Густав сидел на траве и рассматривал причудливый орнамент камней в заборе. Он наклонил голову на бок. Кривой цементный ободок вокруг камня был похож на лицо человека с большим носом. В прошлом году отец с дедом выкладывали этот забор. Они ходили за камнями в лес. Если выйти из калитки и налево, то дорога вскоре переходит в тропинку. Тропинка бежит в лесу до круглой полянки, потом сворачивает вправо и уходит в низину. Место это называется: Камень Тысячи Человек. В низине, окруженные кольцом берез, лежит великое множество валунов. Словно когда-то это была высокая гора из камней, а потом страшная сила засосала их в землю и на поверхности остались только те, по которым сейчас любит прыгать Густав. Посредине лежит огромный, как сарай за домом, валун. Рассказывают, что когда-то собрались все мужчины этого городка и захотели поднять этот камень и поставить его на площади. Собралось их тысяча человек. По очереди окружали они этот камень, но не смогли даже подвинуть его. Вот так и называется это место с тех пор: Камень Тысячи Человек.
Туда с тачкой ходили отец и дед. Густав ходил с ними. Они грузили на тачку несколько небольших камней и везли их на тачке обратно к дому. И так много-много раз подряд. Постепенно во дворе, в углу, собралась приличная горка камней. Тогда они начали складывать камень на камень, формируя будущую ограду, переворачивая их с боку набок, добиваясь стабильности положения. Сложив половину забора, до того места, где сейчас калитка, они начали замазывать щели между камнями цементом. Густав с радостью водил ладонями по готовым влажным швам, делая их ровными и гладкими. К вечеру у него распухли ладони и пальцы, мать обмотала ему руки мокрыми тряпками, и он насупленный сидел в углу.
Сейчас в этой калитке стояла седая женщина и улыбалась Густаву.
- Густав! Солнечный ты мой лучик!
Это бабушка. Она всегда приезжает в среду. Густав совершенно забыл, что сегодня среда, иначе бы он не позволил матери проделать с ним такое, да еще, чтобы бабушка видела его!
- Густав! Лучик мой солнечный! - снова позвала бабушка.
Густав пригнул голову и нахмурился.
- Ну, иди же ко мне, я тебя обниму! - бабушка раскинула руки в предвкушении объятий с родным худеньким тельцем.
Густав нахмурился еще сильнее и для пущей убедительности вытянул губы трубочкой.
Бабушкина улыбка погасла, выражение сменилось грустной озабоченностью, она взяла в руки сумки и зашла во двор.
Вот она пошла по дорожке, сошла с нее на траву и приблизилась к Густаву.
Бабушка пригнулась и постаралась заглянуть мальчику в глаза. Густав отвернул голову.
- Густав, носик мой курносик, ты что же это к бабушке... А что это там у тебя за спиной? А что это тут на траве? Это что это у тебя на поясе?...
Глаза у бабушки стали круглые в точь как те булочки с шафраном, что, наверняка, лежат у нее в одной из сумок.
- Веревка?!
Обмотанная вокруг пояса Густава, бегущая в траве веревка вела к флагштоку и там была обмотана вокруг самого столба и завязана несколькими узлами вокруг рукоятки лебедки.
- Инге! - голос бабушки прозвучал резко, как кричит в лесу рано на рассвете птица.
Мать показалась на крыльце, вытирая пальцы полотенцем.
- Мама, что такое?
- Что это на ребенке намотано? Что здесь произошло?!
- Иди в дом, мама, я тебе объясню, - Инге поправила косынку и, качая головой, зашла в дом.
Бабушка закряхтела, присела к Густаву повернула его лицо ладонями к себе, да так что Густаву показалось, что у него сейчас оторвут голову, и звонко поцеловала. Бабушка пахла ванилью и какими-то цветами. Она опять закряхтела, встала, взяла сумки, вздохнула и пошла в дом.
После яркого дневного света в доме казалось темно. Бабушка поставила сумки на лавку и села сама.
- Ну и что? - посмотрела она вопросительно на дочь.
- Буссе в полиции. Густав с Патриком, Марианны кривой внуком, забрались в помойный контейнер магазина в конце улицы, и начали жечь картонные коробки.
- Жечь?! Откуда у него спички?
- Откуда я знаю, мама! Потушить не смогли, - и огонь перекинулся на кукурузное поле...
- И... Что... поле? - голос у бабушки стал тихий и тонкий.
- Все. Дотла. До самого леса. Пожарные едва остановили. Густав-то сразу домой прибежал, а оно все горело и горело. Ужас!...
- И что же будет теперь?
- Я не знаю... - Инге сокрушенно покачала головой.
"Камень на камне, травка зеленеет, Мишка ты мой плюшевый, я тебя люблю!... А-а-а!" - раздалось с улицы звонкое пение Густава.
- Разве бы я его привязала, если бы он не пел! Я же его целый день слушаю.. - перешла на шепот Инге. - Ты же сама знаешь, он все время поет. Я просто, чтобы не ушел... Я же тебе рассказывала, как он в платье гонял мячик! Жду, когда вернется Буссе. Придется нам платить.
Инге присела на край стола и стянула с головы косынку.
- Знаешь, что? - бабушка пришла в себя.- Доставай-ка чашки, и будем пить кофе. Я пойду его отвяжу. Где все-то?
- Людвиг и Тина еще в школе. А Мушка - напротив у Лизы.
- Вот и хорошо. Пусть он нам тут пока попоет. А мы помолчим и подумаем, там и Буссе вернется. Не дороже жизни все это стоит. А спички они больше точно не возьмут.
Бабушка открыла дверь, и яркий свет ворвался в комнату, темный силуэт ее загородил на мгновение свет, и дверь закрылась.
Инге еще некоторое время смотрела на дверь и услышала, как стихло пение сына на улице.
"Господи, - подумала она, - у меня у самой четверо детей, а я все еще так нуждаюсь в маме".
Она заново повязала волосы косынкой и пошла ставить воду для кофе.