, что ей снова страшно.
   Стыдно.
   Получится, что Ийлэ ему не верит. А она верит, но вместе с тем и боится.
   - Ладно. Идем.
   И точно опасаясь, что она сбежит, Райдо взял ее за руку. Собственная его ладонь больше не была ни холодной, ни влажной. Шел быстро, но Ийлэ успевала следом.
   - Садись, - Райдо развернул кресло. - Пожалуйста.
   Села.
   Ровно, как должна сидеть леди.
   И руки сложила на коленях. Про осанку вспомнила. Лучше про осанку, чем про другое...
   - Ийлэ, - Райдо устроился на полу. - Скажи, чем я тебя обидел?
   - Ничем.
   - Точно?
   - Да.
   - Тогда почему ты меня бросила?
   - Что? - этого Ийлэ не была готова услышать.
   - Бросила, - повторил Райдо. - Почему?
   - Я не...
   - Когда я был болен, ты сидела рядом... Нат сказал. Ты и он. Вы двое. А я очнулся, и ты ушла... мне, знаешь ли, обидно немного. Я понимаю, что сделал глупость, когда сунулся под грозу, но ведь все к лучшему... и я здоров. Что не так?
   - Ничего.
   - Ийлэ, - он дотянулся до ее подбородка. - Пожалуйста, не лги мне. Я в принципе ложь не люблю, а уж от тебя...
   - Я не...
   Укоризненный взгляд. А она не собиралась лгать. Ей просто сложно было объяснить все, слова найти, чтобы рассказать и не обидеть. Хотя бы не обидеть.
   Или рассказать?
   - Я тебе больше не нужна, - у нее получилось отвести взгляд, и Райдо убрал руку.
   - С чего ты взяла?
   - Ты здоров.
   - И что? Это разве повод отказываться от человека? Ладно, от не-человека, но и не повод! Я... я вот тебя, знаешь ли, ждал... несколько дней ждал, как будто...
   - Извини.
   Фыркнул.
   А ведь и вправду обиделся за то, что Ийлэ не пришла.
   - Лежишь там бревном... тоскуешь... а она не идет и не идет. И книжку почитать некому. Одеяло поправить... погладить опять же. Ладно, без поглажки я как-нибудь еще обойдусь, но хотя бы слово доброго я заслужил?
   - Нат не сказал?
   - Нат - это совсем не то.
   Наверное.
   Ийлэ даже стыдно немного, что... он и вправду ждал.
   Зачем?
   - Все изменилось, - она сказала, потому что молчать рядом с ним было невыносимо. Не сейчас, когда Райдо ждет ответа.
   - Изменилось. Я перестал подыхать. Или ты думаешь, что я сразу стану... другим?
   - Не сразу.
   - Но стану?
   Ийлэ кивнула: уже становится. Он сам не замечает, как меняется, и не заметит, просто в какой-то момент окончательно поймет, что свободен и от разрыв-цветка, и от Ийлэ. Тогда Райдо уйдет, а ей будет больно. Ей уже больно, но она готова эту боль терпеть.
   - Глупости.
   Райдо стащил ее с кресла и обнял.
   Тепло.
   Уютно в его руках. Тянет закрыть глаза и довериться, рассказать все-все и про страхи, и про сны, и позволить ему справиться со всеми бедами. Он сумеет. Он сильный.
   - Я ведь давал слово, что буду о тебе заботиться... и буду... и если ты собралась сбежать, то я не позволю, слышишь? - он говорил шепотом, но шепот этот казался громким. - Не позволю... я хорошо след беру и найду тебя. Даже в лесу найду.
   - Я не сбегу.
   - Не надо, Ийлэ... не уходи. Мне будет плохо без тебя.
   - Почему?
   - Потому что было плохо, когда ты не приходила...
   - Ты мог позвать. Через Ната.
   - Мог бы, наверное. Но это уже не то... я тоже гордый... только гордость и глупость часто синонимы. Видишь, какие умные вещи я теперь говорю?
   - Вижу.
   - Ты мне нужна. И раньше была. И сейчас нужна. И потом тоже. Я знаю.
   - Ты...
   - Нет, Ийлэ, я ведь не ребенок... мягко говоря... я думал, что умру, но выжил. И, проклятье, ты мне говорить будешь, что я не знаю, чего мне для счастья надо?
   - И что?
   - Ты. И малышка... и Нат вот с его женой... мне своя стая не положена, я младший. И жилы не дадут, потому что... не важно, просто не дадут. А без жилы нет дома. То есть, не должно бы быть, но вот он, существует... и семья тоже...
   Он говорил, рассказывая об этой своей ненормальной семье, где найдется место для каждого, а Ийлэ слушала. Согревалась. И слушая, провалилась в сон.
   На сей раз вода была горячей.
   Она лилась с неба прочными струями, которые опутывали Ийлэ, словно сеть.
   Сеть и есть.
   И тот, кто прятался в дожде, смеялся. На сей раз он подобрался совсем близко. Ийлэ чувствовала на себе его дыхание, и рванулась в отчаянной попытке разорвать водяные нити.
   - Ийлэ... - сказал тот, кто прятался...
   ...в дожде.
   Райдо.
   - Тише, девочка моя... тише...
   Нет его, крадущегося, безымянного, но опасного. А есть Райдо...
   Есть.
   Существует. Он настоящий, он пахнет для разнообразия не собой, но свежим кофе и еще мятой. Обнимает. Ийлэ и сама жмется к нему, спасаясь от кошмара.
   Только сон.
   Сон там, по другую сторону яви.
   А здесь Райдо в белой своей рубашке с накрахмаленным воротничком, в домашней куртке и тапочках вязаных...
   - Сон плохой, - призналась Ийлэ, отпуская куртку, в которую вцепилась. - Просто сон... плохой.
   - И давно?
   Она кивнула, добавив:
   - После грозы... я за тебя испугалась.
   - А я за тебя.
   Он разжал руки, позволяя отстраниться.
   - Не уходи, пожалуйста. Я буду тебя защищать.
   - От снов?
   - И от снов в том числе.
   Хорошо, если так.
   А весна разгоралась.
   День за днем все ярче. Она перерисовывала мир наново красками первоцветов, белых, лиловых и синих, желтыми россыпями гусиного лука, который пробрался в сад. Молодой зеленью, что проклевывалась, спеша использовать заемную силу.
   Землей.
   Небом, тоже менявшемся неуловимо, но вместе с тем - явно.
   И яблоневый цвет наливался белизной.
   Вот только кошмары не уходили.

Глава 14.

   Письмо доставили на дом, и посыльный, паренек в огромной куртке, явно отцовской, большой, несмотря на то, что надета она была на два свитера, озирался вокруг с немалым любопытством.
   - Отвечать будете? - поинтересовался он, вспомнив о служебном долге.
   Райдо покачал головой: если и будет, то письмецо сам на станцию свезет, а то мало ли... в последнее время было тревожно. Он не мог сказать точно, что именно было источником этого беспокойства.
   Ночные кошмары Ийлэ?
   Или ее дневная настороженность, точно внезапное выздоровление Райдо спутало какие-то собственные ее планы.
   Либо же то кажущееся спокойствие, которое царило вокруг. Об усадьбе, равно как и о хозяине ее, все словно бы забыли. Мирра и та заглядывать перестала... и это было неправильно.
   - Что в городе слышно? - Райдо бросил парню монетку, которую тот поймал на лету и, довольный донельзя, сунул в карман.
   - Да... все то же... лавку бакалейщика обнесли! А еще на дорогах шалят. Говорят, что к нам караван шел, так не дошел. В лесу нашли и всех мертвыми! - он говорил, радуясь, что есть кто-то, для кого нынешняя новость и вправду является новостью. - Разбойники, стал быть. И шериф выезжал на них, только никого не взяли... да у шерифа людей немного... а потом вот попритихли... дороги развезло, кому ездить?
   Паренек, вспомнив о том, что не просто так он здесь, но представителем почтовой службы, конторы весьма серьезной, приосанился и заговорил неторопливо, старательно отмеряя слова.
   - А еще двух девок зарезали...
   Райдо насторожился.
   - Кто?
   - Так... клиенты... оно ж бывает-то, - паренек поправил кепку, которая тоже была велика и норовила съехать на нос. - Девки-то того... ну... из этих, которые...
   Несмотря на всю наносную серьезность, он густо покраснел.
   - Шериф заарестовал одного, который приезжий... он к Нельке приставал, ругался, что она его обнесла. А потом отпустил, потому как доказательствов прямых нету. Хотя все нашии говорили, что нельзя отпускать, вешать надо... но приезжий не дурак какой, быстренько слился из городу-то... только и видели. Мальшины-младшие по следу пошли, да только какие по дождю следы.
   Паренек вздохнул, сожалея, что этакое злодеяние осталось безнаказанным из-за слабости шерифа. Только Райдо подозревал, что тот самый приезжий к убийству проститутки отношения не имеет. И что шериф о том знал... хорошо, хоть не повесил постороннего человека. Верно, осталась еще совесть.
   - Еще что говорят?
   Райдо кинул вторую монетку, и паренек задумался, пытаясь представить, какие из слухов, что гуляли по городу, будут интересны.
   - Еще... град был... сильный... и буря. У трех домов крыши посрывало, а еще тополь старых рухнул и прямиком на часовню. Пробил все. Говорят, - он понизил голос и отступил, просто на всякий случай, - что это все альва...
   - Крышу посрывала?
   - Нет, бурю устроила... что злится... а альвы на грозу силу имеют. Вот и сколдовала, чтоб людям, значит, жизнь попортить.
   - И кто говорит?
   - Да... бабы... ерунда, правда? - паренек уставился светлыми глазами с такой надеждой, что Райдо четко осознал: слухи эти гуляют давно и корни пустили прочные.
   Им не то, чтобы верят... нет, находятся и те, которые верят, но таких мало.
   Пока.
   - Ерунда, - Райдо улыбнулся широко, демонстрируя клыки. - Полная ерунда. Бабьи сказки.
   - Вот! И я так говорю...
   Паренек донельзя собой довольный, вскарабкался на спину пегой кобылы, весьма меланхоличного нрава. И выбравшись на большак, обернулся-таки, не удержался.
   Вот только пса не было.
   А дом... дом стоял себе, как и прежде. Обыкновенный... белый только... а поговаривали, что непростой дом, что в нем клад спрятан неимоверный, и что стережет его прежний хозяин.
   Проклятый.
   Дом-то он на человечьих костях построил...
   Точно ерунда... костей Гашек ни одной не увидел, да и пес выглядел спокойным. А разве ж можно спокойным быть, когда в этаком страшном месте обретаешься? Вот то-то и оно.
   Выходит, не такое место и страшное.
   Жаль, альву увидать не вышло...
   Конверт Райдо вскрыл в кабинете, глянул на кривоватые закорючки и придвинул зеркало поближе.
  
  
   "Райдо, дорогой мой друг, пишу тебе, надеясь, что ты, скотина упрямая, еще жив и бодр. Давненько я не получал от тебя весточек, и обстоятельство сие ввергает меня в пучину печали.
   Впрочем, подозреваю, что ежели бы ты вдруг вознамерился вернуться к жиле первородной, меня бы о том известили. А потому полагаю, что дела твои, о коих моя драгоценная супруга велит интересоваться приличий ради, ежели не хороши, то сносны.
   Мои же, коль тебе интересно хоть сколько, и вовсе замечательны, поелику я вовсе остепенился, а в самом скором времени обзаведусь и наследником.
   Райдо, хрыч ты старый, я ж надеюсь, что ты почтишь меня присутствием? Или как там еще принято? Соизволишь оторвать свою великовельможную задницу да заглянуть в наши края?
   Обещают, что ранней осенью родит.
   И мальчишка будет по каким-то там их приметам. Мне-то все едино, что малец, что девка. Странно так. Я и папаша...
   Какой из меня папаша?
   Приезжай. Порадуешься за меня. Или посочувствуешь. У тебя это, помнится, здорово выходило.
   А теперь, собственно, о деле, которое, выражаясь изящным языком, какового от меня супружница требует, а отказать ей не могу, поелику она от отказа в волнение приходит, что в ее положении чревато.
   Никогда не спорь с беременной женщиной!
   А лучше вообще держись подальше, не то все одно виноватым будешь.
   О чем это я? Голова пухнет, спасу нет. О деле, стало быть... дело же такое. Дошли до меня слухи, что будто бы папаша Брана, о котором ты, старый хрыч, небось уже и запамятовать успел, возжелал премного с райгрэ примириться. И от желания этого строчит послания, одно другого длиньше, клянется в вечной любви и поклоны бьет, о прощении умоляя.
   Нет, я-то те послания читать не сподобился, однако же ж большого ума не надобно, чтоб понять, чего эта скотина старая добивается. Ежели райгрэ простит и запрет свой снимет, то папаша Бранов первым же днем к тебе в гости наведается и отнюдь не с розанами в зубах.
  
   Райдо отложил лист, который обрывался, подведенный длинной кривоватой чертой. Под ней письмо продолжалось, но почерк Кеннета изменился, сделавшись четче, аккуратней, что само собой свидетельствовало о новостях не самых приятных.
   Имелась за старым приятелем одна особенность: чем гаже были новости, тем аккуратней почерк.
   Райдо вздохнул и подвинул чистый лист.
   Все же голова по-прежнему варила туговато, и читать Кеннетовы каракули без перевода Райдо не умел.
  
   Друг мой Райдо, верно говорят, что лучше лишний раз промолчать, нежели молоть языком, как то за мною водится. Не подумай, что на старости лет я сделался суеверен, но иные совпадения иначе, нежели происками самое судьбы, в которую мы оба верим, не объяснить.
   Я не успел дописать письмо, которое ты, надеюсь, уже прочел, не раз и не два кляня мой корявый почерк. Впрочем, зная некоторые мои особенности, ты теперь желал бы, чтобы этот почерк по-прежнему оставался корявым.
   Не могу сказать, что новости, которые я собираюсь тебе сообщить, плохие, но и хорошими их не назову. Скорее уж жопой чую грядущие неприятности, но не могу сказать точно, откуда их ждать.
   Мой старый приятель, знать о котором тебе не надобно, сообщил преудивительную новость. Райгрэ Медных отозвался-таки на послания Бранова папаши и дал свое согласие на встречу. И встреча сия состоялась третьего дня. Длилась она почти час. И ежели перед самой встречей райгрэ был настроен послать дорогого со-родича в хрысевы леса, то после сменил гнев на милость.
   К сожалению, мой старый приятель знать не знает, о чем шла беседа, поелику он не настолько глуп, чтобы рисковать и совать и без того чрезмерно длинный нос в дела райгрэ. Но предполагает, что папаша Брана вовсе не планы мести излагал.
   Пока ему свободы не дали, но и назад не спровадили, что навевает некоторые опасения. Похоже, что райгрэ взял паузу на размышления. И узнать, о чем же таком размышлять станет, при всем моем желании я не смогу. Однако я перекинулся парой слов со своим папашей. Он-то в высокое общество вхож, а потому и последние сплетни знать должен.
   По его словам выходит, что райгрэ Медных весьма заинтересовали вопросы наследственного права, а в частности прецеденты, когда это право распространялось на полукровок.
   Думай сам, Райдо. Ты умный. И башка у тебя большая. Но сдается мне, что весьма скоро решение будет принято. И я даже подозреваю, какое именно. Райгрэ проще дать согласие, глядишь, Бранов папаша и угомонится, остынет с местью, нежели запретить и получить ослушника.
   Мои приятели пока приглядывают за домом. Я же разошлю весточки и нашим. Приглашу к тебе погостить. Оно, конечно, Гарм - парень надежный, за него хорошие люди ручались, но много - не мало... если что, чай, не объедим. А коли Бранов папаша, дозволение высочайшее получив, сунется, то беседу с ним лучше беседовать при своих людях. Тогда, глядишь, и выслушает.
   Нет, про него говорят, что не такая уж и скотина. Но в сыночке своем души не чаял, а потому, Райдо, жопой чую, ничего хорошего тебе от этой встречи ждать не стоит.
   Пишу и думаю, что свидимся мы с тобой скоро.
   И встрече этой я премного порадуюсь.
   Так ты как там, еще не надумал жениться? Смотри, папенька мой, хоть и недолюбливаю я его за старое, но законы знает крепко. И баит, что на стороне Медных тот.
   В общем, кланяюсь и желаю тебе крепкого здоровья.
   Пригодится.
   Райдо отложил письмо и закрыл глаза.
   Прав был старый товарищ. Крепкое здоровье еще как пригодится... и нервы не лишними будут.
  
   Следующие несколько дней ничего не происходило.
   Дождь не в счет, яркий, весенний, он начался в полночь и к полудню расплавил остатки снегов, отмыл каменные стены старой башни до блеска, а на заднем дворе оставил зеркала луж.
   В лужах отражалось солнце, желтое и яркое, как апельсин.
   И это апельсиновое близкое солнце манило, что суматошных серых воробьев, что галок, что старого грача, который взял за обыкновение расхаживать по крыльцу утренним дозором.
   Птицы Райдо забавляли.
   Люди - тревожили, пусть и походили на этих самых птиц.
   Они появились на излете первого месяца весны. Появились без приглашения, стаей беспокойных галок, ряженых в черное, одинаковых, что в своем трауре, что в обычной человеческой суетливости. Они крутят головами, шепчутся, жмутся друг к другу, глядя на Райдо с откровенным страхом, и лишь их предводительница, женщина-ворона в сером платье с черной шалью на плечах, спокойна.
   Она выделяется, и тем, что на голову выше сотоварок, и этим своим нехарактерным спокойствием, и нарядом.
   Черные манжеты.
   И черная шляпка, украшенная крупными черными бусинами. Из украшений на женщине - серьги и крестик, тоже черный, выглядящий опаленным.
   Вдовье узкое кольцо на пальце.
   Палец этот то и дело касается крестика, точно проверяет, на месте ли он. Наверное, этот символ веры бесконечно важен для женщины, если она боится потерять его. Или не потерять, но остаться без божественного покровительства? Но ворона, как есть ворона, и птичьи круглые глаза поблескивают по-за сеткой вуали, разглядывают Райдо.
   И губы сжимаются.
   Губы у нее узкие, вялые, такие не оживить помадой.
   - Слушаю вас, - молчание затягивалось, и Райдо это было не по душе, как и сам визит.
   Женщина-ворона откинула вуаль.
   Лицо худое, изможденное даже, с глубоко запавшими глазами, с острыми скулами и вялым подбородком. Серое. И серость эта - вовсе не от телесной истощенности.
   Нос вот массивный, и вправду напоминающий клюв. Острый. Лоснится и красный, с крупными порами.
   - Мы принесли вам петицию, - женщина-ворона смотрит в глаза, без вызова, но с бесконечной усталостью, которая так хорошо знакома Райдо.
   Эта женщина хочет уйти.
   Она еще жива, и проживет, быть может, год или два, а то и десять, а может, и того больше. Ее держит исключительно вера и этот чугунный крест, в который она вцепилась.
   Дело.
   Бумага, сложенная вчетверо, запечатанная сургучом. Лист она протягивает двумя пальцами, точно опасается даже ненароком, случайно, прикоснуться к Райдо.
   Он берет.
   Он догадывается, что там, за этой печатью. Бумага плотная, гербовая. А сургуч вот дрянной, крошится. И Райдо, пытаясь скрыть раздражение, смахивает крошки со стола.
   Читает.
   - То есть, - он откладывает бумагу и закрывает глаза, приказывая себе же успокоиться. - Вы хотите, чтобы я отдал вам Ийлэ?
   - Передали, - уточняет женщина-ворона. - Не нам, но в руки правосудия. Во имя справедливости.
   И свита ее кивает, взрывается сонмом визгливых голосов, каждый из которых Райдо слышит, но не способен понять ни слова. И голоса эти сливаются в клекот.
   - Тише, - он поднимает руки, и стая смолкает. - Справедливости, значит?
   Женщина-ворона стискивает в кулаке крестик.
   - Справедливости.
   Слово тяжелое, как камень. После него становится тихо, галки и те забывают дышать, они, подражая серой своей предводительнице, тянутся за крестами в едином порыве, в едином жесте, и это единство смущает Райдо.
   Он знает, что не сумеет их переубедить, но он попытается.
   И откидывается в кресле, упираясь затылком в холодный подголовник. Смотрит долго, тянет время, подбирая слова, ведь он никогда-то не умел ладить со словами.
   - Справедливости... - Райдо трогает языком клык, который начал вытягиваться, выдавая его раздражение. - А что вы считаете справедливым для... нее? Лично вы?
   Женщина-ворона не станет уходить от ответа.
   И сейчас вновь поджимает губы, и рот ее превращается в тонкую щель, которую Райдо хотел бы зашить. Он даже представил, как перехватывает ее грубыми стежками, навощенной нитью, прочной, такой, чтобы удержала эти губы.
   Но нить и иголка - фантазия. И губы раскрываются, чтобы выплюнуть очередное слово:
   - Суд.
   - И кто станет судить?
   - Люди.
   - Те, которые подписали петицию?
   Пальцы уже не стискивают крестик - ласкают, скользят по черным изгибам чугуна, и в этой ласке видится Райдо нечто невообразимо отвратительное, от чего к горлу подступает тошнота. Узкие губы складываются в подобии улыбки.
   - Да.
   - Приговор, полагаю, уже вынесен.
   В птичьих бесцветных глазах не различить эмоций.
   - Возможно.
   - Вам это представляется справедливым?
   Пальцы замирают над крестом, над фигуркой распятого человека, неимоверно хрупкой, не способной защититься от навязанной ласки.
   Женщина молчит.
   И ее спутницы тоже. Они почти ненавидят Райдо за вопросы его, за нежелание просто исполнить их просьбу. В конце концов, разве о многом они просят?
   - За что вы ее ненавидите? - Райдо убирает бумагу в ящик стола. Он отправил бы ее сразу в камин, но это невежливо по отношению к дамам из комитета.
   - За то, что она - альва.
   Улыбка у женщины-вороны мертвая.
   - До войны вас этот факт, полагаю, не смущал?
   - До войны, - тон в тон ответила она, - мои сыновья были живы. И муж.
   - Мой... - подает голос сухонькая старушка, прикладывая к сухим глазам платок. Платок белый, и он выделяется на черноте ее наряда слепым пятном.
   - И мой... - это слово подхватывают, повторяют на все лады, прилепляя к нему имена тех, кого больше не было в живых. Райдо не мешает.
   Слушает.
   Если бы он мог, он вернул бы этих людей, но на подобное чудо, кажется, не способен даже человеческий бог. Райдо же не бог, и чуда от него не ждут, а ждут... мести?
   Утешения?
   Не понимают, что месть не способна утешить.
   - Их убила Ийлэ? - ответ известен, и вопрос этот женщины задавали себе не раз, и ответ давным-давно подыскали верный, такой, чтобы устроил их.
   - Нет. Их убили альвы. Но вам это ведь не интересно, верно? - женщина-ворона поднялась. - И петицию нашу вы отправите в камин, как только мы выйдем.
   Она говорила сухо, равнодушно.
   - И альву вы не отдадите. Вы полагаете, что ваше... происхождение, - в ее взгляде впервые мелькнуло что-то, отдаленно похожее на чувство.
   Чего?
   Ненависти, и думать нечего.
   - ...делает вас особенным... возвышает над людьми...
   - Делает, - согласился Райдо, тоже поднимаясь. Если им так необходимо кого-то ненавидеть, то пусть ненавидят его. От ненависти невозможно избавить, здесь не спасут ни сердечные капли, ни сердечные же беседы, но ее хотя бы можно перенаправить. - И возвышает.
   - Свои желания вы ставите выше нужд общества...
   - Не ставлю, но полагаю, что вряд ли общество так уж нуждается в смерти одной девчонки...
   - Вам она нужнее.
   - Верно, - Райдо наклонился, перегнувшись через стол. Он нависал над женщиной-вороной, и мог бы теперь пересчитать все бусины на ее шляпке, или черные перья, которыми шляпка эта была украшена... он мог бы разглядеть каждую морщинку на серой ее коже.
   И запах теперь ощущал ясно: мирры и ладана.
   Воска пчелиного.
   Мяты. Мелиссы. Пустырника.
   Горя.
   - Мне она нужней, - он смотрел в блеклые глаза, в свое отражение в них, и не видел ни страха, ни разочарования, лишь решимость. Или правильнее будет сказать - одержимость. И тянуло схватить эту женщину за узкие плечи, тряхнуть так, чтобы треснула ледяная игла внутри нее.
   Выплеснулась боль.
   А с нею, как с гноем, вышла бы и ненависть.
   - Вы трясетесь над своей игрушкой, - женщина не отступила ни на шаг. - И не видите ничего вокруг. Вы... вы погубите себя. Ради чего?
   - Ийлэ - не игрушка.
   Не услышали.
   - Мы не отступим.
   - Вы - это кто?
   - Граждане. Неравнодушные граждане, - ответили ему с улыбкой, которая могла бы показаться издевательской, не будь она настолько неживой.
   - Что ж, - ответил Райдо. - Благодарю за предупреждение.
   От них остался тяжелый запах, все та же мирра и треклятый ладан, от которого нос начинал чесаться, и Райдо скреб его, кляня себя за мягкотелость.
   Следовало с порога их выставить.
   Неравнодушные граждане.
   - Зачем они приходили? - Ийлэ вошла без стука.
   И вновь босая.
   Ступает на цыпочках, осторожно. Крадется? И юбки подняла так, что видны вязаные носочки с белыми помпонами.
   - Передали петицию...
   Кивает.
   И останавливается у кресла, которое занимала женщина в сером. Ийлэ проводит по спинке кресла пальцами, а потом долго их обнюхивает.
   Хмурится.
   Ей тоже не по вкусу мирра и ладан.
   - Они меня ненавидят?
   - Не тебя, - Райдо оставил окно открытым, пусть ветер вычистит комнату. - Они ненавидят альвов, а ты...
   - Единственная оставшаяся альва в округе. А может, и во всем мире.
   - Ну... я бы не был столь категоричен. Мир большой... но да, альвы нынче редкость.
   Его редкость кивнула и от кресла отошла.
   - Они не оставят меня в покое...
   - И это странно.
   - Почему?
   Райдо присел на кушетку.
   Зеленый ей к лицу, только этот зеленый - тяжеловесный, осенний цвет, утомленный долгим летом, разбавленный нитями серебра. И сама ткань теплая, плотная.
   - Присядь, - Райдо протянул руку, и она подчинилась.
   Пальцы тонкие.
   Ладонь бледная. И эта бледность для альвов характерна, но... почему-то страшно, что заболеет, и Райдо прижимает ее руку к своей щеке.
   - Что ты делаешь?
   - Грею тебя.
   - Я не замерзла.
   - Замерзла, но опять упрямишься. Вот в кого ты такая упрямая, а? И вторую дай...
   Дала.
   От кожи ее тянет молоком и сыром, имбирным печеньем, пожалуй... и хорошо, Райдо имбирное печенье обожает.
   - Когда ты так делаешь, я... - Ийлэ осеклась и отвернулась.
   - Тебе плохо?
   - Нет.
   Молчание. Признание.
   - Неправильно. Не спокойно. Я знаю, что ты меня не тронешь, но...
   - Больше так не делать?
   Кивок.
   - Я постараюсь, - ему сложно не прикасаться к ней, а еще сложнее объяснить, почему эти прикосновения так нужны. Пожалуй, и себе-то объяснить не выйдет, не то, что альве. Но хотя бы не сбегает. - Весна уже...
   - Три недели.
   - По календарю если, но да...
   ...Три недели.
   И солнце, которое вдруг налилось, отяжелело.
   Нежданное тепло. И ветер с цветочным пряным ароматом. Капель. Снег, что слез старой отлинявшей шкурой. Ледяные ручьи во дворе и лужи, и целые моря.
   - Ты появилась поздней осенью. И тогда же шериф приходил... просил тебя отдать.
   Весна.
   И старая верба очнулась на тепло, проклюнула пушистые почки.
   - Я отказался. На этом все более-менее успокоилось. А теперь вот новый круг... и это странно. Шериф опасался волнений... но, Ийлэ, если что-то и происходит, то сразу. Люди узнали о твоем возвращении. И проглотили его. Да, особого счастья они не выказали, но и камнями нас в городе забросать не пытались.
   На солнце ее кожа почти прозрачна.
   - За три месяца эту новость должны были обмусолить, выплюнуть и забыть о ней.
   - Но они не забыли.
   - Именно.
   - И... что теперь?
   Райдо пожал плечами, поскольку сам этот вопрос казался ему напрочь лишенным смысла:
   - Ничего.
   - Но... они придут снова. И будут приходить... и если ты говоришь, что им не дают успокоиться... я не понимаю, почему?! Что я им всем сделала?
   - Ничего.
   Ее получилось поймать за руку, и Ийлэ замерла.
   Сжалась.
   А ведь уже, казалось, привыкла и к нему, и к его прикосновениям, и сама порой искала их, находя в том успокоение. Она и теперь пыталась притвориться спокойной, его маленькая женщина.
   Но он выздоровел.
   И все снова изменилось.
   - Я... я просто все время думаю. Пытаюсь понять... и не получается. Нет, вру, - она неловко улыбнулась какой-то нарисованной натужной улыбкой, которую захотелось стереть, и Райдо не отказал себе в желании. Он провел пальцем по ее губам.
   Отступила.
   И отвернулась. Руку высвободила, себя обняв.
   - Все у меня получается. Я сама ненавидела их... а теперь они ненавидят меня. Разве это не справедливость?
   - Нет.
   Странный сегодня день, уже второй раз справедливость поминают, но кривую и натужную, как эта ее улыбка.
   - Ненависть и справедливость - очень разные вещи.
   Райдо отвел взгляд.
   Неспокойно. Когда она рядом, и когда ее нет, тоже неспокойно. Он тогда начинает думать, гадать, где она и чем занята.
   И неправильные мысли.
   - Им кажется, что если они убьют тебя, то вернут утраченный покой. И на какое-то время, быть может, у них получится, но это ненадолго...
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю.
   - Расскажи, - она снова села рядом и сама нашла его руку, взялась за большой палец, детский жест.
   И жест доверия.
   А Райдо не уверен, что сумеет этим доверием распорядиться правильно. Он ведь толстошкурый. И всегда таким был...
   - Да... нехорошая это история. И я в ней выступаю отнюдь не героем.
   ...тонкий лед.
   Одно неловкое слово, одно неосторожное движение...
   - Сейчас мне стыдно, - Райдо наклонил голову и руку поднял, поднимая и ее ладонь. - Но тогда... однажды я влюбился.
   ...и не стоит рассказывать о таком.
   ...и если промолчит или соврет, то Ийлэ не узнает правду. Никто, кроме предвечного огня, не знает правду...
   ...тогда зачем рисковать? Чего ради?
   - Это плохо? - Ийлэ не по нраву тишина, и кажется, запах тех, чужих женщин, которому следовало бы исчезнуть уже, но этот запах, чужого горя и ладана, держится крепко.
   - Нет, не плохо... и не хорошо... это, я думаю, как кому повезет. Мне вот не очень повезло. Я всего-навсего третий сын. Не самый сильный. Не самый умный... обыкновенный.
   Большой палец Райдо скользит по линиям ее ладони.
   Говорят, что по этим линиям можно прочесть судьбу. И если так, то пусть ее будет счастливой.
   - Да и она не была особенной... хорошего рода, это да. И приданое за ней давали хорошее. И мои родители были готовы одобрить этот брак... отец сам отправился на переговоры, но что-то там пошло не так...
   Ийлэ слушает внимательно.
   - То есть, я был уверен, что отец заручится согласием... я и текст объявления в "Хронику" сочинил, а это, поверь мне, непросто... к счастью, не отправил. И вот представь, отец возвращается и говорит, что свадьбы не будет.
   Райдо тряхнул головой, отгоняя призрак прошлого.
   - Нам отказали. Точнее, не нам, а мне... невеста предпочла другого. И ладно бы этот другой был сильней... тогда я только и думал, что сила... не только я думал, многие так и до сих пор... и в общем, он ничем не выделялся. Обычный парень из обычной семьи... середнячок... поговаривали, что Жила одарила его мозгами... талантливый математик... а я смотрел и видел недоразумение, которое украло у меня мою женщину.
   - Ты разозлился.
   - Разозлился? - Райдо фыркнул. - Слабо сказано... я был в бешенстве. Настолько в бешенстве, что... понимаешь, я не мог понять, почему она его выбрала. Сначала я думал, что дело не в ней, что ей приказали... я встретился с ней.
   Он отвернулся и глаза закрыл. Так, пожалуй, получится спрятать неизжитую горечь той встречи.
   - Я готов был пойти против воли рода. Ее. Собственного, потому что отец вынужден был бы наказать меня, но меня это не пугало. Она же выслушала меня. Клятвы. Заверения. И спокойно так сказала, что сама его выбрала.
   - Ты ее возненавидел?
   - Ее? Нет. Я ее любил. Как можно было ее ненавидеть? Она была вся такая... неимоверно хрупкая, как... как хрустальная рюмка.
   - Почему рюмка?
   - В голову пришло... ладно, как хрустальный бокал. Или лучше ваза? Ваза из хрусталя - достаточно трепетное сравнение?
   - Более чем, - заверила Ийлэ. И наверное, улыбнулась бы, если бы могла.
   - Хрустальная ваза... изящная, совершенная в каждой черте своей, в каждом жесте... юная леди. И это убожество... сначала я только посмотреть хотел. Убедиться... в чем? В том, что он ее не достоин, наверное. Или в том, что я лучше... и значит, вновь же, он ее не достоин... в общем, город оказался не так велик. Я встретился.
   - Убедился?
   Она смотрит, чуть склонив голову на бок.
   И тоже хрупкая.
   Леди.
   - Убедился, - Райдо не готов соврать ей, хотя и надо бы, слишком уж мерзкая история. Но он продолжает рассказывать правду. - Он был... слаб. Нет, не так, он был вызывающе слаб, и более того, не стеснялся этой своей слабости. Помнится, он мне заявил, что физическая сила - не та величина, на которую следует полагаться в делах сердечных... и если до этой фразы я готов был отступить, то после нее... наверное, я сошел с ума.
   - И что ты сделал?
   Линии на ее ладонях тонки и запутаны. И наверное, сама ее жизнь такая, запутанная, а собственная Райдо ничем не лучше.
   - Воспользовался тем, что сильней, тем, что в прямом столкновении он был бы обречен. Мы оба это понимали. И если он всячески старался избежать драки, то я... Ийлэ, это и вправду было безумие какое-то. Наверное, я должен сказать, что тогда, там, был вовсе не я, что помнить ничего не помню, но дело в том, что как раз-то и помню все распрекрасно... я преследовал его. Появлялся там, где появлялся он. Высмеивал. Язвил, стараясь уколоть побольней. А он терпел. Улыбался только. И эта его снисходительная улыбка выводила меня из равновесия. Если бы он ответил... если бы он хотя бы раз ответил, я бы нашел способ придраться к словам, вызвать его на поединок.
   - Но он молчал?
   Молчал.
   С упреком. С бесконечным терпением во взгляде, от которого бешенство Райдо лишь росло, перерождалось в красную пелену перед глазами. И эта пелена оставалась с Райдо даже во снах.
   Пелена заставляла искать новых встреч.
   Она подсказывала едкие слова. Она требовала унижать, но...
   - Он был слишком сдержан. Слишком, как я понимаю, благороден, чтобы отвечать... и все мои... попытки приводили лишь к тому, что в обществе опасаться начали меня. Сначала слухи пошли, что я не совсем нормален... то есть, не так, что я не способен справиться с собственными эмоциями. Братья пытались осадить, но в кои-то веки я плевал на них. У меня сердце отняли, а они о приличиях говорят.
   - Тебе было больно, - это не вопрос, и Ийлэ переворачивает ладонь, скрывая недочитанные линии. Она осторожно проводит пальцами по щеке, стирая живое железо.
   А Райдо не заметил, как оно прорвалось.
   - Было, но это меня не оправдывает. Я был и смешон, и жалок, не способный справиться с этим мальчишкой... и наверное, я сам это понимал, оттого и злился сильней.
   Живое железо послушно ей.
   Странно.
   Альвы ведь другие, но оно тянется за ее пальцами, желая удержать. И сам Райдо тянется, но ему страшно.
   Сломать лед.
   Нарушить равновесие. И просто все испортить.
   - Но и ему приходилось несладко... он не жаловался, но однажды появилась она. Пришла ко мне с беседой, думала, что если меня попросить... она просила. Проклятье, она умоляла меня оставить его в покое. И мне нравилось, что она умоляет. Я чувствовал себя почти всесильным.
   Райдо уткнулся носом в раскрытую ладонь.
   - Я сказал, что если она примет мое предложение, то... он будет жить. Откажется, и я найду законный способ свернуть ему шею.
   - Она согласилась?
   - Нет.
   Ладонь дрожала.
   От отвращения? И надо полагать, он заслужил это отвращение, вот только не знает, как дальше быть.
   - Она убежала, а я... я помню, что набрался... и отправился в клуб... и там громко, чтобы слышали все, начал рассказывать, что бывшая моя невеста... я высмеивал уже ее, знал, что донесут. И что этого он точно не оставит. Вызов пришел на утро.
   Белая картонка, нервный почерк.
   Место.
   Время.
   И шальная радость, что вот теперь Райдо всем покажет, кто настоящий мужчина.
   - Я никому не сказал. Знал, что остановят. И из дому сбегал... он меня ждал. И в глаза глядя, заявил, что я подлец и скотина. К слову, истинную правду сказал. А я обиделся. Принято говорить, что на правду не обижаются, но это ложь. Правда обижает, если ты не готов ее признать. Я признать правду готов не был.
   - Вы дрались?
   - Если избиение можно назвать дракой, то да. Я все ждал, когда он ляжет, попросит пощады, а этот щенок... не щенок, мы одного возраста, но он был таким... мелким... он вставал снова и снова... но и он не был бессмертен.
   - Ты его убил?
   - Нет, - Райдо покачал головой и языком тронул зубы.
   Казалось, скрипит на них тот белый прибрежный песок. И вкус крови ощущается явно, сладковатой, терпкой.
   - Убил бы, но меня остановили. Братьям все же донесли о дуэли. Правда, искалечить я его успел.
   Как есть песок, белый-белый.
   И красная кровь.
   Сухопарый зверь лежит на боку. И бок этот разодран. Чешуя клочьями, она была мягкой, эта чешуя, и рвалась легко. Зверь еще дышит, и это видится Райдо в высшей степени несправедливым.
   Он должен был издохнуть.
   - Придурок! - брат орет, трясет за плечи и, отчаявшись доораться, отвешивает затрещину. Но красная пелена не спадает. - Ты понимаешь, что натворил?
   То, что следовало бы сделать сразу.
   Теперь она увидит, что зря связалась с этим ничтожеством. Зачем нужен супруг, который не способен защитить семью? А этот не способен...
   - Формально я был в своем праве. Всего-то принял вызов. Но все вокруг знали, как я этого вызова добился... не скандал, нет, но почти. Слухи. Сплетни. Матушка слегла с мигренью... ей было за меня стыдно. Не только ей, но я не понимал, что именно сделал не так. То есть, мне объясняли, не раз и не два, а я все равно не понимал. И ждал, когда она придет... цветы послал с извинениями за грубость. Она пришла с этими самыми цветами. И этим букетом меня отхлестала. Сказала, что я чудовище. Что она скорее умрет, чем выйдет за меня, что он... он все равно лучше в сотни, в тысячи раз. И она его не бросит. Не бросила. Говорили, что он уже не встанет с постели, но она не бросила.
   - И как...
   - Она его подняла. Я так думаю. Или он встал ради нее... тогда-то всем было очевидно, что он почти и не жилец. И думаю, со-родичи пытались отговорить ее от этого брака. Расторгнуть договор. Но она отказалась. Она была удивительно сильной женщиной... хотя и хрупкой...
   - Как хрустальная рюмка?
   - Мы же, вроде, на вазу договорились?
   Ийлэ смотрит серьезно, спокойно. И знает, что история не окончена, но и услышанного довольно, чтобы уйти. А она не уходит. И Райдо понятия не имеет, чем заслужил ее доверие.
   - Если ты думаешь, что после ухода ее я вдруг прозрел, то ошибаешься... напротив, я преисполнился уверенности, что весь мир - полное дерьмо... ударился в загул и, наверное, натворил бы глупостей, но отец отослал на границу. Сказал, что раз уж у меня в жопе сила гуляет, то надо найти ей применение, чтоб на пользу роду была, а не во вред. Вот и служил я... пил, в картишки играл, по шлюхам ходил. И на жизнь жаловался. Почему-то такие, обиженные ублюдки, как я, очень любят кому-то на жизнь пожаловаться. А через пару лет моего младшего братца искалечили в драке...
   Райдо замолчал.
   Страшно тревожить эту память, потому что за ней слишком много всего.
   Гнев. Боль.
   Бессилие.
   - Кейрен - особый... он младшенький. Самый слабый. Самый светлый из нас. И самый невезучий. Он вечно во что-то влезал, но чтобы вот так... в парке на грабителей напоролся и деньги не отдал. Удар по голове и... думали сначала, что умрет. Потом, что калекой останется. А как по мне, так лучше умереть... тогда я и очнулся. Это было... как ведро ледяной воды на голову. Я вдруг увидел и Кейрена, и себя... и того... не важно, главное, я вдруг понял, что это - наказание. От судьбы ли, от предвечной Жилы... но она, говорят, милосердна к своим детям. Я тогда все думал, что если наказывать, то меня... его-то за что трогать? Совсем ведь ребенок... а потом... если бы я напоролся, я бы так ничего и не понял. Решил бы, что опять мне не повезло... издох бы тихо, потому как слабый...
   - Ты не слабый.
   - Теперь? Возможно. Но случись со мной тогда то, что произошло сейчас, я бы сдался. Лег бы тихонько и издох всем на радость.
   - Твой брат...
   - Встал на ноги. И школу закончил, хотя родители были против. Служит сейчас в полиции... в армию хотел, но тут уж его не пустили. Оно и верно. Кейрен у нас слишком нежный для армии. А в полиции его ценят. Дядя говорит, что он талантливый. Бестолковый только. И невезучий. Но про это я, кажется, уже говорил.
   И все-таки жаль, что она разучилась улыбаться.
   Ей пошла бы улыбка.
   - Вот такая поучительная история получилась, - Райдо встал. - Месть ничего не дает. И к справедливости никакого отношения не имеет...
   - Тот твой... соперник. Вы встречались?
   - Нет. Потом, после той истории с Кейреном, я написал письмо. Просил прощения. Тогда я готов был сделать что угодно, лишь бы у младшенького появился шанс... и казалось, если примирюсь... но мне пришла записка, что мои извинения приняты. Наверное, это большее, на что я мог рассчитывать. Ведь и вправду, не на совместный же обед по случаю примирения мне рассчитывать...
   Он вздохнул и поднялся. Пора было заканчивать с этим вечером нежданных воспоминаний и ненужных откровений.
   - Видишь ли... позже, когда я пытался поговорить с кем-то... тошно было, надеялся, что если выговорюсь, то полегчает. Так вот, мой старший братец сказал, что все нормально, что... возраст у меня такой был. Кровь кипела. Силы-то много, вот и кипела... проявление такое... и вроде как чем больше силы, тем ближе грань. Поэтому Высших и учат контролировать себя едва ли не с пеленок. Во мне-то их крови капля, но вот... проявилась. Так он считал.
   - Ты иначе?
   - Я... нет, в его словах была своя правда. Живое железо сказывается, но... понимаешь, многое можно списать на него. Или на кого-то кроме, сказать себе, что, мол, нет моей вины. Обстоятельства такие. Только все это хрень полная. В разных обстоятельствах можно человеком остаться. Фигурально выражаясь. Или не человеком стать. Что-то я сегодня разговорился.
   Райдо ущипнул себя за ухо.
   А Ийлэ промолчала. Но молчание это было сосредоточенным, и ему безумно хотелось понять, о чем она думает. Спросить?
   И предчувствуя вопрос, Ийлэ поднялась:
   - Обед скоро.
   Действительно, как можно было про обед забыть?

Глава 15.

   Дорогой отец,
   Пишу Вам это письмо, не потому, что боюсь сказать все то, что сказать собираюсь, в глаза, но единственно из желания избежать ссоры, которая дорого обойдется нам обоим. Зная Ваш характер, равно и мой собственный, я полагаю, что в запале мы многое можем сказать друг другу, а после будем оба клясть себя за слова, вернуть которые не выйдет.
   Но чувствуя Ваше недоумение, спешу заверить, что впервые за долгое время я пребываю не только в здравом уме и твердой памяти, но также в полной силе. Болезнь моя, которая прежде представлялась мне, да и не мне одному, неизлечимой, отступила. Но за то время, что я пребывал в телесной немочи, я многое успел переосмыслить и понять.
   А потому решение мое, пусть и покажется Вам ныне опрометчивым, окончательно и пересмотру не подлежит. Вряд ли вас это успокоит, но Ийлэ хорошего рода, некогда не менее сильного и знатного, нежели наш. Но рода этого больше нет во многом из-за жестокости и глупости моих соотечественников. Она умна. Красива. Обаятельна. Она пережила многое, чего я не в силах исправить, пусть и желаю этого всем сердцем. Я даже не способен избавить ее от тягостных воспоминаний, но единственное, что могу дать - это защиту и свою любовь в надежде, что когда-нибудь мне ответят взаимностью.
   Кроме жены, которую я обрету уже после того, как отправлю это письмо, у меня есть и дочь, которую зовут Броннуин. Я не вижу смысла лгать Вам в том, что это дитя нашей крови, но меж тем я полагаю его своим.
   Упреждая Ваши упреки, а также обвинения, хочу сказать, что я не бросаю род ради женщины, которую этот род не примет. Я полагаю, что сполна исполнил свой долг, отдал довольно, и отдам многое, если таковы будут Ваши воля и желание, однако жизнь моя дальнейшая, сколь бы длинна или, напротив, коротка она ни была, принадлежит единственно мне одному. И я хочу прожить ее так, чтобы, умирая, не испытывать сожаления за упущенное время.
   В ином любом случае я, как и полагается послушному сыну, испросил бы Вашего согласия на брак и покорно ждал бы решения, надеясь, что Вы будете благосклонны. Но ныне я не имею ни малейших сомнений, что на мой брак с альвой Вы не согласитесь никогда. А потому спешу избавить Вас от неудобной необходимости искать способ воздействия на меня, а себя - от печальной перспективы прямого противостояния с Вами либо же с братьями, каковые, полагаю, будут также оскорблены сим браком. Я, пусть никогда не блистал особым умом, осознаю, что в Городе многие сочтут его позорным и оскорбительным для рода. А потому для этого рода будет лучше лишиться одного безответственного со-родича, тем паче, что к этому времени он и сам должен был умереть, с чем род согласился.
   За сим остаюсь Вашим преданным сыном.
   И прошу не принимать случившееся близко к сердцу, поелику матушка жаловалась, что вы, дорогой отец, вовсе себя не бережете.
   Надеюсь, что все-таки однажды Вы смените гнев на милость и снизойдете до встречи с ослушником и его семьей.
   Кланяюсь.
   И что бы ни было между нами, я все одно останусь Вашим любящим сыном.
   Райдо.
  
   Сняв с мизинца родовой перстень, Райдо повертел его в пальцах. Странно. Привык как-то, и не замечал вовсе, и теперь, лишившись перстня, чувствовал себя в высшей степени неудобно.
   Привыкнется.
   А отец все одно разозлится. И наверняка, кричать станет, не на Райдо, но на того, кому не повезет под руку подвернуться. После, накричавшись, успокоится коньяком.
   И напишет письмо.
   Сомнет, отправит в камин... напишет другое и третье, и с каждым будет злиться все сильней, потому как со словами он ладит ничуть не лучше Райдо. А закончится все обыкновенно: в кабинете появится матушка с чаем ли, с бульоном, но холодная, спокойная.
   И сама возьмется за перо.
   Она сядет в отцовское кресло, которое занимает в исключительных случаях, и наведет порядок на столе, как делала сие всегда. Она подвинет чернильницу, пересчитает стальные перья, а быть может, и переложит их в футляре в одной ей известном порядке.
   Она вытащит лист белой-белой бумаги.
   Устроит его на подставке.
   Вздохнет, сетуя, что повод для письма столь печален. И выведет кружевным совершенным своим почерком...
  
   Дорогой мой сын.
   Мы с отцом бесконечно рады узнать, что ты окончательно выздоровел. Я молила Предвечную Жилу быть к тебе благосклонной и одарить силами.
   Ты победил болезнь, и сердце мое преисполняется радостью. И в любом ином случае мы с отцом немедля приняли бы твое любезное приглашение и навестили бы тебя, дабы воочию увериться, что тебе более не грозит опасность.
  
   И если твое выздоровление - есть заслуга той женщины, которой ты столь неосторожно дал обещание, мы бы отнеслись к ней со всем уважением и любовью. Однако же мы бы сделали все возможное, чтобы избавить тебя от необходимости жениться, исполнив любое иное ее пожелание, будь оно разумно. Полагаю, ты не имеешь сомнений в том, что род Мягкого олова умеет быть благодарным, а также сполна платит свои долги. Мы сумели бы дать ей куда больше, чем ты в своем стремлении жениться.
   Отец опечален.
   Райдо, тебе известно, что он отнюдь не молод, а сердце его и без того подорвано, что войной, что многими заботами, которые он возложил на себя. Ты же лишь добавляешь волнений!
   Я не упрекаю тебя. Я лишь прошу подумать и о нем.
   Он пришел в ярость. И долго не мог успокоиться. И теперь в кабинете придется делать ремонт, а Гаррад слег в постель и надолго. Доктор утверждает, что ему потребуется не меньше недели, чтобы окончательно прийти в себя.
   А ты знаешь, как он не любит болеть!
   Я с трудом уговорила его отдохнуть. Но какой может быть отдых, если он только и думает, что о тебе и той женщине. Жила предвечная! Да нам сказали, что она даже не девушка. Мне бесконечно отвратительно писать подобные вещи, но ты не можешь не знать, что у этой особы имеется ребенок! Полукровка, Райдо!
  
   Райдо закрыл глаза и заставил себя сосчитать до десяти.
   До двадцати.
   До сотни.
   Он почему-то явно видел матушку, совершенную, как та самая фарфоровая статуэтка из ее коллекции. Видел лицо, на котором маска совершенства ненадолго треснула, выпуская почти непристойные для леди ее положения эмоции.
   Недоумение.
   И брезгливость.
  
   Эта женщина позволила себя опозорить, а теперь обманом добивается того, чтобы ты собственным именем скрыл ее позор. Но Райдо, все будут знать, что ребенок не твой. Все уже это знают. И над тобой смеются.
   Над отцом.
   Над всем родом!
  
   Матушка разволновалась, если позволила себе поставить кляксу, совсем крохотную, незаметную, да и вычищенную ножиком.
   Райдо коснулся буквы.
   Вряд ли ее волновало то, что смеялись над родом... но вот над нею...
   И вправду смеялись?
   Нет, пока никто не знает. Не должен знать. И следовательно, матушка спешит упредить удар, взывая к совести Райдо. Пожалуй, будь он моложе, совесть и вправду отозвалась бы. Но увы, за прошедшие годы она изрядно поумнела, а потому не вмешивалась, куда не просили.
  
   Райдо, подумай, какой пример ты подашь младшим братьям!
   Что станут говорить об отце, который не сумел удержать сына от поступка столь опрометчивого? Я надеюсь, ты помнишь и согласишься, что однажды уже имел неосторожность поддаться эмоциям, и та история всем нам дорого обошлась. А нынешняя грозится стать еще дороже.
   Умоляю, остановись.
   Как женщина и мать я могу понять твое желание обрести семью, которое вполне естественно в твоем возрасте. И с преогромным удовольствием я бы приняла посильное участие в создании этой семьи. В Городе бессчетное количество девушек достойных, из хороших семей, с положением, именем и приданым. Полагаю, среди них ты сумел бы найти ту, которая пришлась бы по нраву. Как только станет известно, что ты выздоровел, а новость эта быстро разнесется по Городу, отец получит множество брачных предложений. Тебе останется лишь сделать выбор.
  
   Райдо вздохнул.
   Матушке бесполезно говорить, что выбор сделан.
   Ийлэ она не примет. Ни сейчас, ни спустя год... отец - другое дело. Злится, конечно. И упрямый. Райдо упрямством в него пошел, во всяком случае, так говорят. А он не спорит.
   Только знает, что через месяц-другой злость уйдет.
   Или через третий.
   Пятый.
   Райдо будет ждать. И письма писать.
   И когда-нибудь да получит ответ...
   Он перевернул лист, пропустив пару абзацев, в которых матушка наверняка расписывала прелести тех самых девиц, имена которых давно внесла в особый список.
  
   Надеюсь, дорогой сын, на твое благоразумие.
   Телесное влечение к кому бы то ни было - еще не повод отворачиваться от рода и со-родичей. С глубочайшей печалью в сердце, я завершаю это письмо.
   Любящая тебя матушка.
  
   И аккуратный завиток, не то роспись, не то просто украшение.
   Райдо вновь вздохнул.
   Ответить придется, хотя бы затем, чтобы матушка не наведалась в гости.
   Ийлэ ее не выдержит.
  
   Дорогая матушка!
   Я бесконечно рад был получить от Вас письмо, и узнать, что вы тоже рады моему выздоровлению. Однако же, касаемо вопроса моей женитьбы, то спешу вас огорчить: ныне это дело решенное. И я с превеликой радостью, которую вы вряд ли разделите, могу назвать Ийлэ своей женой, о чем имеется соответствующая запись в местной регистрационной книге, а также брачное свидетельство.
   Увы, я далек от мысли, что сие обстоятельство хоть как-то усмирит Ваш гнев или же поспособствует Вашему с Ийлэ примирению. Впрочем, о примирении говорить не след, поелику Ийлэ с Вами не ссорилась, и вовсе не испытывает к Вам ненависти.
   Я же не теряю надежды, что однажды и Вы, если не полюбите ее, а видит Жила Предвечная, что она заслуживает любви моих со-родичей хотя бы тем, что спасла мою жизнь, но хотя бы примете ее в качестве моей жены. Впрочем, я прекрасно осознаю, насколько мои намерения идут вразрез с Вашими амбициями. И мне прискорбно, что всей силы Вашей ко мне любви, в которой я не сомневаюсь, недостаточно для того, чтобы попытаться понять меня.
   Касаемо же иных упреков, то поступок мой, быть может, и отразиться на репутации рода Мягкого олова, чего я, конечно же, не желаю, но полагаю, что этот удар род выдержит. Если же моего ухода, каковой дался мне непросто, недостаточно, то в силе Вашей и отца объявить мой поступок следствием тяжелой душевной травмы, которую я перенес. Или же иной, приличествующей случаю причиной. Что же до примера, подаваемого мною братьям, то, боюсь, никогда я не мог служить образцом добродетели и нравственности, тогда как Вы, не сомневаюсь ни на мгновенье, сумеете подобрать нужные слова, дабы избавить братьев от моего тлетворного влияния.
   И матушка, сколь ни печально будет Вам слышать, но ныне я более благоразумен, чем когда бы то ни было. Мне действительно жаль, что обстоятельства ныне таковы, что иного выхода для себя я не вижу.
   Был и остаюсь Вашим любящим сыном.
   И да простите меня за некоторую резкость, вызванную единственно желанием донести до Вас мою позицию.
   Райдо.
  
  
   Дорогой братец!
   С твоей стороны было подло вот так подставлять меня, поскольку теперь наша матушка прониклась мыслью о необходимости срочной моей женитьбы. А ты сам понимаешь, как старательно избегал я сего мероприятия.
   Но вместе с тем я бесконечно счастлив узнать, что ты здоров!
   Что до родичей, то отец, конечно, после твоего письма в ярость пришел. А матушка вновь изволила приболеть, на сей раз слегла с нервическим расстройством на целую неделю. И всю эту неделю мне пришлось изображать идеального сына, поскольку сил моих не было видеть ее в подобном состоянии. Не подумай, что я тебя в чем-то упрекаю. Напротив, я прекрасно отдаю себе отчет, что матушка - великолепная актриса, и что она привыкла добиваться желаемого, а ты вновь сумел все сделать неправильно. Но я скажу тебе так: я рад за тебя.
   Не только тому, что мне не придется присутствовать на твоих похоронах, которые были бы, несомненно, крайне унылым мероприятием. А после мне еще бы вменили траур носить, тогда как он мне не идет категорически. Нет, я рад тому, что ты нашел свою женщину.
   Это многое значит.
   Ты, пожалуй, понимаешь это лучше меня. Я всегда был и останусь балованным младшим братом. И от связи этой я не собираюсь отказываться. Мне плевать глубоко, на ком ты там женишься, уходишь из рода или остаешься. Главное, чтобы ты был счастлив.
   А потому, поцелуй от меня свою женушку, и ребенка заодно. Не сомневаюсь, что вырастет красавицей. Также надеюсь, что с тебя станется где-нибудь летом или поздней весной вспомнить о младшем брате, которому городские дымы уже поперек горла стоят, и пригласить его для поправки здоровья, а ты помнишь, что оно у меня слабое, в ваши благословенные края.
   Торжественно клянусь вести себя прилично.
   Твой любящий братец, Кейрен.
   P.S. Но все-таки с твоей стороны было форменным свинством оставить меня наедине с матушкиными матримониальными планами! Ты видел ее знаменитый список? Там сорок семь девиц!
  
   Дорогой брат.
   Уверен, что со списком ты разберешься. В отличие от меня, Жила Первозданная, тебя не обделила фантазией, а потому не сомневаюсь, что ты найдешь способ отвадить девушек от ненужного им замужества.
   Приглашение же тебе не нужно, поскольку тебя я буду рад видеть в любое время.
   Но вместе с тем у меня имеется небольшая просьба, с которой мне следовало бы обратиться раньше, однако сам понимаешь, прежде имелись у меня иные заботы. Помнится, однажды ты мне рассказывал кое-что прелюбопытное о неком убийце, с которым тебе случилось иметь дело. Ты именовал его человеком, одержимым манией, сиречь, маниаком, утверждая, что во всем остальном будучи всецело нормальным, обыкновенным даже, он не умел противостоять жажде убийства, при том, что жажду эту вызывали исключительно женщины определенной внешности.
   Понимаю, сколь странно выглядит мой интерес, но мне очень нужны подробности того дела. В частности, я хочу понять, что именно представлял собой твой маниак.
   К письму прилагаю копии полицейских отчетов, которые объяснят суть дела, и мои пометки, не знаю, сколь уж они будут полезны. И местный шериф полагает, что все эти смерти не связаны друг с другом. А поскольку человеком он является неглупым, то этакая слепота вызывает закономерные подозрения.
   С нетерпением жду ответа.
   Райдо.
  
   Многоуважаемый Райдо из рода Мягкого олова.
   Ваша просьба поставила меня в ситуацию крайне неловкую. Вы, надеюсь, осознаете, что, пойдя вам навстречу, я поставлю себя и свое будущее под удар. А мое будущее по вполне очевидным причинам, мне куда дороже, нежели Ваше.
   Вместе с тем, я не желаю ссориться и с Вами, понимая, что в случае моего отказа, вы все одно сделаете все так, как задумали. Я же обрету в Вашем лице недруга. Впрочем, не обманываю себя надеждой. Меня вы и без того крепко недолюбливаете, хотя, видит Господь, что я никогда и ничего не делала Вам во вред. А то недопонимание, которое возникло между нами вследствие одной приснопамятной беседы, естественный итог моей недостаточной информированности. Если бы Вы дали себе труд поставить меня в известность о Ваших намерениях относительно нам обоим известной особы, я вел бы себя совершенно иначе.
   А за сим приношу Вам и Вашей будущей супруге мои нижайшие извинения. И в доказательство глубины моего раскаяния, отправляю Вам искомый документ, заверенный согласно всем существующим нормам. Спешу уверить, что соответствующая запись в книге регистраций, тоже имеет место быть.
   От души поздравляю Вас с обретением этакого личного счастья, уповая лишь на то, что Вы всецело отдаете себе отчет в последствиях Вашего поступка.
   И заметьте, я даже не спрашиваю, изъявила ли невеста согласие!
   К сожалению, удивительную эту новость скрыть от общественности не выйдет, поскольку наша дама-секретарь столь же любопытна, сколь и говорлива. А потому я сам возьму на себя труд сообщить моей супруге и всему ея семейству о событии столь примечательном, чего, полагаю, Вы и добивались.
   Касаемо же документов об удочерении, желаю сказать, что будут они выправлены в самом скором времени. К сожалению, некоторые правила лучше не нарушать, поскольку в случае судебных разбирательств, а они, как подсказывает моя интуиция, неизбежны, эти нарушения превращаются в достойный повод признать удочерение недействительным.
   На том откланиваюсь.
   С пожеланиями долгой и счастливой жизни
   Альфред.
  
   P.S. Не знаю, сколь обрадует Вас это известие, но не так давно я имел честь познакомиться с Вашим старшим братом, который произвел на меня весьма благоприятное впечатление. И надеюсь, оно было взаимно. Хочу сказать, что в отличие от Вас, Ваш брат отдает себе отчет, что некоторые игры требуют хорошего запаса перчаток.
   Надеюсь, Ваша эскапада, в которой я имел неосторожность принять участие, не повредит нашему с ним сотрудничеству. Полагаю, в отдаленной перспективе оно будет весьма плодотворным.
   P.S.S. Не знаю, в курсе ли вы, но в последнее время в городке нашем ходят престранные слухи, коим я бы не придал значения, когда б эти слухи не отличались несвойственным им единодушием. Речь идет большей частью о бесчинствах, творимых Вами и Вашими людьми в поместье. Вам уже приписали несколько убийств, во многом сходясь на том, что число жертв много больше, нежели сие известно в городе. По самым вольным подсчетам, Вы собственноручно замучили досмерти дюжины три женщин. Не спрашивайте, сколь сие логично, полагаю, Вы сами прекрасно осознаете, что логика и людская молва - вещи мало между собой совместимые. А потому прошу Вас проявить благоразумие и исчезнуть месяца этак на два, на три, скажем, в свадебное путешествие.
   P.S.S.S. Согласно упомянутым мною слухам, в столь разительных переменах Вашего миролюбивого характера виновата именно альва. Она очаровала Вас и свела с ума. Сегодня наша помощница кухарки с жаром рассказывала о пропаже некоего младенца, которого, что известно достоверно, умыкнули именно по Вашему приказу, дабы принести в жертву альвийским богам. Уезжайте. Не дразните этих гусей.
  
   Райдо хмыкнул и развернул свидетельство о браке. Перечитал трижды, внимательно, но подвоха не нашел. Бумага выглядела настоящей.
   Следовало признать, что Альфред, пусть и был сволочью, но сволочью весьма полезной.
   А слухи... слухи в общую картину вписывались.
   Младенец, значит.
   Альвийским богам... и ведь поверят.
   Чтоб их.
  
   Здравствуй, брат.
   Ты вновь сумел меня озадачить.
   Несомненно, ты прав, потому как дагерротипы, пусть и дрянного качества, что тоже подозрительно, потому как это надобно суметь постараться сделать такой снимок, чтобы ничего-то приличного разглядеть невозможно было, но указывают на несомненное сходство этих дел.
   А на себя ты клевещешь. Читал и дела, и твои пометки, и хочу сказать, что если вдруг возникнет у тебя мысль о службе, то полиция приобретет весьма толкового следователя.
   Ты прав в том, что та девица была первой. И полагаю, именно она поспособствовала тому, что маниак начал убивать.
   Ты спрашивал о Дайниче, и я приложил к письму копию его личного дела, прочтешь. Но по моим собственным впечатлениям, был он личностью совершенно ничтожной, однако желавшей возвыситься. И средством для этого возвышения он избрал убийство. Благодаря же усилиям газетчиков, весьма к тому делу неравнодушных, он обрел желаемую славу. Что же до выбора жертв, то Дайнич всякий раз убивал свою мачеху. Отец его вступил во второй брак, когда Дайничу исполнилось шестнадцать. Его мачеха была на два года старше. И полагаю, он имел неосторожность влюбиться в эту женщину или же просто ее домогался. Но она не ответила взаимностью, а пожаловалась мужу, который и выставил сына из дому, лишил наследства и содержания, тем самым обрек на вынужденную самостоятельность.
   Дайнич не справился с жизнью.
   В тот же год его выставили из университета. Он лишился и должности ассистента профессора, взамен устроился санитаром кареты скорой помощи. В этой должности он и провел многие годы, постепенно преисполнившись уверенности, что именно мачеха виновата была в не сложившемся его бытии. По собственным его словам, на убийство он решился после крушения крана на Ривидж-роуд. Не знаю, слышал ли ты о том происшествии, повлекшем за собой немалые жертвы. Дайнич был среди тех, кто приехал за пострадавшими. И он нашел среди завалов молодую женщину, которая показалась ему похожей на мачеху. Дайнич сказал, что женщина была еще жива. Но вместо того, чтобы оказать ей помощь, он смотрел, как она умирает и получил от этого немалое удовольствие.
   Пережитое столь сильно взволновало его, что Дайнич долго не мог прийти в себя. Он говорил, что и во сне, и наяву продолжал видеть умирающую женщину, которая в его воображении превратилась в мачеху. И когда видения поблекли, он понял, что должен убить вновь.
   В деле подробно расписаны его жертвы.
   От себя же хочу сказать, что в отличие от убийцы обыкновенного, движимого весьма приземленными мотивами, будь то корысть или страсть, маниака с жертвой связывает тонкая нить не безумия, но воображения. Дайнич не знал имен своих жертв. Ему были безразличны и их положение, и сами они, он вновь и вновь убивал одну женщину из своего прошлого, о существовании которой мы узнали лишь от самого Дайнича. И помнится, были удивлены этакой причудливой игре разума. Но как я теперь думаю, именно эта вот игра и отличает людей, подобных Дайничу, от настоящих.
   К чему это я расписался?
   Соскучился по разговору с тобой. Жаль, пока навестить не выйдет, потому как влез я в одно дело, весьма мерзкого характера. И пусть в нем ныне стоит тишина, но сама эта тишина весьма мне тревожна.
   Так вот, не пытайся найти прямой связи. Твой убийца навряд ли желал убить именно этих женщин, то бишь, ему они были безразличны, но не та, которая приводит его в ярость. Как мне кажется, между жертвами имеется некое сходство. Мне сложно его уловить, поелику портреты, которые я имею, весьма дурного качества. Но ты приглядись. И быть может, это натолкнет тебя на мысль о том, кого же именно он желает убить на самом деле.
   Лишь поняв это, ты найдешь убийцу.
   А я не сомневаюсь, что найдешь.
   Если уже не нашел.
   Но будь осторожен, Райдо. Не стоит недооценивать людей.
   За сим откланиваюсь.
   И если тебе понадобится еще какая-нибудь помощь, не важно, какая, пиши.
   Да и сам по себе пиши.
   Скучаю по тебе.
   Кейрен.
  
   Райдо перечитал письмо и хмыкнул.
   Он или прав... или не прав. Хорошо бы, конечно, если прав, но все одно сомнения остаются. Да и логических его выводов для обвинения недостаточно. Тем паче, что и выводы эти сделаны единственно на наблюдениях и знании человеческой натуры, которая, как Райдо успел убедиться, была весьма изменчива.
   Он закрыл глаза, откинувшись в кресле.
   Убитые женщины.
   Изуродованные.
   За зиму - пятеро, и говорит о них шериф с большой неохотой. Почему? Потому ли, что не желает признавать собственную слабость? Некомпетентность?
   Или дело в ином?
   Он ли убийца?
   Вряд ли... он бы сумел с телами управиться... не стал бы подставляться столь откровенно. Но если не он, то... догадывается? А тогда почему молчит?
   Боится?
   Или ему не выгодно пока задерживать убийцу... почему?
   Потому что удобно.
   Пригодится.
   Тот, кто убил пятерых, вполне способен продолжить счет. А тело лучше прятать среди тел.
   Райдо вздохнул. Собственные выводы ему очень не нравились, хотя бы тем, что доказать и половины не выйдет. А без доказательств... за Перевалом множество городков, среди которых человеку затеряться просто.
   - Нат! - он позвал, не сомневаясь, что Нат держится где-то поблизости.
   - Чего?
   - Найди мне Гарма... задание есть.
   - Для него?- Нат нахмурился, определенно прикидывая, пора ли обижаться или еще нет.
   - Для вас обоих. Правда, тебе оно не понравится, - на всякий случай предупредил Райдо. - Отправитесь в публичный дом...
   - Куда?! - Нат вспыхнул.
   - Туда. Радуйтесь, что в городе он один... посидите пару часиков... побеседуете с девушками о том, о сем...
   - З-зачем?
   - З-затем, - передразнил Райдо, - что мне любопытно, есть ли в этом городке люди... скажем так, с особыми интересами.
   - Особыми - это как? - обида сменилась любопытством.
   - На месте узнаешь. А заодно разрешаю пожаловаться на жизнь... на мое здоровье...
   Нат моментально подобрался.
   - Тебе хуже?
   - Нет. Не хуже... но пусть думают, что хуже... надо же оправдать надежды людей?
   - Ты собираешься...
   - Собираюсь... сдается мне, что в городе вот-вот наступит сезонное обострение...
   - Чего?
   - Да чтоб я знал... - Райдо постучал пальцами по столу. - Послушай, чего говорят... про нас... про альвов... только аккуратно, ладно? Держись Гарма и... Нат, в городе неспокойно.

Глава 16.

   Без Райдо было тяжело.
   Ийлэ укоряла себя за слабость, но тут же отвечала себе в молчаливом споре, что она женщина, а женщинам дозволено быть слабыми. Более того, это - извечная их привилегия.
   Так почему бы и нет?
   - Потому что ты ему не нужна, и он скоро это поймет, - Ийлэ обняла себя.
   Призрачное спокойствие, но хоть какое-то.
   - Он привык к тебе за зиму и только. Привычку сложно побороть... но скоро он осознает, что свободен...
   Пол нагревался.
   И пробуждался дом, медленно, тягостно. Нынешняя зима обошлась ему дорого, и дом был голоден после сна. Он расправлял паутину корней, пил холодную воду, раскрывал глянцевые полотнища листвы. И черепица привычно меняла цвет.
   Надо будет снять мертвую, но чуть позже, когда уцелевшая окончательно окрасится характерной зеленью.
   Камины прочистить.
   Трубы...
   В подвалах наверняка вновь сыро, а от сырости заводится плесень, от которой дом может заболеть...
   ...отец плесень выжигал.
   ...а матушка слушала комнаты, поскольку дом был стар и сам не справлялся с короедами.
   Он боялся. И нынешнего пробуждения, и старости, и того, что ныне забыт хозяевами, а значит, оставлен сам на себя. Сам же он не справится ни с плесенью, ни с короедами, ни с дичающими побегами у южной стены. Они же будут тянуть соки, истощая и без того уставший дом.
   - Я о тебе позабочусь, - сказала Ийлэ, погладив стену.
   И дом отозвался благодарным теплом.
   - Мне жаль, что мы поссорились, - ей, оказывается, отчаянно требовался собеседник, пусть бы и не умел он ответить. - Я на тебя злилась. Думала, что ты меня предал.
   Дом молчал.
   У него были свои эмоции, не похожие ни на эмоции людей, ни на альвов.
   Он не предавал.
   Он помогал, как умел, согревая подвалы, делясь силой, когда она требовалась. Дом убил бы тех, кто жил в нем, но это было противно его натуре.
   Он терпел.
   И яд, и огонь.
   Он держал комнату запертой долго, чтобы Ийлэ могла уйти. А потом позвал того, кто помог ей... тогда ведь Ийлэ требовалась помощь, пусть сама она не готова была признать это. Дом видел Райдо. И пожалуй, Райдо был симпатичен дому, несмотря на то, что оставался чужаком.
   - Да, и хозяин из него никакой, - согласилась Ийлэ, поглаживая стену. - Думаешь, ему стоит поверить?
   - Стоит, - ответил не дом, но Райдо.
   А дом засмеялся.
   Он снова сыграл свою шутку, позволив псу подойти.
   - С домом разговариваешь?
   Райдо выглядел... обыкновенно.
   Здоров стал.
   И рубцы закрылись, а некоторые шрамы вовсе разгладились. Со временем, надо полагать, и остальные исчезнут, что хорошо, потому что шрамов на нем слишком много.
   - С ним давно никто не разговаривал, - Ийлэ убрала руку. - В подвалах воду надо откачать... и плесень убрать... и еще подкормить бы его, потому что третий год как...
   - Гм... подкормить? - Райдо стену осторожно потрогал, - знаешь, мне непривычна сама эта мысль, что дома нуждаются в еде... какая-то она... недружелюбная.
   Дом заскрипел.
   - Он тебя не тронет. Он никого не тронет, - Ийлэ поспешила утешить его. - Это же дом... дома не умеют убивать... точнее, такие дома, которые для жизни, понимаешь?
   - Понимаю.
   А смотрит на нее.
   Зачем он смотрит на нее и так, что становится под этим взглядом неуютно. Ийлэ вспоминает, что вновь потеряла туфли. Сняла где-то, кажется, в Лавандовой гостиной, в которой не осталось ничего лавандового, а быть может, в Розовой.
   Или в Малахитовой?
   Названия потеряли смысл.
   - Ты... зачем пришел?
   - Просто так. Я помешал?
   - Нет.
   - Я подумал, что... я не хочу тебя отпускать, Ийлэ.
   - Я не ухожу.
   Идти некуда. И смешна она себе с той прошлой уверенностью, что надо всего-то дожить до весны. Вот она, весна, за порогом.
   И дороги открыты.
   - Уходишь, - Райдо опустился на пол.
   Близко.
   И эта близость тревожит. Не страхом, Ийлэ не боится его. Пожалуй, только его и не боится, но ее неудержимо тянет к нему... всего-то надо, что прикоснуться, раз уж так близко.
   - Зачем ты продолжаешь голову брить?
   Волосы короткие, щекочут ладонь. И Райдо щурится.
   Дом тоже доволен.
   Ему нужен хозяин. Хозяйка - это замечательно, но с хозяином вместе - куда как лучше... дом бестолков и не понимает, что просит невозможного.
   - Привык... тебе не нравится?
   - Не знаю.
   Какая разница?
   Или огромная? Шрамы на его щеках жесткие, а вот кожа мягкая. И что она творит? Весна виновата... дом, который хочет жить, а с ним и Ийлэ. Но она-то хочет давно, всегда хотела... тогда не в доме дело, но в том, что ей сложно без Райдо.
   - Тогда не уходи.
   - Я вслух сказала?
   Он кивнул и руку перехватил, сдавил легонько пальцы.
   - Хорошо, что сказала. А то бы я и дальше думал, что не нужен тебе.
   - Нужен. Очень.
   Дальше лгать не имело смысла, да и он просил говорить правду. Ему - можно.
   Поймет.
   - Тогда почему?
   - Потому что я тебе...
   - Тихо, - он прижал палец к губам. - Опять ты глупости думаешь, да?
   - Откуда тебе знать, глупости это или наоборот...
   - Оттуда. Глупости. Ты вот решила за меня. А это самая большая глупость, которую только представить можно. Никогда нельзя выбирать за кого-то... это неправильно. Понимаешь?
   - Ты здоров.
   - И уже начинаю об этом жалеть, - Райдо пальцы поцеловал. - Вот скажи, что за жизненная несправедливость? Почему больных любят и жалеют, а здоровых нет?
   - Хочешь, чтобы я тебя пожалела?
   Промолчал.
   И к лучшему, поскольку разговор подошел к опасной грани.
   Жалеть его Ийлэ не смогла бы... ему и не нужна жалость, а то, что нужно, Ийлэ... разве имеет она право любить? Что она вообще о любви знает?
   Ничего.
   Она читала книги.
   О любви.
   И еще стихи писала. Все писали, в девичьих разукрашенных альбомах не должно быть иных тем... любовь и красота... и красота любви... только это к Райдо не имеет ни малейшего отношения. Не увязывается он с девичьими альбомами.
   - Молчишь? - Райдо провел мизинцем по ее губам. - О чем молчишь?
   - Обо всем понемногу.
   - Я пугаю тебя?
   - Не знаю... нет, не пугаешь. Тебе нужна другая женщина.
   - Какая?
   Он улыбнулся. Ему смешно? А ведь эта, другая женщина, рано или поздно появится. И заберет себе Райдо, а с ним - и дом, оставив Ийлэ право на жизнь в этом доме.
   Другая женщина наденет кольцо на палец, или что там еще надевают псы? Она родит детей. И будет требовать к себе почтительного отношения. А Ийлэ не уверена, что сумеет быть почтительной... что вообще сумеет жить рядом с той, другой, пока еще несуществующей женщиной.
   Она постарается.
   Ради Райдо.
   Он ведь замечательный и заслуживает счастья. А Ийлэ... в конце концов, у нее останется многое, к примеру память... или черная жемчужина на цепочке... или вот нынешний вечер на двоих.
   - Красивая, - ответила Ийлэ. - Из хорошей семьи... воспитанная...
   - Была тут одна красивая из хорошей семьи, - Райдо передернуло. - И вообще, не хочу я другой женщины... меня эта вполне устраивает. Правда, она упрямая... и не хочет мне верить. Но у нее есть на то причины. Она не так хорошо меня знает, всего-то пару месяцев... но она уже подарила мне эти пару месяцев.
   Райдо перебирал ее пальцы, касаясь каждого губами.
   Странно.
   Ийлэ не боится.
   Она должна бояться, она знает, что происходит потом... и больно, и Райдо не причинит ей боли. Не должен. Ей отчаянно хочется верить в это.
   - И сейчас она скажет, что я принимаю благодарность за нечто иное... и будет неправа.
   - Райдо...
   - Тебе неприятно?
   - Нет.
   - Хорошо, - он поцеловал раскрытую ладонь. - Если станет неприятно...
   - Я уйду.
   - Не насовсем.
   - Ставишь условия?
   - Конечно, - Райдо гладил запястье. - Я ведь не могу допустить, чтобы ты ушла насовсем. Я, кажется, говорил об этом. Но повторю еще раз. Или два... или столько, сколько понадобится, чтобы ты поняла. А лучше, чтобы поверила.
   И пусть говорит с улыбкой, но это уже не шутка.
   Никогда шуткой не было.
   - Чем лучше?
   Ийлэ руку высвободила, но лишь затем, чтобы коснуться коротких его волос.
   - Всем, - Райдо подался вперед и уткнулся лбом в колени. - Мне тебя не хватает... ты есть, но тебя как бы и нет... и с каждым днем все больше нет, чем есть.
   - Я...
   Она не знает, что ответить.
   Боится?
   Нет, даже теперь, когда Райдо сказал больше, чем она готова была принять.
   Не его.
   Не того, что будет между ними, что возможно, а скорее того, чего быть не может.
   - Ты растерялась, - подсказал Райдо.
   Ийлэ кивнула: растерялась.
   - И тебе нужно время, чтобы привыкнуть.
   Его правда: ей очень нужно время.
   Привыкнуть.
   Не к нему, к нему она уже привыкла и как-то даже чересчур, но к тому, что все вновь изменилось.
   - Ийлэ, посмотри на меня, пожалуйста.
   А разве она не... нет, не смотрит, но чувствует его лицо под пальцами, она, оказывается, успела хорошо это лицо изучить, запомнить.
   - Вот так, девочка моя, - он улыбается, а от улыбки его на лбу появляются морщины, но морщины его ничуть не портят. - Времени у нас много... и мы не будем спешить, да?
   Да.
   Наверное.
   Мы?
   - Мы, - подтвердил Райдо. - Ты и я. И еще Броннуин...
   Нат и Нира, с которыми что-то происходит, загадочное, понятное лишь им двоим. И это что-то заставляет Ната то краснеть, то бледнеть, а Нира просто светится изнутри.
   Ийлэ ей завидует.
   Гарм. Он больше не пугает, пусть Ийлэ старается к нему не приближаться без особой надобности. А он понимает ее и сам избегает встреч.
   Остальные.
   Ийлэ не знает их имен, но лишь потому, что не хочет знать. А вот по лицам различает, они тоже, повинуясь негласным правилам, избегают ее, но в этом нет ничего оскорбительного. Ийлэ им еще не доверяет, но уже и не боится.
   Мы...
   Это хорошо звучит. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
   - И еще, - Райдо поднялся. - Земля уже достаточно прогрелась, чтобы... нужно похоронить их нормально. А я не знаю ваших обычаев.
  
   Дождь.
   Вода-бисер на паучьих сетях, на окнах и на молодых, еще измятых, листочках. Вода сладкая, Ийлэ облизывает губы, стараясь отрешиться от мыслей о жажде.
   Ее просили уйти.
   Всего-то надо было, что место указать. Если она, конечно, помнит.
   Конечно, она помнит.
   Двор вот изменился, потому что весна при всем ее сходстве - это не осень... но Ийлэ помнит. И ямы. И воду. И землю промезшую. В нынешнюю лопаты входят мягко, раздирают, вываливают липкие комки, один за другим.
   И дождь спешит наполнить яму.
   - Не смотри, - Райдо повторяет это, кажется, в третий раз. Или в четвертый. Или в сотый уже, а Ийлэ кивает, только все одно не отводит взгляда. Яма ширится.
   - Не смотри.
   Райдо разворачивает ее и прижимает к себе.
   - Постой со мной. Не надо смотреть на них... времени много прошло... и лучше подумай, где их похоронить.
   Времени.
   Много?
   Наверное. С той осени - больше года... и за это время тела разложились. Райдо прав, что смотреть не стоит, но если бы не он, Ийлэ не выдержала бы. А он стоит, гладит по волосам, успокаивает.
   Шепчет.
   Что именно? Не важны слова, но тон, но близость Райдо. И виноватая его улыбка. Он, кажется, переживает... о чем?
   О том, что его не было?
   Если бы появился он, а не тот, другой, родители остались бы живы... хочется верить.
   Ийлэ верит.
   И про себя повторяет слова не молитвы, но просто обращения к Лозе Первозданной... она услышит и так. Поймет. Примет души, и заберет тела, чтобы вплести их в ткань нового мира.
   Покой даст.
   - Ты уверена? - Райдо осматривает сад, который пока еще выглядит жалко. Полог старой листвы, которую никто не удосужился убрать осенью, почернел. Сквозь него торчали хлыстовины кустарника, пока голые, пусть и с бусинами набухших почек. Еще немного, и почки треснут, выпуская первую робкую зелень молодых листьев.
   Розы поднимутся.
   Странно, что уцелели, ведь на зиму их никто не подвязывал, не укутывал тяжелым лапником и ветошью. Наверное, розы очень хотели жить.
   - Да.
   - У нас принято в склепе...
   - В роще, - поправила Ийлэ, присев у куста. Острые иглы его царапнули палец, точно роза, еще дремлющая, но и во сне помнила, что нельзя доверять людям. - В исконном лесу. Лес бы принял. Но до леса далеко... и отец говорил, что это просто обычай, что земля везде голодна.
   - А что...
   - Ничего, - Ийлэ покачала головой. - Я буду знать, что они здесь... и розы будут... розы будут в этом году красивыми.
   Райдо хотел еще что-то спросить, но не стал.
   Молчал.
   Хорошо. Ийлэ не хотелось сегодня разговаривать.
   Яму выкопали глубокую. И на дно положили белую простынь, что было напрочь лишено смысла, поскольку простынь мигом утратила белизну. Сквозь нее проступала вода, и темная земля, и все одно подумалось, что так им будет удобней.
   Не тела - свертки-коконы.
   Снова простыни, кажется те, льняные, купленные незадолго до... мама еще вышивала монограмму... она всегда вышивала монограммы, отмечая, что простыни, что скатерти... и платки носовые.
   - Не плачешь?
   - Нет, - Ийлэ оперлась на Райдо.
   Маме он бы понравился. Не сразу, конечно... он ведь из них, из псов... но они тоже бывают разными, как и люди.
   И альвы, наверное.
   Постепенно она бы поняла... приняла... и наверное, даже сказала бы, что Райдо - достоин уважения.
   - Говорят, от слез становится легче.
   - Кто говорит?
   - Не знаю.
   Ей позволили бросить горсть земли, уже оттаявшей, мокрой и жирной. И вторую... и засыпали могилу быстро, а земля сама норовила зарастить свежую рану. И когда меж двух розовых кустов поднялся невысокий холм, Ийлэ положила на него руки.
   Она слышала голос земли.
   И сотен трав, которые отозвались на зов ее. И семя молодого ясеня... он вырастет и, пожалуй, будет красив... с глянцевой пурпурной листвой.
   Все деревья, в которых есть хоть капля силы, меняют цвет.
   Так говорил отец.
   Семя развернулось, спеша выпустить полупрозрачные корешки. Пройдет неделя или две, и меж кустов вытянется обманчиво хрупкий росток.
   Память.
   Отцу бы понравилось. А для мамы - розы... никто и никогда не изменял розы, но осудить Ийлэ за нарушение закона будет некому. В нынешнем мире многое позволено.
   - Ийлэ, - легкое прикосновение к плечу заставило очнуться. - Ты совсем промокла.
   Укор.
   И понимание. Злость иррациональная. Райдо не виноват, что все так получилось, но больше злиться не на кого. Ийлэ хочет его ударить, и бьет, и наверное, она слишком слаба, чтобы причинить хоть сколь бы то значимый вред. Он только посмеется.
   Не смеется.
   И руку перехватывает, заставляет разжать кулак.
   - Совсем промокла. И простынешь. Сидишь тут третий час...
   Ложь.
   Или правда? Сумерки ведь, прозрачные и легкие, многозвездные. Такие обещают скорое тепло. И хорошо, розам понравится.
   - Идем, сокровище ты мое горькое, - Райдо заставляет встать, а потом вовсе подхватывает на руки. - Завтра придешь... или послезавтра... и мы скамеечку поставим, если хочешь. У нас не принято вот так... есть кладбище и склеп... и ночь поминальная. Матушка следит, чтобы все было по правилам. А я... я редко туда заглядывал. Деда вот помню немного. А бабушка еще до моего появления на свет умерла. И наверное, хорошо, что мне не о ком горевать. Спокойней.
   Он шел, и нес, и кажется, Ийлэ все-таки плакала. Но это правильно, на похоронах всегда плачут. Она окончательно пришла в себя уже в доме.
   - Извини.
   Попыталась отстраниться, но Райдо не позволил.
   - Сиди уже.
   - Я мокрая.
   - Мокрая. Ничего. У меня полотенце есть, поделюсь.
   - Я...
   - Ийлэ, я хочу с тобой поговорить об одном деле...
   - О сокровищах?
   - Скорее об охотниках за сокровищами, - Райдо усмехнулся, и выражение его лица сделалось... недружелюбным. Пожалуй, таким Ийлэ не хотела бы его видеть. - Пора с этой историей разобраться. Но нужна твоя помощь.
   - Какая?
   Ей не хотелось помогать, и вообще жить, вернуться бы на улицу, пусть и дождь, но Ийлэ не чувствовала холода. Ей было спокойно там, снаружи.
   Она дарила силу ясеню.
   И розам.
   И отдала бы всю, до капли... и быть может, сама стала бы деревом. Странно, что эта замечательная мысль не сразу пришла ей в голову.
   - Серьезная, - ответил Райдо и отпустил все-таки. - Но сначала вытрись и переоденься.
   - Я...
   - Вытрись, - повторил он с нажимом. - И переоденься. А то вымокла, как не знаю кто...
   Вытиралась полотенцем с его запахом, и переодевалась в его рубашку, в его же халат, которого хватило бы, чтобы завернуться трижды.
   - Вот так лучше. А то чую, появились в твоей голове неправильные мысли.
   - Это какие?
   - А мне почем знать? Я ж их не читаю... а жаль... или нет? - он ущипнул себя за ухо и замер, всерьез раздумывая, стоит ли печалиться по этому поводу.
   Вот Ийлэ в чужие мысли заглядывать бы не хотела, и без них хватает грязи.
   - Сегодня ты останешься на ночь здесь. Броннуин с Нирой побудет.
   Ийлэ замерла.
   Она ведь предполагала, что так и будет.
   - Спокойно. Я не... не собираюсь тебя принуждать к чему бы то ни было... думаю, кто-то из прислуги доносит о том, что творится в доме. И мне нужно, чтобы все считали, будто ты...
   - Твоя любовница?
   - Моя сиделка, - Райдо налил кружку молока. - Возьми. Кстати, я слышал, что альвы молоко любят. А ты почти не пьешь...
   Козье.
   И свежее, сладкое. От этого молока внутри становится тепло, но теплота обманчива, нельзя ей поддаваться. Она тянет в сон, а Ийлэ не дослушала еще.
   Ее не будут принуждать.
   Хорошо.
   Райдо бы не стал лгать, особенно наедине. Ему ведь незачем. Он хозяин.
   И все-таки не будет принуждать.
   - Я никому не говорил, насколько легче мне стало после... грозы, - он снова сел на пол, а кувшин с молоком поставил между скрещенных ног. - И полагаю, ты тоже не особо распространялась... не замечал за тобой склонности к сплетням.
   И улыбнулся.
   - Еще молока?
   - А... хлеб есть?
   - Есть. И хлеб. И мясо. И сыр есть. Я так и подумал, что ты проголодаешься... это хорошо.
   - Что я проголодалась?
   - Что ты поняла, что проголодалась, - Райдо встал и вернулся с подносом. - Голод - вещь приземленная, он к телу привязывает... садись.
   - На пол?
   - Я тебе подушку дам. В Городе есть одно заведение... там шоколад подают. Небольшая такая ресторация... несколько залов, маленьких. Но один есть, который мне особенно нравится. Там сидеть надобно на полу. Множество подушек... ты даже не сидишь, а полулежишь. И тебе приносят поднос с горячим шоколадом, а к нему - множество крохотных чашечек. Со сливками или цукатами, орехами всякими... печеньем. Красота.
   Мясо было холодным, острым, и есть его приходилось руками. Соус стекал по пальцам, Ийлэ слизывала его, и закусывала хлебом, удивительно мягким, свежим, удивляясь тому, что еще недавно голода не испытывала, а думала и вовсе о смерти.
   Она ведь жить хочет.
   И живет.
   - Кейрен, когда приедет, шоколада привезет, но гретый - уже не то... Нат знает. И Гарм. Оба будут молчать. Ниру спровадим к тетке.
   - Что ты задумал?
   - Ничего незаконного, - он улыбнулся широко, как умел. - Помнится, мне тут все пророчили скорую гибель... так вот и подумал я, чего обманывать ожидания людей?
   - Тебе не поверят.
   - Поверят. Сегодня я весь день под дождем провел... вот завтра немного простыну... мне и раньше было дурно... Нат об этом молчать не станет. И Гарм подтвердит...
   Ната сегодня не было.
   И Гарма, кажется, тоже. Ийлэ нахмурилась, вспоминая. Не было.
   Почему?
   - В город отправились. В гости.
   К кому?
   Не важно, главное, что безумный его план уже пришел в действие. И Райдо не отступит.
   Не понимает, насколько это опасно.
   Бран ведь тоже был силен. И не один. Трое. Все трое умерли, но Брана и тех, остальных, не жаль. А вот Райдо - дело другое. Ийлэ не простит себе, если с ним что-то случится.
   Или нет, неправильно. Не в прощении дело, но в том, что она просто-напросто не выживет, если с ним что-нибудь случится. И отнюдь не потому, что люди придут за ней, а... а потому, что не захочет жить.
   Без него.
   - К утру вернутся... надеюсь, там все будет спокойно. Очень надеюсь... нет, им вряд ли что-то угрожает всерьез... пока побоятся сунуться.
   Он говорил это, убеждая не столько Ийлэ, сколько себя. Она же кивнула просто на всякий случай.
   - Главное, чтобы слух пустили. Пустят. Мне будет становится все хуже и хуже, - Райдо произнес это весьма скорбным тоном. - И чего удивляться, если к концу недели я окончательно слягу... а вам придется пригласить доктора.
   - Его ты не обманешь, - Ийлэ отломала кусок сыра, выдержанного, солоноватого и тем замечательного.
   - Я постараюсь.
   - Он не глуп. Сволочь, но...
   - Кто предлагал тебе помощь?
   - То есть?
   - Когда ты была... здесь. Ты встречала шерифа. Доктора. Альфреда?
   Ийлэ покачала головой. Если Альфред и появлялся в доме, то она о его визитах не знала.
   - И кто предлагал тебе помощь?
   - Ты думаешь, что если бы мне предложили...
   - Не спеши, - Райдо подал платок. - Просто вспомни. Предложение не обязательно было озвучено словами. Взгляд. Жест. Фраза, брошенная ненароком, которую ты могла бы толковать однозначно... постарайся вспомнить.
   - Ты подозреваешь троих?
   - Двоих, - поправил Райдо. - И в делах разных. А один - просто сволочь, но упускать его из виду было бы весьма неблагоразумно. Видишь ли, я могу и ошибиться... поэтому постарайся вспомнить.
   Ийлэ кивнула.
   Постарается.
   - А теперь отправляйся спать.
   - Здесь?
   - Здесь. Белье чистое. Сам менял!
   От простыней пахло... чистотой и пахло. И мягкие они были, заманчивые. И одеяло теплое. А Ийлэ замерзла там, под дождем. Она и сейчас продолжает дрожать, с каждой минутой все сильней, несмотря на молоко, на сытость и осоловелость.
   - Ложись, - повторил Райдо. - Я выйду... пойду проведаю малышку... хочешь, поцелую за тебя?
   - Я сама за себя поцелую.
   - Колючая... а весной лед тает.
   Ийлэ фыркнула. Тает. И остается вода, которая уходит в землю, сквозь землю, чтобы вернуться к истокам родника.
   Все источники рождаются живыми.
   Она уснула с этой мыслью, которая в полудреме показалась невероятно логичной, привлекательной. Уснула, как сидела, на полу, из чистого упрямства отказавшись от кровати. Подушку вот обняла, благо, подушек имелось в достатке. И уже во сне она услышала, как открывается дверь.
   И шаги.
   И шепот.
   - Вот бестолковое ты создание.
   Ощутила и прикосновение, ласковое, которое не хотелось разрывать, но чтобы продлить его, требовалось проснуться. Ийлэ же спала.
   И на руках.
   И в кровати, в которую ее уложили, вытряхнув из плотного кокона-халата.
   - Спи, - повторил Райдо, проведя рукой по волосам. - Это я... это всего-навсего я... я буду рядом.
   Хорошо.
   Когда он рядом, кошмары не вернутся.
   Он еще долго ходил по комнате, а потом устроился в кресле, придвинув его вплотную к кровати. А столик - к креслу. На столик Райдо водрузил масляную лампу, и книгу взял.
   Кто читает заполночь?
   Ее пес.
   И завтра Ийлэ скажет, что, пожалуй, не против будет остаться в этой комнате насовсем. Ей этого хочется? Хочется. Во сне она готова признать это. Во сне ведь многое проще.

Глава 17.

   В городе было неспокойно.
   Нат не хотел ехать.
   И хотел.
   Хотел, потому что слишком много всего непонятного творилось.
   Кухарка вот решила оставаться при доме, буркнула, что слишком много любопытных. И сплетни опять же... а пояснять, что именно ей в тех сплетнях не по вкусу отказалась. Нет, Гарму она точно все изложила, недаром он на эту поездку, что на войну, собирался. А Нату правды не скажет.
   Едет вот, в седле покачивается, песенку развеселую под нос насвистывает, будто бы и не думает ни о чем. Обманщик.
   Все врут.
   И Нату придется.
   Он ведь Нире не рассказал, куда едет. И знает, что Гарм промолчит. И Райдо тем паче, только... нехорошо. Пусть твердят, будто молчание - это вовсе даже не вранье, а Нату противно.
   А вдруг узнает?
   Не от Гарма и не от Райдо, но от тех девиц... или нет, с теми девицами Нире говорить не о чем, но ведь слухи, те самые вездесущие... перескажут, переврут... а если Нира прямо спросит? Он ведь не сумеет ответить неправду.
   - Опять думаешь?
   - Кому-то надо, - огрызнулся Нат, пользуясь тем, что любимый наставник пребывал ныне в благом расположении духа и на приличном расстоянии.
   - Смотри, чтоб от избытка мыслей башка не треснула, - Гарм вытащил из кармана булочку. - Хочешь? Лови.
   И бросил, не дожидаясь ответа.
   Не булочкой делился - реакцию проверял. А булочку Нат поймал. Свежая. И теплая даже, пусть слегка в кармане примялась.
   - Молодец.
   - Почему я?
   Булочка оказалась с изюмом. Нат изюм любил, и выковыривал по ягоде, каждую разжевывая тщательно.
   - Едешь? Потому что...
   Странный ответ.
   - Нат, тебя в городе знают, - Гарм ослабил поводья, и лошадь перешла на шаг. Она не торопилась, верно, сама наслаждаясь прогулкой. - И меня знают. А моих людей - нет. Это первая причина.
   Нат все равно не понял.
   Какая разница, знают его в городе или нет?
   - В публичный дом, ладно, разрешаю не идти, а вот по городку прогуляешься... по центру... в лавки заглянешь... выберешь своей жене что-нибудь этакое...
   - Какое? - Нат нахмурился. Ему не понравилось, как Гарм говорил про Ниру.
   - Откуда мне знать. Такое, чтоб понравилось... а заодно и моей купи. Не знаю. Гребень там. Или ленту какую... нет, гребень. Или два. А еще лучше, чтоб набором. Знаешь, есть такие, дамские, где и щетки всякие, и гребни... у нее ж коса до пояса.
   Гарм зажмурился и вид у него сделался нехарактерно довольный жизнью.
   - Донесут, конечно... но она у меня отходчивая... покричит и успокоится, а там и объясню. Взрослая женщина, с пониманием.
   Нат вздохнул. В отличие от кухарки ему понимания явно недоставало.
   И Гарм понял.
   - Ты при Райдо с самого первого дня. И об этом знают. Не все, но... хорошо бы тебе с шерифом встретиться. Перекинуться парой слов... скажем, о том, что хотел бы пригласить другого доктора... что с твоим тестем у Райдо отношения незадались... а ему снова плохо... и он упрямится, верит, что альва ему поможет. Она и помогает, только с каждым разом этой помощи на все меньшее время хватает...
   Он помолчал, позволяя Нату обдумать услышанное.
   - И к доктору загляни. Попроси опиума... так, чтоб понял, что не для себя... хотя он и так поймет. Спроси, чем бы он посоветовал запах опиума перебить, мол, пациент не готов принимать этакое лекарство, но без него ему совсем худо...
   Нат кивнул.
   - Вот... мне-то они не поверят... а вот ты - дело иное...
   - Провокация?
   - Ишь, умных слов понахватался-то... но да, она самая... - Гарм кивнул и вытащил другую булочку, оторвал кусок, скатал из мякиша ком и в рот отправил. - Нат... ты вроде неглупый парень. Бестолочь, конечно. Но в твои годы это нормально... так что, поаккуратней там. В драку без нужды не вяжись.
   Вздохнул и вновь булку терзать принялся.
   - Райдо велел за тобой приглядывать, да... в паре оно ничего не выйдет. Он и сам понимает. Но... ты все одно аккуратней. Ладно?
   - Ладно.
   - А если вдруг... то не стесняйся сбегать. Или на помощь кликнуть. Идет?
   - Идет.
   Нат не настолько глуп, чтобы шкурой зазря рисковать. Шкура эта, медленно, но заживающая, ему еще пригодится и, как он подозревал, в самом ближайшем времени.
   Провокация...
   Главное, не переиграть. Нат не обольщался в том, что актер из него не самый лучший.
   - Часика полтора тебе хватит? - поинтересовался Гарм, облизав пальцы. И сам же ответил. - Хватит. А управишься раньше, то знаешь, где меня найти... и это, про гребни не забудь, ладно?
   И кошелек кинул, точно у Ната своих денег нет.
   - Бери-бери, охламон. Подарок моей женщине будет. И значит, за мои деньги куплен должен быть.
   В этом имелась своя логика.
   Городок по весне переменился, но отнюдь не в лучшую сторону. Развезло обочины, и потеки грязи расползлись по мостовой, эту самую мостовую скрыв.
   Воняло.
   Дымом. Навозом. Кошачьей мочой, запах которой перебивал даже вонь человеческого дерьма. Рыбой порченой, кровью и свежатиной. Коров били на улице, разделывали тут же, под навесом, и стаи уличных собак спешили урвать свой кусок.
   - Аккуратней, - повторил Гарм, перед тем как свернуть на боковую улочку.
   Аккуратней.
   Город переменился. Теперь он рассматривал Ната настороженно, с опаской и ненавистью, которая чувствовалась, что в желтых глазах бродячих псов, позабывших даже о мясе, что в серых человеческих.
   Мясник замер, закинув топор на плечо.
   И показалось - сейчас бросит, легко, благо, человек этот был могуч, и силы наверняка хватит, чтобы управиться с топором... Нат увернется.
   Полезет в драку...
   ...мясник не один, еще забойщики есть, с тяжелым окованным железом молотом. И младшие помощники, что свежуют тушу. У этих - кривоватые, неудобные с виду ножи, но люди орудуют ими ловко.
   И Нат пришпорил лошаденку.
   Ему нужно в центр.
   Он ехал по кривоватой улочке, спиной ощущая недружелюбные взгляды. Вели? Нет, пока, пожалуй, наблюдали... а грязь сползала, обнажились камни мостовой, и конские подковы звонко застучали.
   Становились чище дома.
   И улочка расползалась, обзаводясь тротуарами из розовой плитки, бордюрами и парой мокрых после дождя кленов. Они стояли друг напротив друга, отражаясь в витринах окрестных лавок.
   Надо будет зайти, но потом. Сначала - дело.
   И у местной таверны Нат спешился, бросил подбежавшему мальчишке поводья и монетку. Поводья тот поймал, а потом поднял взгляд на Нат и замер, приоткрыв рот, не способный решить, стоит ли ему звать на помощь или все-таки...
   - Не расседлывай, - сказал Нат. - Вернусь через час.
   Паренек кивнул и попятился.
   Вот же...
   Шерифа Нат встретил у аптекарской лавки, и тот, любезно придержав дверь, поинтересовался:
   - Прогуляться решили?
   - Пришлось, - буркнул Нат, поежившись.
   Этот человек тоже изменился.
   Старый? Больной? Но при том опасный. И ныне это очевидно...
   - Надолго? - шериф кивнул на аптеку.
   - Нет... кое-что надо взять и...
   - Я подожду, - шериф не спрашивал, он ставил Ната перед фактом. - Ты уж не задерживайся...
   В аптеке пахло травами.
   Вербена. И резковатая мята. Липовый цвет в высокой склянке. Чабрец. Малина сушеная и темные ягоды голубики... ряды банок с белыми этикетками, подписанными кривоватым почерком. Порошки и смеси. Настои. Отвары...
   - Добрый день, - поздоровался Нат, хотя в аптеке никого на первый взгляд не было.
   - Добрый, - доктор выглянул из-за приоткрытой двери и, увидев Ната, нахмурился. - Что вы... не важно. Случилось что-то?
   Он был в белом фартуке, в нарукавниках, и выглядел до невозможности растерянным.
   - Простите, я несколько занят. С Нирой все хорошо?
   - Да.
   - Тогда в чем дело? Вряд ли вы столь сильно соскучились по мне, чтобы просто навестить, - он вновь исчез, а появился уже без фартука, зато принес с собой горьковатый запах бараньего жира.
   Ната эта показная не дружелюбность лишь порадовала: не придется притворяться.
   Притворяться он не любил.
   - Мне нужен опий. Две склянки, - он подумал и поправился, - лучше три. Есть?
   - Для кого?
   В полумраке глаз человека не разглядеть, тем паче, что за стеклышками очков прячет. И стекла желтые, яркие.
   - Вы можете молчать, молодой человек, но молчание ничего не изменит. Опий - не забава, а серьезное лекарство, которое я не могу продать по первому требованию...
   Неужели?
   Нату казалось, что именно так опий и продают. Что склянками, что огромными бутылями морфия, не спрашивая ни рецепта, ни даже того, кому эта отрава пойдет. А что отрава - это и Нату понятно, видел он людишек-опиоманов.
   - Райдо, - Нат отвел взгляд.
   Человек молчал.
   Перебирал бумажные конвертики, раскладывая их на прилавке.
   - Ему хуже, - добавил Нат спустя минуту. Хотелось на человека наорать, потому что если бы Райдо и вправду стало хуже, а этот... он злится из-за Ниры.
   Но ей ведь хорошо.
   Нат старается, чтобы было хорошо... он обещал журналов привезти. И еще книг... и позавчера они гуляли... дождь был, но Нира дождя не боялась, напротив, сказала, что так интересней.
   И вела по дорожке.
   Рассказывала, что про дом, что про сад, который начал зарастать, и ее это печалило. Нат сказал, что сад приведут в порядок, а она поверила... и позволила себя поцеловать.
   Вот о поцелуе вспоминать не следовало: Нат понял, что краснеет.
   - Насколько хуже? - холодно осведомился человек, но вмешательство его было как нельзя более своевременным.
   - Совсем хуже. Больно.
   - А его...
   - Не хватает сил.
   - Как я и предполагал, - это доктор произнес с чувством глубочайшего удовлетворения. - Ремиссия - явление временное. К сожалению.
   Сожаления в его голосе не было ни капли.
   - Вот, - доктор поставил на стол три склянки. - По пять капель в горячее вино. Если станет хуже - семь. Дальше сами подберете дозу.
   И отвернулся, показывая, что беседа окончена.
   Что ж, Нат сказал все, что от него требовалось. Флаконы он спрятал в кармане куртки.
   - Спасибо.
   - Мой долг - помогать пациентам, - отозвался доктор. - Сколь бы упрямы и грубы они ни были...
   Нат ему не поверил, но из лавки вышел и дверь придержал осторожно, не хватало, чтобы этот человек решил, будто бы Нат тоже упрям и груб.
   Нет, упрям, об этом ему говорили неоднократно, но ведь не груб... разве что иногда.
   - И вправду быстро обернулся, - шериф стоял, прислонившись к перилам, разглядывая желтоватые свои ногти. - Я уж настроился... Так и не поладили?
   - Нет.
   - Жаль... меня-то родичи моей супружницы тоже не особо жаловали... но и к лучшему, мне с ними делить было нечего. Поженились, жили своим домом... прям как вы.
   Нат кивнул.
   - Зачем тогда заглядывал?
   Вытащив флакон, Нат протянул шерифу.
   - Опиум?
   - Не мне.
   - Райдо?
   Нат кивнул и флакон убрал.
   - Стало хуже?
   Снова кивок.
   - Что ж... не могу сказать, что меня это удивляет... жаль, конечно, но... жизнь - она такая... иные раны, как ни лечи, не зарастут, - шериф вытащил кисет и, отрезав узкую полоску табака, сунул в рот. - Плохо, конечно... и хорошо. Нет, ты, парень, не думай, что я такой черствый... хотя, конечно, черствый... в мои-то годы всего насмотришься, ко всему привыкнешь... но вот... глядишь, как помрет твой, так и ты уберешься... и вообще... мне поспокойней станет.
   - А сейчас беспокойно?
   - В лесу еще одну девку нашли.
   - И что? - Нат шел не спеша.
   - Ничего. Говорят, что ваши...
   - Вранье. У нас никто не отлучался.
   - Так-то оно так, - согласился шериф. Он жевал табак, размеренно двигались челюсти и длинные обвисшие усы шерифа тоже подрагивали, и Нат испытывал почти непреодолимое желание эти усы подергать, до того чуждыми они казались на этом лице, точно приклеенными. - И будь оно иначе, я бы уже задержал... от меня и требуют, чтоб предпринял чего...
   - Чего?
   - Чего-нибудь... лучше посредством крепкой веревки... но для суда у меня доказательств нет, а без суда вешать - это самоуправство полное...
   Он сплюнул и плевок растер сапогом.
   - Но самоуправство - на то и самоуправство, что ему закон не важен... люди пока терпят. Но как надолго их хватит?
   - Не знаю, - ответил Нат.
   - Это был риторический вопрос.
   - Тогда извините.
   Нат остановился перед магазинчиком, в витрине которого были выставлены стеклянные фигурки. Нире бы понравилось? Она говорила, что любит всякие интересные вещи... знать бы еще, что она сочтет интересным.
   Музыкальную шкатулку, с виду довольно старую.
   Или вот куклу... нет, кукла чем-то на Мирру похожа, а сестру Нира побаивается. Но вот серебряное деревце с колокольчиками выглядит очень интересно.
   Или часы-птица.
   А еще гребни найти надобно, о которых Гарм спрашивал.
   - Парень, - шериф закашлялся и кашлял долго, согнувшись пополам, успокоился сам, ударил себя в грудь кулаком, пробормотав: - Извини. Подавился.
   - Нет.
   - Что?
   - Вы не подавились, - Нат подался ближе, к самому лицу, к желтой коже, к желтым же зубам. - Вы больны. Чахотка, да?
   - Умный, да?
   - Наверное, - Нат никогда не пытался оценивать свой ум. Он лишь надеялся, что не очень глуп. - От вас кровью тянет. И значит, вам тоже осталось недолго.
   Шериф оскалился.
   Пожалуй, не будь он человеком, Нат счел бы этот оскал вызовом.
   - Убирайтесь, - шериф произнес это тихо. - И ты, и твой Райдо... убирайтесь, пока можете...
   - Иначе?
   - Иначе вас заставят уйти, - он вытер губы ладонью.
   - От табака только хуже будет, - Нат угрозы не испугался. - Но вы сами знаете. Тогда почему жуете?
   Шериф смотрел, не мигая. Нехороший взгляд.
   И человек тоже.
   В этом городе как-то слишком уж много нехороших людей. Или просто Нат к другим городам не присматривался.
   - Привычка, - Йен кривовато усмехнулся. - А ты парень веселый, как я смотрю... но передай, что я сказал. Будь так добр.
   Нат кивнул: передаст. Ему не сложно.
   А вот все-таки что выбрать? Шкатулку, дерево или семейство костяных слонов, вырезанных с удивительным мастерством... или вот тот кинжал кривой, в затертых ножнах... нет, кинжал не для женщины... про гребни бы не забыть.
   Из города им уехать позволили.
  
   Ийлэ проснулась.
   И открыла глаза. Удивилась тому, что место это ей не знакомо, а потом вспомнила, и вчерашний день, и разговор, и сон нелепый.
   Она села в кровати, широко зевнула.
   И дальше что?
   Уходить?
   Или остаться? А если остаться, то как себя вести? Притвориться, будто бы все обыкновенно? Ийлэ хорошо научилась притворяться, но сейчас почему-то ей не хотелось лгать.
   Обыкновенно?
   Нет.
   И да.
   И ей, пожалуй, нравится. Не то, что происходит, но утро. И солнце за окном, дождь в кои-то веки прекратился. Окна отмыл, и на рыжих стеблях винограда набухли почки. Скоро треснут, выпуская бледно-зеленую мягкую листву. А спустя месяц-другой окно это зарастет, и в комнате станет сыро, сумрачно.
   Ийлэ выбралась из кровати.
   Она ступала осторожно, по нагретым половицам, и дом молчал, соглашаясь, что не следует будить Райдо. Во сне он забавный.
   Черты лица мягче становятся. И шрамы вовсе его не портят. Ийлэ не представляет его без шрамов... а он улыбается... и наверное, знает, что Ийлэ рядом.
   Или просто снится что-то хорошее?
   Пускай.
   А Ийлэ посмотрит. Ей нужно подумать... еще бы знать, о чем именно.
   - Пол холодный, - сказал Райдо, не открывая глаз. - Иди сюда.
   И руку протянул.
   А Ийлэ приняла, она забралась в кресло, к нему на колени, что было и вовсе немыслимо, но зато тепло и уютно.
   - Рано еще, а ты уже вскочила, - Райдо провел пальцем по ее шее. - Что-то случилось?
   - Нет.
   - Случилось, - он гладил шею, и это вновь не было неприятным. Напротив, Ийлэ хотелось устроить голову у него на плече и просто сидеть, наслаждаясь моментом.
   Утро.
   Солнце.
   Райдо...
   - Ничего не случилось, - возражала она исключительно затем, что сейчас и здесь ей нравилось возражать ему. Вот он нахмурится, хмыкнет, но гладить не перестанет. От него пахло сном и молоком, которого, наверное, не осталось. А если и осталось, то кувшин стоит далеко, на столике, за ним вставать придется, а вставать Ийлэ не хочется.
   - Это хорошо, что ничего... Ийлэ, ты как?
   - Замечательно.
   - И замечательно, что... - он вздохнул и, потянувшись, потерся о шею носом. - У тебя на затылке волосы вьются.
   - Неправда!
   - Правда. Мне видней.
   Возможно, но это еще не повод для клеветы. У альвы волосы не вьются!
   - Ийлэ, - Райдо руку убрал. - Ты... себя хорошо чувствуешь?
   - Сейчас или вообще?
   - И сейчас. И вообще.
   - Вообще хорошо. Сейчас, - Ийлэ задумалась, стоит ли признаваться. - Сейчас - очень хорошо. Мне с тобой очень спокойно. Я... я бы осталась с тобой насовсем. Понимаешь?
   Райдо медленно кивнул.
   А Ийлэ вдруг стало стыдно. И стыд заставил отвернуться, обнять себя.
   Это все вчерашний день, когда она снова почувствовала себя слабой, а слабость заставила искать защиты. А рядом с ним Ийлэ чувствует себя защищенной.
   Все правильно.
   Логично.
   - Мы поговорим об этом позже, - Райдо коснулся губами виска. - А сейчас... сейчас мы поговорим о другом. Пустишь?
   Ийлэ встала.
   И Райдо поднялся, потянулся с тяжким вздохом.
   - Старею...
   - Просто в кресле спать было неудобно.
   А кровать заняла Ийлэ.
   - Это точно, - он развел руки в стороны и присел. - Плечи затекли совершенно... послушай, сегодня я жду одного гостя... и честно говоря, не уверен, что был прав, пригласив его в наш дом...
   Наш?
   Этот дом больше не принадлежит Ийлэ, но возражения она оставила при себе.
   - И я хотел попросить, чтобы ты побыла наверху. У себя. Возьми Ниру... Нани... займитесь там вышивкой или еще чем-нибудь... ребята Гарма будут рядом.
   - Этот гость... опасен?
   - Надеюсь, что нет.
   - Кто он?
   Райдо ответил далеко не сразу. Он потянулся, вздохнул и, присев у кресла, признался:
   - Отец Брана.
   - Что?
   - Тише, мое сокровище. Не злись.
   - Я не...
   - Злишься. И боишься. Но поверь, я не отдам тебя ему...
   - Меня?
   - Вас, - поспешил исправиться Райдо. - Ему нужна Броннуин.
   - Не называй ее так!
   - Почему? Красивое ведь имя. Сильное. И она сильная, если выжила... и ты... и вы мои девочки, которых я никому не позволю обидеть.
   Ему хочется верить, но... он позвал сюда... не Брана.
   Тот мертв.
   А этот другой. И если так, то Райдо знает, что делает... или нет?
   - Видгар все равно появился бы рано или поздно, так пусть уж появится тогда, когда это выгодно нам и на наших условиях.
   Нам?
   О нет, Ийлэ не представляет, чтобы ей могло быть выгодно появление того, кто... кто захочет отомстить? Сочтет виновной?
   Отберет Нани?
   - Подойди, - попросил Райдо и руку протянул, но Ийлэ покачала головой и попятилась. - Не глупи, сокровище мое, я тебя все равно не отпущу. Предупреждал же... не бойся, пожалуйста. Я ведь клялся, что не причиню тебе вреда. Веришь?
   Верит, просто...
   Страшно.
   Света много. Он ослепляет, Ийлэ вот-вот потеряется среди этого света, в комнате, которая, смешно сказать, еще недавно виделась ей безопасной.
   - Тише, - он вдруг оказался рядом. - Спокойно. Это пройдет.
   Теплые руки.
   Крепко держат. Не больно. Пока не больно. И не отпускает, Ийлэ пытается вырваться, а он держит и баюкает, приговаривая:
   - Дыши. Вот так... давай со мной. Вдох и выдох. Только вдох глубокий... еще глубже... и выдох... и снова вдох... - широкая ладонь скользила по плечам, и страх отступал.
  
   - Я...
   - Испугалась.
   - Да.
   - Меня? - он смотрит очень серьезно, и если Ийлэ скажет, что да, то уйдет, оставит ее в покое.
   Наедине со страхами.
   - Нет, - снова стыдно, потому что нельзя бояться призраков, а она, Ийлэ, боится.
   - Хорошо. Послушай, я знаю, что так бывает... я видел такое в госпитале. После войны много раненых, и не всегда эти раны видны сразу...
   - Зачем ты мне...
   - Затем, что нельзя стыдиться этого страха.
   - Я не...
   - Врушка.
   - Врушка, - согласилась Ийлэ, прижимаясь крепче, потому что она точно знала: пока он рядом, страхи не вернутся.
   - Пойдем? Я хотел тебе кое-что показать... собирался давно, но все как-то случая подходящего не было. И нынешний не очень, чтобы... но другого не дождусь, наверное. А может, тоже трушу.
   - Ты?
   - Я. Или думаешь, что я бесстрашный?
   - Думаю.
   - Нет. Не бесстрашный. Я очень боюсь тебя потерять, - Райдо сказал это шепотом, на ухо, и Ийлэ порадовалась, что он не видит ее лица.
   Улыбки.
   Нельзя улыбаться, когда говорят такое, а она... она просто перенервничала.
   Он отвел ее в гостиную и велел:
   - Присядь.
   Сам вытащил из ящика бумаги, которые протянул.
   - Вот... это тебя ни к чему не обязывает.
   Бумага. Белая. Плотная. С характерной золотой вязью.
   Лоза и терний.
   Странно, что все еще лоза и терний... это геральдическая, королевской канцелярии, для бумаг особо важных... и должны были заменить.
   Почему нет?
   Или в этом городке всем плевать, на какой бумаге оформляют договора...
   ...не договор, но брачное свидетельство.
   Ийлэ читала. Перечитывала.
   Читала.
   - Скажи что-нибудь, - попросил Райдо, присев рядом.
   Что?
   Она вышла замуж... она, Ийлэ, вышла замуж за...
   - Чтобы защитить? - она протянула бумагу.
   - Да, - Райдо взял ее осторожно. - Не мне объяснять разницу между женой и... подопечной, скажем так.
   - Содержанкой.
   - Мы оба знаем, что ты не содержанка.
   Она отчаянно моргала, не позволяя себе заплакать, потому что сейчас-то для слез причин не было. Сейчас-то определенно для слез не было причин.
   Ни одной.
   - Потому что, - Райдо дотянулся до щеки. - Тебе плохо?
   - Я... я не знаю... ты... ты не можешь... жениться на мне.
   - Почему?
   - Ты смеешься?
   - Я спрашиваю.
   - Твои со-родичи...
   - Ничего не сделают. Я оставил род, - Райдо поднялся, чтобы убрать бумагу в стол. - Не скажу, что их это обрадовало, но смирятся. Впрочем, оставить род технически и уйти на самом деле - это немного разное. И если со мной что-то произойдет, то о вас позаботятся.
   - Неужели? - хотелось сказать что-нибудь злое, обидное. - И с какой стати им о нас заботиться?
   - Дело чести.
   - Неужели...
   - Ийлэ, я не буду врать, что их эта необходимость обрадует, и что к тебе они отнесутся с восторгом, но... ни отец, ни тем более матушка моя, не допустят, чтобы с тобой произошло несчастье. Это... скажем так, род, который не способен позаботиться о слабых, теряет в глазах общества. Но будем надеяться, что проживу я долгую счастливую жизнь. И ты со мной.
   - Ты... ты мог бы меня спросить!
   - Я спрашивал.
   - Когда?
   - Не прямо, но ты сказала, что мне следует подыскать себе хорошую женщину. Вот я и подыскал.
   - Ты...
   - Ты бы отказала, так ведь?
   Естественно. Ийлэ вообще не собирается... не собиралась замуж. Ей нельзя. Невозможно и... и никто не примет этот брак всерьез.
   Никто, кроме Райдо.
   - Успокойся, - попросил он. - И подумай. Ты ничего не теряешь.
   - А ты?
   - А я как-нибудь о себе сам позабочусь. Если ты боишься, что я чего-то от тебя потребую...
   - Потребуешь?
   - Подожду, - Райдо широко оскалился. - Столько, сколько понадобится.
   - А если понадобится лет десять?
   - Это ты сейчас себе планы ставишь или как?
   Ийлэ пожала плечами. Что она могла ответить? Она не знала. Ей было хорошо с ним рядом, но не настолько, чтобы рискнуть... или настолько?
   - Подожду и десять, - улыбка Райдо несколько поблекла. - Но характер у меня испортится. Не злишься больше?
   - Не злюсь... - злиться на него в принципе было невозможно, хотя Ийлэ старалась, вот только злость ее ушла, осталось удивление.
   Непонимание.
   И... не страх, нет... но он ведь надеется, что однажды... а Ийлэ не умеет с чужими надеждами обращаться. Надолго его хватит? Вдруг ей и вправду понадобится десять лет?
   Или больше?
   И что тогда?
   - Ты... - она заглянула в глаза. - Ты можешь меня поцеловать?
   Наверное, вопрос был несвоевременным.
   Или неуместным.
   Неожиданным - совершенно точно, поскольку Райдо поперхнулся и закашлялся, а откашлявшись, осторожно уточнил:
   - Сейчас?
   - Да.
   Потому что второй раз у нее решимости не хватит спросить. Она придумает причину... множество причин, которые позволят сбежать и спрятаться, закрыться в его обещании не трогать.
   Им ведь удобно пользоваться, этим обещанием.
   - Только, - Ийлэ смутилась, но взгляд не отвела. - Я не знаю как... понимаешь, раньше... приличные девушки не целуются... разве что с женихом, а у меня не было жениха... и наверное...
   - Тише.
   Сбежать ей не позволили.
   И хорошо, что не позволили. У самой Ийлэ не всегда получается сделать то, что она хочет. Если разобраться, то она не до конца уверена в том, чего именно хочет.
   - А... мне глаза закрывать?
   - Закрой, - согласился Райдо. - Если тебе так легче.
   Она закрыла.
   И вправду легче.
   - И... долго мне так стоять? Не подумай, что я спешу... может, тебе с мыслями собраться надо...
   - Надо, - согласился Райдо. - Без мыслей в этом деле никак.
   - Ты надо мной смеешься?
   - Немного, - а теперь в его голосе не было и тени смеха. - Лучше смеяться, чем плакать, правда?
   Ийлэ вздохнула.
   Хотелось и то, и другое, и сразу, и еще чего-нибудь... это из-за весны. Весной все иначе, так говорила мама, а отец ничего не говорил, просто улыбался по-особому.
   Весной они менялись.
   И не потому, что зимние, тяжелые платья исчезали в гардеробной, а на смену им приходили легкие, из летящих тканей, ярких цветов.
   Бирюза. И лазурь, и еще молодая зелень... и никакой клетки... клетка - это для зимы и дорожной одежды, а они никуда не выезжали, но весной ходили гулять. Брались за руки... а Ийлэ оставалась дома. Ей тоже хотелось гулять, но ее никогда не приглашали.
   Это для двоих.
   Маленькая взрослая тайна.
   ...интересно, они целовались?
   Наверное.
   Это не так уж отвратительно, как Ийлэ представлялось. Где-то даже приятно... очень даже приятно.
   Только Райдо она не признается.
   Пока.
   - Тебе идет улыбка, - шепотом сказал он и отпустил. - Глаза уже можешь открыть.
   - А если не хочется?
   - Тогда не открывай.
   Опять смеется... вот что он за существо такое несерьезное!

Глава 18.

   Наверное, нельзя было решать вот так, за двоих.
   Или можно?
   Она привыкнет, не сейчас, так позже, через месяц, через два... через год или два, но когда-нибудь - обязательно. Она ведь уже привыкла к нему.
   Сначала на расстояние вытянутой руки подпустила, а потом еще ближе. Райдо и сам не понял, как и когда получилось так, что альва стала ему нужна.
   Ий-лэ.
   И глаза зеленые.
   Это из-за глаз, ему осенью и зимой не хватало зелени, вот и привязался... прирос... или не из-за глаз, а из-за запаха ее, весеннего сладкого.
   Тепла.
   Какая разница?
   - Почему ты так на меня смотришь? - она хмурится, но позволяет разгладить морщинку на лбу.
   - Как?
   - Не знаю, как... как Талбот на сейф.
   Смешно.
   И имя человека, произнесенное ею, не вызывает раздражения. Сейчас Райдо точно знает, что человека она лишь терпит, а его - подпустила.
   Поцеловать попросила.
   И не похоже, чтобы об этой просьбе сожалела хоть сколько бы.
   - Ну, когда он думает, что опять сокровище нашел.
   - Сокровище и есть, - подтвердил Райдо. - Мое...
   Молчит.
   И улыбка тает, слишком редко она появляется, слишком быстро исчезает. Но ведь появляется, а значит, есть надежда, что однажды, не этой весной, так другой, Ийлэ оправится.
   - Тебе обязательно с ним встречаться?
   Она больше не злится.
   Опасается.
   Верит? Похоже, что верит. Доверяет. Но все равно опасается, и в том числе за самого Райдо.
   - Присядь, - Райдо протянул руку, и она оперлась, кончиками пальцев, осторожно, точно пробуя ладонь Райдо на прочность. - Он знает о ребенке. И будет его искать. Полагаю, он его нашел. Это ведь не так и сложно. На родовом гобелене появилось ответвление. Отсчитать примерный срок. Определить, где Бран находился в это время...
   - Бран, - она побелела, произнося это имя.
   - Он не имеет к вам отношения, - сказал это, глядя в глаза, и Ийлэ не отвела взгляд. - Да, так получилось, что он... отец Броннуин.
   Это признание далось с трудом.
   Не отец.
   Не Бран, горло которому Райдо перервал бы с преогромным удовольствием. Не сразу, конечно. Он бы убивал его медленно, позволяя почувствовать и собственную Бранову никчемность, и беспомощность, и страх... и все то, что чувствовала его девочка.
   - Видгар из рода Высокой меди - упрям. Бран был его единственным сыном, в котором Видгар души не чаял. Он его и вытаскивал... когда-то я обижался на родичей, что не помогли мне после той истории. Теперь понимаю, насколько они были правы. Видгар позволял Брану все... вот и получилось, что получилось.
   - Он хочет мести?
   - И мести тоже. Но он хочет забрать Броннуин.
   - И ты... - стиснула кулаки.
   - Не позволю, конечно, - Райдо сдавил тонкое запястье альвы. - Послушай, сокровище мое, я пригласил его сюда, потому что не хочу больше войны. Он упрям. И не привык отступать. И пока его держит райгрэ, но рано или поздно он уступит Видгару.
   - Что будет тогда?
   - Тогда тот попробует отобрать нашу девочку.
   - Нашу? - кривоватая болезненная усмешка.
   - Конечно, нашу. Чью еще, - Райдо гладил и ладонь, и пальцы белые, мелко вздрагивающие. - Твою и мою. Поскольку ты теперь замужняя женщина, то обвинить тебя в неспособности заботиться о ребенке он не сможет... как и в... развратном поведении.
   Пальцы замерли.
   Холодные какие. Райдо наклонился, чтобы согреть их, но Ийлэ руку убрала.
   - Р-развратном... п-поведении?
   - Были подобные прецеденты.
   Нельзя врать.
   Не сейчас. Не ей.
   - То есть, он может подать в суд... заявить, что я... шлюха... и забрать ребенка? - она проговаривала каждое слово медленно.
   - Да. Мог бы. Но сейчас обвинить тебя в неподобающем поведении - значит бросить мне вызов. И я его приму.
   Молчит.
   Ждет продолжения. А говорить сложно. Райдо в принципе не мастак говорить. И тянет сгрести эту маленькую упрямую женщину в охапку, обнять, рассказать, что ни Видгару, ни самому райгрэ Медных, ежели тому вздумается влезть в эту свару, Райдо своих девочек не отдаст.
   Как не отдаст этого дома.
   Ната с его человеческой девочкой.
   Гарма и полукровок.
   Яблонь хрызевых, что дразнят, не спеша расцвести. А Райдо, может, заждался их.
   - Ийлэ, мне нужно, чтобы он понял, что я не уступлю. Не отступлю. Не позволю тронуть ни тебя, ни малышку... он хочет внучку? Он получит возможность видеть ее, но на наших условиях.
   - Видеть?
   Женщина-эхо.
   - Он не Бран. Он не причинит тебе вреда. И ей - тем более... он в целом довольно порядочен... так говорят. Я сам не сталкивался, но говорят люди, мнению которых я верю. Бран был дерьмом, но это не значит, что все из его рода такие. Понимаешь?
   Не понимает.
   Не слышит.
   И пока не готова допустить мысль, что у Броннуин может быть родня с той, проклятой стороны. А Райдо не знает, как объяснить.
   - Я мог бы не затевать этой встречи, Ийлэ. Но тогда однажды малышка просто-напросто исчезла бы. Там, где нельзя действовать по закону, всегда найдутся окольные пути.
   Испугалась.
   И дышать перестала от этого страха.
   - Все хорошо... я ведь сказал, что не позволю тронуть мою семью... а вы моя семья. Слышишь меня, Ийлэ? Ты и Бруни... или Нани, если тебе так нравится ее называть. Я просто поговорю со стариком. Попытаюсь до него достучаться.
   - А если...
   - Если не послушает, то мы уйдем отсюда. К Жиле предвечной этот городок... и сокровища тоже. У меня мое есть, а остальное - как-нибудь... вот Ната возьмем. Ниру еще... Гарму поместье оставлю, его людям некуда идти. А это очень погано, когда идти некуда, ты же знаешь.
   Осторожный кивок.
   И вздох.
   - Мир большой, в нем найдется место и для нас. Съездим к Побережью, раз уж ты на море не была. Там еще помнят альвов... выберем другой какой городок, купим дом. У меня есть кое-какие деньги... правда, конечно, придется подыскать что-нибудь поскромней, на этакий особняк меня не хватит... но если маленький...
   - На побережье?
   - Да.
   - У... у отца там был дом... он как-то обмолвился, что купил... давно... документы...
   - Восстановим, - пообещал Райдо. - Но сначала попробую договориться со стариком.
   Бледность отступала.
   И кажется, возвращалась способность думать.
   - Мне... мне лучше не попадаться ему на глаза?
   - Верно.
   - Пока?
   - Пока, - согласился Райдо. - Я обещаю, что не стану вас знакомить без твоего на то согласия.
   Она кивнула.
   Поднялась.
   Позволила себя проводить в гостиную и села у камина, глядя в огонь.
   - Я, - шепотом произнесла Ийлэ, - не хочу отсюда уходить.
   - Я тоже.
   Поэтому с Видгаром из рода Высокой меди придется договариваться. И Райдо предполагал, что это будет задачей не из простых.
  
   Он появился в четверть пополудни.
   Старик?
   Отнюдь, не старше отца.
   Седой, конечно. И взгляд уставший, но ненависти в нем нет. Уже хорошо, с теми, кто ненавидит, разговаривать сложно. А Райдо весьма на разговор рассчитывал.
   - Рад, что вы приняли мое приглашение, - первые слова за хозяином, и Видгар из рода Высокой меди правила помнит.
   Он приветствует Райдо поклоном, в котором нет ни толики снисходительности.
   - Рад был получить это приглашение, - низкий голос, рычащий.
   Запах металла.
   И горя.
   Виски, которое он принимает, надеясь, что боль утихнет. Но Райдо знает правду: не утихнет, разве что виски позволит немного ее приглушить, создать иллюзию покоя.
   Иллюзии опасны.
   - Не буду говорить, чтобы чувствовали себя здесь, как дома...
   - Не собираюсь забывать, что я лишь гость, - кривая, вымученная улыбка. И взгляд скользит по холлу, подмечая мелочи.
   Ступеньки.
   Широкие старые перила, потемневшие от времени. Пятна на месте, где были картины. Пустоту.
   Чуждость этого альвийского дома, которому гость не нравился. Дом чуял сходство крови с тем, другим, который был напрочь лишен рассудка и в безумии своем уродовал всех, до кого умел дотянуться.
   - В таком случае, прошу...
   С Видгаром пришли шестеро. Мало.
   Уверен в собственных силах?
   Или в том, что Райдо и вправду пригласил лишь для беседы? Райдо беседовать готов, вот только он несколько опасался, что хотят они с Видгаром разного.
   Но шестеро...
   И сколько в городе? Или поблизости, где-нибудь в лесочке, куда и открыли портал. Дюжина? Две? Вряд ли больше. Такой портал Видгар не потянет, не те силы. Да и выглядит он не истощенным, а потому может оказаться, что нынешняя шестерка - все сопровождение.
   Пока.
   Если не удастся договориться, то Видгар вернется.
   - Это место, - он остановился на вершине лестницы, огляделся. - Оно обманчиво спокойно...
   - Просто спокойно. Никакого обмана.
   - Здесь умер мой сын.
   - Не скажу, что я сожалею о его смерти, - Райдо не любил лгать, да и Видгар не походил на того, кто готов принять ложь. - Более того, если бы он выжил, я бы сделал все от меня зависящее, чтобы исправить это недоразумение.
   - Вы прямолинейны.
   - Вас это оскорбляет?
   Видгар вновь огляделся. Вздохнул:
   - Нет. Боюсь... мой мальчик не отличался кротостью нрава...
   - А также наличием совести.
   Губы Видгара дрогнули.
   Но смолчал.
   - Прошу в мой кабинет.
   - Сразу и к делу? - Видгар позволил себе усмехнуться, а в глазах мелькнуло что-то этакое, насмешливое. И к лучшему, человек, способный смеяться, еще жив. А с живыми договориться проще, чем с мертвецами.
   - А у вас иные предложения?
   - Отнюдь, - Видгар вновь поклонился. - Скорее любопытство... о вашей женитьбе ходят самые разные слухи. Чему верить?
   - Ничему не верить.
   Райдо пропустил гостя вперед.
   - Располагайтесь. Чаю не предлагаю. Выпить - если хотите.
   - Пожалуй, воздержусь.
   Он остановился посреди кабинета, скрестил руки на груди, осматривался долго, не столько, чтобы время потянуть, сколько заставляя себя привыкнуть к этому месту.
   И пытаясь угадать, сильно ли оно изменилось.
   - Почти как прежде, - сказал Райдо, устраиваясь за столом. - Я здесь ничего не менял. А моя супруга...
   - Бросьте.
   - Что бросить?
   - Играть, - Видгар скривился. - Вы правы, я не имею обыкновения слухам верить. Тем более столь... возмутительно нелепым. Я знаю вашего отца. Он никогда не дал бы разрешения на подобный брак.
   - А он и не давал.
   Райдо откинулся в кресле, осознав, что все волнение, которое он испытывал перед этой встречей, исчезло. Видгар из рода Высокой меди был опасным противником.
   Кровь Высших в нем проявилась, пусть и не ярко, но... он немолод.
   Утомлен.
   И ненавидит, правда, не имея подходящего объекта, на который можно было бы выплеснуть ненависть. Он шел сюда, думая о мести.
   Он продолжает думать.
   И мысли эти столь явны, что Райдо становится стыдно, будто бы он, Райдо, без спроса заглянул в саму душу. Что с того, что эта душа выставлена напоказ?
   - Я ушел. И мой отец, вы правы, был крайне этим поступком недоволен. Мягко говоря. Но мы ведь здесь не за тем, чтобы говорить обо мне...
   - А зачем?
   Скалится.
   И живое железо прорывается, оно прячется в седых волосах, но Райдо чует его, как чует беспокойство Видгара.
   Тот не поверил и слухам о выздоровлении?
   Или о том, что Райдо достаточно силен, чтобы принять вызов.
   А пожалуй, что и не только принять.
   - Затем, чтобы разрешить нашу с вами общую проблему... вы ведь искали девочку?
   - Девочку... - задумчиво протянул Видгар и выражение лица его на миг изменилось, сделалось мягче. - Значит, девочку... имени не было... до недавнего времени не было. Я видел, что его кровь жива, но...
   - Не знали, где именно искать?
   - Догадывался.
   - Мы назвали ее Броннуин... правда, Ийлэ еще окончательно не согласилась на это имя, но в документах будет стоять именно оно.
   - Каких документах? - Видгар подобрался.
   - На удочерение. Я надеялся, что их подготовят к вашему приезду, но увы, не успели. Впрочем, это дело двух-трех дней.
   - Вы не имеете права...
   - Имею, - спокойно осадил гостя Райдо. - Ваш сын не заключал брака. И не признавал этого ребенка. Следовательно, я в своем праве.
   Видгар молчал.
   Побелел.
   И железо перебралось на шею, проступило на висках, на веках.
   - Предлагаю все-таки выпить... есть неплохое вино, белое, альвийское... легкое и почти без алкоголя. Вам не следует злоупотреблять алкоголем. Он плохо сказывается на выдержке.
   - Этот ребенок...
   - Мой, - завершил Райдо. - С того самого момента, как я его нашел.
   - Чего вы хотите?
   - Договориться. Вы ведь не отстанете, верно? И сейчас вы думаете, что помимо закона есть иные варианты...
   Видгар дернулся.
   Думает.
   И от мыслей этих так просто не откажется.
   - Мой сын, - он произнес это с трудом. - Умер. И эта девочка - все, что осталось... я не причиню ей вреда.
   Райдо кивнул.
   Он вытащил бутылку из-под стола, разлил вино по бокалам, протянул гостю. И тот, пусть не сразу, но принял. Принюхался.
   Попробовал.
   - Я не сомневаюсь, что ей вы вреда не причините. Сознательно.
   - Полагаете, что бессознательно...
   - Допустим, я отдам вам ребенка, - вино пахло летом, ранним, свежим, еще не утомленным жарой. Это лето было легким, невесомым, с ромашками и васильками, с первыми ягодами земляники, которые с одного бока уже покраснели, а с другого еще оставались плотными беловато-зелеными. - Что ее ждет?
   - Мой дом. Я отдам ей все...
   - Вы. И только вы. Ваши со-родичи не слишком обрадуются такому... пополнению.
   Видгар поджал губы.
   Его ведь отговаривали. И райгрэ Медных не спешил давать разрешение старику, надеясь, что тот одумается.
   - Полукровка. Бастард. Два клейма, тогда как хватило бы одного, чтобы жизнь испоганить. Вы лучше меня знаете, как вся эта мишура важна там, за Перевалом... ее будут терпеть из уважения к роду, но не более того. Ей никогда не позволят забыть, где ее место. И что взяли ее из милости, из сочувствия к вашему горю.
   Видгар поджал губы.
   - Вы лишите ее матери, которая просто не сможет жить там, а взамен что? Презрение? Снисходительность? А однажды вас не станет. Не думайте, что я желаю вам смерти. Но вы не вечны. Никто не вечен. И ваша внучка останется один на один с родом, который поспешит от нее избавиться... скажем, выпихнет замуж. Подберет кого-нибудь не слишком брезгливого...
   - Вы... - стакан в руке Видгара захрустел.
   - Я говорю правду. И вы это понимаете, потому и злитесь.
   Вино Райдо не допил.
   Да и Видгар разжал руку, стряхнул осколки стекла и, достав платок, принялся тереть ладонь. К резковатому аромату вина добавился терпкий запах крови. Впрочем, царапины зарастали быстро.
   - Хотите оставить ее здесь?
   - Хочу достучаться до вашего разума, если это еще возможно.
   Видгар махнул рукой:
   - Продолжайте.
   Продолжил бы Райдо и без его разрешения.
   - Здесь на многое смотрят иначе... здесь еще помнят альвов...
   - И ненавидят.
   - Бывает и такое. Нас тоже не особо любят. Но главное, что Город с его... правилами далеко. Эту землю зачистили. Альвов почти не осталось...
   - Милая оговорка.
   - Да и нас здесь немного. Огромные земли. Пустые. Не от людей, конечно, но... вы же понимаете, какие открываются перспективы? Эти земли манят рода. Но при всей жадности Города, им просто не хватит ресурсов. Сюда отправятся младшие сыновья...
   - Вроде вас.
   - Или Брана, если бы он был жив.
   - Если бы, - согласился Видгар.
   - Но так или иначе, по эту сторону Перевала правила будут не такими жесткими. Броннуин сможет здесь жить. У нее будет дом. Семья, которая ее любит... и если хотите, вы вполне можете стать частью этой семьи.
   Райдо замолчал.
   То, что должно было быть сказано, он сказал. А дальше зависит от Видгара.
   Он не спешил возмутиться.
   Или разозлиться.
   С гневом отвергнуть столь оскорбительное предложение.
   - Полагаете, мне нечего терять? - наконец, произнес он, комкая платок.
   - А есть что?
   - Нечего, - Видгар сунул платок в рукав. - Но это еще ничего не значит. Мне лишь интересно, откуда вдруг подобная щедрость. Моего сына вы... не слишком любите. Любили.
   - Скажем больше, я бы с превеликим удовольствием свернул бы этому уроду шею, - ответил Райдо, глядя в глаза. - Но я отдаю себе отчет, что вы - не он. И еще, что вы не отстанете от нас. А я не хочу остаток жизни провести, опасаясь, что однажды Броннуин вдруг исчезнет. Да, сначала вы попробуете действовать по закону... но когда не получится...
   - Если не получится.
   - Когда. Так вот, вы не станете долго раздумывать. Наймете кого-нибудь, кто выкрадет девочку. Увезет. И сами исчезнете. А род ваш сделает вид, что понятия не имеет, где вы и что с вами...
   Видгар коснулся пальцами губ.
   И значит, думал над подобным вариантом.
   - Я не хочу остаток жизни провести с оглядкой. Мне, да и не только мне, нужны гарантии спокойной жизни.
   - И каких гарантий вы от меня ждете?
   - От вас? Мне достаточно будет слова.
   Видгар кивнул.
   Он сцепил пальцы рук, подпер подбородок и так сидел, разглядывая Райдо. Молчал. И с каждой секундой молчание становилось более напряженным.
   - Вы хотели откровенности, - наконец, произнес Видгар из рода Высокой меди. - Что ж... я буду предельно откровенен. Я согласился на эту встречу лишь потому, что надеялся на ваше благоразумие. Мне нет дела до того, вступили вы в брак с этой альвийской девкой или попросту уложили ее в койку. Мне нет дела до ваших жизненных планов... а ваши теории и вовсе смешны. Вы хотите, чтобы я оставил ребенка этой...
   - Осторожней, - предупредил Райдо.
   - Женщине, - Видгар осклабился, показывая, что предупреждение принято, но не более того. - Забывая о том, кто она.
   - И кто же?
   - Альва.
   - Это я заметил.
   - Мой сын мертв, - Видгар все-таки вскочил, стряхивая маску показного спокойствия. - Мой мальчик, который...
   - Был законченным ублюдком. И вы сами это прекрасно знаете. Откровенность за откровенность, - Райдо больше не собирался быть вежливым.
   - Вы...
   - Откровенность за откровенность.
   Прямой взгляд Видгара был тяжел, но у Райдо получилось выдержать.
   - Его убили.
   - Не спорю.
   - Здесь.
   - Верно.
   - Альва.
   - Бросьте. Замученная до полусмерти девчонка убила троих здоровых мужиков? Это даже не смешно... или ваш сынок был настолько слаб?
   - Прекратите!
   - Что?
   - Провоцировать меня, - Видгар остановился и оперся на стол. Плечи его опустились, а верхняя губа задралась, обнажая не только клыки, но и яркие красные десны.
   - Вы начали первым. Вы полагаете, что ваша кровь и ваш род ставят вас выше прочих. Мне-то плевать. Но Бран, полагаю, считал также. И это ему дорого обошлось. Вы хотите найти убийцу вашего сына? Я бы тоже не отказался. Не из любви к Брану, но исключительно ради безопасности моей семьи.
   Ноздри Видгара раздувались.
   И живое железо прорастало крупной чешуей.
   Старик не привык, чтобы с ним беседовали в подобном тоне? Кажется, он приходится нынешнему райгрэ Медных кузеном. Матушка рассказывала что-то этакое, жаль Райдо плохо слушал.
   Что ж, близкое родство - веский аргумент.
   И оттого закрывались глаза на выходки Брана. И оттого продолжают терпеть старика с его манией мести.
   - Если мы договоримся, то я обещаю, что вы получите убийцу вашего сына, - глядя в глаза, сказал Райдо. Его утомил этот поединок взглядов, но отступать первым он не собирался.
   Пусть и кровей Райдо не самых высоких, но ему есть за что драться.
   - А если нет?
   - Вы уйдете. А я сегодня же увезу свою семью. Благо, за Перевалом есть, где затеряться... мы просто исчезнем. Конечно, я не привык бегать, но если иным способом проблему решить не выйдет, то... вы, конечно, наймете людей, начнете поиски... быть может, оплатите работу нюхачей, только сами понимаете, сколь ничтожны будут шансы на успех. Территории огромны. Городков в них превеликое множество...
   Видгар первым разорвал нить взгляда.
   Устал?
   Это, должно быть, весьма утомительно, так долго ненавидеть.
   - А чтобы вы в наше отсутствие не скучали, полагаю, обществу станут известны некоторые... наиболее, скажем так, яркие эпизоды из жизни вашего дорогого сына.
   - Была война.
   - Была, - согласился Райдо. - И многое можно списать на войну. Многое, но... славный Бран из рода Высокой меди... погибший как герой... цвет и надежда рода... или что там принято писать в некрологах? Как вы думаете, удастся списать на войну его здешние приключения?
   Молчание.
   И гнев.
   И стыд.
   - Война - хороший повод... вот только Бран воевал не на передовой. Он в тылах отсиживался. А потом эти же тылы зачищал. Храбро сражался с купцами... или дельцами... или вот альвом-ювелиром да его женой. С дочерью опять же. Много отваги потребовалось, чтобы посадить на цепь девчонку, а потом день за днем ее пытать...
   Видгар молчал.
   Сжимал кулаки. И разжимал. Живое железо выбиралось, но он еще сдерживался. И если так, то выдержки у старика больше, чем Райдо предполагал.
   Оно и к лучшему. Выдержка ему понадобится.
   - Ложь, которой не поверят, - наконец, проронил он.
   - Быть может и не поверят. А может, и наоборот. У вашего сына... сложилась своеобразная репутация. И да, разговоры ему не повредят. К моему превеликому сожалению, ему уже ничто не повредит. А вот роду - дело иное...
   Видгар резко выдохнул.
   Оскалился.
   Сорвется или все-таки удержится на краю? Райдо на всякий случай снял запонки. И петлю шейного платка ослабил.
   - Вы ведь знаете о седьмой резолюции? Не можете не знать. А он - тем паче... он по ней и работал... должен был работать. Экспроприировать ценности в пользу Короны... материальные... и нематериальные... и если память мне не изменяет, - Райдо говорил медленно, а Видгар из рода Высокой меди слушал, склонив голову на бок. И живое железо уже полностью скрыло седину его волос. Да и самих волос не осталось. По хребту побежала дорожка четырехгранных игл, пробивших ткань серой визитки. - А память мне не изменяет, поскольку я эту самую резолюцию на днях перечитывал. Освежал познания, скажем так... и к ней имеется приложение, где весьма подробно и четко изложено, что надлежит делать в случае обнаружения ценностей...
   - Мой сын не вор.
   - Ой ли... ладно, допустим, воровство доказать и вправду не выйдет, хотя если постараться... но эту вот историю... королевский ювелир вполне подпадает под те самые нематериальные ценности, уничтожать которые Бран не имел права. Тем более, что альв сам изъявил желание сотрудничать. И что Бран обязан был сделать?
   Видгар молчал.
   - Правильно, обеспечить безопасность ему и его семье... а вместо этого он убил. Нехорошо... незаконно... и главное, в нарушение королевского слова. Приказа.
   - Думаете, там об этом не знают? - Видгар все-таки сумел взять себя в руки.
   Иглы исчезли.
   И чешуя расплылась, превратившись в серебристые капли, которые Видгар просто-напросто смахнул щеки.
   - Думаю, что знают. Историю замолчали, поскольку огласка ее никому не выгодна... но если вдруг некие подробности выплывут, то Король обязан будет принять меры. Бран мертв. А род жив. И вряд ли ваши со-родичи обрадуются, узнав, кто стал причиной их... немилости.
   - Вы все-таки меня провоцируете.
   - В вас слишком много гнева. Иногда он мешает.
   - Я не щенок, у которого проблемы с контролем. Поверьте, я отдаю себе отчет в происходящем. И сейчас мне интересно лишь одно. Чего ради?
   - То есть?
   - Ваше это представление... вы ведь из шкуры лезете, пытаясь со мной договориться. Чего ради? Порченая женщина. Чужой ребенок...
   - Мой.
   - Моего сына.
   - Если бы ваш сын был жив, думаю, этот ребенок вовсе не появился бы на свет. И вы это понимаете. Он был...
   Видгар отвернулся к окну.
   Он не сел, скорее упал в кресло, точно разом лишившись сил. И стиснул голову руками, так сидел минуту или две, покачиваясь из стороны в сторону, а Райдо не смел ему мешать.
   - Его мать... моя кузина... мы с детства знали, что поженимся. Любили друг друга. Любовь в браке редкость. А мы... мой отец предлагал иные варианты... говорил, что родство слишком близкое, что... у всех возникают проблемы, но я не хотел слушать. Помилуйте, какие проблемы, если мы друг друга любим? Казалось, что любовь все преодолеет. Обычное заблуждение юности. Да и не только юности.
   Видгар убрал руки.
   Серебро железа покрывало ладони.
   - Ее родители тоже были не в восторге, но... райгрэ пошел нам навстречу. Он не видел ничего плохого... напротив... сказал, что возможно, в наших детях ярче проявится кровь рода. Нельзя ее распылять. Он был немного одержим идеей возрождения... силы... и теперь я вижу, что это было ошибкой, но тогда... тогда мы просто были счастливы.
   Он и вправду безмерно устал, Видгар из рода Высокой меди, если рассказывал такое чужаку.
   Не из доверия.
   Не из желания быть понятым.
   Но просто из невозможности и дальше молчать.
   - Бран был шестым ребенком... и первым, который выжил... вы не представляете, каково это раз за разом надеяться. Ждать. А потом... первый раз мы были безмерно счастливы. Тереса и я... и наш сын... или дочь... нам не важно было, кто. Главное, ребенок есть... и будет... и появится на свет... и мы уже любили его или ее... наш сын прожил три дня.
   В стеклянных дверцах шкафов Видгар отражался, размытая фигура, написанная лиловой акварелью, широкими мазками, оттого глядящаяся неряшливой, нелепой.
   - Следующие двое родились уже мертвыми... это пытка, Райдо. Радость. Надежда. И страх, который растет с каждым днем. Он заставляет прислушиваться ко всему... к малейшему изменению ее запаха, к звуку их сердца... ее... его... к шевелениям, которых становится меньше... к цвету кожи, глаз... и мучительно лгать самому близкому и дорогому человеку, что на этот раз все будет иначе. После пятого она попыталась покончить с собой... сказала, что виновата... что из-за нее у меня нет детей. И если избавит меня от себя, я найду себе другую жену. Только мне другая не нужна была.
   Он судорожно выдохнул и руки расцепил, посмотрел на них с явным удивлением, огляделся. В глазах Видгара мелькнуло что-то, не то обида, не то - запоздалое раскаяние, но он отвел взгляд прежде, чем Райдо успел понять, что это было.
   - Я ей объяснял... и уговаривал жить. Я клялся, что больше не притронусь к ней... что все еще люблю и буду любить. И я не лгал. Она знала, что я не лгал. Не ей. Я предложил усыновить ребенка... бывает же, что остаются сиротами... и мы бы взяли... взяли бы и полукровку, если бы ей легче стало. И двоих, троих... я бы детский дом свой открыл, если бы ей от этого стало хоть немного легче.
   - А ей не стало?
   Видгар покачал головой.
   - Она не хотела чужих детей. Да и я... мы как-то сумели жить дальше. Уехали... на Побережье вот... тогда многие здесь бывали. Морской воздух полезен, да и... альвы - хорошие врачи, - он кривовато усмехнулся и сам себя поправил. - Были хорошими врачами. Тереса... она вдруг уверилась, что здесь ей непременно помогут. Сотворят чудо. Только и говорила, что про альвов, про Предвечные леса... про то, что они исцеляют... это стоило дорого, но деньги у нас имелись. Деньги и связи. Я не особо надеялся на удачу, но она ожила, и я просто молился Предвечной жиле, чтобы это продлилось хоть сколько-нибудь долго.
   - Альвы помогли.
   - Или альвы. Или морской воздух. Или молитвы... не знаю. Но она вновь забеременела... а потом появился Бран. Здоровый крепкий ребенок. Чем не чудо? Но мы все равно боялись... Тереза не выпускала его из рук... мы провели на Побережье два года. На два года больше, чем могли себе позволить. И в роду пошли нехорошие слухи, что мы продались за... не важно. Главное, что по возвращении меня отправили в родовое поместье. Впрочем, не скажу, что меня это сильно опечалило. Наконец, я получил то, чего желал всем сердцем. Семья. Я, Тереза и наш сын... правда, меня она почти не замечала... и порой я ревновал, но потом самому становилось смешно.
   - Она...
   - Умерла, когда Брану исполнилось десять. Его ждал Каменный лог, а Тереза... те прошлые беременности подорвали ее здоровье. Она стала очень мнительной... порой доходило до смешного. Помню, как-то Бран упал с дерева, разбил коленку... все дети падают, ничего страшного, но Тереза пришла в ярость. Не на Брана, конечно. На него она никогда не умела злиться, а тех детей, которые вовлекли его в игру. Она потребовала их высечь... и мне стоило немалых трудов успокоить жену. Понимаете, Тереза безумно за него боялась. Стоило Брану отойти, исчезнуть ненадолго из ее поля зрения, она тотчас выдумывала себе... всякое... а он был живым мальчиком. Очень подвижным. За таким не уследить... переживания ее измотали... а тут Каменный лог... она требовала спасти сына. Убедила себя, что в Каменном логе он непременно погибнет, не справится... уговаривала сбежать.
   Видгар закрыл глаза.
   Несколько секунд он сидел неподвижно, и в какой-то миг Райдо испугался, что гость его преставиться прямо здесь.
   Это был не тот итог, на который Райдо рассчитывал.
   - Я отказался. Я пытался объяснить, что бежать нельзя, что через Лог проходят все... и что Брану ничего не грозит. Он силен. И ловок. И выживет всенепременно, но Тереза не слушала. Наверное, мне следовало обратиться к врачу, потому что теперь я осознаю, что те ее страхи не были нормальны... в тот день, когда я увел Брана... Тереза покончила с собой. Оставила записку... она не хотела снова пережить своего ребенка.
   Райдо не умел сочувствовать.
   И такта был лишен напрочь.
   А потому молчал, не желая бередить чужие раны, стараясь не думать, что очень скоро Видгар пожалеет и об этой откровенности, и собственной слабости, свидетелем которой Райдо стал. Следом за жалостью придет гнев.
   Гнев же - плохой советчик.
   - И да, я почувствовал себя виноватым. Я и был виновен. Не переубедил. Оставил без присмотра... не понял, что она больна... и да, Бран - единственное, что мне осталось от моей Тересы. Мне предлагали жениться вновь. Настаивали даже. Но я отказался наотрез. Другая жена? Другие дети? У меня был Бран. Все, что осталось от нашей счастливой жизни. Последний осколок чуда. Для вас он был сволочью... а я... я помню его еще ребенком, который боялся засыпать один. Или пробирался в мой кабинет и прятался под столом. И сидел там тихо-тихо, смотрел, как я работаю... однажды он принес в кармане огромную лягушку, сказал, что если ему не разрешают завести собаку, то он и на лягушку согласен. Поселил в коробке из-под Тересиной шляпы... мух ей ловил. Когда я упустил нашего мальчика? Каменный лог его изменил? Или школа? Или еще раньше, мы с Тересой, когда не видели никого, кроме Брана? Я и потом не хотел верить... всегда ведь проще сказать, что твой ребенок не способен совершить ничего ужасного, что все - клевета... слухи... а слухам веры нет, но... даже когда отступать некуда, даже когда понимаешь, что в этих слухах - правда, и твой ребенок стал чудовищем, он не перестает быть ребенком. И его смерть - удар... для всех - облегчение и немалое, но для меня.
   Видгар потер грудь.
   - Скоро я уйду за Тересой... но пока... я должен позаботиться о нашей внучке. И о том ублюдке, который убил моего мальчика.
  
  
Оценка: 7.08*23  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"