Существует довольно распространённое заблуждение, что Нобелевская премия по литературе за 1953 год была присуждена сэру Уинстону Черчиллю за фундаментальный шеститомный труд "Вторая Мировая война".
Нобелевский комитет, принимая решение о присуждении Нобелевской премии по литературе за 1953 год сэру Леонарду Спенсер-Черчилль Уинстону дал следующую формулировку: " За высокое мастерство произведений исторического и биографического характера, а также за блестящее ораторское искусство, с помощью которого отстаивались высшие человеческие ценности".
Можно по-разному относиться к личности сэра Уинстона , но нельзя не признать гигантского масштаба этой личности. Нравится ли это или нет, но Уинстон Черчилль прочно занимает место в десятке самых выдающихся людей 20-го века. Наконец, бесспорно, все литературные труды, а их немало, принадлежат перу самого сэра Уинстона.
Конкурентом на получение Нобелевской премии за 1953 год был у сэра Уинстона никто иной, как сам Эрнст Хемингуэй.
Шеститомник же " История Второй Мировой войны " был и остаётся настольной книгой всех добросовестных историков этой колоссальной трагедии 20-го века.
Выдержки из шеститомника "История Второй Мировой войны" У. Черчилля.
Черчилль о причинах, заставивших СССР пойти на союз с Германией
Английскому правительству необходимо было срочно задуматься над практическим значением гарантий, данных Польше и Румынии. Ни одна из этих гарантий не имела военной ценности иначе, как в рамках общего соглашения с Россией. Поэтому именно с этой целью 16 апреля начались наконец переговоры в Москве между английским послом и Литвиновым. Если учесть, какое отношение советское правительство встречало до сих пор, теперь от него не приходилось ожидать многого. Однако 17 апреля оно (советское правительство) выдвинуло официальное предложение, текст которого не был опубликован, о создании единого фронта взаимопомощи между Великобританией, Францией и СССР.
... не может быть сомнений в том, что Англии и Франции следовало принять предложение России, провозгласить тройственный союз и предоставить методы его функционирования в случае войны на усмотрение союзников, которые тогда вели бы борьбу против общего врага.
4 мая я комментировал положение следующим образом:
"Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия России. Россия глубоко заинтересована в том, чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе".
Вместо этого длилось молчание, пока готовились полумеры и благоразумные компромиссы. Эта проволочка оказалась роковой для Литвинова. Его последняя попытка добиться ясного решения от западных держав была осуждена на провал. Для безопасности России требовалась совершенно иная внешняя политика, и нужно было найти для нее нового выразителя. 3 мая в официальном коммюнике из Москвы сообщалось, что "Литвинов освобожден от обязанностей народного комиссара по иностранным делам по его собственной просьбе и что его обязанности будет выполнять премьер Молотов?.
Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес плутодемократий. Статьи в газетах заверяли Советы, что германское жизненное пространство не распространяется на русскую территорию, что оно фактически оканчивается повсюду на русской границе.
8 мая английское правительство наконец ответило на советскую ноту от 17 апреля. ТАСС опубликовало 9 мая заявление, в котором излагались основные пункты английских предложений... В них действительно говорилось, что СССР будет обязан прийти немедленно на помощь Великобритании и Франции в случае, если они будут вовлечены в войну в связи со своими гарантиями, данными Польше и Румынии. Однако не упоминалось ни словом о какой-либо их помощи Советскому Союзу, если бы он оказался вовлеченным в войну вследствие своих обязательств в отношении какого-либо из государств Восточной Европы.
Переговоры с Россией шли вяло, и 19 мая весь этот вопрос был поднят в палате общин. Краткие прения, носившие серьезный характер, фактически ограничились выступлениями лидеров партий и видных бывших министров. Ллойд Джордж, Иден и я настойчиво указывали правительству на жизненно важную необходимость немедленно заключить с Россией соглашение наиболее далеко идущего характера и на условиях равноправия.
В ответ выступил премьер-министр, который впервые познакомил нас со своим отношением к советскому предложению. Он принял его, бесспорно, холодно и фактически с пренебрежением.
Затем выступил я:
"Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией, которого сам премьер-министр как будто желает, против его заключения в широкой и простой форме, предложенной русским советским правительством?
Предложения, выдвинутые русским правительством, несомненно, имеют в виду тройственный союз между Англией, Францией и Россией. Такой союз мог бы распространить свои преимущества на другие страны, если они их пожелают и выразят свое такое желание. Единственная цель союза - оказать сопротивление дальнейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии... Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не будут относиться как к равной и, кроме того, если она не будет уверена, что методы, используемые союзниками - фронтом мира, - могут привести к успеху..."
30 мая германское министерство иностранных дел направило следующую инструкцию своему послу в Москве: "В противоположность ранее намеченной политике мы теперь решили вступить в конкретные переговоры с Советским Союзом?"
В то время как страны оси сплачивали свои ряды для военной подготовки, жизненно важное связующее звено между западными державами и Россией погибло.
Переговоры зашли как будто в безвыходный тупик. Принимая английскую гарантию, правительства Польши и Румынии не хотели принять аналогичного обязательства в той же форме от русского правительства. Такой же позиции придерживались и в другом важнейшем стратегическом районе - в Прибалтийских государствах.
31 мая, Эстония и Латвия подписали с Германией пакты о ненападении. Таким образом, Гитлеру удалось без труда проникнуть в глубь слабой обороны запоздалой и нерешительной коалиции, направленной против него.
Черчилль о разделе Польши
Советские армии продолжали наступать к линии, предусмотренной соглашением с Гитлером. 28 сентября состоялось официальное подписание русско-германского договора о разделе Польши.
Я по-прежнему был убежден в глубоком и, на мой взгляд, непреодолимом антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на нашу сторону силой событий. Я не давал поэтому воли возмущению, которое вызвала у меня и у моих коллег по правительству их равнодушная жестокая политика. У меня никогда не было никаких иллюзий на их счет. Но во всяком случае они не были нам ничем обязаны... в меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил:
"Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг."
В выступлении по радио 1 октября я заявил:
"Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии..."