Нельзя останавливаться. Пока ты движущаяся часть стремительной утренней толпы, часть общего, целенаправленного движения - ты в безопасности. Ты можешь присесть на скамейку, для того чтобы сжевать бутерброд и выпить лимонад, но не больше. Нельзя зависать. Сразу нарисуется улыбающийся добродушный полицейский, спросит документы, и это конец. Нельзя засыпать. Нельзя валиться с ног от усталости и падать. Нельзя. Кто-нибудь сердобольный вызовет скорую, тебя отвезут в больницу и это тоже конец. Лучше не смотреть прямо. Вот так - руки в карманы и лицо под козырьком - ты незаметен. Ты почти невидимка. Но прямой взгляд заставляет взглянуть в лицо, а этого нельзя допустить, когда твои фото на всех столбах и во всех подворотнях, а в центре - на всех стереоэкранах. Ночью отсиживаться в темных углах вонючих баров, моля богов, чтобы никому не пришло в голову разглядывать все еще чистенького подростка, лишнего здесь, а днем - бесконечно кружить по городу, понимая, что твое кружение бессмысленно и бесполезно... Только это тебе и осталось. Но пока ты еще можешь кружить, пока ноги держат, а мозг еще не выключился - кружи. И думай, что же делать дальше. Есть идеи? Нет? Ничего стоящего? Не стой. Двигайся.
А я ведь всерьез думал, что с папашиным пистолетом и кредиткой я смогу перевернуть этот мир. А мир проглотил меня целиком, как огромный моллюск - частицу планктона и теперь переваривает. Медленно но верно. Почувствуй себя микроскопическим рачком. Мы что-то проходили про них в школе. И я тогда задумывался, а как это - заживо растворяться в чужом организме? Теперь я это прочувствовал.
Первое, что он сделал - это заблокировал счет. Второе - оповестил о моей пропаже все системы корпорации. После чего, уверенный, что я теперь даже колу в маркете не могу купить - засекут, сел, потирая руки, ждать, когда я сам приползу вымаливать прощения. Пока у меня оставались деньги, спасением от голодной смерти был китайский квартал, где до сих пор торговали едой с лотков, и не признавали никаких хозяев.
Китайцы... Древние, как ветер, и столь же вездесущие, поселились и в этом городе, внося хаос в безупречно выстроенную систему. У половины из них нет даже паспортов, их души нигде не учтены. Наверное поэтому они смотрят мудрыми и спокойными глазами, и именно поэтому в их квартале почти нет ни камер ни полицейских. Как впрочем, нет ни больниц, ни школ, ни банков. Корпорация лишила их благ цивилизации, думая, что так они быстрее выведутся. Но они остались. И огромный железный монстр примирился с пятнышком плесени на сверкающей броне. В конце концов, наркотики, нелегальное оружие, бойцы и шлюхи нужны всем. А так же нужно место, куда город будет сбрасывать отходы жизнедеятельности в виде тысяч и тысяч покалеченных людских и не совсем людских судеб. Ежегодно. Постоянно. Симбиоз.
Долгим взглядом я посмотрел на последний доллар. Повертел его в руке, как талисман, пока поджидал официанта в очередной забегаловке. Не имело смысла экономить. Сегодня или завтра - денег нет и не предвидится. Мрачно я перебирал варианты развития событий. Картина вырисовывалась далеко не радостная. Я не обладал ни силой, ни талантами к ремеслу. Мой ум никому не был здесь нужен, потому что знания мои были того рода, что позволили бы мне работать в корпорации, но никак не те, что позволили бы выжить и найти работу здесь. Соответственно было три выхода. Пойти к отцу и признать что я жалкий микроб, без его денег и влияния неспособный выжить в чуждой среде. Податься в шлюхи, благо внешностью меня небо не обидело, и загнуться от дурной болезни под забором через год или два. И, наконец, у меня все еще оставался браунинг, а следовательно возможность пустить себе пулю. Ни один из указанных вариантов меня не прельщал.
Я заказал целый пир из дешевой китайской еды и кувшинчик не менее дешевого и кислого вина. Понимаю, что топить проблемы в алкоголе - не выход, но другого я не видел. Я находил даже своеобразное удовольствие, воображая, что становлюсь горьким пьяницей. На деле же я являл собой пьяненького отощавшего, но, явно из хорошей семьи, подростка. Кажется я даже плакал. Никому не было дела.
Однако его я не мог не узнать. Фабио Танзини. Сын сослуживца отца, также входящего в совет директоров Корпорации. Великолепный, вечно улыбающийся, остроумный Фабио, уже давно, в отличие от меня, работающий в корпорации наравне со взрослыми. Умница и красавец Фабио, с белозубой улыбкой на смуглом лице.
Первым моим побуждением было спрятаться под стол. Но он шел прямо на меня, своей прямой и уверенной походкой. Он смотрел мне прямо в глаза. И как кролик перед удавом я, замерев, покорился неизбежности.
- Лэйт Стюарт. - Произнес он несколько нараспев со своим немыслимым итальянским акцентом. - Вот ты где, мелкий. Корпорация с ног сбилась разыскивая тебя.
Я даже не нашел в себе сил обидеться на "мелкого", хотя Фабио, говоря по чести, был всего на 4 года меня старше и лишь немногим крупнее.
- О, да тут целый пир! - Продолжал он, подсаживаясь ко мне за столик. - Ты не против? Жрать очень хочется.
Мне ничего не оставалось, как только ошарашенно кивнуть, глядя, как он забрасывает в рот лапшу, и глотает почти не жуя.
Только сейчас я увидел, что на нем тертая кожанная куртка, бандана, джинсы и солдатские ботинки - наряд для него немыслимый. Раньше я не видел его иначе, как в строгих костюмах темных тонов, непременно пошитых на заказ. Далее я приметил рукоять пистолета, торчащую из под куртки и вообще перестал что-либо понимать.
- Кто же так делает, Лэйт? Убежал, ничего не сказал папашке, шляешься невесть где вторую неделю...
- Я не поеду домой. - С мрачной решимостью заявил я, пресекая поток его итальянского красноречия.
- А я тебя туда и не тащу. - Он ткнул в мою сторону палочками. - Тем более, что тебе туда и нельзя. Просто говорю, что так не делается. Тут с умом надо. - Палочки очертили в воздухе витиеватую дугу. - Впрочем, что с тебя взять, ты ж еще совсем пацан.
- И что же ты предлагаешь мне, о умудренный годами старец? - Мне казалось что мои слова - верх ехидства.
- Сейчас доем и отвезу тебя к себе. - Я приготовился протестовать, но он сделал предостерегающий жест. -
То есть ко мне на квартиру. Здесь, в квартале. Выспишься, пока я буду делами заниматься, потом приду и потолкуем. Решим, что с тобой дальше делать.
Непонятно почему, но с этого момента я уверовал, что все образуется.