Карпов Андрей Владимирович : другие произведения.

Партизаны последнего времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Своего рода детектив, отражающий реалии нашего времени. Без ругани, грубых сцен и т.п. Содержание: Глава 1. - Всё начиналось как love story Глава 2. - Беседа к пиву на закуску Глава 3. - Тень за спиной Глава 4. - Тет-а-тет на кухне Глава 5. - Коттедж и его обитатели Глава 6. - Лекция местного гения Глава 7. - Так разговариают настоящие партизаны Глава 8. - Черная "Ауди" Глава 9. - Первая смерть Глава 10. - Автомат Калашникова Глава 11. - Черная "Ауди"-2 Глава 12. - Разгром и исполнение мечты. Глава 13. - Взрыв Глава 14. - Черная "Ауди"-3 Глава 15. - Мысли напоследок.
ПАРТИЗАНЫ ПОСЛЕДНЕГО ВРЕМЕНИ

1.


                    Он увидел ее уже в трамвае. Вдруг словно  невидимая рука навела фокус, и ее фигурка  резко и четко высветилась на фоне толпы. Это было неожиданно. Когда она вошла? По идее, они должны были садиться на одной остановке. Или она прошла часть дороги пешком? Или он как всегда выпал из жизни, слепо таращась в небытие и не замечая, что творится прямо перед глазами?
                    До метро оставался один перегон. Довольно долгий. И он любовался ею, пользуясь тем, что она не могла этого заметить. Ветер, пролезая в окно, путал прическу. Этот проказник неизвестно откуда принес большую пушинку и прицепил к ее волосам; теперь белая звездочка кокетливо трепетала на черном, и так же трепетали ресницы, отгоняя какую-то навязчивую невеселую мысль. Личико девушки было серьезно, губы сжаты, фигурка напряжена.
                     "Если внутри у нее есть пружинка, то сейчас она взведена до предела", - подумалось Павлу. Следовало бы подобраться к ней ближе, но трамвай полон, все ждут метро, всем выходить, никто его не пропустит.  Это значит - надо толкаться и лезть на скандал.  Глупо - к девушке надо подходить не в ореоле скандала, а с букетом цветов.
                     Трамвай скрежетнул и замер. Пружинка вырвалась на свободу. Девушка выскочила первой. Быстро, но никого не задевая, она растворилась в уличном многолюдстве, - так ласточка, стремительно проносясь над дорогой, минуя столбы, провода и устало бредущих людей, исчезает в быстро темнеющем небе деревенского вечера.
                     Павлу пришлось подождать, пока людской поток вынесет его из трамвая. Еще не коснувшись асфальта, он оглядел улицу - девушки нигде не было видно. Но он знал, что ее цель - метро, и побежал, спотыкаясь о чьи-то ноги. Одну старушку он сильно толкнул в плечо и еле успел подхватить, когда она пошатнулась:
                     - Извините!
                     Старушка осуждающе покачала головой, но он уже не видел этого, и только его спина какое-то время еще хранила ее неласковый взгляд.
                     У турникета Павел на секунду замешкался, скользнул взглядом по кассе. Среди трех человек, составляющих очередь, та, за которой он так спешил, не стояла. Ждать? - Была вероятность того,  что она задержалась, покупая что-то в киоске, и он ее не заметил. Или догонять? Это было вернее, и Павел, скормив автомату билет и чуть не забыв выдернуть его обратно, когда тот, пожевав, выплюнул его из верхней щели, ринулся вниз по эскалатору.
                     И все-таки он ее догнал. Она держалась за поручень и оглядывалась через плечо. Кого она хотела увидеть? Во всяком случае - не его. Павел был уже рядом, а она все также смотрела вверх, и напряженное ожидание не сходило с ее лица.
                    - Инна! -  Пришлось окликнуть. Голос застоялся, получилось что-то среднее между хрипом и шепотом. Девушка очнулась и улыбнулась ему.  Уголки губ дрогнули, но глаза были по-прежнему серьезны и даже печальны.
                    - Ты меня напугал. - Это было неправдой. - Возник как из ниоткуда.
                    - Меня зовут Павел.
                    - Я помню. Иришка знакомила нас в столовой. Ты тогда еще уронил поднос.
                    Да, такое сложно забыть. Галантный кавалер при встрече с дамой роняет посуду. Он почти не слышал, что она тогда говорила. Кажется, они смеялись. Пришлось собирать осколки. Краска заливала лицо и кровь стучала в висках, заглушая все звуки. Зато он увидел, какие у нее красивые ноги. Теперь он постарался не покраснеть.
                   - У тебя в волосах пушинка. - Он вытащил белую звездочку и положил ее на ладошку. Встречный поток воздуха сдунул ее с руки. - Ты куда-то спешишь?
                  - Меня ждут.
                  - Можно, я тебя провожу?
                  - Лучше не надо...
                  Торопливые шаги замерли за спиной. Павлу пришлось спуститься на несколько ступенек, освобождая левую сторону. Люди спешили вниз. Есть такие, что спешат даже на эскалаторе. Им кажется, что выигрыш в десяток ступеней однажды обернется выигрышем в поезд. Но Павел знал, что это - иллюзия.
                 Сейчас ему хотелось, чтобы эскалатор двигался как можно медленнее. Или чтобы раздвинулось время. Пусть секунда помедлит, прежде чем отойти в прошлое, пусть ощутит свою глубину. Несколько полновесных секунд, и можно поверить, что жизнь отнюдь не пуста.
                К несчастью, спуск подходил к концу. Павел даже не мог стоять к Инне лицом, нужно было смотреть под ноги.
                - У меня нет букета, - сказал он то ли себе, то ли Инне.
                - Какого букета? - Инна была рядом. Еще несколько шагов по платформе, а потом выяснится, что им - в разные стороны, и придется прощаться.
                -  Девушкам надо дарить цветы. Тогда им не будет хотеться исчезнуть. Давай поднимемся наверх за букетом?
                - Считай. Что ты  мне его уже подарил. Это - розы?
                - Розы. Темные розы, бордовые, как угли в костре, еще сохраняющие силу огня. Или ты любишь белые?
                - Пусть будут темные, как выдержанное вино.
                - Смотри, не уколи пальчики. У них острые и большие шипы.
                Он взял ее руку в свою. Они стояли, прислонившись к колонне, в самом проходе. Подходил поезд, и люди бежали мимо, кто-то больно задел Павла по ногам увесистой сумкой. Он заметил это, как сквозь сон замечаешь, что тебя кто-то окликнул, но не находишь в себе силы проснуться. Инна высвободила руку и прикрыла его глаза ладошкой:
               - Закрой глаза.
              Он закрыл, и его душа встала на цыпочки.
              Потом он почувствовал, как  ладошка покинула его лицо, и - ничего больше. Подождав немного, Павел раскрыл глаза. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как поезд сомкнул свои двери. Инна стояла за ними, улыбалась и махала ему рукой.
              "Она улыбается, а глаза у нее по-прежнему грустные", - подумал Павел, провожая взглядом поезд в туннель.
2.
             Он сидел в кафе и смотрел, как опускается пивная пена в узком и высоком стакане, стоящем на его столе на подносе. Занятие не хуже других. Ждешь, пока опустится пена, и о чем-нибудь думаешь. Выбор темы неограничен. Впрочем, думать необязательно. Можно сидеть просто так и наслаждаться вневременностью своего бытия. Время входит в тебя, проникает тебя насквозь и истекает с каждым лопнувшим пузырьком пены. Ты чувствуешь его ток, но так же пуст, как и мгновенье назад. Оно проходит сквозь, но не задевает тебя. Словно ты - русло, берега этого потока, желоб, по которому время стекает в мир.
             Потом, конечно, придется выпить пиво, встать и уйти. Время ревниво, оно не может отпустить тебя слишком надолго. Часовая стрелка столкнет тебя с табурета, и ты будешь опять тонуть в его мутной воде. Да и вредно слишком долго предаваться безделью, - захочется подумать о вечности, а это - опасная мысль.
             Павел начал пить пиво маленькими глотками, чтобы понять, стоит оно того или нет. Он еще не решил, есть ли в этом удовольствие или лучше закончить дело разом, как увидел Инну в центре маленькой группы, только что зашедшей в кафе. Инна скользнула взглядом по залу, и Павел приветственно замахал рукой. В группе зашептались, а может быть говорили и в голос, - со своего места Павел не слышал ни слова и лишь наблюдал за энергичной жестикуляцией одного из парней. Наконец, соглашение было достигнуто, компания разделилась - девушки направились к Павлу, а парни остались делать заказ.
             -  Здравствуй! - Инна смотрела на него своими карими глазами, и в них плясали лукавые огоньки. Она была слишком близко, и у Павла опять перехватило горло, пришлось покашлять, чтобы снова обрести способность производить звуки.
             - Это -  Юля, - представила она свою спутницу. - А это Павел.
            Они церемонно раскланялись, но потом Иннина подружка не выдержала и прыснула. На ее пухлых щечках заиграли  симпатичные ямочки. Смех был теплым и совсем не обидным. "Пусть дружат", - смилостивился Павел. Он получал удовольствие, тайно примеряя к себе права личного цензора. Эта власть, которой вверяется женщина, позволяя мужчине определять ее окружение и жизнь, что может быть слаще? - Ведь это знак, что отныне ты становишься центром ее вселенной. Когда-нибудь так и будет, но пока они  только в начале пути.
             - Надеюсь, сегодня ты не слишком спешишь?
             Вопрос запоздал. Два груженых  подноса  опустились на стол, и  кавалеров стало заметно больше. Церемония знакомства возобновилась.
             - Это Толик.
             - Анатолий, - мгновенно отреагировал Толик. Это был высокий худощавый субъект в очках с изящной оправой, при галстуке и костюме. Рыбий холодный взгляд, казалось, не выражал ничего, а может, так преломляли свет очки, надежно защищая от любой попытки заглянуть ему в душу.
             - Юрик.
             Рыжеватый детина, похоже, был не против подобного именования. Он закатал рукав рубахи так, что обнажилось плечо, и согнул руку в локте:
             - Это ты видел?
             Взбугрившиеся мышцы произвели на Павла серьезное впечатление. Вздумай он последовать примеру Юрика, результат был бы довольно жалким. Внутри что-то ёкнуло, но пусть это что-то так и остается внутри. Показывать слабину было нельзя.
              - И что это значит?
              - Это значит, что ты слишком близко подошел к Инне. Слишком близко и  слишком быстро  - всего за пару недель. - Юрик не спеша вернул рукав в исходное положение. Движения были мягкими, почти кошачьими, в высшей степени исполненные собственного достоинства, - так знаменитый профессор укладывает в портфель демонстрационные образцы и прочую чепуху после особенно удавшейся лекции.
                - Мы хотим знать, кто ты такой, - встрял Анатолий.
                - Я же Вам говорила. - Инна заметно волновалась. - Его зовут Павел, мы вместе учимся.
                - Ага, вроде как вместе. Только познакомились всего две недели назад, - Анатолий победно сверкнул очками.
                - Ну, не совсем вместе, - факультеты у нас разные.
                - А ты сама о нем много знаешь?
                - А что я должна знать?
                - Ну, хотя бы из какой он семьи, кто его родители, на какие деньги живет.
                - Вопросы слышал? - вполголоса спросил Юрик, нависая над их частью стола. Он смотрел на Павла исподлобья, не мигая, и взгляд его был тяжел.
               Павел допил пиво и поставил пустой стакан прямо под носом у Юрика.
               - Не знаю, с чего бы мне вздумалось на них отвечать...
               - А ты отвечай, не думая, - более правдиво получится. Ну?
               - Не нукай - не запряг.
               - Дурак! - беззлобно заметил Юрик и откинулся на спинку стула. Над столом сразу стало просторно.  - Я же для Инки стараюсь. Ты хочешь с ней встречаться или нет?
               Подала голосок и Юлька:
               - Представь себе, что ты это всё Инне рассказываешь. А мы при этом оказались случайно.
              Павел взглянул на Инну. Она-то чего ждет от него? Что он полезет в драку? Или что примет предложенную ему почетную капитуляцию?
              Наклонив голову, Инна размазывала по столу трубочкой от коктейля какую-то лужицу. Юлька оказалась настырной:
              - Инна, тебе-то самой это интересно или нет?
              - Да-да, - Павел удивился - у нее оказался взгляд затравленного зверька. Неужели она так за него переживает? - Павел, пожалуйста, ответь им - это действительно нужно. Они - хорошие ребята и не хотят тебе зла.
              - А ты сама что хочешь услышать?
              - О родителях, - подсказала Юлька, и Инна быстро-быстро кивнула, как бы подтверждая свое авторство на этот вопрос.
              - Отец - менеджер в торговой фирме. Мама - архитектор. На жизнь хватает.
              -  Сидишь на родительской шее? - Анатолию, пожалуй, следовало дать в морду. Или как там - съездить по очкам, в его случае это звучит более правильно. Но, раз ответив, незачем лезть в бутылку.
              - Когда мне нужны личные деньги, - Павел интонационно подчеркнул слово "личные", - я подрабатываю. Например, пишу тексты для одного из рекламных агентств.
              - Дай сюда руку. - Павел повиновался команде, даже не осознавая, что он делает. Юрик поиграл пальцами на его запястье, нащупал пульс и снова скомандовал:
              - Смотри мне в глаза. Кто такой Ротшильд?
              - Довольно богатый мужчина.
              - Как ты относишься к ФСБ?
              - Там работают профессионалы, вам не чета.
             Юрик отпустил руку.
             - И? - поинтересовался Анатолий.
             - Кто его знает... Надо его Масенке показать. У того нюх - он их нутром чует, что ли...
             Юлька отодвинула стул и вылезла из-за стола:
             - Вы как хотите, а я иду домой. Впрочем, хотелось бы рассчитывать на провожатых.
             - Ладно, пойдем. - Юрик стукнул Павла в плечо: - Прощевай, брат. Еще увидимся.
             Чуть помедлив, поднялся и Анатолий:
             - Инна, ты остаешься?
             - Я сегодня не сильно спешу. - У нее в глазах  снова зажглись лукавые огоньки. И Павел почувствовал свое сердце. Оказывается, последние полчаса оно только и делало, что замирало, а теперь застучало часто-часто, и грудь затопило теплом.
3.
            Они шли улицей, прямой и длинной - милое сочетание. Она легла им под ноги инкарнацией маленькой бесконечности - бесконечности на двоих. Никаких поворотов, никаких посторонних событий, никакой внешней среды. Если не считать фонарей. Но разве фонари горят не для них? Город заботливо осветил их пространство, чтобы они могли любоваться друг другом.
            Но Павел не мог раствориться в этой идиллии. Его снедал вопрос. Какое-то время он пытался загнать его в небытие - обозвать ерундой и выкинуть из головы, но потом сдался и выпалил:
            - Ты, наверное, считаешь меня слабаком. Мне следовало подраться с ними. И уж во всяком случае - не отвечать. Теперь ты будешь меня презирать - долго-долго.
            - Глупый. Ведь это я привела их.  Им надо было задать свои дурацкие вопросы. Я знала, что они зададут их, и этим будут мучить тебя. Так что причина твоего унижения - я, только, надеюсь, презирать меня ты не будешь. А не ответить ты не мог. Не ответив им, ты терял меня. Они так сказали, и это почти так и было.
            - Почему?
            - Когда-нибудь я тебе расскажу всё.
            - Когда-нибудь?
            - Не сейчас. Не спеши. Я верю: у нас впереди - долгая жизнь. Я буду открываться тебе по кусочку. Оставь мне загадку. Тайна украшает женщину,  делает ее притягательной и желанной как ничто другое.
            - Но эта твоя тайна связана со мной...
            - А разве бы ты не хотел, чтобы с тобой в моей жизни было связано всё?
            - Кто такой Масенка?
            - Тебе надо было спросить это у Юрика. С девушками не говорят о посторонних мужчинах. С девушками говорят о любви.
            Закапал дождик. Какое-то время они мокли, потом Павел спохватился и достал зонтик. Зонтик был небольшим, и им пришлось прижаться друг к другу, чтобы не подставлять плеч холодной ласке дождя. Ее глаза маленьким созвездием светились совсем близко, и Павлу хотелось распахнуть себя широко-широко, чтобы не потерять и капли этого света.
            - Инна... - Он пробовал - словно дегустировал вкус - как это звучит именно сейчас, когда он чувствует теплоту ее тела и ее рука лежит  на его предплечье. - Волшебное имя. Что оно значит? Я даже в святцах смотрел. А там нет такого...
            - Есть. Просто ты искал среди женских имен, а оно - мужское.
            - ?
            - Ну кто сейчас назовет мальчика Инной? Это еще забавнее, чем Хризостом. Инна, Анна, - если имя оканчивается на "а", оно должно быть женским. В конце концов. Красивой женщине всё к лицу, даже мужское имя. Женские святцы коротки, а дней в году много. Если на нужную дату женского имени не находилось, благословлялось брать в небесные покровители и мужчин. Но мне это не нравится, словно носишь чужую одежду.
           - Тебе не нравится твое имя?
           - Дело не в имени, а в объяснении. Есть другое, и мне оно ближе. Согласись, ведь приятнее считать, что Инна - все-таки женское, древнее славянское имя. И его значение как раз мне подходит.
           - Какое же у него значение?
           - Бурный поток.
          Она заглянула ему в глаза,  и он ощутил силу этого потока. Сбивало с ног и влекло, почти неудержимо. А что там, за поворотом - тихая заводь или, может быть, водопад?
          - Значит красивая девушка всё же предпочитает одеваться у своего портного, одежда с чужого плеча ее портит?
          - Ну, я же не красавица. Мне нужно, чтобы имя украшало меня, а не я - имя.
          Ждала ли она опровержения? Наверное. Пока он искал слова, повисла пауза. Какое-то время Инна смотрела на него, потом отвернулась.
          Они остановились у большой темной витрины. Улица потеряла свою прямоту. Основная магистраль, изгибаясь, уходила налево, вправо вел переулок - узкий и темный. Они стояли на развилке; казалось, вся их дальнейшая жизнь зависит от того, чем разрешится это стояние - пойдут ли они в какую-нибудь сторону - в какую? Развернутся назад? Или вообще - Инна достанет  свой зонт,- Павел не сомневался, что он у нее есть, - скажет "Пока, не провожай меня!", и они разойдутся по разным дорогам, чтобы никогда не встречаться.
Он почувствовал, что ее рука все сильнее сжимает его плечо. Она разглядывала витрину; вернее, что-то увидела там, и теперь не могла оторвать взгляда.
          - Не оборачивайся. Он тоже остановился.
          - Кто? Где?
          - Не оборачивайся. За нами шел человек. Я заметила движение, как только оно оборвалось. Мы двигались, и наши отражения двигались. Мы замерли - и его отражение тоже. Видишь газетный киоск? Рядом мужчина под зонтиком. Я  же сказала, не оглядывайся!
          - Он вообще смотрит в другую сторону! Ждет кого-нибудь...
          - Теперь он знает, что мы его засекли. Бежим!
          Инна дернула Павла за руку, увлекая его в тень переулка.
          Они бежали, взявшись за руки, - два силуэта на черном фоне пустых дворов. Зонт пришлось бросить - складывать его не  было времени. А кто же бегает с раскрытым зонтом? Иногда их обдавало каскадом брызг, это значило, что они попали в очередную лужу.
Инна свернула налево, они проскочили арку и оказались на широкой улице, прямо у автобусной остановки. Сверкающий огнями автобус, словно инопланетное существо, взявшееся ниоткуда, ждал их, любезно распахнув двери.
         Павел пропустил Инну к окну и сел рядом. Они уже немного отдышались и могли говорить.
         - Ты слышал, он бежал за нами? - Это был всё же скорее вопрос, чем утверждение.
         - Нет. Не слышал. - Что он мог расслышать за шумом учащенного дыхания и грохотом сердца?
         - Я у них на крючке. Они наверняка знают, где я живу. Домой мне нельзя. Ты случайно не знаешь местечка, где можно было бы затаиться хотя бы на эту ночь?
         - Хочешь, поедем ко мне?
         Возможно, она этого и хотела.
4.
         - Мама, наверное, уже заснула.
         - Мы постараемся не шуметь.
         В прихожей горел заботливо оставленный свет.
         - Проходи на кухню. А хочешь - в ванну?
         - Мне даже не во что переодеться.
         - Я дам тебе свой халат - большой и махровый.
         Спустя пятнадцать  минут они сидели на кухне. Инна куталась в халат и по-кошачьи щурила глазки, - ей было тепло и уютно. На столе под шутовским колпаком распаривалась заварка. Тишина ночного двора пролезала в форточку и потихоньку заполняла квартиру.  Было слышно лишь как тикают старенькие часы на серванте.
         Инна потянулась, сцепив ладошками вверх высоко поднятые руки, и широко раскрыла глаза.
         - Большая кухня. У тебя есть раскладушка? Ее можно как раз здесь поставить, и я никому не буду мешать. Часиков в шесть я уже исчезну.
         - Тебе не кажется, что ты должна мне что-нибудь объяснить?
         - Пожалуй. Вот только что? Ты уверен, что тебе надо так глубоко влезать в мою жизнь, - вдруг обратно не сможешь вылезти?
         - А я не хочу обратно.
         - Тащи раскладушку, а я пока попытаюсь подобрать правильные слова.
         Он принес раскладную кровать. Загнав табуретки под стол, ему удалось разместить этого мастодонта так, что еще оставался проход к плите. Инна с восторгом смотрела, как стелится простыня, расправляется одеяло. Потом она сказала: "Отвернись!". Павел послушался.
          - Теперь бы поспать!.. - Последовал откровенный зевок. Павел повернулся обратно. По шейку спрятавшись под одеяло и положив голову на подушку, Инна смотрела на него каким-то особенно жалобным взглядом. Павел присел на край кровати.
          - Хочешь чайку?
          - А может, лучше выключить свет?
          - Тогда я налью кипяток  мимо кружки.
          - А разве тебе не хочется спать?
          - У нас был договор: я тебе создаю спальное место, ты мне рассказываешь свою историю.
          - Ладно, давай чаю...
          Инна уселась, тщательно замотавшись в одеяло, чтобы не светить голым телом.  Выпростав из-под одеяла руки навстречу кружке, она аккуратно взяла ее и заглянула внутрь, словно ожидая увидеть на дне подсказку.
          Павел сидел рядом, размешивал сахар, стараясь поменьше звенеть, и чувствуя себя одновременно и хорошо и плохо. Он был счастлив от такого соседства, но его терзала необходимость выявить причину происходящих событий. Пока объяснения не прозвучало, доверять счастью было нельзя.
          - Видишь ли, - наконец произнесла Инна, - я  - партизанка.
          - Ага. А у меня здесь - подполье.
          - Не смейся. Думаешь, мне доставляет удовольствие ночевать неизвестно где, а не у себя дома.
          - Неизвестно где, думаю, - нет, а у меня - да.
          Инна бросила на него быстрый взгляд.
          - Я не понимаю, ты хочешь что-нибудь услышать или нет?
          - Рассказывай-рассказывай, я умолкаю.
          Инна сделала несколько глотков. Она стала серьезной и сосредоточенной, и только тут Павел заметил, что она порядком измотана. Не стоило ее  сейчас мучить, но разговор уже сдвинулся с мертвой точки, а подвернется ли когда удобный случай к нему вернуться, кто знает?..
          - Ну, не партизанка, - Инна поставила кружку на стол и запахнула сползшее с плеча одеяло. Павел на мгновение увидел округлость ее груди и поспешил отвести взгляд.
          - У нас есть организация. Даже не организация, а группа без четкого лидерства. Возможно, когда-нибудь мы действительно станем организацией или партией. Сейчас для этого у нас не хватает людей. Мы ненавидим новый мировой порядок, когда горстка толстосумов диктует правила всему миру. Они создали систему отношений,  в которой деньги решают всё, а это - их деньги.  Мир куплен с потрохами, и только немногие осознают это. Наша задача постараться открыть людям глаза. Власти транснационального капитала надо противостоять, ибо она бесчеловечна. Сердце тех, кто стоит у руля, отдано жажде наживы, прочие чувства давно изжиты. И в этом их слабость. Самоотверженное единодушие и труд многих людей, способных довольствоваться малым и не поклонившихся золотому тельцу, могут взорвать эту систему.
          - И потому ты так упорно уклонялась от этого разговора? Вижу противоречие: вам нужно как можно больше союзников, и в то же время вы шарахаетесь от каждого встречного.
          - Чудак. Это опасно. О нас уже знают. У них всё схвачено, на них работают все разведки мира. Они, конечно, хотели бы подсунуть нам шпиона, который будет докладывать о каждом нашем шаге и в конце концов попробует разложить организацию изнутри.
          - И ты считала меня шпионом...
          - Я - нет. И ты знаешь - почему. Но вот другие...
          - Юрик?
          - Они с Толиком лишь представители, так сказать - полномочные делегаты. Они должны были на тебя посмотреть, раз ты появился рядом со мною. Кстати, к определенному выводу они так и не пришли.
          - То есть я всё же могу оказаться шпионом?
          - С их точки зрения - да.
          - И как же быть?
          - Мы поедем к Масенке.
          - Кто это такой?
          - Поедешь - узнаешь. Ты ведь поедешь? Я рада, что мы будем вместе. По настоящему, нельзя смотреть в разные стороны  и делать вид, что мы любим друг друга.
         Она, кажется, сказала больше, чем хотела сказать, и снова взялась за кружку, словно спеша ею отгородиться от только что прозвучавших слов.  Чай остыл, и пить его было невкусно. И все-таки она сделала несколько ленивых глотков, прежде чем Павел высвободил кружку из ее пальцев. Лишившись опоры, ее пальчики сжались в кулачок, - так улитка прячется в домик, когда ее снимаешь с листа. С нежною силой Павел расцепил кулачок и сплел ее пальцы с своими.
         Инна поглядела ему в лицо насторожено и напряженно:
         - Мы ведь еще не говорили с тобой о любви?
         Павел кивнул.
         - Давай исправим это прямо сейчас. Любимая...  - Он все-таки сказал это, и сам задохнулся от навалившегося на него смысла прозвучавшего слова.
         - Нет-нет, прошу тебя, не надо, только не сейчас, - Инна отчаянно затрясла головой.
         - Почему?
         - Пашенька, пойми меня правильно. Дело не в том, что я не верю тебе, - я тебе верю. Но какой мужчина при таких обстоятельствах не стал бы клясться в любви? Ночь, полуобнаженная симпатичная девушка рядом, так сказать тет-а-тет, романтические приключения, предшествовавшие ночи, - тут всякий почувствует себя влюбленным. Ты, конечно, не всякий, но давай оставим слова для более холодной обстановки, тогда они обретут свою настоящую цену.
        Павел сделал неопределенный жест, не зная, следует ли ему обижаться.
        - Не пора ли уже выключить свет? - спросила она.
        Он подчинился и, выйдя к выключателю в коридор, услышал, как за ним закрылась дверь в кухню.
"А ты чего ожидал?" - спросил он себя. По ту сторону стекла кухонной двери маячила фигурка Инны. Сползшее с плеч одеяло ей удалось перехватить в районе груди. Она улыбалась.
        - Спокойной ночи! - сказала она. - Не обижайся. Просто я очень хочу спать, правда-правда.
        Он кивнул и побрел к себе в комнату.
5.
         От станции они шли пешком - порядочный путь проселком. Павел так и не разобрал - почему: то ли из конспирации, то ли  просто автобусы не ходили. Во всяком случае, был повод обрадоваться, когда за очередным поворотом возник бетонный забор, окружающий "их" коттеджный поселок.
         Нужный им дом оказался фешенебельным особняком чуть ли не в три  этажа. Калитка  была открыта,  а на крыльце рядом со звонком  был прикнопен аккуратный листочек с уже выцветшей надписью: "К Масенке - 3 раза".
         "Как в коммунальной квартире", - подумалось Павлу.
         Инна три раза нажала кнопку звонка. Дверь открыл Юрик.
         - А, это вы, - приветливо пробасил он. - Проходите.
         В прихожей он сунул лапищу сначала Инне, потом Павлу. Павел поймал себя на том, что  ждет подвоха, а  зря - рукопожатие было сильным, но дружеским.
         - Чай на столе в гостиной, Масенка  наверху в кабинете. - Сообщил Юрик. - Вы как? Сначала Масенка, а потом чай? Или сначала чай, а потом Масенка?
         Инна с Павлом переглянулись.
         - Нельзя ли чай заменить на обед? Тогда нам подойдет любой порядок.
         - Меняю чай на пельмени. Их притащил я, и они ещё в морозильнике. За остальное не отвечаю. Надо пошарить - если не сметана, то, может,  хотя бы масло найдется. - Юрик сокрушенно вздохнул. - Ну ладно, я пошел кипятить воду, а вы, что ли, идите к Масенке, чтобы зря время не пропадало.
         Они вошли в гостиную. У стола сидели Юлька и еще пара незнакомых ребят.
         - Привет, Инка! - Один из парней подставил щеку для поцелуя. - Представишь своего кавалера?
         Юлька среагировала быстрее:
         - Это же Павел! - И тоже подставила щечку.
         - А я - Славик. - Парень протянул руку, улыбаясь широкой и доброй улыбкой. Павлу он сразу  понравился. - А это  - наш Интернационал, - кивнул он на своего соседа. - Борислав, недавно из Сербии.
         - Тоже Славик, - улыбнулась Инна.
         - Я все-таки предпочитаю быть Бориславом. - Он говорил почти без акцента, но как бы с подчеркнутой серьезностью, легким нажимом увеличивая вес каждого слова.
         - Вы к Масенке? - Славик продолжал улыбаться. - Наш гений наверху, в кабинете.
         - Масенка, конечно, не гений, - это прозвучало, словно Борислав давал справку, - но здесь он разбирается лучше всех, что к чему. Что бы вы из себя представляли, если бы не Масенка? - Горстку недовольных. А с Масенкой у вас есть шанс стать движением, нащупать идеологический базис.
         - Как это у тебя прозвучало... Себя ты к нам не относишь? - Славик тоже стал серьезен, лицо его вытянулось, и Павел подумал, что это ему не идет.
         - Мне нравится быть членом организации, и мне не нравится ваша русская тяга к кухонной трепотне. Без Масенки меня бы не было с вами. Это не значит, что я бы был вне движения. Я бы нашел, куда прислониться.
         Инна дернула Павла за рукав и громко сказала:
         - Сейчас они сцепятся. Ребята! Мы идем к Масенке, желаю вам хорошенько подраться.
         Поднимаясь по лестнице, они слышали за спиной голос Славика, пониженный до звенящего шепота:
         - Ты ищешь готовенькое, а попробуй, начни с нуля...
         Инна на ходу попыталась хоть что-нибудь объяснить:
         - Вообще-то у него фамилия - Моисеенко. Но как-то так повелось - Масенка да Масенка. Он откликается и не думает обижаться. Мы часто над ним подшучиваем - и за глаза, и в лицо. Иногда мне кажется, что он не замечает этого, а иной раз - что просто не придает значения таким мелочам. Но мы любим его. Борислав прав - без Масенки мы не были бы тем, что мы есть. Но не потому, что страдала бы идеология. Идеологий полно - можно подобрать подходящую, как готовое платье. Исчез бы дух - что-то неформальное и неуловимое, что делает нас не просто сообществом единомышленников, а содружеством близких людей.
         Они прошли галереей. Инна, не постучав, открыла какую-то дверь, и приторный запах выкуренных сигарет заложил Павлу ноздри. По кабинету бегал маленький чернявый человечек и, размахивая руками, что-то вещал:
         - Организация, если она, конечно, хочет быть организацией, строится на принципе действия. Нам нужен план. Нам просто необходимо его исполнение. Шаг за шагом. Поэтапно. Мы должны ставить цели и их достигать.
         - Мы ставим цели.
         Только тут Павел заметил, что в комнате есть кто-то еще. Этот кто-то сидел у окна за большим столом, заваленным книгами. Там же, на столе  стояла кадка с фикусом и высокий узкий аквариум, в котором не спеша и важно плавали два телескопа.
         Человечек не унимался:
         - Какие цели мы ставим? Где конкретика?  Если надо привлекать новых членов, то - в какие сроки и сколько? Если нужна разъяснительная работа,  давайте утвердим разнарядку - кто, где и когда. В конце концов, если мы действительно подпольщики и оппозиционеры, мы должны быть силой, нам нужно оружие.
         - Родион, ты опять за своё? Я устал с тобой спорить. - Голос человека из-за аквариума действительно звучал устало. - Внизу тоже есть аудитория. Почему бы тебе ни попробовать отточить свое красноречие там? Тем боле, видишь, - у меня гости.
         - Вот так всегда. - Человечек сник, стремительным жестом сунул в рот сигарету, - словно он материализовал ее в воздухе уже зажженной, и двинулся к двери.
         - Родя! Не будешь ли ты  так любезен захватить с собой пепельницу?
         Человечек вернулся к столу, взял полную пепельницу, над которой еще вился дымок. Проходя мимо Павла и Инны, он повторил:
         - Вот так всегда, - и кивнул - то ли здороваясь, то ли в подтверждение собственным мыслям, а потом скрылся за дверью.
         Масенка вышел из-за стола, подошел к окну и распахнул обе створки.
         - Сейчас всё вытянет. Родя курит с интенсивностью извержения. Это помогает ему думать. Приходится терпеть.
         Он повернулся к ним, и Павел удивился землистому цвету его лица. Масенке было сильно за сорок. Прямые редкие волосы, то ли седые, то ли белесые изначально, доходили почти до плеч. Под линяло-голубыми глазами кожу сминали складки. Радовал лишь высокий рельефный лоб, - именно таким Павел, будь он художником, изобразил бы чело мыслителя.
6.
         - Садитесь, друзья. - Масенка развел руки, указывая сразу на два кресла,  одно  - у стола, рядом с аквариумом, другое - у стены напротив, в нише, образуемой книжными полками.
         - Вы, должно быть, Павел. Инна мне о Вас уже рассказала.
         - Мне о Вас тоже.
         - Вот и прекрасно. Будем считать, что мы хоть как-то уже знакомы, а потому будем говорить друг другу "ты". Я в этой компании самый старый, но, пожалуй, и самый смешной. Одно стоит другого, так что будем на равных.
         Он обернулся к Инне:
         - Вы чай уже пили?
         - Нет.
         - Плохо. Какой разговор на пустой желудок? Инуль, может, ты глянешь, в каком состоянии стол, а потом забежишь за нами?
         - Будет сделано, шеф! - Инна козырнула, развернулась на каблуках и, чеканя шаг, вышла из кабинета.
         Масенка вытащил второе кресло на середину комнаты и сел рядом с Павлом.
         - Всё шутят! Для них наше дело - словно большая игра, вернее игра для больших. По-настоящему серьезны лишь двое - Родион и Борислав. Родиона ты видел.
         - Борислава тоже.
         - Я и сам порой забываюсь. Я ведь - книжный червь, теоретик. Жизнь знаю по книгам. Книги для меня - реальность в первом, наиважнейшем ее приближении. Отсюда - аберрация: иной раз к происходящему вокруг меня я отношусь как к книге. Интересной, захватывающей, но как-то слабо осознается, что книга эта - другого порядка: страницы не заложишь, в конец не заглянешь, страшное место не пролистнешь. И только когда прижмет по-настоящему и зайдешься от боли, сознание проясняется. Мы возвращаемся к реальности кровью.
         Масенка помолчал, покусал губы.
         - Эти серьезные господа - Родя и Борислав - так же прячутся от реальности в свои игры, как и все остальные. Только игры у них пожестче.
         Павлу показалось, что Масенка уже забыл про него и просто думает вслух, но это оказалось не так. Масенка стремительно наклонился вперед, ткнул Павла пальцем в коленку и голосом, упавшим почти до шепота, спросил:
         - А ты, ты-то что думаешь о нашей реальности?
         Павел растерялся. Он не был уверен, что правильно понял, что у него спрашивают, но признаваться в своем непонимании не хотелось. Это значило бы признать интеллектуальное превосходство Масенки. Долго молчать было неудобно. Ему удалось составить фразу, которая казалась и умной, и ни к чему не обязывала.
         - Я думаю, реальность нельзя делить на мою, нашу и чью-то еще.
         Масенка выпрямился и впился в него глазами, как бы подозревая подвох. Потом хлопнул себя по коленкам, встал и заходил по комнате.
         - Реальность одна. Вопрос, с какой точки зрения смотреть на нее. Ты видишь комфортный мир, склонный к прогрессу в социальном измерении не менее, чем в техническом. Если и есть зло, неурядицы и катастрофы, то это только повод сплотиться и, чувствуя плечо мирового сообщества, найти в себе силы преодолеть их, поступившись малым, но отстояв неминуемое светлое будущее. Или ты вдруг оказываешься у пасти Левиафана, готового пожрать твою индивидуальность, право оставаться самим собой - в культурном, интеллектуальном и мистическом смыслах. Это чудовище уже захватило весь мир, все социальные уровни и теперь тянет лапы к тебе, к тому кирпичику, что образует отдавшееся ему общество, чтобы утвердить свое господство и здесь, даже на атомарном плане.
         - Возможен и еще вариант. - Павел сам удивился звуку своего голоса. Как это он еще не погребен под этой словесной лавой? - Можно разделить цивилизацию и тоталитаризм, - принимая самоорганизацию общества, включая государство, как естественный способ его бытия и отвергая любое покушение на уникальность моего "я" как злоупотребление общественной властью.
         -  Иллюзии! - Масенка пристукнул кулаком по столу, мимо которого как раз проходил, и резко развернулся на каблуках.  Седые волосы описали в воздухе полукруг и опали. - Иллюзии, батенька. Вы вот верите в успех нашей борьбы?
         Павлу резануло слух это "нашей". Он почувствовал себя багажом с прикрепленной номерной биркой. Никто не спрашивал его согласия. Но спор шел не о том, и Павел ограничился тем, что обошелся без местоимений.
         - Лучше не участвовать, чем участвовать и не верить в успех.
         Масенка помолчал, внимательно глядя на Павла. Потом сел в кресло и тихо сказал:
         - А я вот почти не верю. Надеюсь, но не рассчитываю. Ты знаешь, против нас деньги всего мира. А мир ныне таков, что за деньги можно купить всё. И всех. - Он пожевал губу. - А если кто-то не продается, то можно  купить других, способных решить эту неожиданную проблему локальной непродажности. Тем, кто против, просто перекроют кислород. Им не дадут заработать себе на жизнь, и они или вымрут или пойдут на поклон.
         - Вы сгущаете краски.
         Масенка улыбнулся. Улыбка вышла вялой. "Он действительно довольно сильно устал",- подумалось Павлу.
         - Мы, кажется, договорились быть на "ты". Ах да, я первый сбился. - Масенка тряхнул головой.
         - В 1600 году, в доброй Старой Англии, которая тогда была заметно моложе и склонна к переменам, родилось нечто, чему можно было и не придать значения, - так сказать, прыщик на лице эпохи, - но сегодня это первое, на что обратит взгляд живописец, вздумай он писать портрет мировой экономики. Королевской хартией было объявлено о создании Ост-Индской компании, получающей монопольное право  на поставку колониальных товаров. Казалось бы, разумное решение.  Купцы, вместо того, чтобы конкурировать друг с другом, теряя силы и деньги, объединялись для перспективного дела, прибыли с которого с лихвою хватит на всех.  Но смотри, что произошло. Впервые в истории были разведены капитал и управление капиталом. Пайщики вкладывали деньги и получали прирост своего пая по завершении экспедиции. Но управление капиталом осуществлялось централизовано. Идея, проклюнувшаяся на свет, оказалась такой - для большого дела  деньги можно найти на стороне и не беря в долг, а лишь обещая делиться прибылью. Через два года идея перелетела на материк Голландцы - тогдашние конкуренты англичан на Востоке - правильно оценили выгоды объединенных усилий. В Амстердаме учреждается голландская Объединенная Ост-Индская компания. Участвовать в ней мог уже не только профессиональный купец, но каждый, готовый вложить деньги и десять лет не требовать их обратно. Взамен денег люди получали бумагу - ценную бумагу; так появились акции. В 1612 году спекулянты, имеющие доход от перепродажи акций, покупают здание и таким образом получают крышу над головой для своих операций. Учреждается биржа. Начинается биржевая игра, ставшая чуть ли не национальной забавой. Женщины, старики и даже дети вкладывали свой гульден, надеясь получить два, и тем самым способствовали приращению капитала. Естественно, их и близко не подпускали к управлению делом... Что мы имеем сегодня? Схема отработана хорошо. У тебя есть 100 долларов. Ты выпускаешь акций на триста и треть оставляешь себе. Задача - распихать  остальные две трети маленькими долями, чтобы сохранить за собой общий контроль. Итак, у тебя уже триста долларов. Сто идет на хозяйственные расходы, а двести вкладываются в новое акционерное общество. Если пропорция сохраняется, на выходе у тебя уже шестьсот долларов. При этом ты не потерял ни копейки и не должен никому ничего, кроме процентов от прибыли. Путь в два шага дает увеличение капитала в шесть раз, а шагов может быть гораздо больше.  Идя этим путем,  можно осилить любую цену, - всё, что продается и может представлять интерес, становится жертвой атаки. В выигрыше те, кто раньше начал. Объекты интереса исчерпаемы, к тому же исчерпаемы и свободные деньги, которые можно привлечь. К настоящему времени всё мировое хозяйство оказалось в коконе из паутины акционерных обществ, как муха, подвешенная пауком про запас. Ниточки управления тянутся к тем немногим, кто организовал этот процесс повального акционирования. Они распоряжаются консолидированным капиталом, значительно превышающим остатки разрозненных средств, еще не принадлежащих к их системе.
         Масенка замолк, переводя дух. Разгорячившись к концу речи, он вскочил и было заметался по комнате, но теперь опять опустился в кресло.
         Паузой воспользовалась Юлька. Оказывается, она уже давно стояла в дверях, а теперь подала голос:
         - Павел, Масенка, идемте вниз - стол накрыт.
         - А, Юленька... - Масенка, казалось, привык к внезапному обнаружению людей в своем кабинете.
         - Погоди минутку. Видишь ли, я оседлал своего конька - говорю о деньгах. Не хотелось бы так бросать тему.
         - Ну расскажи нам еще о банках, и пойдем.
         - О банках? - Масенка покусал губу. - Лучше скажем, что это - песнь о долгах.
         Он повернулся к Павлу.
         - Я - ужасный зануда. Дятел. Удивительно, как они еще меня так не прозвали. Долблю всё время одно и то же. Мои излюбленные примеры они уже выучили наизусть. Ты попал на новенького. Уж потерпи. Мне почему-то кажется, что если я не договорю, у тебя так и не сложится картинка, которую я хотел тебе показать.
         Павел кивнул.
         - Мне действительно интересно.
         Масенка стукнул ладошкой по подлокотнику кресла:
         - Должно быть интересно, если я хорошо излагаю! Это же почти детектив.
         Потом спохватился и вскочил:
         - Юленька, садись.
         - Да ладно, - ответила Юлька.
         Масенка никак не прореагировал на отказ и, заговорив, снова забегал по комнате.
`        - Я не буду рассуждать о  порочности института кредита.  Допустим - на пять минут  - существование добросовестного кредитора. Он дает в долг под проценты, ожидая, что должник возвратит ему в срок первоначальную сумму, а пока будет платить за ее использование что-то вроде арендной платы, с той разницей, что арендуется не имущество, а капитал. Добросовестный кредитор заинтересован в соблюдении сроков и возврате ссуженных средств. Он ничем не отличается от заводчика, желающего продать произведенный продукт, чтобы отбить деньги и получить прибыль. Честное предпринимательство. Но вот появляется некто, у кого денег столько, что он не знает во что их вложить. Он охотно дает в долг, но возвращаются к нему те же деньги. Их даже становится больше, так как набежали проценты. Кризис перепроизводства капитала налицо. И тогда рождается мысль обменять капитал на что-то более ценное, например - власть. Кредитование и добрая совесть становятся несовместимы. Теперь деньги ссужаются не для того, чтобы их вернули назад.  Наоборот.  Кредитор заинтересован в том, чтобы с ним не могли рассчитаться.  Неплатежеспособному должнику он охотно ссужает еще, якобы давая ему возможность расплатиться по старым долгам, но общая сумма долга идет вверх. Он охотно переоформляет долги, отдаляя сроки расплаты, - главное, чтобы должнику и потом расплатиться было  так же невозможно, как это невозможно сегодня. Такого кредитора не пугают потери - они запрограммированы. Зато он получает возможность управлять и распоряжаться тем, до чего иначе не доставали его жадные руки. Нельзя, например, акционировать государство и прикупить его контрольный пакет. Но любое государство можно приучить жить в долг - своего рода экономическая наркомания, - и тогда условия предоставления средств становятся золотым ключиком к управлению государством. Не надо думать, что быть жертвой  это участь лишь слабых. Там, где царит нищета, есть ли чем поживиться? Наоборот, привлекательна наиболее сильная экономика. Классической жертвой становятся Соединенные Штаты. 23 декабря 1913 г. Сенат пустовал. Это был солнечный день. Почти все конгрессмены уже разъехались на рождественские каникулы. Присутствовало всего три человека. Неудивительно, что при таком раскладе закон о Федеральном Резерве был принят единогласно. По сути это был закон о приватизации финансовой системы страны. Отныне национальная валюта передавалась в управление акционерным банкам. На первый взгляд это не очень заметно - все семь членов Управляющего Совета назначаются президентом, а сама Резервная Система числится структурой Конгресса. Но этот фиговый листок мало что прикрывает. Стоит спуститься на один уровень вниз, и мы увидим, что федеральные резервные банки, из которых и складывается система, управляются лицами, не состоящими на государственной службе. Это - частная корпорация, которой по недосмотру или злому умыслу власти доверено многое, в том числе и право на эмиссию денег. Столь любимые всеми доллары выпускаются этой частной компанией, государство же возмещает их стоимость резервным банкам с помощью своих долговых обязательств. Сумма долга растет. Сегодня  внутренний долг Соединенных Штатов составляет более шести триллионов долларов. Попробуйте написать эту цифру с нулями - впечатляет. Из них львиная доля приходится на долги администрации Федеральной Резервной Системе. Когда президент Кеннеди попробовал изменить правила игры и распорядился выпускать доллары в виде казначейских билетов - в обход Резервной Системы, его убили.
         Раздались жидкие аплодисменты. Юлька! Павел и забыл, что она еще томится в дверях.
         - Ура! - радостно воскликнула Юлька, разом рассеяв трагизм Масенковской речи. - Тебе удалось приплести сюда Кеннеди! Это новое слово в теории. Ребята будут в восторге.
         - Юленька, ты испортила мне концовку. - Масенка мученически улыбнулся; так улыбаются приевшейся шутке. Потом тряхнул головой и заулыбался уже широко и открыто.
         - Вот так-то, Павел. Они всегда подсмеиваются надо мной. А когда думают, что я их не слышу, говорят между собой моими словами.
         - Чай не ждет! Как бы не пришлось хлебать кипяток! - Юлька вытянула Павла из кресла, другой рукой подцепила Масенку. - Инна, конечно, пыталась отстоять ваши порции, но с нашей голодной публикой нельзя быть уверенной, что это ей удалось.
         В дверях кабинета Масенка отцепился, галантно пропуская даму вперед. Когда мимо проходил Павел, он придержал его за плечо и шепнул:
         - Ты понял, с кем мы имеем дело?
         Только на лестнице Павел осознал, что это относилось не к Юльке.
7.
         Заботами Юрика пельмени их дождались  горячими. Павел стремительно подхватывал пельмень на вилку, дул на него с энергией волка из "Трех поросят" и отправлял в рот. Масенка же вяло ковырял вилкой в тарелке. Он явно нервничал и хотел встрять в разговор. Видимо, ему казалось, что на сегодня он уже превысил свою норму текста, так что даже несколько раз открыв было рот с явным намерением разразиться речью, он передумывал и затыкал  его себе пельменем.
         Основным раздражителем был Родион. Разместившись с пепельницей на подоконнике, он размахивал горящей сигаретой, иногда затягиваясь, и, из вежливости пуская дым в форточку, нудил:
         - Мы не можем воспринимать врага как организационную абстракцию. Образ транснациональной корпорации не генерирует ненависти.
         Борислав постучал ложечкой по краю тарелки.
         - Это за пределами моего русского языка. Требую перевода!
         - Даю перевод! - Весело откликнулся Славик. - Родя хочет сказать, что корпорацию ненавидеть сложно. Видимо, он гнет  к тому, что ненавидеть лучше людей.
         - Людей лучше любить, чем ненавидеть, - пробормотала Юлька, но Родя ее услышал.
         - Я - не человеконенавистник. Если кто-то в нашем безумном мире еще способен любить, я, может быть, даже рад за него. Но меня беспокоит наша борьба. Если мы боремся с организациями, то что мы можем? Нам нечего противопоставить Всемирному Банку или МВФ. Другое дело, если мы определяем своего врага как персоналии: Рокфеллер, Ротшильд, Билл Гейтс -люди, и поэтому уязвимы. Уничтожь человека - и дрогнет организация, - вот, по-моему, подходящий лозунг.
         - Мы не занимаемся террором. Я против террора. - Масенка резко отодвинул тарелку в сторону.  - Родя, не обманывай сам себя, террор - это убийство. Какая бы идеологическая шелуха ни прилипла к этому слову, суть его - смерть и приращение смерти. Это их методы, а не наши. Если мы примем террор, это значит, что им удалось навязать нам игру по их правилам, и они нас раздавят, потому что они - доки в этой игре.
         Масенка встал.
         - Я пошел наверх. Можешь считать, что я сбегаю от разговора.  В конце концов, основные вопросы у нас решаются большинством голосов. Убеждай, но не переусердствуй. Не вноси к нам раздора. - Уже на лестнице он обернулся и добавил:
         - Голос Павла предлагаю считать равноправным.
         Было слышно как поскрипывают на галерее половицы, отмечая удаляющиеся шаги. Разговор завис в ожидании реплики, рискуя совсем прекратиться.
         - Родион, ну почему Вы такой злой? - Инна разбила начинающее набирать силу молчание. Она сидела в кресле у камина, уютно подогнув под себя ноги.
         Когда Павел вернулся в гостиную, и их с Масенкой сразу же посадили за стол, он все пытался перехватить Иннин взгляд, чтобы хотя бы так вернуть себе ощущение, что они здесь - не просто двое пришедших одновременно, а - вместе. Не получилось. Инна была увлечена какой-то книжкой и не подняла головы. Теперь, заложив пальцем страницу, она внимательно и даже строго смотрела на Родиона, ожидая ответа.
         - Злой? Может, и злой. Почему? Вам знакома дразнилка: Родион - иди вон?  Я слышал ее с детства. Я всегда оказывался лишним. Меня часто били - сначала чужие, потом свои. Потом я научился давать сдачи.
         - Я сейчас заплачу! Это же история жизни!
         - Юрик, не юродствуй!
         - Юленька, что Вы меня защищаете? Я ведь здесь не сопли пускаю. Я просто объясняю, почему  я горчу. Считайте меня горькой пилюлей. Кто-то ведь должен колоть глаза и говорить правду.
         - Значит, мы, остальные, все лжем?
         - Инна, зачем ты так. Родион один из нас. Зачем пытаться столкнуть его лбом сразу со всеми?
         - Спасибо, Юленька! Вы настоящий друг. - Родион сделал неловкое движение, намереваясь слезть с подоконника.
         - Осторожно, пепельница! - Закричало насколько голосов.
         - Поздно.
         - Я сейчас принесу веник и совок, - Юрик исчез по направлению к кухне.
         - Она не разбилась. - Родион поднял пепельницу и поставил ее обратно на подоконник. - Я сейчас быстренько всё замету.
         - Давайте, я. - Юлька отобрала у Юрика веник. Родион виновато посмотрел на Юльку, подошел к столу и сел. Потянулся было за сигаретой, но не решился.
         -Да Вы курите, курите, - улыбнулся Славик.
         Инна отложила книжку и тоже перебралась к столу, чтобы налить себе чаю. Родион задумчиво следил за ее движениями. Потом все-таки вытащил сигарету и прикурил.
         - Инна, я все-таки должен ответить на Ваш вопрос. Мы все лжем - и себе и друг другу. Мы лжем, называя себя партизанами и не идя дальше слов. А если мы действительно партизаны, мы лжем, убеждая себя, что сможем обойтись без вооруженных акций.
         - Звучит высокопарно. А что за этим стоит, сказал Масенка.
         - Масенка не побоялся назвать смерть своим собственным именем. А Вы табуируете это слово. - Родион сделал выпад сигаретой, посыпая стол пеплом. - Настоящий партизан должен уметь смотреть смерти в лицо.
         - По-моему, Борислав - единственный из нас, у кого есть такой опыт, - заметил Юрик.
         - Теперь все посмотрели на Борислава, - улыбнулся Славик. Борислав чуть улыбнулся в ответ - просто дрогнули уголки губ.
         - У смерти много лиц, - медленно произнес он - чуть ли ни каждое слово отдельно, словно переставляя с места на место тяжелые гири. - Некоторые из них я буду помнить всегда... Вы не видели рощи после того, как в нее упала кассетная бомба Это заколдованный лес из страшной сказки. Деревья иссечены в щепы. Обрубки стволов, как тела инвалидов без рук. Абсолютная тишина. Никаких признаков жизни. Я нашел дрозда, у которого была пробита грудь. Дурак, не мог вовремя улететь! А птицы, говорят, чувствуют такое заранее. Теперь это растерзанное тельце я часто вижу во снах. Привыкаешь к смерти людей, а тут какая-то птица стоит перед глазами... Еще впечатляет, когда вчетвером несколько недель сидишь на наблюдательном пункте, а потом глупая перестрелка за пять минут выщелкивает всех, кроме тебя.
         Он помолчал и добавил:
         - И без того слишком много смерти, чтобы хотеть еще раз нажать на курок. Но иногда нельзя не нажать.
         - Вот! - Родион даже поперхнулся дымом и закашлялся. Он как раз затягивался, когда Борислав сделал финальный пас. Пропустить такую подачу было невозможно. Но почему-то остальные отреагировали довольно вяло.
         - Что "вот"? - спросила Инна.
         Поскольку Родион продолжал кашлять, он ограничился неопределенным жестом.
         - Я так понял, что Борислав никогда не выстрелит первым, - сказал Юрик. Борислав с рыцарским достоинством наклонил голову, выражая признательность и согласие.
         - А самозащита вряд ли вписывается в твое понимание вооруженных акций.
         - Почему же? - Родион наконец обрел голос. - На нас давит система. Новый мировой порядок пытается абсорбировать наши индивидуальности. Чем это не агрессия, которой надо противостоять с оружием в руках?
         - С тобой, Родя не договоришься. В тебе, как в старом компьютере, только одна программа. И ты ее пытаешься приспособить к решению совершенно разных задач.
         - Юрий, если бы я тебя не знал, я бы подумал, что ты меня хочешь обидеть. А так я...
         Родион замолчал, обнаружив отсутствие оппонента. В дверь трижды позвонили, и Юрик  пошел открывать. Остальные даже не пошевелились. Видимо, роль швейцара за Юриком была закреплена навсегда.
         Хлопнула дверь, и в гостиную ворвался Анатолий. Он был похож на вспугнутого зверька, возбужденно крутя головой, то и дело поправляя указательным пальцем  сползающие очки. Волосы его стояли чуть ли не дыбом. Он  повернулся к дверям, и когда в них возникла мощная фигура Юрика, с отчаяньем выпалил, почти срываясь на крик:
         - Меня только что пытались убить!
8.
         История Анатолия выглядела по меньшей мере странно.  Он ехал не на электричке, а на машине. Попутка высадила его у поворота к поселку, и дальше он шел пешком. От магистрали к коттеджам дорога асфальтирована, и идти по ней - одно удовольствие. Во всяком случае он не глядел ни под ноги, ни по сторонам. Мысли его где-то витали. Он сам не понял, почему резко отступил вправо. Мнения разделились. Юлька сказала - ангел. Большинство, в том числе и Анатолий, сошлось на том, что сработал инстинкт. Анатолия окатило воздушной волной. Почти впритирку к его бедру тяжелой каплей промчалась машина - черная "Ауди", как он потом разглядел. Мотора не было слышно, - только шелест шин, теряющийся за звуком шагов.
         Проехав еще метров тридцать, машина остановилась. Анатолий по-прежнему стоял на обочине, по-глупому широко открыв рот.  Потом "Ауди" развернулась, и Анатолий очнулся от столбняка. Он спустился с насыпи и, замочив ноги, перебрался через канаву - "от греха подальше".
         До самого поселка ему пришлось идти вдоль дороги полем, и черная "Ауди" не спеша сопровождала его, передвигаясь со скоростью пешехода. Кусты, которыми заросла канава, то и дело скрывали блестящий эмалированный корпус, но ее очертания проступали  снова и снова - упорная хищница, преследующая свою жертву.
         У самых ворот растительность была  особенно буйной, и когда Анатолий рискнул выглянуть из-за кустов на дорогу, "Ауди" уже не было.  Он так и не понял - въехала она  в поселок, или, развернувшись, ретировалась в сторону шоссе.
         - Какой у нее был номер, запомнил? - Спросил Славик. - Я попрошу отца, он по компьютеру пробьёт - вычислим гадов.
         - Нет, - Анатолий покачал головой. - Не получится. Номера я не видел.
         - Как же так? Она же тебя чуть не сбила.
         - Ты думаешь, я в этот момент на номера смотрел?
         - А потом, когда она ехала рядом?
         - Славик! Если бы я хорошо видел, я бы, наверное, очков не носил.
         - Но в очках-то ты видишь хорошо?
         - Лучше, чем без очков, - это точно. Но не достаточно, чтобы разобрать цифры на таком расстоянии.
         Все еще толпились вокруг Анатолия и в несколько голосов говорили, что надо бы позвать Масенку, интересно, что он скажет по этому поводу (как прокомментирует этот инцидент - слова Родиона), когда Инна вдруг вспомнила, что ей надо быть дома к шести. Должна звонить тетка из Свердловска, и она обещалась оказаться на месте. Выглядело это не очень вежливо, словно Инна только что придумала повод, чтобы сбежать, но все согласились, что ожидания тетушки нельзя обмануть. Павел и Инна удалились: само собой, девушку нельзя отпускать одну при таких обстоятельствах.
`        Дорогой Инна молчала. Электричка была забита, обилие посторонних ушей к разговору не располагало. Павел притянул Инну к себе, и она доверчиво уткнулась ему в рубашку. Так они и стояли. Павел вдыхал ее запах, голова его слабо кружилась, и ему казалось, что он держит в руках свое счастье.
         Когда их стали толкать особенно сильно, он  как-то неожиданно огорчился, осознав, что нечаянная близость закончилась и пора выходить.
         Они бродили по улицам и говорили о пустяках. О времени было забыто. Когда Павел было напомнил о шести часах и звонке тетки, Инна только досадливо махнула рукой. Она действительно выдумала этот звонок. Но почему? Ей хотелось выгадать время, чтобы побыть вместе? Или "партизанская" компания стала ее утомлять?
          Они оказались во дворе старого дома. Несколько развесистых лип охраняло детскую  площадку.  Это был единственный уголок, не заставленный машинами и гаражами.
         Инна встала на первую ступеньку горки:
         - Ну, кто выше?
         Они смотрели в глаза друг другу, и для того, чтобы ее поцеловать, ему даже не надо было наклонять голову.
         - Нет, встань вот так. - Она развернула его спиной к себе, лицом к дому и протянула руку над его плечом.
         - Видишь? Вон мои окна.
         - Это твой дом?
         - Да, считай, что ты меня проводил...
         - А ты не боишься идти к себе после того, что случилось? Анатолия чуть не задавили, за тобой следят.
         - С чего ты решил, что за мной следят? Да и в историю Толика я не верю.
         - То есть это он всё выдумал, что ли?
         - Ну, не совсем... Ему могло показаться...
         - Как его давит машина?
         - Он мог неправильно истолковать поведение водителя. - Пальцы Инны теребили прядку волос, взгляд блуждал за спиной Павла, где-то в районе окон ее квартиры. - Водитель чуть не сбил пешехода. Может быть, ему даже показалось, что он его задел. Он притормаживает, чтобы выяснить, что случилось. Толик стоит в ступоре.  Явно у парня шок.  Водитель разворачивает машину, он хочет  подъехать, спросить, не нужна ли помощь. Толик улепетывает через канаву. Какое-то время водитель провожает его, чтобы убедиться, что всё в порядке, потом улетает туда, куда так торопился вначале.
         - Это как надо ездить, чтобы на пустой прямой дороге чуть не сбить человека?
         - Мы же не знаем, как шел Толик.
         - Ага, он был пьян и петлял, как заяц. И потом, чтобы убедиться, что всё в порядке, надо ли устраивать эскорт до ворот?
         - У страха свой отсчет времени и расстояний. В конце концов, зачем мне тебя убеждать? - Инна то ли обиделась, то ли рассердилась. - Тебе мила сказка о злых разбойниках, и ладно.
         Они помолчали. Инна села на качели и стала слегка раскачиваться. То в одном, то в другом окошке вспыхивал свет. "И-и", "и-и", - поскрипывали качели. Разговор еще не был окончен. Если бы она всерьез обиделась, то давно бы ушла. Павел попробовал еще раз ступить на лёд.
         - Ты сказала, что за тобой не следят. В тот вечер, когда ты оказалась у меня на кухне, ты думала по-другому.
         - А вдруг я искала лишь повод...
         - Вряд ли перспектива спать на кухне на раскладушке способна настолько прельстить.
         - Я же не знала, что ты живешь с мамой. И вообще, может быть, я - романтическая девушка, страдающая без приключений, и если их нет, то я их просто придумываю.
         Инна оттолкнулась сильнее. Откинувшись так, что волосы чуть не касались земли, она нацелилась каблучками в небо, и ветер затрепал ее платье, обнажая колени. Павел затормозил качели и, когда Инна поглядела на него - исподлобья и хмуро, спросил:
         - Так следили за тобой или нет?
         - Ты же не видел, чтобы за нами кто-то бежал. Мне могло показаться.
         Она протянула руку, и Павел помог ей встать. Они постояли, держась за руки. Она замерла перед ним, серьезная и такая красивая - как бабочка, расправившая крылья, в следующий миг готовая сорваться и улететь. Он любовался ею, мысленно проводя пальцем по густым черным бровям, по щеке, где под тонкой белой кожей билась какая-то жилка, по теплому и мягкому изгибу губ, и поэтому не сразу понял, о чем она говорит:
         - ...Мне не нравится, как понимается то, что вокруг происходит. Мы потеряли веселый задор игрока, приобретя взамен угрюмость больного. Ну кому мы нужны? Кому какое дело до горстки людей, считающих себя оппозицией мировому порядку. С одной стороны - финансовые и политические структуры в масштабах мира, с другой - десяток чисто российских интеллигентов плюс один серб. Абсолютная несоразмерность. Черная "Ауди" там, или вишневый "Мерседес", слежки и погони, - это, конечно, ужас как романтично, в это можно играть, но превращать все это в хронику борьбы, - это уже, извините, мания величия или мания преследования, - решай что лучше. Если бы они в нас видели угрозу, нас бы давно уже не было в живых. Неудачный наезд - что это, ошибка спецслужб? Глупости, так действует угонщик, разведка же бьет наверняка. Слежка, от которой парень с девушкой сумели сбежать, - и это без опыта, без обучения! - Какого лоха они попытались посадить нам на хвост? Кто нам противостоит - общество любителей или сообщество профессионалов?
         Инна раскраснелась, глаза ее заблестели. Павел подумал, что, наверное, впервые за  всё время их знакомства ему удалось заглянуть за ширмочку ее внешнего образа и увидеть, что там происходит внутри. Обычно Инна говорила лишь то, что считала нужным сказать, а теперь. Кажется, просто думала вслух. Он притянул ее к себе, - она не сопротивлялась, и снова уткнулась ему в рубашку, как тогда, в электричке. Он поцеловал ее в ушко и шепнул:
         - Они просто хотят нас запугать. И у них получается.
         Она запрокинула голову и посмотрела ему в лицо.
         - Зачем им это?
         - Им надо убить идею. Не всегда это можно сделать, уничтожая людей. Действуя слишком грубо и неосторожно, можно получить образ мученика, способный вдохнуть в идею новую силу, привлечь новых людей.  Более действенно - добиться, чтобы идея загнила на корню. Пугнуть как следует, - и мы разбежимся, как тараканы. И каждый унесет в свою норку частичку страха. Такая вот прививка от непокорности, и если учесть, что страх заразен, то санитарное значение акции возрастает.
         - Выходит, они нас тоже боятся?
         - По крайней мере - принимают всерьез.
         Он попробовал снова ее обнять, но она  вывернулась и отступила к качелям.
         - Уже поздно. Мне еще надо позвонить тетке и извиниться за то, что в шесть меня не было дома. Найдешь метро? Из арки - направо, минут десять пешком или пара остановок троллейбусом. - Она погладила его по руке. - Мне с тобой ужас как спокойно. Ну, я побежала?..
Интонация намекала, что это - вопрос. Павел кивнул. Инна чмокнула его в щеку и заспешила к подъезду.
         У подъезда она обернулась  и помахала рукой.
         Уже давно проскрипела и щелкнула дверь, а он всё стоял, пытаясь прикинуть, сколько времени сейчас должно быть в Свердловске.
9.
         Он чуть было не проскочил мимо. День был погожим, и Павлу не захотелось толкаться в трамвае. Выйдя из проходной института, он, не задумываясь, повернул к метро. Ноги несли его по не раз хоженному маршруту, а в голове стоял обычный сумбур переходного состояния. Ему никогда не удавалось переключаться сразу. Отголоски учебы - фразы из лекций, обрывки нерешенных задач - нехотя сдавали сознание рассуждениям о планах на вечер. Но вот сознание расчистилось, и он вспомнил первое лицо, которое он увидел, пройдя проходную. Юлька! Это была Юлька! Что она здесь делает?
         Павел развернулся и заспешил обратно. Точно, Юлька стояла, уткнувшись носом в платок и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом.
         Павел  тронул ее за локоть.
         - Юленька, что случилось?
         Она подняла заплаканные глаза. Кругленькое ее личико обмякло и пошло складками, напоминая печеное яблоко.
         - А, Павел... - голос звучал сначала бесцветно, потом в нем стали проступать какие-то теплые нотки. - А я и забыла, что ты тоже здесь учишься. Я Инну жду.
         И вдруг, резко всхлипнув, она сказала, по-бабьи привывая:
         - Масенку уби-или...
         И снова уткнулась в платок. Слезы текли по ее щекам, но она не обращала на них внимания, стараясь лишь не реветь в голос.
         - Как - убили? - Павел почувствовал, как что-то липкое появилось у него внутри, где-то в районе желудка. Словно открылся грязевый гейзер. Густая, вязкая грязь заполнила сначала брюшную полость, так что стало тяжело стоять на ногах, потом поднялась выше, преодолев диафрагму, вызвав при этом спазмы дыхания, и только когда она - или "оно"?- коснулась сердца, Павел понял, что это - ужас, отчаянный страх насильственной смерти, приправленный страхом смерти вообще.
         - Убили. В лифте. Когда он поднимался к себе в квартиру. Три ножевых ранения, одно из которых смертельно. Его так и нашли в лифте. В луже крови.
         Юлька захлебывалась и выдавливала из себя слова поштучно, так им было проще пробиться сквозь платок. Это звучало глухо и особенно жутко.
         - В каком лифте? Какая квартира? - Павлу подумалось, о том ли человеке они вообще говорят? - А как же коттедж?
         - Ты думал, он там живет? - Теперь удивилась Юлька. Она даже отняла платок ото рта. - Это коттедж Славика. У него  отец - банкир. Выстроил коттедж для себя, а потом подарил сыну. Масенка там проводил выходные. Славик постарался - создал все условия. Выделил спальню, обустроил кабинет. Масенка перевез туда свою библиотеку - разгрузил жилплощадь. Никто не мешает. Воздух, опять-таки, своя компания. На двери табличку повесили, чтобы сортировать приходящих. - Юлька всхлипнула.
         - Как ты узнала? - Павел понял, что надо разговаривать. Смерть, о которой говорят, отдаляется. Она становится событием, чем-то внешним по отношению к тебе, тогда как изначально ощущалась как внутренняя реальность.
         - Мне позвонила его жена.
         - Масенка женат? - опять поразился Павел.
         - Был. - Тихо уточнила Юлька. - Представляешь, она считала меня его любовницей. Меня!
         Видимо для Юльки это действительно казалось невероятным. Почему, Павел так и не понял.
         - Она давно нашла мой телефон в его записной книжке. Несколько раз звонила, устраивала сцены.  Она не верила, что по выходным он уезжает заниматься, считала - гуляет. И вот сегодня утром она мне позвонила и стала кричать. Она кричала, что это я погубила Масенку. Что если бы он не стакнулся со мной, то сидел бы он дома, занимался своими исследованиями и в никаких сомнительных сборищах не участвовал бы.  Смешно правда? - спросила Юлька сквозь слезы.  - Я попыталась узнать, в чем дело. Тут она разревелась и выдала, что его нашли вчера вечером в лифте. Три ножевые раны, один из ударов пришелся в сердце. Из кармана пропал кошелек. В кошельке почти ничего не было, но следователь всё равно считает, что убили ради денег, просто убийца не мог знать заранее, что кошелек пустой. Но она в это не верит и считает, что Масенку убили из-за того, что он связался с нами. То есть со мной. Я была так ошарашена, что просто повесила трубку.
         Юлька снова затеребила платочек.
         - Высморкайся как следует, - предложил Павел. - Мне кажется, ты с утра плачешь без остановки. Ты что-нибудь ела?
         Юлька покачала головой и попыталась вытереть слезы.
         Они совсем забыли, что выстаивают Инну, и пропустили бы ее, не заметь она их и не подойди к ним сама.
         - У вас такие лица, - сказала Инна, - что я просто не могла пройти мимо. Рассказывайте, что случилось...
10.
         Юлька отодвинула тарелку.
         - Не могу больше. Не лезет и всё.
         - Хоть немного поела, и то - молодец.
         Они сидели вокруг стола. Те же лица, что и в минувшее воскресенье. Не было Анатолия, но он и тогда опоздал. Да, еще нет Юрика, - дверь им открывал Борислав. И нет Масенки. Нет совсем. Павел подумал, что он не знает, чувствовали они тогда или нет его присутствие наверху в кабинете, но то, что сейчас кабинет пустует, было определяющей нотой. Все молчали. Родион угрюмо курил.
         - Идею таки убили, - произнесла Инна. Возможно, она просто подумала вслух.
         - Что? - вскинулся Славик.
         - Павел мне как-то сказал, что нельзя убить идею, убив человека. Кажется, он ошибался.
         - Нет, это правильные слова... - Славик почесал переносицу. - Нам плохо. Мы все любили Масенку. Но если скорбь раздавит нас так, что мы окажемся больше ни на что не способны, мы тем самым окажем Масенке плохую услугу.
         - Масенке сейчас нельзя оказать ни плохой, ни хорошей услуги, - жестко сказала Юлька. - Он мертв.
         - Я, наверное, неправильно выразился. Масенка огорчился, если бы смог узнать, что его смерть расстроила дело.
         - Масенка не может ни узнать, ни огорчиться. Он мертв! - выкрикнула Юлька. - Это кощунственно - прикрываться именем человека, который ничего не может сказать.
         - Я не прикрываюсь, - растерянно проговорил Славик. - Просто...
         И он замолчал, видимо, проверяя про себя звучание фразы.
         - А я от имени Масенки отказываться не собираюсь, - заявил Родион. - Это  - его дело, ровно столько же, сколько и наше. То, что он вложил в него, никуда не уйдет. И если мы забудем об этом, то это как раз и будет кощунством.
         Родион ткнул сигаретой в пепельницу так, что по столу разлетелись окурки. Павел подождал немного и пошел на кухню за тряпкой, - в отсутствие Юрика должен же кто-нибудь это сделать!
         Когда он вернулся, Юлька тихо плакала в кресле, а Инна выговаривала Родиону:
         - Масенка вас сдерживал. Он чувствовал границы, которые нельзя переходить. Нельзя превращаться в кучку озлобленных маргиналов. Из мусора никогда не родится великое.
         - Понятие великого меня не беспокоит. - Родион ткнул в сторону Инны сигаретой, которую уже успел достать, но  не успел закурить. - Меня волнует эффективность. Масенку заботила нравственность. А Ваша мотивация мне не вполне ясна.
         - Раздрай, - произнес Борислав. Он поднял свою чашку, чтобы она не мешала Павлу протереть стол. Отхлебнул и поморщился, - чай остыл.
         - А можно подробнее, - попросил Родион.
         - Можно. Полный раздрай. - Борислав поставил чашку на стол. - Играть в демократию было можно, пока был Масенка. Его не считали лидером, но он был им. Факт. Организация обезглавлена. Она недееспособна. Если мы не разругаемся - хорошо, но договориться о чем-то, боюсь, мы уже не в состоянии... Выход один - признать необходимость структуры. Выбрать лидера. И дальше - исполнять то, что он скажет, отложив дискуссии на лучшие времена.
         - Ага, - желчно сказала Инна. - Даешь в лидеры Борислава!
         - Я же сказал - выбрать. По большому счету не важно, кто окажется лидером, важно само существование такой фигуры.
         - Принцип единоначалия, - пробурчал Родион.
         В дверь позвонили. Сначала - раз, потом - еще два.
         Все замолчали. Разговоры и споры затерли ощущение близости смерти, а она напомнила о себе. Звонивший явно пребывал в недоумении, следует ли воспользоваться условным звонком теперь, когда нет Масенки. И действительно, что теперь значит этот звонок?
Борислав пошел открывать и вскоре вернулся вместе с Юриком и Анатолием. У Юрика через плечо висела большая спортивная сумка. Он поставил сумку на стол, а Анатолий  стал отодвигать в сторону пустую посуду. Всё происходило молча и напоминало выступление фокусников.
         Юрий расстегнул сумку и извлек два одинаковых свертка. Один передал Анатолию, другой положил перед собой. Опустевшую сумку он переставил под стол. Под мешковиной оказалась промасленная бумага, дальше сверкнул металл. Юрик нагнулся, добыл откуда-то ветошку, разодрал  ее на две части - для Анатолия и для себя. Они почти синхронно разобрали автоматы, каждую детальку тщательно  обтирая тряпкой, - все движения были замедленны, чувствовалось - ребята работают напоказ.
         Спустя пару минут автомат Юрика был собран. Анатолий несколько замешкался, но скоро и он вщелкнул магазин и положил автомат на стол.
         - А патроны есть? - спросил Борислав.
         - Магазины пустые. Патроны отдельно, в сумке, - ответил Юрик.
         Борислав взял автомат в руки.
         - Старый знакомый. Автомат Калашникова - самое популярное стрелковое оружие двадцатого века. Двенадцать стран выпускали его более-менее официально, а сколько по всему миру подпольных заводов - никто не считал. Шесть государств изобразили его у себя на гербе - это ли не мировое признание? Практически безотказен. Вытряхнул песок, обтер грязь пучком травы - и в бой.  Приклад малость коротковат, но заметно это лишь при прицельной дальней стрельбе. Опять-таки, снимая с предохранителя, можешь проскочить положение стрельбы одиночными, но кому оно нужно во время внезапных стычек? Идеальное штурмовое оружие. Зачем оно вам?
         Юрик и Анатолий молчали.
         - Ну разве как сувенир. Как говорится, американцы подарили миру мороженое, французы - кинематограф, англичане - железную дорогу, а русские - автомат Калашникова. Памятник русской культуры, так сказать. - Борислав торжественно передал автомат Анатолию.
Юрик оперся обеими руками на стол и, нависая над ним, как глыба, обвел всех тяжелым взглядом. Голос его звучал глухо.
         - Я не верю в случайную смерть Масенки.
         - И я не верю, - тихим эхом отозвалась Юлька. - Это слишком несправедливо, чтоб быть случайным.
         - Масенку убили именно потому, что он был Масенкой,- продолжал Юрик. - Он видел подоплеку и ему нельзя было втереть очки. Он не вписывался в их систему, и они не могли просто закрыть на это глаза. Не тот масштаб - система трещала по швам. К Масенке шли люди и он учил их видеть, потом они учили видеть других. Туман в головах рассеивался. Пока - лишь в некоторых головах. Они решили обезопасить себя и убрали Масенку. Они думали остановить этот процесс. Но они просчитались. Смерть Масенки аукнется им, еще как аукнется.
         - Начнем палить из автоматов, чтобы в головах было меньше тумана? - спросила Инна. Юрик хмуро посмотрел на нее и ничего не ответил.
         - Мы здесь давно прожужжали друг другу уши этим "они", - задумчиво произнес Борислав, покачиваясь на стуле.  - Беда как раз в том, что они - анонимны. Эта страшная всесокрушающая сила не имеет лица. Как только мы называем чье-нибудь имя, становится ясно, что дело вовсе не в этом человеке. Известные нам имена - лишь пешки в большой игре, глупо растрачивать свои силы только на то, чтобы снять пешку с доски. Остается лишь надеяться, что когда-нибудь мы узнаем имена тех, кто ведет игру. А вдруг таких людей нет? Все - пешки. Каждый пакостит на своем месте  в меру своих слабых сил, а общее движение вниз определяется суммарной злой волей.  Что нам делать тогда?  Только разъяснять тем, кто может услышать. В конечном счете, учить отличать людей зло от добра. И для чего тогда автомат?
         - С оружием чувствуешь себя защищенней, - сказ ал Анатолий, отсоединил магазин и аккуратно завернул автомат сначала обратно в бумагу, а потом в тряпки. - Чушь, конечно. Но, вроде, хоть как-то можешь противостоять, когда тебя припрут к стенке.
         - Чушь, - кивнул Борислав. - Калашников  с собой таскать не будешь. А припрут к стенке как раз в тот момент, когда ты это менее всего ожидаешь.
         - Давайте дадим один автомат Родиону, он-то уж найдет ему дело, - предложил Славик.
         - Спички детям давать нельзя, - вставила шпильку Инна.
         Родион встрепенулся и покачал головой, потом вытащил изо рта сигарету и перечеркнул ей пространство - еще один отрицательный жест.
         - Мне надо было увидеть эту железку, чтобы понять, что она бессильна. Убили Масенку, - стало быть, его сочли самым опасным из нас, а он никогда бы и не подумал взять автомат в руки. Самое действенное оружие - слово. Жаль я, дурак, это понял так поздно.
         - Слишком поздно, - мрачно заметил Юрик. По ходу разговора он достал из сумки коробку с патронами и теперь защелкивал их один за другим в запасной магазин. - Сегодня слово само по себе уже мало что значит. Можно кричать людям правду в лицо, можно изрекать потрясающие истины, - всё это останется незамеченным. Переизбыток информации. Слишком много всего было сказано. Чтобы обратить внимание на свои слова, ты сначала должен сам стать заметным. И ключ к этому - действие.
         - Перфоманс, - пробормотал Родион.
         - Что?
         - Нет-нет, продолжай, - Родион опустил голову и стал водить по столу не закуренной  сигаретой.
         - Продолжу, - сказал Юрик. - Но не сейчас и не здесь.
         Он убрал сверток Анатолия в свою огромную сумку, потом опустил туда свой автомат и смахнул со стола магазины. Взвизгнула молния, пряча весь этот арсенал от постороннего взгляда.
11
         Инна стояла на галерее и смотрела в окно. На востоке небо уже набухало вечерними красками, хотя на западе было еще светло и прозрачно.
         Павел встал у нее за спиной и попытался понять, о чем она думает. О Масенке? О Юрике? О будущем? О смерти?
         Не угадал. Не оборачиваясь, Инна сказала:
          - Мы - в ловушке. Сегодня - будний день, и электричек на Москву больше не будет. Я не хочу оставаться здесь на ночь. Я хочу домой. Рискнем как-нибудь добраться, а?
          Самым простым было - дойти до трассы и поймать попутку. Они спустились вниз и прошли через пустую гостиную.
          В прихожей Павел замялся и спросил:
         - Уходим по-английски или как?
         Инна пожала плечами и открыла дверь.
         На крыльце сидел Борислав и тренировал пальцы, сжимая и разжимая эспандер.
         - Мы - домой, - сказала Инна, - завтра институт и всё такое...
         - Понимаю, - покивал Борислав. - Что ж, счастливо добраться.
         Он поднялся и они сошли со ступенек. У калитки Павел обернулся, - Борислава на крыльце уже не было.
 
         - Признайся, если бы не Юлька с ее вестью, ты бы сегодня и не подумал дождаться меня. Ты уже три дня меня не встречаешь.
         Дорога была узкой. Не было ни машин, ни людей. Они шли практически по середине дорожного полотна, и Павел думал, не так ли шел Анатолий, когда на него невесть откуда налетела черная "Ауди". Вопрос Инны оказался настолько не в тему, что сперва он просто растерялся, а потом никак не мог решить, что сказать. На самом деле все эти три дня он не анализировал свое поведение. Избегал ли он Инны? - Да. Она по-прежнему нравилась ему. Каждый вечер, засыпая, он представлял себе ее лицо, улыбку, серьезный взгляд. Ритмика ее походки звучала у него в ушах чуть ли не целый день. Но реальное общение с ней оборачивалось такой потерей энергии, что необходимо было давать себе передышку для восстановления сил.
         - Знаешь, - наконец сказал он. - Ты похожа на мартовский лед. На вид крепок, а местами уже и ступить нельзя. С тобой ни в чем нельзя быть уверенным, а это - тяжелая ноша. Не удивительно, что я дал себе роздых.
         - Меньше всего на свете я хотела бы обидеть тебя. Пожалуйста, прими это за аксиому, - она погладила его по рукаву. - Иной раз я и сама не знаю, что и зачем я делаю.  Оно получается как бы само, а я только удивленно смотрю себе вслед, как тогда, на детской площадке.
         Павел хотел было что-то сказать, но не успел.
         - Нет-нет. - Инна подергала его за рукав. - Я знаю, что часто вела себя по-свински, и не оправдываюсь. Мне просто не на что опереться. Мартовский лед... Наверное, ты прав. Мне нужна точка опоры, а во мне все обламывается. Я не выдерживаю долгой прямой, потому и рисую такие зигзаги. Ты нужен мне. Рядом с тобой я чувствую себя спокойно. Ты единственный, кто может избавить меня от этой болтанки.
         Они остановились. Серые сумерки скрадывали дорогу. Кусты на обочине  приобретали основательность камня, казалось - тайна спряталась в них и теперь  медленно застывает тяжелым сгустком. На этом сумеречном фоне глаза Инны влажно светились. Павел читал в них вопрос и даже просьбу и пытался понять, что она из себя представляет - то ли, что было озвучено, то  ли что-то другое.
         - Ой! - Из серого небытия выпрыгнули желтые солнышки фар и остановились - близко ли? далеко? - пять, десять, пятнадцать метров от них? Не сговариваясь,  Павел и Инна метнулись в сторону, через канаву, затрещали кусты. Вспугнутая тайна захлопала крыльями, - это задремавшая было ворона полетела искать более спокойное место.
         Они были на поле.
         - Я, кажется, сломала каблук. Всегда хожу в кроссовках, а тут решила выпендриться, надеть юбку, и - нате. Кто ж знал-то... - Инна сняла туфлю и, забавно покачиваясь на одной ноге, занялась диагностикой повреждений.
         - Может, вернемся? - предложил Павел. - Должна же там найтись хоть какая-нибудь обувь.
         Договаривая, он уже понял. Что предложение неудачно. Доковылять до шоссе было проще, чем тащиться обратно. Однако мотивация Инны оказалась другой.
         - Я не знаю, что у них на уме, и не хочу ночевать под одной крышей с людьми, которые озлобились настолько, что взяли в руки оружие. Оружие должно выстрелить, слишком велико искушение. Один мой знакомый сторожил по ночам Сбербанк. На дежурство ему выдавали наган времен еще чуть ли не гражданской войны - защищать скорее себя, чем картотеку, - ценностей в банке на ночь не оставляли. И что же? Ему захотелось посмотреть, как он выглядит с наганом в руках. Он встал перед трюмо, прицелился в свое отражение, палец дрогнул, и ему пришлось собирать осколки зеркала по всему банку. Страшно подумать, что может учинить человек, у которого в руках автомат.
         - Вряд ли Юрик вздумает палить в потолок или пугать ворон на огороде, - заметил Павел.
         - Не знаю, не знаю.
         Они брели по краю поля. Инна то и дело повисала у него на руке, проваливаясь в борозду. Она было совсем скинула туфли, но ноги быстро замерзли, пришлось надеть их обратно и снова хромать.
         - Зря мы так труханули, - заметила Инна, когда они снова остановились передохнуть. - Водитель, наверное, живот надорвал. Когда мы припустили, как зайцы, через канаву в кусты, - незабываемое зрелище, о котором и детям будешь рассказывать.
         - Не думаю, чтобы он сильно смеялся, - сказал Павел. - Скорее отнесся с пониманием. Если учесть эту историю с Анатолием...
         - Глупости! - перебила Инна. - Это как раз пособие по раздуванию из мухи слона. Что мы видели? Фары. Машина остановилась. Почему? Чтобы не давить нас, например. А также по тысяче причин - ей надо было остановиться именно в этом месте. Мы восприняли это как угрозу и улепетнули. Реальных оснований не было никаких, только внутренний страх. Что-то подобное было и с Толиком.
         - А если не просто страх, а ощущение последовательности событий?  Черная "Ауди" Анатолия - смерть Масенки - фары на дороге. Траектория беды.
         Они опять ковыляли к дороге, и разговор шел уже на ходу.
         - Эта траектория существует только в воображении, - дыхание было сбито и, несмотря на категоричность слов, казалось, что Инна говорит то, в чем не слишком уверена.
         - Смерть Масенки сюда также мало подходит, как и всё остальное. Удары ножом, украденный кошелек. Скорее всего, убийца - наркоман или еще какой-нибудь отморозок, каких сейчас, к несчастью, немало. То и дело читаешь в газетах, что пропал или убит такой-то декан или такой-то профессор. Помнится, была даже такая версия о маньяке - ненавистнике профессуры, но общих корней не нашлось. Просто такая беда - профессора у нас теперь группа риска. Выглядят прилично - интеллигентное выражение лица и всё такое, а живут в обычных домах. Вот они и стали добычей. Ура!
         Последнее относилось к тому, что им всё-таки удалось выбраться на шоссе.
         - Интересно, за сколько отсюда везут в Москву? - Павел стал рыться в карманах, выуживая в основном десятирублевки. Инна сунула ему еще пучок бумажек.
         - Это - вся моя наличность. Считай, чем мы располагаем, а я пока буду ловить.
         Первой машиной, которая затормозила, была черная "Ауди". Инна победно посмотрела на Павла и уселась рядом с шофером.
12.
         Кресло было старым и удобным. Павел снимал ножом кожуру с яблока. На подлокотнике лежал "Черный обелиск" Ремарка, обещая приятное чтение. Шикарный вечер. Когда зазвонил телефон, Павел поморщился: если его, вечер подернется рябью, а то еще поднимет волну.
         В комнату заглянула мама:
         - Паша, это - тебя. Возьми трубку.
         Она так и не научилась кричать через стену. Не интеллигентно - словно не приходится по жизни делать тысячи неинтеллигентных вещей.
         Звонила Инна. Давал ли он ей свой телефон? По крайней мере это был первый ее звонок за всё время знакомства.
         - Пашенька, можно я к тебе сейчас приеду?
         - Сейчас? - Павел машинально посмотрел на часы - половина девятого.
         - Да, сейчас. С ночевкой.
         - Что-то случилось?
         - Случилось.
         - Приезжай, конечно.
         - Я скоро буду. Я недалеко. - Она, наверное, хотела положить трубку, но спохватилась. - Спасибо. Я знала, что ты не откажешь.
         Павел задумался. Сообщить маме сейчас? Придется объясняться, а Инна еще, может, и не придет. Он выучил твердо: единственное, что  можно сказать про Инну наверняка, так это то, что наверняка о ней сказать нельзя ничего.
         Ремарк упал на пол. Павел поднял его и поставил в шкаф. Чтению капут. Вряд ли случилось что-то хорошее. Неужели опять кого-то убили? Он чувствовал себя, словно открыл  запретную дверь из сказки, за которой горы трупов. Внешне всё благопристойно. Люди ходят на работу и с работы, здороваются, улыбаются друг другу, а совсем рядом, за другой дверью некто убивает одного за другим. Главное - чтобы не знать, почему. Исчезают люди - какой пустяк, никому, право, не стоит зацикливаться на этом, - веселитесь, граждане, веселитесь. А если вдруг случайно открыл дверь и увидел, если понял, что происходит, - считай себя следующей жертвой.
         Павел разогрел чай, заглянул в холодильник: творог, сыр. Для умирающих с голоду можно разогреть суп.
 
         Он был как раз в коридоре, когда зазвенел звонок - три коротких трели, своего рода визитная карточка.
         Инна дышала свежестью, влагой дождя и беспокойством.
         - Чай будешь?
         Кивок.
         - А поесть?
         - Буду. - Инна сняла берет, и Павел увидел, что она сделала короткую стрижку и обесцветила волосы.
         - Теперь я тебе разонравлюсь, - сказала она, перехватив его взгляд.
         - Если из того, что случилось, самое страшное то, что случилось с твоей прической, мне остается только плакать от счастья.
         - Не знаю, стоит ли плакать... Но факт таков: почти всех наших арестовали.
         Павел накрывал на стол, подкладывал Инне добавку, наливал чай, а в голове его была пустота, - из тех, что называют звенящей. Стократно множась, эхом в ушах звучало "арестовали", и больше - ни одной мысли. С опозданием удивился Инниному аппетиту, - такое ощущение, что сегодня ей не пришлось даже завтракать, не то что обедать.
         Он подождал, пока она допьет чай.
         - Рассказывай.
         - ФСБ. Сегодня утром вломились в коттедж. Устроили обыск. Толика с Юриком арестовали  по обвинению в незаконном приобретении и хранении огнестрельного оружия. Родиону приписали пропаганду насилия и призывы к свержению власти. Забрали даже Славика, - за то, что давал стол и крышу столь отъявленным негодяям. Но потом Славик  связался с отцом, и его отпустили, - кажется,  под подписку о невыезде. Из бывших в коттедже не тронули только Юльку. Видимо, на ней так и написано - "социально безвредна". А Борислав исчез. Когда и как, Юлька и Славик не знают, а больше спросить было не у кого. Как только Юлька мне позвонила, я дала деру из дома, и что-то меня не тянет туда возвращаться. На тебя, конечно, они тоже выйдут, но вряд ли сегодня. Если позволишь, я у тебя сегодня переночую, а завтра исчезну. Если хочешь, - могу помочь исчезнуть и тебе. Хотя не думаю, что у них есть, что тебе предъявить.
         - А что они могут предъявить тебе?
         - Что-нибудь да найдется, и я не горю желанием об этом узнать. В розыск они меня подавать не будут, - не та птица. Но оказаться по случаю под ногами - тоже не хочу.
         Гулко бухало сердце. Что это - трусость? Павел представил, как его вызывают на допрос, следователь задает хитрые вопросы, загоняя в ловушку, а кто-то в углу отстукивает его показания, обрубая дорогу назад.
         - Что это - трусость? - спросила Инна, и Павел не сразу понял, что вопрос не о нем.
         - Это выглядит подло, - бросить ребят в беде и - в кусты. Я знаю, - Инна покивала, как бы соглашаясь со своими словами. - Юльке бы и в голову не пришло прятаться. Но я - не Юлька, ангелы меня не хранят, приходится рассчитывать лишь на  себя. Во всей этой истории смущает еще и то, как быстро аукнулись автоматы нашим ребятам.
         - Неизвестно, у кого они их купили. Может, продавец - по совместительству провокатор, - предположил Павел.
         -Думала - не проходит. Обвинение Родиону не связано с автоматами. Более того, Родион чуть ли не пересмотрел свои взгляды, а ему вменили то, что он говорил раньше.
         - То есть, ты хочешь сказать, что среди нас был доносчик?
         Инна, наклонив голову, помешивала в чашке остатки чая.
         Павлу вдруг стало тоскливо. Какая-то вселенская тоска, так не было даже, когда он узнал о смерти Масенки, да и весть об аресте скорее настраивала на боевой лад. А тут - всего несколько человек, и среди них - предатель. На что можно надеяться? Какую организацию можно построить, если всё рушится еще в первый момент постройки?
         - Я думаю - Борислав, - произнесла Инна.  - Арест его не коснулся. Он исчез еще до появления ФСБ. Это подозрительно. Я попыталась вспомнить его слова. Они ничем подозрения не подтверждают, но и подозревать не мешают. Остальные категорически не подходят.
         - Кроме меня, - заметил Павел. - Я тоже подхожу как нельзя лучше. Появился недавно, как раз перед событиями. Слышал и видел достаточно. Из коттеджа вовремя смылся. Кандидат на все сто.
         - Я знаю, что это не ты, - Инна погладила его по руке.
         - Откуда?
         - Женское сердце не обманешь. Так что ты - вне подозрений. Иначе  - прибежала бы я к тебе ночевать...
         - Кстати, о ночевке, - спать ты опять будешь на кухне?
         - А что, других вариантов нет?
         - Ты хочешь, чтобы на кухне спал я?
         - Давай обойдемся без ссылок. В конце концов, сколько еще можно бегать друг от друга?
         - Во всяком случае тебе придется познакомиться с моей мамой, - Павел отодвинул табуретку и встал.  - Пошли.
         - Прямо сейчас?
         - Самое лучшее время.
         Инна продолжала сидеть.
         - А  как ты меня ей представишь?
         - Как мою невесту, если ты ничего не имеешь против.
         - Я не знаю. - Инна наконец встала. - Для меня это звучит слишком определенно. Может, правильней было согласиться на кухню... Что же, пошли. - Она оправила прическу и вышла из кухни первой.
13.
         Павел ждал лифт и думал. Его не было дома целый день. Скорее всего она просто ушла - исчезла, как и собиралась. Утром она ни чем не дала понять, что ее планы изменились. Она приготовила завтрак. Такого вкусного омлета с сыром он еще никогда не ел. У нее оказалась куча достоинств. Ей удавалось не только создать уют, но и как-то  одухотворить самые простые вещи - готовку, мытье посуды. Она затеяла перестановку в серванте, - и барахолка чудесным образом превратилась в витрину. Наконец, чего он совсем не ожидал,  - она понравилась его маме, настороженно относящейся к современным девушкам, слишком "простым" на ее взгляд.
         Но если она не ушла, то, скорее всего, решила остаться. Почему бы и нет? Ей даже не обязательно выходить на улицу, по крайней мере - первое время. А дома ей ничего не угрожает. Если, конечно, к нему не придут с обыском. А если придут? Нет, она не останется... К тому же, удержать Инну в четырех стенах - то же самое, что  попробовать запереть шаровую молнию, - взрыв неизбежен.
         Он открыл дверь.
         - Пашенька, это ты? - Инна была дома. Павел заглянул в ванную. Инна стояла перед зеркалом и подкрашивала ресницы.
         - Они у тебя и так длинные.
         - Надо же чем-то занять время. - Она чмокнула его в щеку. Опять сестринский поцелуй! - Я так рада, что ты пришел, правда-правда. Через десять минут я должна убегать. Договорилась с подружкой, что поживу у нее какое-то время, и она меня встречает в метро. Мне так хотелось, чтобы ты меня проводил.
         - А мне совсем не хочется тебя провожать. - Он попытался ее обнять. - Почему бы тебе ни пожить здесь это какое-то время?
         - Сам знаешь. - Она проскользнула у него под рукой. - Но я тебе буду звонить. Напои  меня чаем. Или лучше не надо. Давай просто посидим на дорожку.
         Инна присела на край кровати, он в кресло.
         - К тебе сложно привыкнуть, - сказал Павел, - но я по тебе буду скучать.
         - Нет, - она покачала головой, - не просто скучать! И я по тебе тоже. Пора!
         Она вскочила, словно распрямилась пружинка. Внутренне она уже перелистнула страницу, жизнь менялась, и ей было интересно, что ее ждет впереди. Павел почувствовал, что он остался на той, закрытой странице, и ему стало досадно.
         - Ты снова играешь, - сказал он. - Роль подпольщицы тебя вдохновляет. Странно, еще недавно ты ей тяготилась.
         - Разве? - Перед тем, как выйти, Инна бросила на себя оценивающий взгляд в зеркало и, видимо, осталась довольна. Лифт, натужно   урча, спустил их на первый этаж.
         - Знаешь, - она сочла-таки нужным кое-что объяснить, - человек боится того, что еще не случилось. После можно, конечно, плакать и рвать на себе волосы, но я предпочитаю принять новую реальность такой, какова она есть.
         Павел ждал продолжения, но продолжения не было. День был по-летнему теплый. Инна сняла берет и убрала его в сумочку. Она по-кошачьи щурилась на солнышко и, казалось, вот-вот должна замурлыкать. Но на ходу мурлыкать среди кошек как-то не принято, и она снова заговорила.
          - Странно, конечно,  - вокруг случилось столько плохого, а у меня в душе - покой и даже умиротворенность. Нет, боль также есть, только она глубоко внутри, словно в защитный кокон спрятана. Слишком  много боли. Если ее выпускать по чуть-чуть, она будет энергетически подпитывать жизнь, давать силы, когда надо будет на что-то решаться, а впусти ее в себя всю сразу - сметет и раздавит, оставит лишь ни на что не годную оболочку, уныло плывущую по течению. Я знаю, что мне следует делать. Редкий случай. Я знаю, что ты меня любишь. Ты - это мой тыл. Тылы защищены, цель ясна, - такова арифметика вдохновения. Кажется, всё объяснила...
         - И какая же цель? - спросил Павел.
         - Уцелеть. Сохранить вирус здравомыслия и неприятия новой действительности. Передать его другим.  Организовать миниэпидемию. Сохранить заповедную зону свободы внутри наступающего мирового порядка.
         Они вышли к метро. Она остановилась и повернулась к нему.
         - Дальше я одна, хорошо?  Подружка ждет меня внизу. Я не хочу. Чтобы она видела тебя, а ты - ее.  Пусть все ниточки сейчас оборвутся. Я всё равно к тебе вернусь, больше мне возвращаться не к кому. До свиданья.
          Она поцеловала его и, не оглядываясь, побежала к метро. Вот она уже на середине улицы. Вот на той стороне. Вот сверкнула дверь, и он больше ее не видит. И никогда не увидит?
          Павел перешел на другую сторону, - охотник, идущий по следу зверя, - и прислонился к дереву в тени какого-то киоска, так, чтобы видеть выход и не бросаться в глаза. Он ждал и не знал, хочет ли дождаться. Прошло пять минут, потом еще пять, - всего десять. Ни о чем не хотелось думать. Время замедлилось. Стрелки в часах обленились. Сколько раз надо посмотреть на часы, чтобы секундная стрелка сделала круг, а это значит, что прошла еще минута - всего одна минута. Он пообещал себе, что ждет еще пять минут и уходит.  Когда прошли эти пять, он добавил еще пять минут, - всего двадцать. Вполне достаточно, чтобы что-то случилось или не случилось уже ничего.
          В очередной раз подпихнув взглядом стрелку, он поднял глаза и увидел ее, уже идущей по тротуару - быстро, но не спеша, уверенно и целеустремленно. Десяток шагов, - удачная перспектива, всё видно, как на ладони. Инна открывает дверь вишневого "Мерседеса" - и когда он здесь появился? - и садится рядом с водителем. Дверь захлопывается. Вспышка. Грохот. Корпус машины выворачивает наизнанку. На тротуар летят стекла, куски железа, вспыхивает бензин. Люди разбегаются в стороны. Павел вдруг обнаруживает, что он уже почти рядом с горящей грудой железа. Кто-то по мобильнику вызывает спасателей.  На ближайшем перекрестке завывает сирена. Чтобы не попасть в очевидцы, надо уйти. И Павел уходит. Что-то рвется внутри, и ему приходится прятать лицо в коленях, сев на корточки  за ближайшим углом. Слишком много прорвалось в сердце боли. Слишком много нахлынуло слез.
14.
         Марек сидел на цоколе фонтана. Еще издали разглядев Павла, он приветственно замахал рукой.
         - Здравствуй! - Легкий акцент в сочетании с бархатным баритоном - просто бездна очарования. Сколько девушек уже попадало в эту бездну?..
         - Здравствуй.
         Марек не подал руки - какая тонкая интуиция! Протяни он руку, Павел не знал, пожал бы он ее или нет. А слова - они значат всё меньше и меньше.
         - Ну что, отошел немного? - спросил Марек.
         - Зачем ты меня втянул в это?
         - Что ты имеешь в виду? - Марек прищурился. Действительно, что он имеет в виду?
         - Взрыв "Мерседеса".
         - Я думаю, что тебе глубоко плевать и на "Мерседес", и на того, кто сидел за рулем. Тебя не волнует, был ли кто на заднем сидении. Тебя волнует лишь один человек.
         - Да! - Павел почти выкрикнул это.
         - Тише, тише. Не надо, чтобы на нас обращали внимание. Её могло там не быть. Человек сам решает свою судьбу. Если бы она действительно встречалась с подружкой, если бы все её слова были правдой, она спокойно ехала бы себе в метро и даже не слышала взрыва. То, что она оказалась в том "Мерседесе", - её выбор, её свободная воля. - Он наклонился вперед и сказал шепотом, похожим на свист: -  Именно она сдала ребят из группы Масенки.
         - Откуда ты знаешь?
         - Я знаю точно. Подумай сам, - разве "Мерседес" не свидетельствует против нее? Вспомни всё, что она говорила.  Она связалась с ними. Она запуталась или они её запугали - не имеет значения. Она работала на них, и вот - закономерный итог.
         - Почему же ты мне не сказал раньше? - Павел обмяк. Он знал, что услышит что-то такое, и всё-таки лучше  бы он это не слышал.
         - Я тебе сказал почти всё. Я тебе сказал, что у неё в пять назначена встреча, и если ты придешь раньше, то застанешь ее. Я сказал, что, скорее всего, она потянет тебя провожать, но где-нибудь бросит. И я сказал, чтобы ты никуда не уходил, а спрятался и смотрел, что случится. Что случится, я тебе не сказал, но признайся, - ты ведь предупредил бы её, знай ты об этом.
         Павел кивнул.
         - Всё равно, ужасно несправедливо. Она так хотела жить, а ты приговорил её к смерти.
         Марек положил руку ему на плечо.
         - Идет война, в которой преимущество отнюдь не у нас. Они разгромили организацию, мы нанесли ответный удар. Было бы несправедливо оставить их без ответа, молча проглотить пилюлю и утереться. Они должны чувствовать сопротивление. Хотя бы так.
         - Новый мировой порядок всё же не танк. Можно ли его остановить взрывом?
         - Нельзя.
         - Тогда зачем же террор?
         - Это не террор. Это - акция мести. Случайных жертв нет. Всё было сделано чисто. Смерть настигла тех, кто определился с лагерем и уже встал под ружьё.
         Павел покачал головой.
         - Месть - слишком мелкое слово. Чего можно достигнуть с помощью мести? Вы убьёте двоих, их место займут еще двое, а то и четверо. Вы будете растрачиваться на акции, а они управляют процессами. Вы не боитесь крови, а они обвинят вас в терроре, а себя объявят пострадавшей стороной и будут чисты. С ними надо бороться прежде всего идеологически, снимать людям с глаз шоры, возвращать им способность и желание думать.
         - Согласен. - Марек остановил Павла движением руки. - Мы для того тебя и запустили к Масенке, чтобы прощупать его готовность к контактам. Ценный был человек, талантливый идеолог. Таких поискать. И что получилось? Ты влюбляешься в его партизанку. В голове у тебя кавардак. Первая встреча с Масенкой проходит впустую. Потом его убивают. Мы не успеваем перехватить организацию, нас опережает ФСБ. И всё. Миссия провалена. Нет ни идей, ни людей. А теперь ты говоришь "вы" и даешь понять, что ты больше не с нами.   Сам как считаешь, это по-товарищески или как?
         Павел даже поперхнулся от возмущения.
         - У меня была установка не спешить, сначала как следует присмотреться. Ты слышал мой доклад и остался доволен, а теперь предъявляешь претензии.
         - Уходишь от ответа, - сказал Марек. - Ты всё еще с нами или нет?
          - Наверное, нет. - Павел с удивлением понял, что решение вопроса вполне сложилось, хотя он, вроде, и не задавал себе такого вопроса. Он вставил "наверное", чтобы смягчить неожиданную категоричность, но ему тут же захотелось  вернуть ей права. - Нет. Я не буду работать на смерть, какие бы основания под это ни подводились. Война - удобное слово, но войны как таковой нет. Линия фронта внутри нас, и кто знает,  может быть, человека еще можно отстоять, а ты его уже списываешь со счетов.
          Марек  встал, Павел тоже. Они стояли друг против друга и смотрели друг другу в глаза. Павел старался не отвести взгляда, но не выдержал и потупился.
          - Чистеньким хочешь остаться, - протянул Марек. - Ну-ну. Попробуй. Посмотрим, как это у тебя получится. Можешь опять вернуться к своим старым игрушкам. Ходить с антиглобалистами маршем, кидать камни в полицию и плакать от слезоточивого газа. Очень продуктивно. А когда соскучишься по настоящему делу, Марека рядом уже может не оказаться. Бывай, хлюпик.
          Марек развернулся и зашагал в сторону дороги. Там стояла его машина. "Черная "Ауди", - заметил Павел. - Что, они разучились красить свои машины в другие цвета?"
15.


          Павел брел по Москве. Совершенно без цели. Ноги куда-то несли его. Он спускался в подземные переходы, потом поднимался. Послушно останавливался на красный свет, а на зеленый - переходил улицу.
          Вокруг кипела жизнь. С ноги на ногу переминались лоточники. Разношерстный народ топтал тротуары. Из машин выходили люди в галстуках и пиджаках. Красивые девушки целовали некрасивых парней, - и куда только подевались красивые парни? Пьянчужка выдувал из трубы тоскливые ноты, собирая на пропитание.
          Но внутри все почти остановилось. Вяло цеплялись друг за друга невнятные мысли. Инна - предательница? Тайный агент? Чушь! Чушь. Но если вспомнить её слова, - с ней действительно что-то происходило. Ее запугали? Но почему она была такой уверенной и спокойной в тот вечер? Еще утром всё было не так. На что-то решилась? Порвать или сотрудничать? И этот "Мерседес" - основная улика... Уловка с метро была придумана ею или это чьё-то условие? А действительно ли это уловка? Подружки не было, или она всё же была? Может, обстоятельства переменились, она ни с кем не встретилась или подружка ей отказала... Цепь случайностей, видимую сторону которой поспешили превратно истолковать...
          Нет, "Мерседес" не случаен. Именно эту машину заминировали подручные Марека. И Инна знала, в какую машину садится. И даже знала, где она должна стоять. Она не оглядывалась по сторонам и ничего не  искала. Она шла  прямо к цели. К взрыву.
          Выходит, обвинение обосновано и других версий нет? Есть! Есть еще он, Павел, засланный "казачок", своего рода шпион. Марек указал ему  на Инну, как члена группы Масенки. Мареку же он докладывал обо всём, что случалось в группе. А кто такой Марек? Они познакомились в Италии, где Павел обменял туристическую  нирвану на уличные схватки антиглобалистов с полицией, охранявшей очередное мероприятие ВТО. Марек нашел его, когда он сидел на ступеньках  какого-то палаццо, чихая, кашляя  и ругаясь по-русски, наглотавшись слезоточивого газа. Ему потребовалось пятнадцать минут, чтобы убедить Павла, что глупо бегать по Европе в поисках возможности плюнуть врагу в лицо, когда этот враг как раз сейчас поминает под себя Россию. Потом они встречались уже в Москве. Павел выполнял какие-то мелкие поручения "организации", но никогда  никого кроме Марека он не видел. Существует ли этот таинственный "интернационал", а если существует, какова его суть?
          Марек - вроде бы польское имя, но вряд ли оно подлинное, а взять на прокат можно любое. Акцент, казалось бы, выдает иностранное происхождение, но не слишком ли быстро Марек говорит по-русски? Такое ощущение, что и думает он на русском языке. На кого он работает? А вдруг как раз на тех, с кем, по его словам, он воюет?  А вдруг это - просто разведка? Зыбкая почва. Ни на кого нельзя опереться, никому  нельзя вполне доверять.
          Павел вдруг понял, почему Инна говорила о тыле. Так важно иметь точку, от которой можно отталкиваться, гавань, где можно скрываться от шторма, друга, с которым можно говорить откровенно. Она-то думала, что это он, Павел - хотя бы потому, что она сама нашла  его и втолкнула в эту игру. И тут-то она ошиблась. Дважды. Во-первых, он специально подставился, - сделал так, что она остановила свой выбор на нем.  А во-вторых, он  оказался ненадежен - также зыбок, как и все остальные вокруг.
         Подумать только, всего девять человек, а один из них, а скорее всего даже двое, - лишь маски, марионетки закулисных сил, чья природа темна, хотя бы потому, что они, эти силы, предпочитают оставаться в тени. Всюду ложь. И вовне и внутри. Путы лжи не дают сделать шаг, протянуть товарищу руку, сказать  чистое слово.  Любое усилие гасится еще в самом начале. Любое сопротивление обрастает тщетой. Уныние и безнадежность.
         Павел остановился. Было ощущение, что разверзлась пропасть. Еще полшага - и он полетит вниз, чтобы там, внизу насмерть разбиться об острые камни.
         Он огляделся. Вокруг по-прежнему бурлила Москва. Медленно ползли машины, словно заключенные на этапе, скованные одной цепью: рывок, несколько метров пути, остановка, потом снова рывок. Шли прохожие - девочки-щебетушки с мороженым в руках, мужчина в очках с толстым облезлым портфелем, женщина в платке. Нет, это - не просто женщина, это - Юлька.
         Павел  побежал следом, догнал и легонько тронул за локоть. Юлька испуганно ойкнула и обернулась. Да, действительно Юлька. Круглое личико в платке напоминало колобок, который разве что  слишком рано вытащили из печи, - он еще не успел как следует подрумяниться.
         - Павел... - удивленно сказала Юлька. - Откуда ты здесь?
         - Забрел, стою оглядываюсь. Вдруг что-то знакомое промелькнуло. Пригляделся - Юлька.  В платке-то тебя не сразу узнал.
         - Забыла снять, - Юлька развязала узел, стащила платок с головы и спрятала в сумку. Потом улыбнулась.  - В храм ходила. Поставила свечку за Масенку и за ребят.
          - Да-а, - протянул Павел, - ребятам, пожалуй, только и остается, что на Бога надеяться.
          - Думаешь я от безысходности? - Юлька покачала головой. - Я вот что подумала. Мы привыкли говорить "они", "мировой порядок", "транснациональный капитал", но ведем-то мы  с ними борьбу не просто потому, что они - это не мы, их порядок - не наш порядок и их капитал - не наш капитал.  Дело в том, что мы уверены, их порядок - гибелен для человечества, а сами они не ищут людям добра. Иными словами нам противостоит зло. И я подумала: как глупо воевать со злом так, словно никто никогда до тебя этого не делал. Если мы держим сторону добра, тогда у нас есть Союзник. И я пришла просить этого Союзника о помощи.
          Павел хмыкнул.
          - Взять Бога в союзники я согласен, а вот Он согласится ли взять меня? Какой Ему с меня толк? Я и лба толком перекрестить не умею... И потом, мне кажется, что Бог вряд ли вмешается в нашу бодягу и вытащит ребят из тюрьмы. Для Бога это слишком конкретно. Здесь, на земле люди сами создают для себя передряги и сами должны как-то выпутываться из них. Недаром же небесное воинство бестелесно. Если оно и воюет со злом, то эта борьба не мелькает у нас перед глазами.
          - Ага, - сказала Юлька. - Вот я и подумала, что мы как-то много всего делаем, суетимся, а толка - чуть. Именно что мелькаем.  А может, как раз  что не видно глазу, то и важнее всего? Ну всё, побежала, болтать я горазда, а сестренка дома одна. До встречи. Привет Инне!
          Это она прокричала уже на ходу, стараясь пробиться сквозь уличный шум, сразу ворвавшийся между Юлькой и Павлом, стоило ей отойти на пару шагов.

 
 
 
 
 
 
 
 
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"