Стоя перед полированой серебряной плитой, заменявшей зеркало, Шейрана чуть повела смуглым плечом, чтобы складки белого, расшитого жемчугами рукава упали вниз, приокрывая нежный бархат ее кожи. В ее волосы был вплетен венок из мелких белых цветочков, шею украшала намотанная в несколько раз нить жемчужин. Она нравилась себе, что было немудрено. Шейрана слыла первой красавицей в гареме Хана Назира, а теперь должна была перейти в гарем юного Хана Кешмета, и стать первой его женой и хозяйкой над остальными женами.
Улыбаясь она смотрела на себя и вспоминала те шесть лет, что провела в гареме Назира, свою верную службу, свое утонченное умение радовать мужчину. Со странной нежностью она думала о хрупком и тонком мальчике, поджидавшем ее в узорчатом праздничном шатре... Сегодня Кешмету исполнялось 16, и Шейрана должна была стать его подарком и первой наставницей. Она радовалась этой чести, не смущаясь даже небольшой причуде наследника - Кешмет потребовал, чтобы наложнице крепко завязали глаза. Наверняка мальчишка не хочет, чтобы она видела его неизбежное смущение. Гордость он всосал с молоком матери. Н у что ж, она позволит завязать глаза, если ему так спокойнее. И конечно успеет еще наглядеться на будущего супруга за годы его правления. Она вышла из своего шатра свежая, как степное утро, тонкая, как тростинка, и игривая, как молодая рысь и, пройдя двадцать легких шагов остановилась перед входом в шатер Хана. Личный телохранитель Кешмета крепко завязал ей глаза. Так крепко, что подсмотреть не представлялось никакой возможности. Улыбнувшись она вошла в шатер.
- Где ты, мой Хан, я ничего не вижу... - Пропела она игривым голоском.
Ответом ей был короткий удар в затылок. Сознание на миг померкло...
Очнулась она обнаженная и связанная по рукам и ногам, так, что было не пошевелить и мизинцем, и в то же время так, что все самые аппетитные части остались снаружи и в полном доступе пары чьих-то легких, юрких и бесстыжих рук. О да. ее ощупывали. Поглаживали. Даже пощипывали. Она попыталась возмутиться и обнаружила что во рту кляп.
- Я же могу сделать с тобой все что захочу, правда, красотка? - поинтересовалась тьма вкрадчивым шопотом. - ты ведь мой подарок, моя собственность, и я могу тебя даже убить, и никто и слова не скажет? Так ведь?
Шейрана задрожала от острого приступа безотчетного ужаса, полоснувшего по внутренностям как нож. Она не могла сопротивляться, не могла говорить, тем самым лишившись самого действенного своего оружия - увещеваний. Ей не оставили ни малейшей инициативы, ни капли свободы. О да, юный Кешмет умел показывать свою власть, а она, за годы службы Назиру успела привыкнуть к человеческому отношению, и забыть, что она по сути - рабыня купленная на базаре.тонкие пальцы продолжали свое скольжение по ее телу, как бы ненароком дотрагиваясь до самых чувствительных мест, так словно были руками опытного мужчины. На миг Шейрана задумалась, а не послал ли хан вместо себя одного из своих воинов? Но нет. ни у кого из них не могло быть таких тонких и беглых пальцев. Даже у лучников с их вечными мозолями от тетивы.
- Ну так вот, радость моя, приступим к делу минуя предварительные ласки.
И внутрь проникло что-то настолько большое, твердое и упругое что Шейрана замычала и задергалась в путах. Поза была неудобной. Веревки резали тело. Внутри рывками дергался огромный причиндал. И в тоже время Шейрана не сомневалась - в шатре они с Кешметом находились вдвоем... Или все же не с Кешметом? Думать не получалось. от рывков становилось откровенно больно, а Хан кончать и не думал.
В глазах у нее, не смотря на повязку, стало еще темнее и поплыли малиновые пятна. А потом она уже ничего не помнила.
Очнулась она в своем шатре, голая, грязная, униженная. Рядом сидела старая прислужница, облаченная в черные одежды. Это означало что наследник недоволен. В противном случае он прислал бы богатый подарок, вина и сладостей... Но было что было - только чопорная старуха, поджав губы говорящая.
- Хан Кешмет недоволен тобой, Шейрана. Ты не смогла дать ему радость, ты позорно лишилась чувств, и Хан не желает тебя больше видеть. Тебе надлежит удалиться в течение суток с этого самого момента, и больше никогда не показываться ему на глаза.
Шейрана заплакала.