П У Ш К И Н   И  В Н У Ч К А.

       П р е д и с л о в и е. 

Боже! Не сердись, ненавижу войны,
И с болью терплю мировую разруху.
Скажи от безумств как людей отучить,
И с пришельцами их примерить?

Ведь это слуги твои, правый Боже?!
Раз делами на Ангелов очень похожи.
За что они любят людей земных?
С детства от Пушкина знала про них.

"Дед" сказал мне, во сне: - "Они братья",
Но просил от Советов скрывать то.
И о том, что меня опекает Пушкин:
- "Не поймут ещё, сунут в психушку..."

Вот и терпела десятков шесть лет,
Тяготясь этими знаниями странными.
Теперь смело говорю: - Пушкин - мой пра...дед,
И жив дух его, спасённый Энлотянами.

Что дальше не стану подсказывать,
Всё есть в книгах моих - и бой, и покой.
О пришельцах приятно мне сказывать.
"Дед" твёрдо водил моею рукой.

Посвящаю книгу первую В.Калоеву,
И всем, кто страдает за родных.
Может, души тем их успокою,
Живы дети их, но в мирах иных.

А те, кто убивает, тоже погибают,
Но не берут убийц тех на "Тарелки".
Зато в Аду их вечно поджидают
Насмешливые Бесы и горелки.

Виталий же, как "Дед" мой Пушкин,
Не смог сдержаться, пережить беду.
Судьба - насмешница-хлопушка -
Ударила страдальца и в тюрьму.

Сидит теперь там, за грехи чужие,
Тех, кто с беды всегда снимает пенки.
Несчастье с ним несут друзья, родные.
Судьба, раскрой ему его застенки!


               Первая часть.

В жизни много чудес и таинственных сил.
Девятнадцатый век: гибнет Пушкин...
Ликует Дантес. Он не знал, иль не верил,
Что убить Человека не просто.

Как не знали друзья, что поэта забрали
Неизвестные жители Дальних миров.
Дали новое тело, и в "тарелке" катали,
Насмотрелся всего он - будь здоров.

С сотню лет повозили поэта по странам,
Где хотел он быть раньше - ходи и дивись.
И забудь, наконец, о сердечных ты ранах.
Лишь о том, что ты жив, никому не хвались.

Ублажали поэта, как Аринушка встарь,
Под его же стихи спать ложились.
Жаль, что новых стихов он уже не писал.
На войну попросился - с трудом согласились.

Но война, как беда, и случилось лихое -
Подстрелил, не желая, человека случайного.
Тут совсем уж лишился поэт покоя,
И теперь уж просил у Энлотян наказания.

Те согласились, ввергнув в Пекло поэта,
Наказав ему встретиться там с Дантесом.
Так случилось в начале двадцатого века,
Вечно юный поэт и Дантес, грузный весом.
Какой разговор у убийцы с поэтом?

Черти ж приняли его в объятья,
Хоть были очень удивлены:
- Вот даёт Небесная Братия!
Убить на войне - тут нет вины!

Вот Дантес - тот точно тебя убил,
Но ты молод остался - попал к летунчикам.
И хотя потерял всех кого любил,
Тебя можно причислить к везунчикам.

Веселей, стало Пушкину: - "Вот же Бесы,
Они считают, что я везунчик,
Такие, значит, здесь политесы,
Но, где же Дантес - этот гад ползучий?"

И Бесы будто подслушали мысли:
- Хочешь видеть, как он мучится?
Аспид у нас хорошо всё осмыслил.
Хоть на воле хвалился, что тебя убил.
Вот сейчас он у нас станет пучится,
Криком родных поднимет из могил.

Мамона Дантеса бесила Бесов -
На сковороду сажать его зело тяжко.
Для всех грехов его не хватало весов,
Совсем животы надорвали бедняжки.

К тому же ревел Дантес на дикие голоса:
На сковороде, мол, жарко, а дым едкий...
Велели Пушкину высмеивать его в глаза,
Но близко не пускали, в самое пекло.

Только боль врага поэту не в радость,
Мечтал он исчезнуть уж под шумок.
Видеть всё это поэту в тягость,
Сбежать лишь из Ада он сам не мог.

Припомнив, что черти обещали награду,
За то, что интересно описал их в стихах,
Стал он проситься из Пекла-Ада,
Но черти, есть черти - качают права:

- Ну что ж, отпустим, когда в твоём роду
Родится душа светлая - по имени Реля,
Потомок русского и цыганского народу.
Мать, правда, невзлюбит дитя ещё с колыбели.

И Юля, и первая её дочь болотного чёрта,
Реля будет у них, как солнце в темнице.
Душа её светлая - им антипод упёртый,
На волю вырвать тебя уж стремится.

Юлька любит дочь от "болотного",
А эти Черти твои и наши враги.
Реля же будет, как "солнце в оконце",
Так что девочку эту ты береги!

- Юлька и нагул её Реле врагини?
А смуглая моя, станет берегиней?
Вот уж семейка внучке подобралась,
Болотная кодла лихо старалась!

- А как же, Саша, это их лап дело,
Любят, чтоб возле добра смердело.
И начали поганство они с  Юльки-Жучки,
Полной противоположности твоей внучке.

За злобу взяли мать в оборот "болотные",
Они до таких бабёнок очень охотные. 
Быстро спозналась она с врагами нашими,
А выходит и с твоими врагами, Саша.

И родила Юля Чёрту болотных вод,
Белокожую, но чёрную душою Геру.
Не любим мы этих гадов и их приплод,
У этих "людей" никакой в Бога веры.
 
- А вы в Бога верите? - усомнился Поэт.
- Дурак не верит! - был горький ответ. -
При случае, поговорим об этом деле.
Теперь же вернёмся к светлой теме.

Усёк? Всегда открыты "тёмным" двери Ада,
Для Геры, и для Юльки жара хватит.
Таких, как Реля нам сюда не надо -
Она уже с пелёнок в Бога верит.

И эта чистая душа спешит родиться,
Чтоб и тебе помочь освободиться.
Из Ада деда выпустит Реля рождением,
Мы поздравим тебя с освобождением.

- Тут ты, Саша, сможешь внучке помочь,
Малышке с матерью бороться невмочь.
Реля умом своим быстро сообразит,
Из каких болот родилась сестра-паразит.    

- И ещё пойми, её мать не изменить.
Вечно в задумках у неё плохое что-то.
Может покалечить Релю или погубить,
Но ты должен прервать зло из болота.

Поэт задумчиво: - Взвалили мне на плечи
Забот приятных. Лишь в Космос вырвусь я,
Отправлюсь к Реле, не только чтоб беречь.
Стихами, сказками я буду развивать дитя.
Быть постараюсь неотлучно возле колыбели.

- В Космосе будешь, как вольная птица,
Мать Рели гневом пышет, как печь.
Мечтает всё от  Рели освободиться,
Чтоб любовь отца к падчерице привлечь.

Ты будешь по Свету свободно гулять,
И сможешь бывать у её колыбели,
Чтоб издевательствам над Релей мешать...
- "О, я обороню мою внученьку Релю!

Не то к ней Ангелов рать пристрою,
Чтоб не давали матери ей вредить".
- Смотри, Саша, слово дал не простое,
Ребёнка от злобы нелегко защитить.

- Про эту мать ещё в Космосе слышал,
Убила мальца до девчонки болотной.
Лишь к Гере она любовью дышит.
Других детей ей растить неохота.

- Одного мало, эта "родительница",
Двоих убила, но первый мальчонка
Тут же нашёл себе заместительницу.
Сейчас он счастлив, смеётся звонко.

Второй же малец родится у Рели,
(Естественно, когда она подрастёт) 
Ребёнку в свет распахнёт она двери.
По жизни вместе с сыном пойдёт.

А родившись, Саша, тебе подмогнёт
И в Космос выпустит тебя с колыбели.
Такой дар дан стремительной Реле.

- "Ну, вы меня обрадовали, рассказав о Реле,
Выскочив отсюда, стану стражем ей.
Буду другом, дедом и братом ей на деле,
Расти будем вместе с ней - добрей и смелей".

- Братом-то не надо - брата она спасёт,
Не даст убить себя, она - девчонка-бой,
Про это ей расскажешь, как только подрастёт.
И сделает она всё это вместе с тобой.

Подготовь её ко встрече с тем блаженным,
Чтоб встретилась с ним ещё свободная.
Ведь только от него родится желанный,
С кем жить будет дружно, тебя вспоминая.

- "Неужто отец правнука такой кусок идиота,
Обидно за внучку. Нельзя ль ей другого?"
- Можно. Но она родит лишь от того обормота,
Своего единственного, и самого дорогого. 

- "А от других не сможет рожать?" - Сможет.
Много будет желающих её на детях поймать.
Но хитрости, уловки никому не помогут.
Реля родит того, кого сгубила её мать. 

Надолго задумался поражённый поэт:
Из Ада его выручит новорожденная Реля?
Правнучка цыганки..., почему бы и нет?
Ждал он её (из-за имени) в апреле.

Будет весна, тепло на птицах примчится.
Сажают деревья, когда пригреет.
Принесут щебетню перелётные птицы,
На душе станет радостнее, и светлее.

И даже из Пекла молился небесам,
Хотя боялся разгневать хозяев:
- Боже, за что счастье мне посылаешь? 
Простите, Черти, что вспомнил Бога,
Живёшь вот так, а о главном не знаешь,
Но рад, что мне идёт мне такая подмога.

Что от давно забытой цыганки
Всплывает девчонка - чистейшей души,
При этом у матери-поганки.
И вызволить из Пекла меня спешит.

- Но внучка твоя родится перед войной.
Такой войны ещё Земля не знала.
И Юлька станет пользоваться бедой,
Чтобы накрыть Релю тёмным покрывалом.

Спеши, Саша, встать у её колыбели,
И во всех поездках будь рядом с Релей.
Девочка вырастет в твою светлую ветвь,
Ещё прославит тебя - это заметь.

Ты лишь направь Релю на того идиота,
От которого ей рожать будет охота.
Но правнук твой, Пушкин, душою в мать,
Станут дружно жить, тебя вспоминать.

- Мне незачем об этом напоминать.
Простите, что отвлекаю вас от дела,
Но на душе так у меня накипело,
Задавил бы сейчас неприятелей рать.
- Снова тебе не терпится воевать?
Но мы рады с тобой толковать.
Завидно, что тебе недолго ждать!

Пока ждал, поделился думами:
- За что такое имя внучке моей?
- Энлотяне твои, - смеются, - надумали,
Чтоб не заблудиться во Вселенной ей.

Но кажется как-то от Войны Мировой -
Будут бежать в Сибирь из обжитого дома,
Внучка твоя с матерью и Герой-сестрой,
А в Сибири ждёт её родня - Домна.

- Домна, - вскричал Пушкин, - и мне родня,
Верней побочная дочь, что не хотел я знать,
Мать её - девка дворовая - завлекла меня.
Знакомится, видно, и с дочкой не миновать!

- "С такой, как Домна знаться не грех. 
Спасёт, ослабших  в пути, двух Змеюк и Релю.
Лет Домне сто десять, но она - крепкий орех!
Знает травы, и лечит отменно всех!

Многие к ней едут лечиться, издалека,
Знахаркой признают её в том селении.
Домна немногословна, как мудрая река,
И моля о забвении, ждёт лишь мгновения,

Как вылечив твою полуживую Релю,
И покрестив её, назовёт Надеждой.
Мы всё шутим здесь, что в Бога не верим,
Но внучка твоя в вере будет надёжна.

Она в Господа станет верить с пелёнок,
Летая под сводом церкви, как стрекоза.
И многие заметят, она - редкий ребёнок,
Придёт время, закроет бабке своей глаза.

Получит от Домны в наследство смелость,
И мудрость её, чтоб сражаться с лихом.
И хотя после войны окружит её серость,
Пробиваться сквозь неё будет Реля тихо.

Без всякого треска и звона колоколов -
Как любит поступать её лицемерная мать.
И ты, Александр Сергеевич, будь готов,
в борьбе с лицемерием Релю поддержать".

- Вот удивили вы меня, чудной народ!
Кому рассказать - ни за что не поверят -
Среди серы, огня и больших сковород,
Волнуетесь вы о моей внучке Реле?

- Твоя добрая Реля - откроем тебе тайну -
Увлечётся в юности сады сажать.
И этими деревьями словно сачками,
Души из Ада сможет выручать.

И нам от Рели перепадёт счастье, кажется,
Если ты за нас замолвишь - ведь мы не Бесы. 
Нас сюда сослали - приказав куражиться,
Но мы людей не трогаем, а лишь "Дантесов".

- Вы сможете выйти отсюда, по её желанию?
- Ещё бы! С Богом общается Реля с пелёнок.
Скажешь ей - есть в Аду души не по призванию -
То и за нас деревца посадит дивный ребёнок.

Ты намекни ей о нас, не сочти за труд.
- И наверху тоже есть люди без сердец,
И в Аду добрые. Коль не будет Бог глух
К просьбе Рели, выпустит Ад заблудших овец.

Средь коих и себя я числю. Свобода не в Раю,
Мне Космос - Рай. Лишь там вольготно мне,
Но вас с собою звать не буду. Пока ж мечтаю,
О долгожданном, когда родится внучка, дне.

Ожидая, продолжал беседовать в Пекле
О будущем внучки, коль Бесы всё знали.
Те начали рассказ с деда Рели - Петра,
(То ли утомились, то ли угорели?)
Как он убил жену,  Поэту рассказали.
И что похожа Реля на бабку сказали,
Чем очень гостя заинтересовали.

Пушкин слушал, как цыганка металась.
И видел вроде, как топилась Настёна.
Но видимо тем судьба её не кончалась.
Пётр вынул её из речки тёмной.

- Но за что это Настя топилась?
Что ей в таборе не жилось?

- Там у них неприятность случилась
Трех цыган в воровстве обвинили,
А расхлёбывать девке пришлось.
Они на неё всё свалили,
Но сами недолго прожили.

И нам встретиться здесь довелось.
Ух, мы с них за то жир потопили!
Хоть они тут блажили - вопили,
Что, мол, Настя живая осталась...
- Говорите же, что с ней сталось?
Как Пётр спас - я услышу ль от вас?

- Спас и принёс в избушку бедную.
Сказал: - "Живи, зачем топиться?"
Немало бед цыганка там изведала,
Но счастье было, хоть и не в светлице.

В деревне звали Настю "Чернолицей",
Боялись сглаза, крестили вслед.
А Настя, тихо стала травницей.
Детей своих лечила, берегла от бед.

Ходила в церковь, после всех людей,
Молилась Богу, проживала тихо,
И родила Петру одиннадцать детей.
Носила следующего, но случилось лихо.

Ревновал Пётр цыганку, особо пьяным.
Всё дружочки сплетнями старались.
Клеветали на беременную рьяно.
Правда, кулаков Петра боялись.

Направляли злобу на жену, с наветом:
- Мол, не от тебя ребёнка носит.
Здесь цыгане её катались летом
Вкруг деревни. И вот Настю разносит.

Ты как хочешь, энто понимай,
Но немедля меры принимай.
А не то двенадцатый Каркушкин
Станет бегать по селу...
                               Бесился Пушкин:
- Он дурак, этот балбес!  Но что же! 
Ведь попался я на ту же удку тоже!
Говорите же, что сделал другой дед?

- Пётр скрипел зубами, утирался,
Со скамьи немедленно сорвался.
Жену искал дома, нашёл на речке.
Беременная бельё полоскала,

А целый день стирала и устала.
Увидев мужа, радостно позвала:
- Петруш, пора бы бросить пить,
Коль мне пришла пора родить.

- Чиё дитё? Кто мне старался?
- Уж ты бы, Петя, постеснялся
Не ты ли так любил меня весной,
Что буду я рожать зимой.
Но Пётр всё же сомневался,
Жену слегка ударил, не старался.

На лёд упала Настя, стон раздался.
Нёс, отрезвев, жену в избу бедную, 
На полати клал, детей покликал.
А они, глядя на мать бледную,
Разразились жуткими криками:

- Мама, проснись, мы любим тебя!
На кого ты нас оставить вздумала? 
Кто покормит, помоет, любя?
Но молчала цыганка, почти отходя.

День на третий очнулась она, наконец,
И открыла глазищи большие.
Строго мужу сказала: - Я не жилец!
А где дети мои дорогие?

Всех их вырастить, Петя, тебе накажу.
А не вырастишь, строго спрошу.
Я и с того света буду видеть!
И посмей лишь кого мне обидеть!

Пётр бы вырастил, да тут война,
Белые взяли воевать силою. Беда!
За старшую Юля оставалась в доме.
Но как сберечься в том содоме?
Когда брат на брата шёл с косой.
И в деревне погром за погромом.
Уследи тут за младшими и домом.
И оспа прошла по селу метлой,
Хоронили много, под бабий вой.
Лишь не плакала Юля - она-то жива,
И корову, лошадку в хозяйство вела.

Отец, вернувшись, словом не задел,
Что не сохранила сестёр и братьев.
Уж такой видно был его удел - 
Закончил с красными воевать он.
Потому вернулся, хоть не на коне,
Но с мандатом прихлопнуть кулачьё.
- Вы попляшете, на радость мне.
Всех в Сибирь, даже свояков.
А вскоре Юля, окончив школу,
Попросилась на учёбу отправить.
Пётр молвил хорошие слова:
- Вернёшься, селом станем править.

В учёбе Юля загубила первого сына,
Не жалея ни капли о том.
Но чтоб селяне на неё не косились,
Не желала опять в отчий дом.
Уехала в Украину, там гуляла.
Ещё загубила сына, сердясь,
Выскакивают живыми и плачут.
И растут быстро в ней, плодясь,
Нельзя ли медленней и иначе?

Росли бы, живот не раздувая - 
Приходилось жутко утягиваться,
Тяжести носить, дитём подпирая,
Да кто же на это отважится? Собой
Рисковала Юля в тех деяниях.
И просила у неба, как подаяния
Родились бы мёртвые - нет, живые.
Но нельзя любить их - не дорогие.
Коль отцы от них отказывались,
Семьями своими отмазывались.

Вот тут-то Юлию Чёрт присмотрел.
Вернее, давно за ней ездил, с ленью.
И девке, разгульной, такое напел,
Что красавица стала его тенью.
Но за дьяволом, поди, уследи.
Сказал, не растит своих детей;
- А ты, любимая, за животом бди,
Не думай дочь убить, как сыновей.
Да ещё назови доченьку Герой,
Это имя рифмуется с серой,
Что слуху моему приятно.
И тебе понравится, вероятно.

- Хватит о ведьмах! - Поэт вскричал,
- Слушать о них, что тесто месить.
Давно я за вами, братцы, замечал,
Нравится вам меня бесить.

2006г.                           продолжение будет