Нет, все же придётся выходить на кухню. Ничего не поделать, ничего не придумать. Холодильник все равно стоит там. И чайник тоже там включается. Надо было, наверное, перетащить всё к себе - но это уже было бы явным признаком паранойи или какой другой мозговой болезни. Главное, идти надо спокойно, ни на что не обращать внимания, не дёргаться. Подумаешь, видения тут какие-то у него! Мало ли у кого и какие бывают видения. В таком возрасте у некоторых наступает полное разжижение мозга. А он все же худо-бедно сам себя обслуживает. Никому не жалуется. Только иногда - себе, да и то молча.
Старик с кряхтением поднялся из такого же старого, как он, продавленного кресла, откинув на подлокотник сине-зелёный шерстяной плед, которым накрывался до шеи.
Старая кровь не греет. Старые кости мёрзнут. Зябнет всё. Что с холодной старостью можно сделать? Хорошо ещё, что понимает собственное состояние. Осознает.
Теперь - ноги в валенки. Раньше-то, в далёкой юности, смеялся над старым преподавателем в университете, который даже летом приходил в аудиторию в коротких валенках. А теперь сам почти такой. Конечно, можно и просто в носках ходить по своей квартире. Но мало ли, что там рассыпано по полу. Или только кажется, что рассыпано. Но мало ли. А ещё в одних носках - просто холодно. Как ни убеждает родное государство, что на самом деле на улице тепло, а пол-то -- он все равно холодный. Сквозит все время откуда-то. Морозит. Здоровья осталось совсем мало. Его надо беречь. Поэтому - лучше уж в валенках.
Он подошёл к двери своей комнаты, постоял, набираясь духу.
Сейчас выйду. Вот сейчас выйду. Никого там нет. Это все мне просто кажется. Никого нет.
Вышел. На кухню - сразу налево. Не надо заглядывать в большую комнату. Нечего задерживаться в коридоре. Сразу на кухню, там щёлкнуть кнопкой чайника, не поднимая головы. Он ещё тёплый - это с утра, наверное. Но хочется горячего чая, а не тёплого. Вот, забулькал, зашумел. А теперь осторожно, боком, ни на что не смотря - к холодильнику.
А как вот ни на что не смотреть? Глаза закрыть, что ли? Тогда ведь и холодильник не найти. Это ещё когда - в прошлом месяце, что ли? Пытался он тогда с закрытыми глазами. И что? Сразу головокружение. Сразу - с курса. Сразу башкой о стену. Старой пустой больной башкой - в стену. Так ведь последние шарики повыкатываются...
Кстати, если просто смотреть вниз, не поднимая глаз, тоже ничего хорошего не даёт. Всё равно что-то видно. Вот эти тёмные пятна на полу. Почти чёрные, такие красные. И блестят. Это что? Или опять всякая хня и бня видится? Вот как принимать такую аберрацию зрения? То ли полы мыть пора, то ли...
Но если полы мыть, то есть признать существование грязи, так что это и откуда тогда? Он же здесь один!
И ещё гильзы.
Вот что за голова дурацкая? Откуда только такое набралось? Книжек приключенческих и военных в детстве перечитал?
Хорошо всё-таки, что в валенках. В носках бы наверняка почувствовал всякую неприятность, когда наступаешь на золотистую свежую гильзу. Можно даже поднять, понюхать. Но зачем? Все равно все это - собственный внутренний мир. Никто больше этого не увидит. Более того, расскажешь кому такое - сдадут в больницу. И будешь тогда до конца жизни - да и что там её осталось - манную кашку больничную по утрам перетирать беззубым ртом.
Холодильник был загорожен чем-то тёмным. Придётся смотреть.
Старик поднял глаза, посмотрел вокруг. Все привычно. Все, как всегда. Заложенный толстыми старыми книгами оконный проем. Чёрный пулемёт торчит сквозь неаккуратно выбитое стекло. Вот потому и сквозит, значит. К прицелу прильнул здоровенный мужик в чёрном. Вот он-то и загораживает проход к холодильнику.
Придётся применить силу. Ходить сквозь свои видения старик пока ещё не научился. Хотя, если хорошенько вдуматься, должно получаться.
Он слегка потолкал мужика в бок. Тот ругнулся, потом начал оглушительно стрелять куда-то вниз и в сторону. Гильзы потекли на пол, рассыпаясь со звоном, сталкиваясь и отлетая. Одна стукнула по валенку. Отскочила в тёмный угол.
- Позвольте, - еле слышно пробормотал старик, и ещё раз толкнул.
Мужик в форме ещё раз выругался и чуть подвинулся в сторону.
Теперь можно открывать холодильник. Что там ещё осталось? Вот, кусок масла сливочного можно взять. Отрезать хлеба горбушку, на него - масла. И с горячим сладким чаем. Нормально будет. И тепло, и сытно. Ещё в холодильнике стояли ряды банок с тушёнкой. Но тушёнки не хотелось - она жирная и холодная. Кроме того старик просто не помнил, чтобы ставил тушёнку в холодильник. Значит, это могут быть опять видения. Кто же наедается с видений? Разве на таком прожить можно?
С куском масла на куске хлеба он повернулся к столу. За столом сидел невысокий толстый офицер. Тоже весь в чёрном. Он молча рассматривал старика через очки в золотой оправе. В стёклах очков его глаза казались большими, чёрными, как его форма.
Главное, не обращать внимания. Не хватало ещё начать здороваться или разговаривать с собственным стариковским бредом.
Старость, старость...
Вот и отец, помнится, все ругался с кем-то, видимым только ему, рвался куда-то перед смертью. А не надо было ругаться. Они же его не трогают. Нет их тут никого. Просто нет их. И звуков никаких нет. И запахов. Потому что, откуда бы ему знать, как пахнет настоящая пороховая гарь? Опять по книжкам, да по фильмам? Нет. Ничего этого нет. Он один в своей квартире.
Старик налил в кружку кипятка, сыпанул туда же пригоршню заварки. А вот сахара-то и нет, оказывается. Совсем нет сахара. Придётся так. Но главное - кипяток.
Осторожно переступая валенками, стараясь не смотреть по сторонам, он проследовал обратно к своей двери. Дверь в комнату оказалась открытой настежь. Забыл закрыть, что ли? Вот уже и внутренняя самодисциплина всякая пропала. Надо же делать всегда так, чтобы помнить, что сделано: закрывать за собой двери, выключать свет, смывать воду...
И вовсе это не смешно. Ещё не хватает до такого дожить, чтобы воду за собой смывать забывать. Тьфу!
Старик зашёл в комнату, прошелестел валенками к креслу, поставил на столик справа кружку, положил бутерброд. Теперь - закрыть дверь.
- Дверь не закрывай! - раздалось от окна.
Вот только внимания не надо обращать. Мало ли, что слышится и что видится. Он опять двинулся к двери.
- Слышь, ты, старый! Я же сказал - дверь не закрывай!
Говорят, если человеку снятся кошмары - это просто у него что-то в организме не так. Это, наверное, какая-то болезнь уже точит его, но ещё не больно, не заметно. А мозг уже выдаёт предупреждение. Вот этими самыми кошмарами. А если такие кошмары наяву? Наверное, это тоже говорит о здоровье. Вот подсказывает мозг, что нельзя закрывать дверь. Почему? Может быть, потому что будет душно? Может, мозгу просто не хватает кислорода?
Старик вернулся к креслу, закутался в плед, не вынимая ног из валенок. Всё-таки с открытой дверью сквозит сильнее. С кухни опять раздался грохот длинной пулемётной очереди. А от окна отозвалось, как эхом. Два хлёстких выстрела и ругань вполголоса.
Старик взял кружку, подул на неё, отхлебнул. Горячий крепкий чай пробежал в желудок, грея пищевод и поднимая тонус. Теперь - бутерброд.
- Нет, ты видишь, какие суки, а? Они уже по жилью стреляют! - у окна пошевелилась тень.
На миг показалось, что это снайпер в маскхалате, делающем его большим, бесформенным пятном на фоне светлых обоев. Шторы остались задёрнутыми - старик сам закрыл все щели с вечера. А этот, наверное, просто разбил стекло и выставил ствол на улицу. Это он неправильно делает. На самом деле настоящие снайперы стреляют не с подоконника, а из глубины комнаты - старик что-то такое читал в детстве. Хотя... Что тут объяснять собственным кошмарам? Главное - всё опять затихло. Замерло. Притаилось.
Бутерброд и горячий чай. Вот - реальность. Все остальное - кошмар. Просто выдумка воспалённого старого отмирающего мозга.
Но мы ещё поживем, поживем...
- Мы ещё поживем, старый! Мы продержимся! - раздалось от окна.
Главное, не отвечать вслух. Это просто свои собственные мысли. Просто мысли.