Медведь - это тот, кто мед ест в лесу. Отведать - это же откушать? Бабушка всегда так говорила, приглашая гостей к столу - "отведайте". Значит, садитесь, гости дорогие, сейчас будем всякое вкусное кушать.
Медведя нельзя называть по его настоящему имени, потому что он тогда может услышать и прийти. И будет все, как в старой сказке про медведя с липовой ногой. Страшная такая сказка. И очень правдивая. Придет такой и всех раздерет. Потому и говорят о нем - медведь, а не как-то еще по-другому. Люди давно договорились его так звать, им понятно, о ком речь, а вот он не слышит свое настоящее имя, и не идет, не нападает...
И тех, кто живет с людьми, их тоже нельзя называть по-настоящему. Это только в очень старых книжках и старых сказках о них пишут прямо, называя по имени. Нельзя так. Потому что придут ведь, осилят, заполонят все, займут место человека, и будут жить одни. А потому что - ну, зачем им люди? Людей они терпят, только пока люди сильнее - потому что их не осилить. И еще пока люди кормят, да.
Мама разбирала белье, которое вытащила после стирки, и ругала вполголоса "того, кто живет в стиральной машине". Он в этот раз, что сделал - вывернул пододеяльник, а потом уже в вывернутый насовал все остальное, что в машине было. Это, выходит, всякие там полоскания были совершенно ни к чему и бесполезно, потому что все - внутри. Вот мама и ругалась потихоньку, разворачивая и раскладывая, и думая, что опять придется кидать в машину - теперь для второго полоскания. Но вот она становилась:
- Зинаида! - когда она так говорит, сразу страшно становится до мурашек по коже. - Где твои носки?
- Они же совсем дырявые! - развела маленькие ладошки в стороны Зинка. - Совсем-совсем дырявые! Я их выкинула.
- Так, - сказала мама и села на старинный бабушкин табурет, крашенный белой масляной краской. - Иди сюда, глупый ребенок, и я тебе сейчас все объясню.
- Ага, - ответила девчонка с двумя задорными хвостиками на голове уже из-за угла, из коридора. - И - по попе?
Нет, мама у нее добрая на самом деле, но по попе в сердцах иногда могла залепить свернутым кухонным полотенцем. Ну, это если Зинка ее совсем из себя вывела.
- Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой! - сказала мама заклинание.
- Иго-го! - закричала Зинка, а потом сказала упрямо. - И вовсе я не никакая не "сивкабурка"! У меня волосы нормальные - вот!
Это когда она совсем маленькая была, не понимала. И покрасила волосы чернилами. Не все волосы - столько чернил не было. Вот тут спереди. И косичку одну. Папа смеялся. Мама ругалась и называла "сивкобуркой". Но теперь она не "сивкобурка"! Она нормальная девочка.
Она похлопала по своему колену и отложила какие-то футболки, которые только что разбирала.
- Слушай и запоминай. Те, кто живут с нами и вокруг нас - они на самом деле не друзья и не враги. Они - просто чужие. Поэтому надо всегда ожидать от них всякой вредности. Всегда ожидать и знать правила. А правила эти вывели еще наши предки. Того, кто за печью, надо кормить. Того, кто в бане - надо кормить. Того, кто под кроватью - вот не смейся, не смейся - тоже надо кормить.
- Я кормлю! - тут же вспомнила Зинка.
- Это твои-то яблочные огрызки - еда? Ты же там все высасываешь, до прозрачности, до самых косточек! Что же ему останется? Ему, который живет под твоей кроватью? Вот он тебя и пугает иногда. Потому что вредничает так. Голодный он просто.
- И что же? - хитро прищурилась Зинка. - Теперь в стиральную машину мои яблоки и конфеты кидать будем, что ли?
- Нет. Тот, кто живет в стиральной машине, не ест нашу пищу. Он ест, - мама оглянулась, как будто боялась, что ее кто-то подслушают, и щекотно выдохнула горячим шепотом прямо Зинке в ухо, - носки! Он всегда ест только наши носки!
Зинка хихикнула и потерла ухо.
- Щекотно!
- Вот ты хихикаешь, а вспомни лучше, как папа после стирки ищет свои носки. Ну, вспомни!
Зинка расхохоталась в голос. Потому что эта история с носками повторялась как минимум каждый понедельник, когда папа, который вставал раньше всех и на кухне поднимал вверх тяжелую гирю - Зинка ее ни разу не могла пошевелить - начинал искать носки. И если стирка была в воскресенье, обязательно получалось, что все носки перепутаны, да еще никак нельзя было найти пару.
- Вот! - страшным громким шепотом продолжала мама. - Это как раз тот, кто живет в стиральной машине, ест один носок. А остальные перепутывает, чтобы никто не заметил. Но мы, люди, все знаем и помним! Вот я всегда, даже когда стираю постельное белье, обязательно кладу хоть дырявые, хоть старые, хоть даже совсем чистые носки. И тогда он, из стиральной машины, ничего не путает и не портит. Тогда он ест. Понятно?
Зинка подумала, повспоминала, что вспомнилось, и кивнула. А потом еще вспомнила:
- А тот, кто живет в холодильнике?
- Ну, это совсем просто. Ты помнишь, я всегда кладу кусочек хлеба?
- Это же от запаха?
- Какой может быть запах от свежих продуктов в нашем совсем новом холодильнике? Сама подумай - откуда? Этот запах - вредность того, кто живет в холодильнике. Но он не ест наше, запакованное и завернутое. Ему хочется хлебца. И не свежего, горячего, а чуть подсохшего.
- Вот и Верка мне говорила, что сухой - полезнее!
- Что это еще за Веерка такая? Она - Вера. Она же твоя подруга?
Зинка пожала худыми плечиками. Ну, да, подруга. Так подруги всегда так и говорят - Верка и Зинка. И ничуть тут не обидно. Потому что - подруги.
- Но она права, это врачи даже говорят, что подсохший хлеб - полезнее. Вот и тот, который живет в холодильнике, любит именно чуть подсохший хлеб. И если успевать подкладывать, то никогда из холодильника не будет пахнуть. Ясно тебе, глупый мой ребенок?
- Я не глупый, - обиделась Зинка. - Я просто еще маленький.
- Ты, маленький ребенок, что мы делать теперь будем? Белье надо снова полоскать.
Зинка попыхтела, как маленький ежик, делая вид, что это вовсе не про нее. Но потом слезла с маминых колен и пошла к своему комоду в углу. Порылась там и достала красивый гольф в полоску. Красивый-прекрасивый. И очень яркий. Полоски были красные и зеленые. Только он был с дыркой во всю пятку.
- Вот, - сказала Зинка и шмыгнула носом. - Это очень хороший гольф. Только совсем дырявый.
- Господи, - всплеснула мама руками. - Где же ты его откопала? Ему же года три уже!
А Зинка погладила белый гладкий пластик стиральной машины и зашептала куда-то туда, куда мама засыпала порошок:
- Ты прости меня, пожалуйста. Я же не знала, что ты голодный. У нас дома никто не должен быть голодным - я теперь всегда буду тебя кормить. Простишь, да?
В машине что-то громко заворочалось, и Зинка почему-то сразу поняла, что - все. Никаких обид. Все теперь будет хорошо. И пошла к маме на кухню, потому что уже пора было ужинать.
А уже совсем ночью, когда стало темно, когда надо было ложиться спать, она выковыряла из кармашка на платье совершенно растаявшую за день конфету, опустила в щель между кроватью и стеной, и сказала туда же:
- Вот. Это тебе, который под кроватью. А ты не пугай меня больше. Я уже не такая маленькая, как раньше. Я теперь уже стала больше. Я больше знаю. И про тебя тоже знаю. И буду кормить.
И почти сразу уснула, крепко-крепко. И никто ей не мешал этой ночью, никто не пугал, никто не хватал холодными пальцами за голые ноги, высунутые из-под одеяла.
А утром первым делом, едва проснувшись, она специально проверила, лежит ли кусочек хлеба в холодильнике.