Было уже темно и холодно. На голубом огне горящего сухого спирта грели консервы, о банки грели руки. Теплая еда и немного водки, как-то сохранившейся во фляге у Яна, чуть отпустили холодное злое напряжение.
- Если ночь переживем, - сказал негромко командир. - Утром точно оторвемся. А за перевалом - там уже почти как дома. И там тепло.
Тепло!
Холод не просто надоел. От холода болело все тело. Они все слишком давно были на холоде. Врач шутил как-то, цитируя забытую книгу, что в аду не костры и не жара. В аду - лед и снег. И холод.
Еще в аду, наверное, отступление, перешедшее в паническое бегство. Постоянное чувство вины. И отдаленный лай собак, идущих по следу.
- Генрих, - сказал командир как-то неуверенно, не командирским голосом. - У тебя ведь винтовка. Поднимись, покарауль. Просто больше некому.
Больше было некому. Оружие многие побросали, оставив только пистолеты и револьверы. Бежали долго и тяжело, теряя по пути уставших и потерявших дыхалку. А Генрих тащил свою винтовку со снайперским прицелом и два подсумка с патронами. Это была не снайперская винтовка. Просто штурмовая. Но зато с прицелом. И Генрих очень неплохо стрелял из нее.
Он выслушал командира, покивал, понимая ситуацию. Отнял флягу у Яна - там было еще на два глотка водки. Взял у кого-то правильные теплые рукавицы. Еще ему дали два одеяла - под себя кинуть и накрыться. Так и пошел. Он нашел тропу, что отходила от основной дороги. Тропа загибалась кверху, местами была почти не видна. Но зато получилось устроить позицию почти прямо над пещерой, только выше метров на двадцать. Вторая тропа, проверил Генрих, вела к перевалу. И отсюда даже было ближе, чем по дороге. А за перевалом, он видел, стоял туман. Там было тепло.
Внизу все успокоилось - командир приказал спать. Ложились вповалку, прижимаясь как можно плотнее - для тепла. Огня больше не было. Спирт сгорел, а костер не разводили - просто не из чего тут было развести костер. Провалились в тяжелый черный сон. Стонали, храпели, вздрагивали от холода и холодного ужаса во сне, просыпались и снова засыпали.
Сверху ничего такого видно не было. Но Генрих просто помнил, как это было последние ночи. Сегодня он не спал. Ему было холодно и страшно. Ну, вот он тут с этой винтовкой. И у него есть еще двадцать патронов. И что? Если бы отделение хотя бы. А тут, на самой верхушке, поставить ручной пулемет с хорошим боезапасом. Вот тогда - позиция. А так...
Он шевелил руками и ногами. Иногда вставал и отходил чуть в сторону, чтобы поприседать до боли в ногах, покрутить руками - хоть как-то согреться. Те одеяла таскал на себе, замотавшись, как отступающие на старых картинах. Под утро совсем замерз. Так замерз, что смотреть на холодный металл винтовки было больно. А палец - указательный палец, которым ласкать спусковой крючок - посинел и согнулся. И все пальцы так, хоть и в перчатках-варежках. Холодно, как в аду.
На рассвете снизу пошла масса пехоты. Тихо пошла, без собак. Без топота и лязга. Наверное, горные егеря - они так умели ходить. Бесшумно даже на скалах и каменных осыпях.
Вот если бы ручной пулемет! А у Генриха только винтовка и двадцать патронов. И что? Это же егеря. Они и сзади подойдут - ничего не услышишь.
Генрих испуганно вздернулся, стал оглядываться, вслушиваясь до звона в ушах. Нет. Вроде, никто сзади не подбирается. Сзади никого - только две тропинки. Одна к пещере, вниз, к своим, другая - к перевалу. И почти совсем светло.
А что - он обязан, что ли? Так даже на фронте не бывает, чтобы в карауле всю ночь один стоял.
Не смотря больше на дорогу, Генрих осторожно отполз от края, привстал на корточки, мелкими шагами, постоянно замирая и оглядываясь, обошел вершину и припустил вниз по тропе. К перевалу.
Сзади было тихо.
Вот и нет там ничего - одна тишина. Ни стрельбы, ни криков. Так что все в порядке. Наверняка все в порядке.
Может, показалось что в сумраке. Может и нет там никого на дороге. А командир, небось, сам не спит, смотрит, бдит. И никто не подойдет и не пройдет мимо него.