Карлссон Ирина : другие произведения.

Не в деньгах счастье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.20*7  Ваша оценка:

  
  
   Однажды я стал богатым. Действительно богатым. Так, что можно было закрыть глаза и вообразить себе, практически, что угодно, - и все это я мог купить. Вы спросите, как такое может быть? А так, как об этом мечтают все: я получил наследство. Я, самый обыкновенный, седой, но не старый, профессор филолог-славист одного старого европейского университета, здания которого утопают в зелени древних дубов и вековом спокойствии средневековых стен, и мудрости, творивших в нем людей, получил неожиданное наследство. Зовут меня Александр. Александр Татеефф-Бельман. И мой пра-пра..., тот, что наградил меня первой частью моего витиеватого имени, воевавший когда-то против шведа с кипучей кровью, попал в плен в эту одурманенную холодом и вечностью камней страну. От предка же моего мне достались прямой нос с горбинкой, карие глаза, дневники, заботливо переписанные моим дедом в 1911 году, ссохшийся форменный мундир войска Петрова, да и печатка с непонятным золотым узором по большому чуть теплому черному камню.
   И вот однажды, серым дождливым декабрьским днем, под самое Рождество, когда в корпусе нашего маленького покосившегося здания факультета я, как обычно, остался один, дверь в мою библиотеку распахнулась. Таинственный незнакомец, походивший на монаха-доминиканца времен Святой инквизиции, скинул капюшон, обрызгав меня дождем, обнажил свое черепообразное лицо с тяжеленными очками на тонком носе, посмотрел на меня, прищурившись всем лицом и, не ослабляя оскала, уведомил меня, что я получаю часть наследства моего дальнего родственника, скончавшегося в Германии. Законный уведомитель стрелял на меня недобрым взглядом, шмыгал носом и потрясывал головой, давая всем своим видом понять, что вот так ведь: везет некоторым идиотам, даже по прошествии ста пятидесяти лет... И "угораздило ведь так тому случиться, что наследников и было-то не так уж и много, да последняя война унесла почти всех осевших в Германии моих далеких кузенов и кузин, поэтому я, ...а-ла-ла... Татеефф-Бельман, наследую такую-то сумму денег..." Лампочки стоящей за спиной благодетеля-инквизитора елки закружили перед моими глазами в предобморочном хороводе и я, кажется, начал сползать со стула, но законный исполнитель цепко схватил меня своей костлявой рукой, и поднес мою ладонь с печаткой на мизинце к самым стеклам своих бинокулярных очков.
  - Да, да, - сказал он, пыхнув теплым дыханием в мои внезапно похолодевшие пальцы, - и перстенечек тот, как и должен быть.
  
  
***
  
   Тому прошло уже пятнадцать лет. И я снова нищ. Я долго привыкал к тому, что у меня столько много денег, от встреч с прожигающими меня своими взглядами банкирами голова шла кругом, деньги считать я никогда не умел, и под конец я согласился вложить свое наследство в сверхприбыльную стройку офисно-туристического комплекса в низовьях пастельных гор южной Франции, недалеко от Санкт-Пола. Дела шли неплохо, я даже начал привыкать к ведению деловых бумаг и проведению расчетов, но война в Персидском заливе разрушила мои, а точнее, планы моих советчиков и распорядителей, оставив их просто без работы, а меня еще и без копейки денег. Должен признаться, что я недолго горевал, - я покупался еще с неделю в бирюзовых волнах залива Коте Де Азур, и с чувством глубокого облегчения вернулся в свою маленькую, заваленную словарями, учебниками и, конечно же, томиками подборки классических детективов холостяцкую университетскую квартирку.
   Да, я холостяк. Нет, женщины в моей жизни были и немало: шесть штук. Каждой я честно отдал по три-четыре года с перерывами на восстановление сил. И сейчас прошло уже несколько лет, как я совсем один, время уделяю только своим студентам, чтению детективов, Интернету и прогулкам по парку. Конечно, я еще надеюсь, что в жизни мне встретится женщина, пусть даже немного стерва, но с которой мне не будет скучно. Женщина, которую я при всей моей любви к психологическому анализу и разгадыванию дедуктивных загадок не смогу размотать до катушки за три упомянутых года, отведенных мне на мои романы. Я надеюсь.
  
  
***
   Сейчас я сижу в самолете и лечу на Ривьеру, к розовым скалам и бирюзовым волнам: в те замечательные места, где я недолго побыл богачом. После потери всех своих миллионов, там, на побережье, у меня оставалась маленькая уютная четырехкомнатная квартирка, в старом доме с облупленной терракотовой штукатуркой и резным балкончиком, нависающим над узкой заросшей дорогой-серпантином, шуршащей прямо вдоль моего палисадника.
  
   - Простите, вы не выпустите меня? - девица улыбнулась. Она уже встала со своего кресла и стояла, неуклюже завалившись на спинку своего кресла.
  
   - Конечно, конечно, - я засуетился и вылез в проход салона.
  
   Девица прошла в сторону туалетов, и я проводил взглядом ее формы почти до самого конца салона. Тряхнул головой - где-то в теле кольнула мысль о вреде и последствиях долгого одиночества. Я сел.
  
   Так вот.
   Еще в течение пары лет я возвращался во Францию и проводил пасхальные и летние отпуска в своей резиденции. Но потом я продал ее своему хорошему приятелю, адвокату, помогавшему мне выбраться живым из состояния полного банкротства. Андре Холгерсен - так звали моего друга - решил тогда перебраться в эти края и открыть там свою практику. Он был молод, жена его Жаклин была тогда еще стройна, честно говоря, из тех времен помню только копну ее рыжих, разбросанных по плечам кудрей и сверкание белых коленок стройных ножек, - они тогда только что родили свою первую дочь, и мне подумалось: какого черта эта квартира стоит пустая? Пусть лучше мой добрый друг Холгерсен живет здесь и стругает детей со своей длинноногой Жаклин. Холгерсен был счастлив получить столь отменное жилье за сравнительно небольшие деньги и полностью оправдал мои ожидания: в течение последующих лет они с Жаклин умело настрогали еще трех девиц.
  
   - Простите... Можно я сяду на свое место?
  
   "Простите, простите,... выпустите, впустите..." Но это в любом случае лучше, чем проситься выйти самому. И не дай бог у окна!
  
   Так вот. Я лечу к Холгерсену. Дома мне все равно делать нечего, студенты разъехались, а Андре зовет уже давно. Надо мной, как над закоренелым холостяком, они с Жаклин взяли шефство. В этот раз я обещал провести с ними Рождество. Квартиру они мою давно уже продали, и поселились в одноэтажной вилле на окраине небольшой деревни. На рождение дочерей Холгерсен наложил временное табу, но зато в их саду поселились две лошади, три собаки, кролики, две кошки, павлины и рыбы в маленьком искусственном прудике.
  
   Самолет накренился в повороте, и, казалось, резанул крылом голубизну воды. Девица сидела, поджав губы. Я закрыл глаза и вздохнул. Буквально через минуту самолет бухнулся на посадочную полосу у самой кромки воды.
  
   - Александр! - радостно кричал Холгерсен, подпрыгивая и махая мне из-за голов встречающих. Да, я забыл сказать, что Холгерсен - очень хороший адвокат, работает с датчанами, французами, американцами и даже русскими мафиози. Он щупл, маленького роста и постоянно смеется.
  
   - Ну, как ты? - спросил меня Холгерсен, как всегда похохатывая, когда мы сели в его ржавый джип, крайне несоответствующий его положению. - Дверь захлопни получше.
   Я открыл дверцу и хлопнул изо всех сил. С сидений в воздух полетела пыль, кошачья шерсть, перья и, по-моему, даже с потолка мне на голову посыпались крошки.
  
   - Нормально. А ты, как?
  
   - Отлично! - засмеялся Холгерсен. - Я только должен тебя сразу предупредить, что тебе сегодня придется посетить с нами одно мероприятие. Ты же помнишь моего партнера Жан-Поля?.. Мой же офис, дверь напротив? Возле бюста Сталина?
  
   - Да, конечно, отлично помню.
  
   - Сегодня похороны. Его убили.
  
   И лицо Холгерсена стало неожиданно серьезным.
  
  
  
***
  
   Похороны Жан-Поля прошли как во сне. После перелета у меня начала раскалываться голова, я выпил две таблетки парацетамола, а потом еще две.
  В полупустой церкви сидели: мы с Холгерсеном, рядом с нами через два стула сидел владелец ресторана, который располагался на первом этаже прямо под конторой Холгерсена и Жан-Поля. Расплывшаяся вширь Жаклин с обнаженными коленками нервно покачивала одной ногой. В первом ряду сидела молодая женщина в черной шляпке с опущенной головой, и я видел только ее затылок.
  
   - Жена. Пардон - вдова. Изабель, - прошептал мне на ухо Холгерсен.
  
   В сторону гроба я старался не смотреть. В голове роились мысли о моей собственной личной жизни: а как бы я хотел? Вот так, чтобы была женщина, может, дети, или лучше уйти в одиночестве и не отнимать времени даже у такого незначительного количества людей, как здесь. По-моему, я задремал, потому что вздрогнул, когда заскрипела за спиной дверь, и в луче света появился силуэт. Кажется, это была женщина. Дверь закрылась, и нас снова поглотил полумрак.
  
   - Секретарша Жан-Поля, мадмуазель Кию, - снова прошептал Холгерсен.
  
   Женщина села там же у самых дверей.
   На кладбище игровая расстановка фигур не изменилась. Жаклин томилась и переминалась с ноги на ногу, директор ресторана зарыдал, жена Жан-Поля, теперь я смог рассмотреть ее милое личико с черными очками на маленьком пуговичном носике и белой челкой под сеткой вуали, стояла молча, время от времени, поднимая и задерживая под носиком кружевной белый платок. Секретарша стояла напротив, в нескольких шагах за нами.
   Голова разболелась еще больше. В машине у Холгерсена в бардачке нашелся аспирин, и я выпил еще две таблетки.
  
   В высокосводчатом белоснежном доме бедняги Жан-Поля царила музейная чистота. В ярком низком зимнем солнце, палящем в высокие окна, я чувствовал себя как муравей под микроскопом. Мы все расселись по белым диванам и креслам в гостиной, и два похожих друг на дружку маленьких шустрых кривоногих работника ресторанного обеспечения на дому бросились предлагать закуски и напитки.
   Холгерсен нашептал мне: Жан-Поля убили уже две недели назад, ему в офисе проломили голову кованой кочергой для камина, - но следствие не выдавало тело для захоронения. Еще он объяснил, что народу мало, потому что всем уже надоело ждать, да и горечь утраты притупилась. Многие все-таки решили не откладывать своих праздничных поездок, поэтому - никого...
   Я выпил залпом стакан розового крепленого вина, и сразу почувствовал приятную тяжесть в коленях. Кажется, стало легче и голове.
  
   - Я благодарю вас, что вы все-таки пришли почтить память моего дорогого мужа, - встала с кресла и, наконец, заговорила детским ангельским голоском Изабель, вдова убитого. - Жан-Поль, он был милейший человек. Замечательный муж. Воспитанный без родителей, по приютам, он смог многого добиться в жизни. Он никому не делал вреда, - вдова сглотнула слезы, - я буду молиться каждый день за то, чтобы полиция смогла найти виновного...
  
   - Далеко ходить-то не надо...
  
   Я чуть повернул голову в сторону и понял, что это сказала секретарша убитого. Она была уже в возрасте, седые волосы были стянуты в тугой пучок.
  
   - Что вы сказали? - ангельский голосок задрожал.
  
   - Попридержала бы язык-то...
  
   В глазах у меня уже прилично поплыло от смеси лекарств и спиртного и я не сказу сообразил: обрушилась ли это картинка в моих глазах, или упала в обморок вдова... но через мгновение ока она оказалась на коленях старухи, вцепившись ей в глотку наманикюренными ногтями.
   Я никогда в жизни не видел дерущихся женщин, поэтому я отскочил в сторону, нелепо взмахнул руками и сшиб китайскую вазу на подставке. Ваза разбилась о стену.. Жаклин завизжала.. А Холгерсен в уверенном порыве бросился в центр драки. Старуха неожиданно встала, словно вулканическая скала, Холгерсен упал на диван, а бедняжка вдова, ослабив хватку, опрокинулась спиной на стеклянный кофейный столик, размозжив его своим тельцем на несколько звонких кусков... И так и осталась лежать неподвижно, словно умерла.
   Мы замерли в остолбенении... Тяжело хрипела старуха, и сзади эхом отозвался звон разбитых стаканов, упавших из ослабевших рук одного из братьев ресторанщиков.
  
   - Убийца, - прохрипела секретарша; силы покинули ее, и она плюхнулась на диван.
  
   Вдова вдруг зашевелила своей фарфоровой головкой и начала присаживаться, опираясь ладошками в перчатках на осколки.
  
   - Слышь! Кухня! Подсобите! Отведите хозяйку на кухню, налейте ей воды или чего покрепче! - деловито распорядился Холгерсен.
  
   Ресторанщики увели вдову, Жаклин покривила губками, но пошла вослед.
  
   - Если бы не это ее алиби, я бы точно знала, что это она сделала, - качала головой убитая горем женщина. - В день убийства ее вовсе не было в городке. Она уезжала на побережье на этюды. Я сама отправляла ее, она мне звонила справлялась о его планах, я сама отвечала на ее звонки... Полиция проверяла... А я... Я... Я любила его, как сына, - женщина не унималась, - я готовила ему завтраки, я знала все его любимые блюда, привычки, сигареты, я заказывала ему шампуни и крема от сыпи. Он был мне как сын... Эту эгоистичную стерву не волновало ничего, кроме своего благополучия... И теперь - наследство ее...
  
   - Мадмуазель Кию, - Холгерсен поднялся с дивана и протянул даме руку для поддержки, - если вы нормально себя чувствуете, то, давайте, мы подвезем вас домой. Сейчас уже ничего не изменишь. Бедняга Жан-Поль... Это большая потеря для всех нас.
  
   Мы покинули дом вдовы, секретарша отказалась от наших услуг и побрела по обочине. Мы взгромоздились в машину Холгерсена. Голова моя не держалась на плечах и перед глазами опять мелькали белые коленки Жаклин.
  
   - Боже мой! - проворчал я, закрывая глаза, - во что я влип тут с вами!
  
   Я потряс головой, пытаясь разогнать туман в голове, но не получалось, и последнее, что я выдавил из себя:
  
   - А что?... Большое было наследство?...
  
  
***
  
   Рядом со мной сидела все та же девица из самолета.
  
   - Разрешите, я пройду?
  
   Я улыбнулся. Девица начала протискиваться мимо меня, раньше, чем я успел встать. Она уперлась ладонями мне в колени, заглянула мне в глаза и вдруг поцеловала меня в губы, потом в щеку, другую щеку... Губы у нее были горячие и мокрые, и дыхание смердело... Я начал сопротивляться ее поцелуям, завертел головой, открыл глаза и увидел над собой трепетные лошадиные ноздри и челюсти, жующие прямо мне в лицо.
   В дверях раздался дружный девчачий хохот. Лошадь фыркнула, оплевав меня, и зацокала прочь из моей комнаты. Я застонал от отвращения и стал отирать лицо. Рядом на подушке лежала морковь: целая и пожеванная.
  
   - Ах, шпана! - слышался за дверями комнаты голос Холгерсена, - а ты пошла, дура здоровая, шу! Шу! Где София? Почему лошадь в доме? Софии-и-я!!
  
   Я сел на кровати. Это две средние дочери Холгерсена. Погодки: натуральная банда. Их старшая сестра, унаследовавшая рост Андре и фигуру Жаклин, была похожа на шарик на тонких ножках, две средние, хорошенькие, всегда держались вместе и страшно шалили. Младшая, красавица, с горящими глазками, дикая как зверек, вечно пряталась в кустах, на деревьях, в кроличьих клетках.
  
   - Прости, друг, - заглянул в комнату Холгерсен .
  
   - А-а... Все в порядке. Заходи, - я спустил ноги на прохладный каменный пол.
  
   - Как твоя голова?
  
   - Нормально. Гудит, но ерунда, право... Слушай, что там все-таки за история со вдовой Жан-Поля?
  
   Холгерсен сел в кресло напротив моей постели.
  
   - Секретарша ненавидит ее. Считает ее причастной к убийству, хотя сама точно знает, что Изабель не было в городе. Бедный Жан Поль...
  
   - А что ты сам думаешь? Вы все-таки ввязываетесь в темные истории... Думаешь, были враги? А за себя не боишься?
  
   - Последнее дело было очень скользким. Связались с одним новым русским. Несколько встреч, а он ни разу не снял черных очков. Ты, понимаешь, что рассказывать я тебе не имею права, но зато я знаю, сколько денег лежит на счету у дочери бывшего честного народного президента России, - Холгерсен заржал.
  
   - И охота тебе связываться с ними? У тебя четверо дочерей!
  
   - Ты меня знаешь... У меня есть свои слабости... Кстати это они подогнали мне по моей же просьбе этот бюст Сталина! Роскошь, скажи! А тот прошлый клиент, жматюга, привез мне Ленина в шапке ушанке. Меньше моей ладони! Во! - Холгерсен выставил перед своим огромным носом свою маленькую уверенную ладошку.
  
   - Знаю, знаю... Послушай. Организуй мне встречу с вдовой? А?
  
   Холгерсен хлопнул несколько раз глазами.
  
   - Зачем тебе?
  
   - Во-первых, мне делать нечего. Во-вторых, я холостяк. Выведу ее в свет, поедим, поговорим о высоком. Сколько она унаследовала, не знаешь, случайно?
  
   - Как же мне не знать, когда мы с Жан-Полем заверяли бумаги друг другу, включая наследственные. Несколько "больших кусков"... Ты что, жениться собрался?
  
   -А, что? Может и да.
  
  
***
  
   В центре города раскинулась пестрая Рождественская ярмарка. Глиняные и фарфоровые фигурки ангелов, засушенная икебана, подушечки с лавандой, домашняя выпечка. Время меня не подгоняло, и я остановился возле огромных медных котлов и выпил стаканчик глинтвейна, разглядывая в котле свое расплющенное отражение и корча ему рожицы. Запах жареного в сахаре миндаля будоражил мне ноздри. В глубине площади находилась контора Холгерсена, на первом этаже располагался ресторан, в который я и направлялся на свидание с богатой вдовой.
   Вдова явилась в строгом розовом костюме и прической, "а ля звезды пятидесятых". Почти Мэрилин Монро. Я мысленно поблагодарил судьбу за этот ужин и вслух поблагодарил ее за согласие прийти. Мы долго сидели, разговаривали об исторической ценности этих мест, заказали гусиную печенку, пили Кондрие. После двух бокалов, глаза у вдовы заблестели, она перестала печалиться, и в глазах у нее заиграл огонек флирта.
  
   - Я слышал, что Жан-Поль оставил вам большое наследство, - спросил я.
  
   - Да, - потупила глаза Изабель, - я узнала об этом только после его смерти...
  
   - Ах, вот как? А то уже я думал... - усмехнулся я, стараясь как можно старательней подчеркнуть, что это шутка.
  
   Вдова вскинула на меня чуть встревоженный взгляд, тут же оттаяла:
  
   - Зачем вы позвали меня сюда?
  
   - Не знаю. Вам, верно, сейчас одиноко. И я как-то особенно остро почувствовал свое одиночество в этом году...
  
   - Я всю жизнь одинока. Мать моя умерла при моем рождении, а отец трагически погиб, когда мне было всего 15 лет.... А что? Университетский профессор не имеет своей профессорши?
  
   - Сейчас нет. А вы знаете? - я сделал глоток вина и поставил бокал. - Я ведь совсем недавно был очень богат.
  
   В глазах у Изабель опять блеснул азарт.
  
   - Да. Да. Оказывается я последний в роду богатый наследник. Но я просадил все свои деньги в погоне за еще большей прибылью...
  
   - Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - неожиданно тихо и отрешенно сказала Изабель.
  
   - Примите еще раз мои соболезнования насчет вашего мужа, - я решил, что наше свидание пора завершать.
  
   - Да что уж там? Судьба! Что не сгорит, то сгниет...
  
   За окном ресторана остановилась женщина средних лет в скромном сером пальтишке. Я сидел лицом к окну, и взгляды наши встретились. Как бы невзначай. Но в этом взгляде было что-то особенное. Где же я встречал эту женщину?
  
   На следующий день я отправился в центральную библиотеку Ниццы. По горной дороге в автобусе меня укачало, и я в очередной раз пообещал себе заняться своей физической формой, походить в спортивный зал и проверить сосуды, и вестибулярный аппарат. Последняя мигрень после перелета тоже насторожила меня.
   Выйдя из автобуса, я поспешил купить прохладной содовой, и мне опять показалось, что в толпе я увидел знакомое лицо странной незнакомки.
  
   В библиотеке я просидел целый день. Это был истинный рай. Наверное, тоже самое чувствовал бы затрапезный иноземный археологишка попавший в первый раз в Каирский музей. В голове моей роились разные мысли и, чтобы развеять некоторые подозрения или получить основания для новых соображений, - я просидел целый день в архивах с легкой руки и благодаря связям Холгерсена. Накопировал массу биографических сводок и газетных вырезок. Раскопал и своих дальних германских родственников - князей с фамильными замками. Почему бы и нет? Если это поможет мне в устройстве личной жизни?.. Уже под закрытие я успел в контору записи актов гражданского состояния. Предоставил официальную бумагу о сборе нужной мне информации. Уходил после закрытия. Архивариус открыла мне ключом и от души хлопнула мне в спину дверью.
  
   - Ты что это серьезно с вдовой? - покрутил у виска Холгерсен. Он загремел ключами, подыскивая нужный от конторы Жан-Поля, и временно нахлобучил свою кепку на голову гипсового Сталина. (Накануне криминалисты сняли с конторы пломбы). - Я тебя не узнаю, Александр... Сейчас придет мадмуазель Кию разбираться в бумагах Жан-Поля. Надо отсортировать все бумаги, касающихся наших совместных дел, ведь мне придется продолжать их одному.
  
   - Слушай, откажись от всех подозрительных дел, а? - на душе у меня было неспокойно. Холгерсен все смеется, да шутит, но кто-то же грохнул добряка Жан-Поля. - По крайней мере, от этого скользкого дела с родственниками президента.
  
   - Я подумаю. Правда.
  
   Хмурый, туманный день подходил к концу и наступал такой же хмурый вечер. В конторе мы перебирали бумаги, - я помогал, чем мог, временами зачитываясь записками и ходом мысли талантливого адвоката, моего друга Холгерсена. Попросил разрешения кое-что почитать и сложил все в папку. Пришла мадмуазель Кию. Готовила нам кофе, собирала свои вещи в коробки, несколько раз бралась плакать над кружками, салфетками и ручками Жан-Поля. Заботливо стирала дактилоскопическую пудру, оставленную криминалистами, и снова хлюпала носом.
  
   - А что с отпечатками на кочерге-то? - спросил я тихо друга, пока мы носом к носу стояли на карачках на полу, собирая бумаги на выброс.
  
   - А что там? Там всех подряд... И мои в том числе. Твоих, разве только что не нашлось...
  
   - Мда...
  
   Холгерсен перетащил нужные бумаги напротив по коридору в свои кабинеты. Я помогал. Мадмуазель Кию убиралась. Мы попрощались с ней и пошли вниз в машину. На улице поднялся страшный ветер с мокрым дождем, я прикрылся от ветра папкой.
   Холгерсен заверещал и шустро запрыгнул в машину.
  
   - Андре! - крикнул я сквозь стекло.
  
   - Что?!
  
   - Ты кепку забыл? Пригодится?!
  
   - Что?!
  
   Я махнул рукой и поспешил по лестнице вверх... В дверях стояла мадмуазель Кию и запирала дверь ключом. Я сдернул кепку с головы бюста вождя мировой революции и надел себе на голову.
  
   - Мадмуазель Кию! Я возвращался за кепк!...
  
   И все исчезло.
  
   Темнота.
  
   Темнота.
  
   Пустота...
  
  
***
  
   - С возвращеньицем, Александэр, - сказала марлевая повязка с маленькими глазками и кустистыми бровями. - Пусть полежит еще с полчасика и потом сядет. Если не тошнит и голова не кружится - забирайте его домой.
   Я завертел головой, сразу почувствовал режущую боль в темени. Я застонал.
  
   - Не вертись, - слева на стуле сидел Холгерсен. - У тебя пять стежков. Волосы пришлось подбрить. - Он хохотнул: - Прости, не буду. Тебя чуть не убили... Кепка спасла.
  
   - А что говорит мадмуазель Кию? - прохрипел я.
  
   - А при чем тут она?
  
   - Она должна была все видеть? Она стояла возле двери, хоть и спиной.
  
   - Ты, знаешь друг, ты бредишь. Там никого не было. Я ее спрашивал. Я посидел, посидел в машине. Потом поднялся наверх, - ты лежишь.
  
   - И из подъезда никто не выходил?
  
   - Я не обратил внимания, прости...
  
   - А папка, папка где?! Я набрал у тебя кое-каких бумаг почитать на сон грядущий...
  
   - Важные бумаги?
  
   - Да нет, ерунда, твои старые заметки.
  
   - Кому-то понадобилась эта папка?
  
   - Или нужна была другая... Но забрали эту...
  
   - Ты о чем? - нахмурился Холгерсен.
  
   - Пошли домой. К черту отсюда. Домой.
  
   Мы вышли в коридор, в коридоре на кресле сидела мадмуазель Кию, увидев меня, она вскочила.
  
   - Как вы, Александэр? Несчастье-то какое!
  
   - Спасибо, нормально. Мадмуазель Кию, а вы, случайно, никого не видели?
  
   - Нет, Александэр, я спустилась сразу за вами. Вы пошли в машину, а я в другую сторону. Ах, как я рада, что с вами все в порядке! - в ее голосе звучали неподдельные нотки. И вдруг мне показалось, что я узнаю эту женщину...
  
   - Рано ему еще на тот свет! - хлопнул меня по плечу Холгерсен, и в голове у меня разорвался осколочный снаряд.
  
   - Да, да... - чуть поклонилась мадмуазель Кию, - прощайте!
  
   Она поспешила по коридору в сторону горящей вывески "sortie".
  
   - Любезная мадемуазель Кию! - окликнул я ее. Она оглянулась. - Приходите завтра к Холгерсенам на рождественский ужин, правда, Андре? Ведь вы же совсем одна, мадмуазель?
   Холгерсен выпучил на меня глаза, но мадмуазель уже радостно кивнула головой.
  
   - Да, и пригласите вдову тоже, - решительно сказал я Холгерсену. - Ради меня! А что?
  
   - Ты хочешь, чтобы у нас на рождество опять случилась потасовка? - Холгерсен был в шоке.
  
   - У тебя дома и так Ноев ковчег, так что не убудет... Пошли домой, голова раскалывается...
  
  
***
  
   Вечером к уже существующим заботам необыкновенного дома Холгерсенов добавилась еще одна: приехала мать Андре. Госпожа Холгерсен - женщина почти карликового роста была похожа на своего сына, моего друга Андре Холгерсена, как две капли воды, но словно курага на своего младшего брата абрикоса. Жаклин бросала на своего мужа испепеляющие взгляды: Холгерсен, зная о горячей любви своей жены к свекрови, скрыл от нее факт приезда матери, и сцена вышла самой неприглядной: в дверь позвонил таксист с чемоданом, - Жаклин открыла, и там стояла миниатюрная свекровь во всю улыбку искусственных зубов. Истинное положение вещей в этом доме было для госпожи Холгерсен не секретом: Жаклин свекровь ненавидела, Андре же мать обожал, он всем был обязан ей. Внучки, кроме старшей, говорить по-датски не умели, только по-французски. Поэтому, прибыв в семью сына, госпожа Холгерсен обрекала себя на добровольную пытку нелюбовью и молчанием; единственным собеседником был сын, который все время где-то отсутствовал, да старшая внучка, которая еще как-то помнила язык предков, но и она посещала оперную школу, и это занимало все ее вечера. Но в этом году появилась София - молодая датчанка, которую Андре Холгерсен выписал из своего родного города Хаслева, в качестве "о-пэр": приглядывать за дочерьми, говорить с ними на родном языке, а главное кормить и выгуливать лошадей. София оказалась девицей строптивой, с обязанностями справлялась плохо, и ее то и дело встречали на центральной площади в компании не самых благополучных молодых французов и алжирцев-лавочников.
  
   Но вот и наступил сочельник. Я проснулся рано и увидел, как через забор вернулась с ночных прогулок София. С утра под пушистой елкой с мягкой хвоей лежали подарки. Один подарок был зверски растерзан любимым бультерьером Жаклин, в нем оказалось кольцо конской колбасы - подарок от клиентов фирмы Холгерсена.
   Все целый день ели мало, берегли место для ужина, пили много кофе из плохо промытых кружек.
   К четырем часам стол был накрыт. Рождественский стол Холгерсенов, как и вся их жизнь, представлял из себя хитрое переплетение разных кухонь мира с богемностью сервировки и легкостью семейных принципов. Ростбиф и куриные ножки, датские котлеты, французские булки, рисовый салат (гениальное изобретение Жаклин), маслины разных сортов и мидии.
   Пришли и гости. Сам Холгерсен взял на себя сопровождение мадмуазель Кию, а я вдовы Изабель.
   С запозданием на полтора часа все уселись за стол, и торжественная трапеза началась. Несмотря на всю щекотливость ситуации и тянущие стежки на маленькой выбритой лысине на затылке, я вдруг ощутил себя полноценно счастливым. Галдели дочери Холгерсенов, младшая уже давно разместилась под столом: расстегивала гостям туфли, связывала шнурки сидящим, и даже Жаклин улыбалась, когда старуха Холгерсен нашептывала ей какую-то важную старческую историю, сам же Андре непрестанно смеялся и гордо оглядывал свое бабье царство.
   Вдруг раздалась соловьиная трель входного звонка.
  
   - Я открою! - бросилась к двери София.
  
   За столом все замолчали, только под столом звонко икала младшая дочь.
  
   - Мсье Холгерсен и Мсье Александэр, к вам инспектор, - вошла в залу и сказала София.
  
   - Сидите все на месте, не нарушайте праздника, - скомандовал Холгерсен, - мама проследи. Мы направились к двери, а госпожа Холгерсен воинственно прищурила глаза.
   Мы вернулись к столу уже буквально через пару минут. Холгерсен сел на свое место, а я объявил:
  
   - Господа, я думаю, что это хорошие новости для такого большого праздника: полиция задержала женщину, которая покушалась на мою жизнь. Она призналась во всем.
  
   - Господи прости! - выдохнула старуха свекровь.
  
   Мадмуазель Кию молчала с застывшим лицом, лишь тяжелое дыхание выдавало ее волнение.
   Вдова положила прибор на тарелку и опустила голову:
  
   - Я, пожалуй, пойду домой... - приподнялась она со своего места. - Я могу понадобиться полиции.
  
   - Так и я, наверное, тоже? - тихо сказала секретарша.
  
   - Пренепременно, - ответил я, - ведь задержанная рассказала и о другом преступлении, об убийстве Жан-Поля, и о своих сообщницах. Так что полиция приедет за вами обеими сюда, - так и сказал инспектор.
  
   - Что за вздор! - вскипятилась вдова. - Немедленно отпустите меня! Вы не имеете права!
  
   - Сядьте, милочка, сядьте, - строго и жестко сказала старуха Холгерсен.
  
   - Двери и окна закрыты, милая Изабель, и я выпустил собак. Не рискуйте. И вы мадмуазель Кию, - к вам это тоже относится, - заметил Холгерсен.
  
   - Александр, пожалуйста, объясни, в чем дело, - попросила Жаклин. - Девочки! Отправляйтесь в свои комнаты.
  
   - Хорошо, рассказываю, - голова у меня снова начала болеть. - Десять лет назад жила-была девочка, у которой убили отца. Бедняжка унаследовала сумму на безбедное существование, распоряжаться которой она смогла в восемнадцать лет. Девочка превратилась в прекрасную женщину и через несколько лет вышла замуж за молодого процветающего адвоката-сироту. С ним она прожила пять лет и, как только адвокат убедился в верности и постоянности своей супруги, и написал завещание в ее пользу, - спустя несколько месяцев его убили...
   Жаклин перевела взгляд на вдову Изабель.
  
   - Вздор! - процедила Изабель и встряхнула головой. В гневе она казалось еще красивее.
  
   - Вы же всегда подозревали ее в причастности к убийству, мадемуазель? - обратился я к секретарше.
  
   - Да, но...
  
   - Конечно - "но"! Вы с точностью знали, что и как произошло на самом деле, так ведь мадемуазель? Несмотря на ваши железные алиби, уважаемые дамы, я решил узнать кое-что сам. Субсидий на проведение побочного расследования от французской полиции мне не требовалось, а доступ к необходимым документам мне обеспечил Андре Холгерсен.
   Жаклин покачала головой и посмотрела с укоризной на мужа.
  
   - Вот так вот я узнал, милая Изабель, что отец ваш не "трагически погиб", как вы это рассказали мне, за что вам спасибо, а был убит ударом литой вазой по голове. Вы же в день убийства находились на дневной экскурсии в Лувре с вашей няней-гувернанткой, которая после смерти отца и осталась вашим опекуном, чему вы совершенно не препятствовали.
   Через десять лет вы вышли замуж за беднягу Жан-Поля, и с вашими о-го! данными, - (я закатил глаза) - вам это не составило никакого труда. Поначалу вы помогали ему в конторе, в том числе в вопросе найма персонала, и вы уговорили его нанять мадемуазель Кию, вашу старую опекуншу и сообщницу, о чем, естественно, никто не догадывался, и которая тогда уже жила под своим новым именем. Мадмуазель Кию обволокла вашего мужа материнской заботой, и он доверял ей, как своей когда-то потерянной матери. Мадемуазель Кию и смогла узнать для вас, что уже написано завещание в вашу, Изабель, пользу.
  
   - Что вы всем этим хотите сказать, - грудь у мадмуазель Кию тяжело вздымалась.
  
   - Не нервничайте мадемуазель, я заканчиваю. Я поднял кое-какие архивы, газетные статьи, касающиеся смерти вашего отца, Изабель, и сначала, честно говоря, не узнал гувернантку, жарко утешающую малышку Изабель на тех старых фотографиях. Цвет волос, да и сколько лет прошло... Но потом я заметил, что за мной следит женщина. Чего я не понял сразу - очень похожая на вас, мадемуазель, но как раз в том же возрасте, как вы на тех фотографиях, когда вы служили гувернанткой у молодой Изабель и ее отца.
   Ваш преступный синдикат, уважаемые дамы, безбедно и успешно работал: не знаю, кто из вас убил отца Изабель, а кто Жан-Поля, но это сейчас не важно, потому что ваша дочь, мадемуазель Кию, которую вы оставили на удочерение, родив ее будучи школьницей, разыскала вас, может быть нашла способы шантажировать вас, и вам ничего не осталось, как приобщить свое преступное отродье к своим делам. Наверное, она то и ездила на этюды вместо Изабель в ее машине, и совершала звонки в контору с мобильного телефона Изабель. Полиции было не подкопаться, - они и не копали. Но, ваша дочь - это не вы, мадемуазель, она испугалась. Во-первых, она не любила вашу воспитанницу Изабель, а, заподозрив, что я раскопал что-то против ее вновьобретенной матушки, наивно треснула меня по башке и утащила папку, рассчитывая, что там и лежит весь компрометирующий материал на вас. Вы очень испугались, что ваша дочь наделает глупостей и выведет следствие на вас, поэтому вы примчались в больницу и так искренне беспокоились о моей пробитой голове. И, конечно же, вы видели, кто покушался на меня. Вы сказали, что никого не видели, и этим только укрепили мою уверенность в том, что лично знали покушавшегося. Но теперь ваша дочь находится под стражей и сейчас, по-видимому, все, слово в слово, и рассказывает полиции. Расскажет и про ваше преступление. Сейчас за вами и прибудут.
   Жаклин, закинув голову, опорожнила полный бокал с вином и с грохотом поставила его на стол.
  
   - Да она ничего не знает! - истерично закричала мадмуазель. - Все, что ей надо было сделать - это несколько телефонных звонков! Это дурочка ничего не знает! Что она может рассказать?
  
   - О! Да вы недооцениваете свою дочь! - ответил я. - Это же ваша кровь, мадемуазель, ваши гены.
  
   - Да какие тут гены! Решила тяпнуть вас по голове, так даже этого не смогла сделать, как полагается!.. - Мадемуазель Кию осеклась.
  
   - О, я уверен, что следствие учтет все эти тонкости в вынесении обвинения, - покачал я головой, - Андре, звони в полицию. Придется испортить им праздник, но я думаю, что теперь у полиции будет достаточно оснований для того, чтобы дорасследовать это преступление.
   На меня обратились несколько пар удивленных глаз. Я вынул из нагрудного кармана и продемонстрировал маленький диктофон.
  
   - Ублюдок, - прошептала Изабель. Ноздри ее подрагивали.
  
   - Да, кстати. Никакой инспектор сюда не приходил. Я договорился с директором ресторана, который действительно очень любил и жалел Жан-Поля, и попросил позвонить в дверь в назначенное время. Пришлось даже нарядить его в жандарма, на тот случай, если выскочат дети. С Софией было уговорено, что она побежит открывать, и скажет, что пришли из полиции. Спасибо тебе, София! А вашу дочь, мадмуазель, - надо же, как я правильно догадался, что это действительно ваша дочь, - никто не задерживал, но, надеюсь, теперь задержат. Она не вы - наивна - и попадется.
  
   - Кто не сгорит - сгниет, - процедила сквозь зубы мадмуазель, - вы будете гнить болезненно и ... вонять!!!
  
   Мне вдруг стало неприятно на душе от этих ее слов, опять нацеленных на мое одиночество, но в окна, словно отблеск от рождественских петард, уже полились блики ламп полицейских мигалок...
  
  
***
  
  
   Я прилетел домой. В аэропорту было холодно: с залива дул промозглый ветер. Я взял такси и поехал в свой университетский городок. Да, отменные у меня получились рождественские каникулы! Провожали меня все: старуха Холгерсен расцеловала меня в обе щеки, нянька София смотрела на меня влюбленным и восхищенным взглядом, Андре с Жаклин обнимались, и Жаклин обвивала своей белой стройной ножкой ногу Андре - не удивлюсь, если после этой встряски на следующий год они встретят меня еще одной громогласной новорожденной. Девчонки засунули мне в портфель дохлую рыбу, которую я обнаружил, когда портфель проезжал через рентген-досмотр.
  
   Рождественские каникулы еще не закончились - университетский городок был пуст и окна темны. Студенты еще не вернулись из своих наполненных родительским теплом домов. Возле моего корпуса валялась елка с остатками мишуры, я надел перчатку на руку и поволок ее по снегу к себе в библиотеку. Ключи у меня были с собой. Там я установил елку, подперев ее газетными пачками "на выброс" и наделал игрушек: бумажных лебедей - из тех самых злополучных статей про родственных мне германских князей. Оглядел елку со всех сторон - получилось даже очень ничего. Подумал еще немного, стянул фамильное кольцо-печатку и надел ее на тощую елочную макушку. Вздохнул и потрогал швы на затылке.
  
   - Кхе-кхе, - раздалось за моей спиной.
  
   Я оглянулся. Передо мной стоял неподвластный времени законный исполнитель с черепообразным лицом, все в тех же бинокулярных очках, но на этот раз в овчинной шубе. Я удивленно поднял брови.
  
   - Вас отыскать, знаете ли, - заговорил он, цокая языком. - Короче... везет же некоторым, вот прямо не знаю... ну так вот... Кхе. Я уполномочен уведомить вас, Александр Татеефф-Бельман, что в связи с кончиной...
  
  
  
  
***
  
Конец
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.20*7  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"