- Ты всегда мне завидовала, всегда! - истерично кричала одна.
Вторая посылала ее подальше гулким матом, замахивалась большой поварешкой, гнала с кухни.
- Что ты меня отсюда гонишь? Что гонишь? Это и моя кухня, в конце концов! Вон мой стол! Вон моя плита!
Газовые плиты стояли напротив друг друга. И над каждой был смонтирован индивидуальный счетчик. И свет в комнатах был поделен. Правильная коммунальная квартира, когда у каждого -- свой счетчик на все. Правда, совсем на все не выходит, поэтому на холодную. воду стоял общий. Плату за воду делило уже предприятие, ту воду подающее в дом. По головам делило. Вот тепло делят по площадям -- кто сколько занимает, тот столько и платит. А воду или вот еще вывозку мусора -- по головам, по регистрации.
- Да? Твоё тут? Да ты своего мужа так ведь и не прописала! А он постоянно моется в нашем душе! И вода на него, получается, пишется на всех. И вывоз мусора тоже!
- Да ты крохоборка какая-то! Там же копейки! Зато я купила освежитель в туалет!
- Я крохоборка? Да это ты -- экономная слишком! Самый дешевый купила? От него разит страшнее, чем от натурального говна!
- А твои волосы в раковине...
- А твой зато курит на лестничной площадке! А лампочку так ни разу и не ввернул!
- А ты...
- Ма-ам, ну, мам! - звонко перекрикивает обеих пятилетний ребенок. - Я есть хочу!
И тут негромко щелкает замок в двери той комнаты, что посередине.
...
Виктор выходит, сначала высунув голову и посмотрев налево и направо. В квартире -- полная тишина. Только на кухне чуть булькает на газовой плите большая кастрюля с чем-то вкусным. И в раковине медленно опадает душистая пена -- похоже, кто-то из соседей только что мыл посуду.
Он проходит по коридору, стараясь не скрипеть половицами, не мешать никому в квартире. Смотрит из окна на двор. Оборачивается. На столе -- недопитая кружка чая. В ванной, куда он мельком заглядывает, запотевшее зеркало.
И тишина.
Он возвращается в свою комнату, выносит на кухню электрочайник современного космического дизайна, споласкивает его и наполняет под краном. Еще прислушивается, замерев на миг. И бесшумно идет назад.
В своей комнате, закрыв дверь, он долго пишет письмо матери. Мать уже старая. Она не понимает всех этих компьютеров. Она читает только бумажные письма. И иногда, очень редко, пишет сама. Главное, писать для нее надо разборчиво и крупно -- у нее трудности со зрением. И очки уже не помогают, поэтому читает с лупой.
"Мама", - пишет он. - "Я живу хорошо. Просто вот даже прекрасно. Тут у нас все-таки юг, как никак. Тут даже зимой тепло, и нет снега. Ем фрукты и овощи. Еще я много гуляю. Здоровье у меня хорошее. Да и с чего мне тут болеть? Тут же просто курорт! Ты спрашивала, как же это - жить в коммуналке. Но на самом деле, если подумать, коммуналка у меня в жизни была всегда. Сколько и где бы я ни жил -- всегда была самая настоящая коммуналка. То есть, общее житие. Вот в детстве я жил с вами с папой. И с сестрой. Разве было у меня что-то собственное, и ничье больше? Нет. Это жилье было общее. Вот потом, когда уже отдельно с женой и своими детьми -- ну, тоже ведь не так, как сейчас. В любое время и в любом месте в той квартире я не мог остаться один в полной тишине. Ну, так все и было, ты не спорь. А теперь-то у меня своя личная комната. Только моя собственная, и больше ничья. И потом, мама, во всем мире опять в моде "коливинги" -- это ведь по сути тоже такие коммуналки".
За спиной включенный и горящий синим светом электрочайник начал бурлить, а потом выключился с громким щелчком.
...
- Что, думаешь, не знаю, о чем ты думаешь? Так вот не дождешься! Не дождешься!
- Слушай, что ты мне тут устраиваешь опять какую-то склоку?
- Я устраиваю? Я? Это ты все время устраиваешь! Думаешь, я ничего не знаю? Совсем дура, думаешь?
- Да пошла ты, знаешь, куда! Умная! Сейчас вот мой придет с работы, будем считать расходы! И чтобы -- сразу мне, сразу!
- Да-да! Все посчитаем! Сейчас вот сразу и посчитаем. А вдруг -- ты будешь должна? Не боишься этого? А?
Опять щелкает замок.
...
Виктор выходит к своему холодильнику. Тут три холодильника в ряд. Квартира старая, большая, с самого начала, когда строили сразу после войны, была предназначена в коммуналки. Кухня -- как большая комната. Вмещается столик для каждой семьи, плиты, и холодильники. Он даже думал сначала поставить его себе в комнату, чтобы просто совсем не мешать никому. Но соседи отговорили. Все же холодильник -- он шумит. Включается, выключается. Работает двигатель, гоняет фреон или что там сейчас в трубках. Вон, у всех -- на кухне. И вы, мол, ставьте на кухню, как все.
На плите сипит через свисток блестящий металлический чайник. Виктор прислушивается некоторое время -- вдруг кто выйдет и выключит газ, но никого нет. Тишина. Тогда он сам выключает плиту. Чайник успокаивается.
Из холодильника Виктор достает пачку масла и батон. Хлеб он тоже держит в холодильнике. Зато тот никогда не плесневеет.
Виктор медленно и тщательно делает бутерброд, посматривая в окно на улицу и прислушиваясь к этой тишине. Все-таки -- как же тут тихо и хорошо. Как он отвык от такой тишины после жизни в больших городах. Он даже начинает напевать себе под нос:
- Большие го-ро-да... Он не сошел с ума...
И опять, стараясь не скрипеть полами, возвращается к себе.
...
- Если ты еще раз хотя бы тронешь мою сковороду, я тебя саму - этой вот самой сковородой! Ясно тебе?
- Сдалась мне твоя сковорода, дура! У меня своя есть -- новая, непригорающая! Вот! И для блинов у меня -- специальная блинница, между прочим!
- Ты хочешь сказать, что сковороду сосед брал? Ты это серьезно, что ли? Совсем, что ли? Чтобы он -- чужую сковороду?
...
Виктор дописывает письмо, шумно отпивая горячего чая и откусывая от бутерброда:
"С соседями мне тут просто повезло. Да мне всегда с ними везет. Могу неделями ни с кем не видеться. Никогда и ничего -- и уже сколько времени, как я переехал. Тихо тут у нас. Никто никому не мешает. Да и зачем мешать? У нас тут места всем хватает. Знаешь, какая большая кухня?"
В дверь стучат.
Виктор удивленно поднимает брови и, шаркая тапками, сваливающимися с ног, идет к двери. Открывает.
За дверью в сумраке коридора -- соседка:
- А возьмите вот блинчиков. Вы же сами-то себе не напечете. Так угощайтесь тогда.
Он спрашивает с некоторым подозрением:
- С чего это? Праздник какой-то?
- Да просто так -- у нас блинов просто много сегодня получилось. Кушайте себе на здоровье!
Виктор благодарит, закрывает дверь, и теперь ест блины, запивая сладким горячим чаем. Дописывает:
"Вот - только что постучали, принесли блинов. Просто так. Отличная тут жизнь у меня. Отличные соседи".
...
- Сереж, как же мне надоела эта коммуналка! Блин, когда же они все от нас съедут?
- Это кто -- они? Это мы тебе -- они? Это вот когда же вы съедете отсюда -- вот в чем вопрос! Как же надоело: каждый день одно и то же! И еще этот мусор...
- Что -- мусор?
- А кто вчера рыбу жарил? А? А мусор опять я буду выносить? Завоняет ведь на всю квартиру!
...
Виктор выходит в пустой коридор, несет тарелку из-под блинов на кухню, тщательно и неторопливо моет ее, а потом ставит прямо посреди стола той соседки, что угощала.
Снова стоит недолго у окна, смотрит во двор. Сразу от асфальта двора начинается большой парк. В нем бегают ярко и разноцветно одетые дети. Но криков не слышно: толстые стены гасят все звуки.
"Хорошо мне тут. А в столице, помню, шум был со всех сторон. И сверху, и сбоку, и снизу. Постоянный шум. А тут -- просто хорошо. Тихо. И такие милые соседи. Надо будет тортик купить с пенсии, что ли. Угостить. Просто так. Потому что тишина и потому что мне здесь хорошо".