Он всегда работает обстоятельно, если берется. Несколько раз проверяет крепления и узлы и нет ли заноз на бревне, к которому привязывает меня лично, как дорогое животное, в обращении с которым малейшая небрежность недопустима. Спросите любого заядлого собачника, или лошадника, как он обращался бы с племенным кобелем или жеребцом и он все опишет гораздо лучше меня. Наконец он всем доволен. Привычно дергает ошейником и я ложусь, отстраненно думая, что напрасно он каждый раз ищет занозы. Бревно настолько отполировано моим телом и пропитано кровью и потом, что врядли даже топором с первого раза отколешь от него щепку.
Их с детства учат быть жестокими. Тех кого в храме называют "палачами". Жестокими и спокойными. Не впадающими в истерический экстаз при виде первой крови на спине жертвы. Не ощущающими жалости, при виде слез дрожи и судорог. Не слышащими криков и стонов... Это тренируется с детства и для этого есть мы. Те кто всегда рядом с палачом, те, на ком он примеривается к новой плети, настраивает ее и руку, как точный инструмент. Нельзя чтобы во время наказания осужденного плеть ложилась слишком сильно или слишком слабо. Нельзя ни дать слабину, ни дать потерять сознание. Ни милосердия, ни жестокости, ни личной страсти или страха. В момент приведения приговора в исполнение палач перестает быть человеком. Он - правосудие. И все должно быть идеально.
Сегодня он привязывает меня крепче обычного, и перед тем как начать ласково гладит меня по хребту. Редкое проявление нежности, которая иногда прорывается в его отношении ко мне. Я замираю сладко под рукой, но вместе с этим ощущаю и нервное подрагивание где-то в позвоночнике. Раз позволил себе гладить перед началом, значит сегодня что-то тяжелое. И сначала он показывает ее мне. Тяжелую, длинную, с когтем вплетенным в конец.
Поглаживает мою спину уже плетью, сложенной в кольцо, и я чувствую ее как свернувшуюся змею.
- Они в управлении ввели смертную казнь, путем засекания плетью. Вот это - орудие производства.
Я вздрагиваю. Значит опять спустит шкуру со спины.
- У меня два месяца на освоение этой штуковины. Думаю сделать четыре подхода. - с его стороны очень любезно сообщать мне, что мне будут четырежды раскраивать только поджившую спину. Я не злюсь только потому что знаю - ему тоже нелегко. Как-никак ближе меня у него никого нет.
- Начинай уже - ворчу добродушно. - Раньше сядем, раньше выйдем.
- 10 плетей для начала. - И он отходит и замахивается. Я не почувствовал плети. Зато прекрасно почувствовал как развалило кожу. Сразу. И как по боку противно потекло липкое и теплое в контраст с холодным воздухом осеннего дня.
- Ничего себе! - я слышу, как у него чуть дрожит голос. - Я даже не замахивался толком...
- Так замахнись как следует! - подначиваю я. Мне сегодня очень хочется потерять сознание, чем скорее тем лучше. Иногда устаешь терпеть боль. Однако все реже и реже мне удается провалиться в забытье.
И второй удар, который заставил сердце сделать несколько судорожных скачков, а желудок прилипнуть к позвоночнику... Все таки правильно он проверяет крепления, правильно сутки не дает жрать перед экзекуцией. Самой боли я не чувствую, настолько я к ней привык, но тело изобретательно. Тело реагирует судорогами и позывами, раз уж не удается привлечь мое сознание обычными болевыми рецепторами.
И снова он бьет, и я слышу новый хлюпающий звук, четкий, слева. Любопытство заставляет меня повернуть голову и глянуть. На каменном покрытии двора валяется кусочек мяса. Моего.
И я понимаю, что он тоже смотрит в ту же сторону, и слышу его судорожный выдох. И понимаю что надо ни в коем случае не дать ему остановиться.
- Бей! - выдыхаю. - Еще семь.
- Считай. - Приказывает он. И размеренно под мой счет начинает бить.
- Раз... - считаю я сквозь зубы. - два... - три... - я прерываюсь, дыханиия не хватает.
- Не слышу. - жестко произносит он. - Сначала.
Это хорошо, это значит страх прошел, и он сможет освоить это орудие.
- Раз... начинаю снова... - два... и снова срыв.
- Сначала - он неумолим. Мое тело начинает плакать. Я понимаю, что считать не смогу.
Он останавливается. Он снова держит ситуацию под контролем. Срыва не будет. Это вызывает во мне восхищение. Острое, сладкое. Восхищение и признательность за то что остановил плеть... В мое сознание приходит позорная мыслишка, что может быть на сегодня... все? Может быть в другой раз?
Но расслабляться рано. Он набирает из колонки в углу двора ведро ледяной воды и выплескивает на раскроенную спину. Вода кажется кипятком. Сердце на миг останавливается судорожно сжавшись. Потом неожиданно начинает биться глубоко, ровно и спокойно.
- Спасибо... - выдыхаю изумленно. Откуда он знает, ЧТО мне нужно и в какой момент?
- Отдышался? Продолжим. Считай.
Но теперь я уже могу считать, и дохожу до семи ни разу не запнувшись...
Он опускает плеть. Бросает ее на каменный пол. Она лежит влажная от крови, блестящая как гадюка. Я отворачиваюсь.
С серого неба на мою раскроенную спину начинают торжественно падать крупные хлопья снега. Я чувствую каждую снежинку, ложащуюся на открытые раны, и думаю, что это, наверное, красиво... Белое на красном...