В струе, проклятой розовой, за миг 
до остановки неба перед  ливнем
сойдутся парфюмер  и  часовщик
на Лычаковской или на Неглинной,
на перекрестке посреди земли 
под сумасшедшим глазом светофора,
где многие встречались 
и смогли
маневренно, как в море корабли,
разъехаться задолго до Босфора.
Сойдутся, не пугайся и прижмись,
две эти ипостаси нам знакомы
давно. 
И чем  замедленнее жизнь,
тем запах оглушительней и слово
в неловко сотворенной тишине,
в протуберанцах кожи и конвоя.
Прижмись, не задевая за живое, 
что теплится и корчится во мне.

И собственные запахи смешать 
успеем до всемирного потопа.
А там хоть после нас, хоть после всех,
хоть -- до всего написанного.
Грех 
безвременье подобное прохлопать.
И потекут: вода, стекло, кровать,
вощеный пол и высушенный гравий
с субтитрами страниц.
И в этом сплаве 
сойдутся, ничего не избежать.