ГАМЛЕТ

1.

Назови меня сыном, отец или мать.
Кто изменник из нас? кто любовник?
Я учился у неба - белеет тетрадь,
за окном плодоносит терновник.

Двери классной держали язык на замке.
Я-то знал: если жив - значит, должен.
Но дрожал, запинаясь на новой строке:
или быть или не - все о том же.

Я писал. Но остаться бесплодной землей
раньше слов на роду написалось -
лишь она подряжалась выстукивать "мой",
не взимая и самую малость.

Я играл, но проигрывал каждую роль:
я смотрел не в соцветья, а в корень.
Назови меня выродком, бедный король,
или ты, потревоженный Йорик, -

непокоем ли вашим растянут прибой
на отлогую супесь причала?
Птица, крылья на вырост раскинув: "ты мой!" -
плавнику под водой прокричала.

Назови меня - мне ли бояться теперь
откровенья "прости, нелюбимый".
Если ты не со мною (захочешь - проверь),
я согласен на всякое имя.

Видишь, мать, отыгрались во чреве твоем
несчастливые ласки зачатья:
мне вовек желтоперым свистеть корольком.
Королек! - откликаюсь и хватит.

Друг смертельный, ужо замолю я грехи -
не такие щедроты прощались.
Мне бы пасть от твоей благородной руки,
мне бы пасть. Остальное - молчанье.


2.

И что теперь - земля пуста,
а мы обуглены любовью.
С голгофы южного креста
сполох до звездного гнездовья.
Скрести "когда" и "далеко"
в одно спасительное "рано",
как будто маятник Фуко
свисает с балок Монферрана
и не отбрасывает тень.
Скрести, как руки, воедино,
довольно только захотеть -
и кто разнимет.

Как на макете, комья гор
и мерзлота из пенопласта.
В каких пределах Эльсинор,
как дичь остывшая, распластан.
Одной блуждающей душе
какие заводи по глотку -
да где ж они, когда в парше
пересыхает околоток.

И что теперь - скрипит титан,
клонясь под грузом многотонным.
И ночь отчаялась пристать
к рельефу треснувших фронтонов.
За каждым - сумерки кулис,
прием эффектный, но избитый -
зародыш, пробующий жизнь,
ведом подвешенным софитом.
Дурман такой пускай хлебнет,
пускай обманется вначале,
еще далек его черед
священнодействовать плечами.
А ты теперь повремени,
не помня о других как будто.
Ужель потокам кровяным
пора выпрастывать минуты...

_^_




ПЕРЕД  РЕСТАВРАЦИЕЙ

Мой Робеспьер обмяк за треть миллиона,
казна пуста, Версаль хлебает щи
изящной туфлей из тугой парчи.
И в пеньюаре бродит Сандрильона,
не замечая выстывшей печи.

А локоны-то под чепцом светлы
и шея нынче матово белеет! -
Мсье де Пари оценит эту шею,
как дровосек сосновые стволы.

Ах, гражданин, возьмите свой фужер
вина пригубить перед "Гильотиной" -
вам по душе ль старинная картина
и мы, ее затейливый сюжет:
в обратной перспективе два кретина.
Зачем на свет родятся Бомарше!

_^_




ЧАКОНА

Начнем войну в четыре голоса,
худого мира не сложив -
так беспощадно конским волосом
рубить по сукровице жил.
Была ли первою последняя -
не из-за такта, но за так
рвани случайному посреднику
любую партию с листа.
Он ждет, и стены изготовились.
Какого ляда канифоль...
хотя бы для очистки совести
собрать рассыпанное соль,
едва белеющее затемно.
И как же нам в чужом ладу
угадывать то указательным,
то безымянным высоту -

всё здесь, но не припомню правила
и цель божественной игры,
как будто душу переплавило
в исподней лаве до поры.
Рвани - сокровище кощеево
висит на кончике иглы,
в скорлупке временной поверенной -
пиф-паф... кря-кря... курлы-курлы
слетит, пристраиваясь в паузу.
Ты говоришь, она - колчан.
Чем со вступлением опаздывать,
уж лучше было промолчать.
Но в это жалкое безмолвие
потом и кровь свою отдашь,
чтоб стены слышали и помнили:
какой пассаж... какой пассаж...

_^_




ИАВНАНА

            ...В этом городе с именем лисьим,
            заслонившим чужой горизонт...
                              (Инна Кулишова)


Кроме сердца, всего-то что телефон,
зуммер нескольких номеров.
Кто приучен, тот может искать резон
от советских информбюро.

Если линия жизни скользит, смотрю,
по растрескавшейся стене,
веришь только последнему фонарю,
кроме первой звезды в окне.

Ты сама говорила, а я молчу,
что начало - 4-й век,
как топорик заправскому палачу
и секира для неумех.

Так легко в голове исказить черты
и увериться, что права,
если в рваные строки влагать персты,
потому что ушли слова.

Потому что, прикрой хоть на миг глаза -
не узнаешь ни стен, ни лиц.
Будто за руку кто-то всесильный взял,
чтобы вместе спускаться вниз.

Но оттуда, где нет уже ни черта,
по окраине языка
просочись, чтоб вернее всего привстать
на каких-нибудь полвершка.

_^_




БАЛЛАДА  О  ПАВЛИНОГЛАЗКАХ

То ли к сырости, то ли к старости -
скрип по остову, да и только ли...
Все проходит, мой милый Августин,
между тактиками двудольными.

Дать на водку? Опять нахлещешься -
не отпев, закопают заживо.
Шестеренки вращают вечности,
расположенные не к каждому:
обороты крути-наращивай,
а мотивчик выходит аховый.
Позови-ка сюда шарманщика -
будет третьим на этой пахоте.
Пусть узнает, привыкший к шороху,
как гремела труба турнирная.
Поцелуи - награда олухов,
властолюбье - утеха иродов.

Юг и север за песни с байками
окликали тебя по имени,
солнце меркло, луна помалкивала...
Да чума - оба дома вымерли.
Кто разгуливал миннезингером -
тот пригрелся у девки рыночной.
Прометелило триста зим, поди -
не крылаты, зато под крылышком.

Что ж помолимся перед трапезой:
чем богаты - Всевышним послано.
Хорошо под стволом разлапистым
полной кружкой грести до острова:
мы нездешние и без паспорта,
счастьем биты, бедой обласканы.
...Липы на ветер листья сбрасывают
вперемешку с павлиноглазками.

_^_




КОДА

      ... Я вспомнил, по какому поводу... 


1.

Центр тяжести тела
сместился - но что об этом,
когда ты рядом всецело.

Тянуть до рассвета
можно - того ль бояться,
покуда ладонь согрета,

и будто по святцам
расписаны дни - на то ли,
чтоб видеть вкратце
оставшийся век и боле...

2.

Нас вынесло к пустующему берегу -
в привычке этих сумрачных широт
молчание от беринга до беринга,
гадание на редкий пакетбот.
А всей земли-то - марево ощерилось
клыком, перекусившим мезозой,
жуан-да-гама катится в расщелину,
и виснет командор - один, другой...

Что позади - то рай земной, припомни-ка:
песцы - чуть тень, каланы - только свет...
Но мы, как звери общего питомника,
надели шкуры съеденных в обед.
Что впереди - по снегу низкорослому
тире горбуш и точки глухарей -
морзянка от апостола к апостолу,
руки ослабевающей верней,
да ветер легче, чтоб воде не пениться,
покуда sos поют на небеси.
Захочешь подхватить такое пение -
на три минуты губы закуси.

3.

Мне не хватает родины твоей,
своей - давно и до смерти хватило.
Забвения обманчивый елей
струится под резным паникадилом.
Умащивай, умащивай главу,
оливковое золото густое.
Вначале было слово про суму,
а про тюрьму означилось другое.
Вначале было холодно вдвоем,
а вот пришла пора разгорячиться
босой ногой над жарким угольком -
не родины хотя бы, а криницы
так не хватает... - кружки на столе,
сработанной из первородной глины.
Ужель вначале надобно истлеть,
чтоб после стать хоть чем-нибудь единым.

4.

Вот плод, оставленный тобой -
в нем неизбывное свеченье.
Вчерашней горести плачевней
лишь мой теперешний покой.
В такой усердной тишине
отрепетирована старость,
как будто только и осталось:
сюжет в замызганном окне
да масла сливочного малость.

Но плод, оставленный тобой -
лоза, лазурь... иди же, Лазарь!..
И, может, следует не сразу
за первым выходом второй.