Самое устойчивое воспоминание из моей студенческой молодости связано именно с этим удивительным днем, кстати, мало чем отличавшимся от прочих, таких же удивительных и насыщенных. Но все дело в том, что он был приговорен стать таким! Квадратная общежитская комната номер 49, корпус А, стены, крашенные в синий казенный цвет, железные кровати по периметру, бурый потек на потолке. День идет на убыль. Окно распахнуто навстречу остывающему июньскому небу. В середине комнаты - круглый, накрытый потертой, испещренной мелкими порезами клеенкой, стол, на котором рассеченная буханка, куль серо-коричневой бумаги - из куля яркой россыпью, как из рога изобилия вываливаются дешевые карамельки. На блюдце жмется к ободку последний кусочек плавленого сыра: его никто не решается взять. А за столом мы - шесть оболтусов: молодых, веселых, страшно умных и довольных собой...
Было это... Дай бог памяти. В общем, еще при историческом материализме. В самом его закате. И выглядел я тогда на все сто! Ну, преувеличиваю немного, однако на 25 уж точно: молод, спортивен, обаятелен и подвижен. Куда все подевалось?.. Но несмотря на все выдающиеся достоинства, еще и учился, даже вытягивал на какую-то именную, не в честь Самого́, а в честь одного из его местных соподвижников, стипендию. А учился на гуманитарном факультете университета пусть не столичного, но не так далеко от столицы расположенного. Тогда университетов было немного, название это встречалось так же редко, как сейчас "институт", и оттого звучало гордо.
Неправда, будто студенты живут весело лишь от сессии до сессии. Из этой фразы следует будто бы в сессию они, томимые недобрыми предчувствиями и переживаниями, не отрывают глаз от учебников. Но позвольте! А день сдачи экзамена?! Вернее, вечер этого дня, когда все треволнения, вызванные махинациями с билетами, позади, а следующий экзамен еще даже не маячит в перечне первоочередных забот.
Чудесный беззаботный вечер дня сдачи экзамена... Закрою глаза и вижу: окна распахнуты навстречу июньскому медленно остывающему небу. Тополь лениво отмахивается от воробьев, снующих в его кроне, и пускает пух по ветру. Пушинки везде... Им наполнен мир. Они кружат по квадратной, заставленной шестью кроватями комнате, цепляются за волосы, лезут в нос. Нас шестеро шалопаев за круглым обшарпанным общежитским столом. На столе - бутылка дешевого вина, пакет карамели и хлеб. И еще, кажется, блюдечко с последним кусочком плавленого сыра. Разговор и разговором не назовешь - треп. Компания не очень теплая - составная, разные курсы, разные комнаты. Трое наших, двое третьекурсников и Проник. Он не учится в университете и не живет в общежитии. Но он друг общаги. Кто-то когда-то его привел, и он остался навсегда. Он вечно крутится в коридорах, ночует то в мужских, то в женских комнатах, иногда исчезает, иногда сидит безвылазно в прокуренном холле. Он никому никогда не докучает, ни с кем не ссорится, охотно и умело дерется за наших. Но вот мы с ним как-то не общаемся. Он проскочил мимо нас: такое впечатление, что пятый курс передал его, выпускаясь, третьему, через нашу голову. Третьекурсники привели его сегодня, потому он здесь.
- Бекас, - Проник заговаривает свободно, как со старым знакомым - правда, что ты сегодня чуть было Джоконду не обесчестил?
- Времена, нравы ...- почти всерьез расстраивается Володька, прозванный Бекасом еще в армии по имени радио-позывного станции, начальником которой он был. Прикидывает, в каком тоне продолжать беседу - не каждому позволительно называть его так, но решает лорда не строить. - Утешишь девушку в минуту душевного потрясения и сразу же слышишь: "Когда свадьба?"
- Джоконда опять девушка? - изумляется Колян.
- Он про ту Джоконду, что художник нарисовал! - шутит Проня.
Проника Бекас уважает. Он, конечно, чужой и своим никогда не станет, но Проник умеет делать стойку на стаканах. А Бекас, несмотря на свои гимнастические навыки, не умеет. Сегодня, когда будет выпита последняя бутылка, Проник обязательно покажет это свое умение: перевернет два граненых стакана, поставит на пол, упрется ладонями в их днища и сделает стойку. Это уникально. Это личное клеймо. Но и Проник Бекаса тоже уважает. Не за то, что он отобран еще на первом курсе профессором Ф., а попасть к нему в группу это... Да и что Пронику какой-то там профессор - с ним пива не выпьешь. Уважает он Бекаса за то, что умеет тот ходить по стенам. Этого в общаге больше никто не умеет. Впрочем, так же, как и стоять на стаканах.
- Мужики, - говорит Антон, - я не врублюсь, зачем ей опять становиться девушкой? В прошлый раз понятно: она собиралась замуж за горячо любимого человека - и, очень похоже копируя голос Лизочки, вставляет, - "с плоской "Волгой". Ради этого она готова была пожертвовать самым дорогим, что у нее есть. Но теперь-то зачем?
- Это ты у Бекаса спроси, он лучше знает. - Флегматично вставляет Колян.
- Спокойно, - парирует Бекас, - уточняю для завистников. Это было не нападение, а падение...
- Как низко ты пал, - цедит мрачно Колян. Есть ли такие, кто видел, как улыбается Колян? Ну если только его Наташа.
- Не порти рассказ, Бекас, - сокрушается Антон, - Упасть на Джоконду - это банально. А вот нападение - здесь интрига! Зачем тебе это было нужно? Давай-давай, рассказывай!
- Иду я сегодня по стене... - начинает Бекас серым, невыразительным голосом.
А надо сказать, то, что Проник назвал нападением на Джоконду, связано с Володькиной привычкой ходить каждое утро по стенам. Для разминки. А когда еще ходить, как не спозаранку? Утром в коридорах пусто. Не досаждают зеваки, под животом никто не шастает. И значит, если соскользнешь, а такое бывает, то не оседлаешь по случайности какого-нибудь ротозея, засмотревшегося как он, упираясь руками в одну стену, а ногами другую движется под потолком вдоль коридора.
Так вот, иду я по стене, духовно и телесно воспарив над низменным грешным полом...
- Женским? - срабатывает в добив Колян.
- Так вышло, что было это не на нашем этаже, а на третьем. На нашем сегодня, в связи с экзаменами народ или не ложился, или рано встал, а преподам сессия - дополнительный отпуск. Миновал я три двери. Со всеми, заметьте, мерами предосторожности.
- Бойтесь тех мест, откуда выходят люди! - язвит Колян.
- Остается четвертая, она же, согласно табличке, 97-я, та самая, за которой проживает эстет Шаповаленко... Как вдруг дверь открывается и появляется ученая голова самого Николеньки Ивановича. А я уже немного приустал. Изложил Николенька во все стороны свои философские взгляды, но он ведь материалист, он зрит исключительно в основы. Ему бы вверх глаза поднять...
- Н-да, - говорит Антон, - представляю Николеньку, который увидел над собой воспарившее тело!
- Так вот, Николенька втянулся, но дверь закрыл неплотно. И вдруг появляется оттуда наша Джокондочка. Оборачивается, что-то шепчет. Прощаются голубки. Он ее ручку жмет, а я вишу. Из последних сил, надо вам сказать, вишу. Так бы на моем месте поступил каждый: некрасиво обнаруживать себя в такой волнующий момент. Наконец Николенька дверь закрывает, но Джоконда, зараза, вместо того, чтобы идти к ближней лестнице, шурует в мою сторону. Конспираторша. И я, понимая, что сейчас руки ослабнут, и паду я прямо на ее непутевую голову, совершаю аварийное приземление в 20 сантиметрах от нее!
- Падаешь к ногам ее, - вставляет Колян.
- Вот вы представьте, крадется студентка после несанкционированного деканатом общения с преподавателем по совершенно пустому коридору и вдруг сверху низвергается некто. Ниоткуда, по сути. Естественно, это явление было воспринято как кара небесная за грехи...
- А в виде ангела небесного Бекас явился... Святоша. - Колян смотрит на Володьку оценивающе. Видно, ищет сходство. И замолкает, наверное, найдя. А Бекас продолжает.
- Она такой визг подняла. Там же в основном преподаватели обитают. Все выскочили... Кроме Николеньки Ивановича.
- Ага, - хохочет Вихтор, - выскакивают они значит в коридор, а там Бекас Джоконду лапает. И оба трезвые.
- Пошляк ты, Витя, - говорит Володька, - лапает, главное! Нежно обнимает. Должен же кто-то был успокоить девушку. Тебя же не допросишься!
- Мне свои надоели, - капризно отвечает Вихтор. И все смеются, потому что не было у Вихтора пока девушки, а тем более женщины...
- Как честный человек, Бекас, - сказал Проник, - ты должен на ней жениться.
- Боюсь что мы оба с ней нечестные, так что никто никому ничего не должен.- Отвечает со вздохом Бекас и достает из-под кровати еще одну бутылку "Солнцедара".
![[]](/img/k/karman_w_g/011/inkedbek_li.jpg)