Тропинка, по которой я стремительно удялялся из здешних, некогда родных мест, помнилась мне ещё широкой оживлённой дорогой. Три часа после долгих лет разлуки среди обрушившихся домов и заброшеных подворий, могилы родителей и родственников, короткие разговоры с немногими уцелевшими односельчанами. Бог знает, вернусь ли я сюда когда-то ещё. Скорей, скорей, через грустный предзакатный лес к железной дороге. Через час с четвертью поезд унесёт меня отсюда безвозвратно, со всеми воспоминаниями и комплексами. Сегодня утром едва удалось отыскать путь в густой, выше пояса траве. Единственный встречный, пожилой косарь, меня не заметил и на приветствие не ответил. Лица его я, впрочем, тоже не разглядел и здравствование было вполне ритуальным.
Наш дом, как ни странно, сохранился. Чужие, незнакомые люди, жившие в нём, рассказали, как один за другим уходили из жизни те, кого я знал, с кем когда-то был дружен. Через забор, по соседству располагался необитаемый тепер двор Антона Филипповича. Этот незаурядный, колоритный старик всегда был дружен с нашей семьей, мы всегда помогали друг другу. Дед Антон всегда жил в одиночку и нынче некому присмотреть за его десятилетиями любовно выпестованым домохозяйством. Что приключилось с дедом Антоном, мне так и не рассказали. Всё как-то скупо и обиняками. Верно, было в этой тайне что-то нехорошее. Обычное дело в наших краях, когда это касается одиноких стариков.
Визит на кладбище, цветы, запоздалое, ненужное уже никому молчание... Странно, однако могилы Антона Филипповича я так и не нашёл. Очень может быть, не нашлось никого, чтобы поставить памятник, написать табличку. Вот и лежит славный дедуля просто под безымянным холмиком. Может, когда-нибудь соберусь, отдам ему последний долг...
II
Солнце почти склонилось за лес, а старик все ещё оставался на покосе. Более того, похоже, он и не собирался уходить. Чуть сутулая чёрная фигура мерно раскачивалась в такт движениям косы. Он по-прежднему стоял ко мне спиной, лица, конечно же, не увидать. Подхожу зачем-то поближе. Он или не он? Точно, он!
-- Антон Филиппович, здравствуйте!
-- Чаво?
Старик на мгновение остановился, разглядывая меня. Никакого интереса мой вид у старика не вызвал. Не узнал, вероятно. Серебристое жало вновь мерно заскользило по земле.
-- Дедушка, не узнаете? Это же я, Гоша...
Дед Антон, живой и невредимый, и в то же время чем-то неуловимо изменившийся, продолжал трудиться безо всякого внимания на окружающий его мир. Я проходил со станции часов шесть, нет восемь, назад, старик уже был здесь и работал. Ни малейших признаков усталости. Во дед даёт! Но погодите, погодите... Какой странный у него укос!
III
Высокая трава внезапно исчезла, как отрезало. Будто бы кто-то провёл на земле невидимую линию. Вместо этого передо мною раскинулось поле, уходящее своими краями в туманную бесконечность. И всё пространство вокруг старика было усеяно человеческими головами. Насколько мне удалось разглядеть, они прорастали из земли на тонких шеях-стебельках. Ветра почти не ощущалось, но головы раскачивались со стороны в сторону и сталкивались друг с другом с глухим стуком. Дед Антон, не обращая внимания ни на что вокруг, продолжал трудиться в поте лица.
-- Хрусть! -- на срезаных головах мгновенно стекленеют глаза и навечно застывает гримаса ужаса. Тудухх! -- это они уже падают оземь. Хрусть! Тудухх! Хрусть! Тудухх! Погодите-ка, вот эта голова кажется знакомой. До боли напоминает однокласника Володю, лет 20 назад вьехавшего на мотоцикле в комбайн. Рассказывали, что его голову тогда так и не нашли, похоронили без неё. А она оказалась здесь. Вот совсем маленькая, это мой умерший в детстве племянник. Только что срезанная незнакомая голова с забрызганной кровью рыжей бородой не желает мириться со своей участью, челюсти движутся в беззвучном вопросе "Зачем?" Большинство, однако, воспринимали свою участь как нечто само собой разумеющееся.
-- Антон Филиппыч, кто они?
-- Покойники, -- дед казался на удивление спокойным, даже движения своего не прекратил, только слегка замедлил. -- Умерли, их похоронили, а теперь они прорастают.
Это казалось таким чудовищным, что я не сразу нашёлся, что сказать.
-- А зачем Вы их косите? -- единственное, что мне удалось сообразить.
С реакцией у меня всегда был полный порядок, а вот здесь я очевидно сплоховал.
-- Чтобы умерли навсегда, -- эти слова дед совместил со взмахом косы. Серебристая змея взметнулась к моей шее. Мир внезапно затих и погас.
IV
Мне полагалось умереть. И однако же этого не случилось. Напротив, звуки и краски мира возвратились очень быстро. Старый косарь велел мне идти за ним следом. Мы проговорили почти всю ночь. Дед Антон остался таким же интересным собеседником, каким я его всегда знал. И боярышниковый чай с мёдом он заваривает такой же вкусный, как раньше. А уж в умении точить косу ему никогда не было равных во всей округе. И завтра мы пойдём на сенокос вместе. Никто не сможет назвать нас призраками, ночными существами. Ночь -- время неверное... А утром хорошо, светит солнышко, птички поют, блестит роса. Коса так и порхает. А комары мне теперь не мешают, и усталости больше нет. Мёртвые должны умирать навсегда. Они сделают это, для того мы здесь. Одинокий путник в рассветной дымке. Или в закатном тумане. Мы знакомы, а, может, видимся впервые? Впрочем, неважно. Наша встреча неизбежна, просто подойди поближе. Ещё один толковый помощник здесь не помешает. Одно умелое движение -- и ты наш... Навсегда.