Аннотация: Данное произведение является исключительно спекуляцией на тему, как сложилась бы наша история, если бы не произошло падение Римской империи. Все совпадения с нашей реальностью случайны и бессмысленны. И вообще это - роман, а значит - про любовь.
БАЛАЛАЙСКИЙ УЛУС.
Глава 1.
Машину встряхнуло, и Лешик вывалился из сна, как из мешка. Щурясь, он крутил головой, пытаясь осознать, где он и зачем. Салон рейсового автозака был забит людьми, и все они - и те, которые гроздьями свисали с поручней, и те, кому повезло сесть, - спали, покачиваясь в такт движению. Лешик вспомнил и расслабился: он ехал на работу... Или с работы?.. Нет, все-таки на работу...
Чумазый парень, висевший рядом на неестественно длинных, как у гибона, верхних конечностях, тоже открыл глаза и принялся озираться.
- Где едем? - спросил он Лешика.
Лешик взглянул в окно и пожал плечами: стекла автозака обросли толстым слоем белого шершавого льда, и разглядеть что там, снаружи, было невозможно. Пошла цепная реакция. Один за другим пассажиры начали приходить в сознание, испытывая при это острое желание узнать свое местоположение.
- Эй, мужик, ты живой? - внимание длиннорукого переключилось на соседа Лешика по сиденью. - Глянь, вроде не дышит?
Вид у соседа, действительно, был категорически нездоровый: кожа белая в синеву, иней на носу, а нижняя челюсть бессильно отвисла и подпрыгивала на ухабах. Длиннорукий потряс его за плечо, и сосед, не меняя позы, как деревянный, повалился на пол.
- Минус один! - обрадовался кто-то.
Покойника запинали под сиденье, затем последовала короткая схватка за освободившееся место. Победитель, все тот же длиннорукий парень, бухнулся рядом с Лешиком, обдав его сложной ароматической композицией из запахов пива, чеснока, семян подсолнечника и машинного масла. Наваливаясь на Лешика ватным плечом фуфайки, он принялся скоблить лед костяшками кулаков, в надежде проковырять смотровой глазок. И проковырял. Но усилия его оказались тщетны. Снаружи окно, похоже, было окрашено белой краской.
Пассажиры начал кричать и возмущаться. Народ желал знать правду и немедленно. Кто-то принялся стучать кулаком, а потом и ногами, в переборку, отделяющую кабину водителя от пассажирского отделения. Квадратное зарешеченное окошко - единственное средство коммуникации с водителем - распахнулось, и сквозь металлические прутья в салон высунулись усы, да такие рыжие и злобные, что толпа в едином порыве отпрянула.
- Чего надо? - истерично заорали усы.
- Где едем-то, гражданин начальник? - вразнобой загалдели пассажиры, зачем-то тыча друг в друга указательными пальцами.
Усы, окончательно выведенные из себя столь неуместным любопытством, проорали что-то нечленораздельное и захлопнули окошко.
- Что, что они сказали? - расспрашивали пассажиры друг друга.
Снова стучать и переспрашивать было боязно, поэтому пассажиры принялись строить догадки и советоваться.
- Кажется, они сказали, что следующая остановка - площадь 'Красных Павианов', - предположил кто-то.
Новость мгновенно облетела салон.
- Как 'Красных Павианов'? - вскочил Лешик. - Это же моя остановка!
Автозак уже начал тормозить, и Лешик, перепрыгнув длиннорукого парня, изо всех сил ввинтился в толпу. Слипшаяся человеческая масса поддавалсь с руганью и неохотой. У самых дверей Лешик увяз, и, скорее всего, пропустил бы остановку. Но мир не без добрых людей: какой-то толстяк, которому Лешик очень удачно отдавил обе ноги, пихнул его в спину с такой силой, что он пробкой (ему даже послышался характерный звук) вылетел из дверей и упал на колени. По глазам полоснуло слепящим светом.
- Слава Великому Хану! Слава Себеку!
Прямо на Лешика, набирая скорость, летел агитационный автозак. Лешик, не вставая с колен, отпрыгнул в сугроб на обочине. Автозак разочарованно прогромыхал мимо, исторгая вопли из торчащих во все стороны рупоров:
Лешик перевалился через сугроб и выбрался на тротуар. По крайней мере так называли коммунальные службы эту зыбкую тропку, вьющуюся между сугробами. Похоже, водителя все-таки неправильно поняли: это явно была не площадь 'Красных Павианов'. Лешик стоял перед зданием без окон, зато с тремя монументальными дымящимися трубами и огромными буквами 'СПАСИБО ВЕЛИКОМУ ХАНУ!', горевшими адским пламенем на крыше. Это был новый краснознаменный крематорий на тысячу посадочных мест, подарок Великого Хана на юбилей своей столице. А значит до площади 'Красных Павианов' еще минут десять-пятнадцать пути. Почти повезло. Могло быть гораздо хуже.
Лешик, изогнув указательный палец крючком, выковырял из ботинок снег, который он зачерпнул в сугробе, и двинулся. Без приключений он добрался до Мытного Двора, роскошного здания с колоннами, где до Революции располагался Генеральный штаб Гвардейского корпуса. Когда он проходил мимо парадного крыльца, рупорные динамики эстренного оповещения, развешанные на столбах и по углам зданий, вдруг ожили, зашуршали, закряхтели, человеческим голосом матюгнулись, и из них грянул марш 'Наш автозак летит вперед, в Вальгалле остановка!'.
Прохожие на улице все разом заволновались, задергались, заметались: любые звуки из громкоговорителей, сирены ли, праздничная ли музыка, не предвещали ничего хорошего. Кто-то дергал предусмотрительно запертые изнутри двери Мытного двора, кто-то рыл сугроб, чтобы сымпровизировать себе бомбоубежище.
Не успел отгреметь первый куплет, как из-за угла дома напротив, чуть пониже проводов, вылетела, задорно посвистывая соплами, небольшая ракета. 'Салют!', - с ужасом понял Лешик и, как учили на занятиях по сохранению жизнедеятельности, упал в снег и закрыл голову руками.
Ракета не обратила на него ни малейшего внимания. Она засекла цель поинтереснее: на третьем этаже Мытного двора кто-то легкомысленно оставил форточку открытой. Думали: двери заперли, и все - салют их не касается. Не тут-то было. Ракета развернулась и, похотливо вильнув хвостовым оперением, ловко проникла в форточку. Послышались крики и выстрелы - мытари пытались то ли отстреливаться, то ли стреляться. Прогремел взрыв. Из пяти смежных окон брызнуло стекло вперемешку с разноцветными искрами. В сугроб рядом с Лешиком, обдав его горячими брызгами, воткнулась одинокая нога в закопченном сапоге, и, шипя и дымясь, начала оседать в снег.
Вторая ракета впечаталась точно в табличку 'При салюте эта сторона улицы особенно опасна', и Лешик сообразил, что его позиция в плане безопасности действительно оставляет желать лучшего. Поэтому он стремительно покинул свой сугроб и забился между базой колонны и стеной Мытного двора. Так стало гораздо лучше...
Ежедневные салюты были частью реформ, которые затеял Великий хан, так же известный как хан Кожзам. За свое недолгое правление хан уже успел учинить несколько реформ, постепенно входя во вкус. Для начала он возвел Великую Балалайскую стену. Официально ее строили для защиты восточных областей от набегов половцев и печенегов, но почему-то на западной границе, и в процессе строительства было реализовано немало смелых инженерных решений. Бойницы пулеметных дотов, например, смотрели не в сторону вероятного противника, а вовнуть своей территории. Вообще, было похоже, что стена предназначалась для борьбы не с набегами, а скорее с побегами.
Зато Великий хан остался доволен: облобызал в живот паренька, державшего хлеб-соль, дал первую очередь из пулемета, несколько часов вещал о том, что Великая Балалайская стена всех так сплотит, что можно даже сказать спрессует, а потом долго награждал любимых евнухов юбилейными медалями. Политруки Великую стену романтично называли 'Наш пояс верности'.
Уже в этой первой реформе проявился характерный стиль хана Кожзама. Начиналось все как бы с разумной целью, которая в процессе извращалась до неузнаваемости, маскируя кромешное воровство, затем наступали стадии фарса и абсурда, и заканчивалось все катастрофой, которую довольные политруки объявляли прорывом и блистательной победой.
Отстроив стену Кожзам замахнулся на календарь. Именным указом он отменил переход на летнее время и упразднил часовые пояса. Эффект был потрясающим: уже на следующее утро солнце не взошло, в положенное время не наступила весна, а за ней не пришло лето. Время в Балалайском улусе навсегда остановилось где-то в районе полночи двадцать третьего февраля.
Интересно, что этот календарный феномен наблюдался строго на территории Балалайского улуса, не вылезая за его границы. Хан объявил это происками врагов, посулил им скорое и ужасное возмездие, а пока, чтобы хоть как-то поправить положение, учинил климатическую реформу: было объявлено, что отныне точкой отсчета на градусниках будет считаться температура замерзания не воды, как было до этого, а водки. В продажу поступили градусники китайского производства, которые стоили ровно в восемь раз дороже старых. Хранение и эксплуатацию градусников старого образца приравняли к государственной измене.
Как по волшебству субарктический климат Балалайского улуса официально сменился субтропическим. Враги были посрамлены, как заявил глава пресс-службы Великого хана евнух Гнидалаев.
Расправа с климатом привела к экономическому кризису, и Великий хан занялся экономикой. По его приказу, начальник Мытного двора евнух Полуродов изобрел специальное приспособление, с помощью которого можно было снять кожу с налогоплательщика целиком, наподобие носка. Если раньше раньше мытарю едва хватало рабочего дня, чтобы освежевать одного налогоплательщика, да и то некрасивыми лоскутами, то по новой системе он успевал за это же время обслужить трех-четырех клиентов и вдобавок сходить на обеденный перерыв. При предыдущих ханах урон, нанесенный налоговой службой, восполнялся лихорадочной плодовитостью балалайцев. Повсеместное внедрение инновационного прибора нарушило экологический баланс, поголовье налогоплательщиков начало сокращаться, что вызвало новые повышения налогов и так далее, по спирали вниз.
Эпоху Великого хана, все ее величие и своевременность невозможно было бы понять, если не сказать пары слов о личности самого Великого хана. Он разительно отличался от своих предшественников, ханов Уля-Уле, Джуги, Мамалыги и хана Стакана. Все они происходили из племени Красных Павианов и обладали соответствующей внешностью. Кожзам, напротив, при удачном освещении и на некотором отдалении вполне мог сойти за нормального человека. Ходили даже упорные слухи, что Кожзам был Красным Павианом только наполовину, а то и на четверть, и что самое странное, слухи эти не преследовались.
У всех предыдущих ханов были проблемы с речью: Уля-Уле картавил, Мамалыга заикался, Джуга говорил с чудовищным акцентом и не мог связать двух слов. Кожзам по-балалайски болтал бойко, гладко и по многу часов. Вдобавок он знал латынь и древнегреческий.
Все ханы погибли на охоте: Уля-Уле на охоте нашел ядовитый гриб, съел и умер на месте от поноса. Джуга случайно наступил в капкан головой. Хан Стакан на охоте же свалился в оркестровую яму и свернул сразу две шеи, свою и дирижера. Домосед Кожзам охоту презирал, и без крайней надобности старался не вылезать из своего Красного Замка.
Все ханы, особенно хан Стакан, пили как не в себя, на их фоне Кожзам считался трезвенником, хотя, перебрав пару раз, не по-детски отжигал в прямом эфире.
Самое интересное, никто точно не знал, откуда Кожзам, такой весь таинственный и загадочный, взялся. Официальная легенда была полна пробелов и белых пятен, и гласила, что раньше Кожзам служил на невольничьей галере. Как он сам утверждал - рабом. Знающие люди подтверждали, что таки да, служил, правда не рабом, а совсем даже наоборот - стукачом, и в его обязанности входило сутки напролет ритмически стучать в специальный барабан, чтобы рабы гребли чинно и ладно, и не раскачивали лодку. Потом она (галера) утонула, а Кожзам по совокупности обвинений перевелся в администрации хана Стакана. Тут версии опять расходились: официальные источники ответственно заявляли, что Кожзам работал в депортаменте охоты на должности загонщика-волкодава, был суров, непреклонен, героичен, ценим и награжден почетной грамотой 'Двадцать лет в рядах', без уточнения в каких. Злые языки безответственно утверждали: Да какой там волкодав! Вы на него только поглядите, на эту мышь серую! Евнухом, в гареме евнухом он был!
Если это действительно было так, что становилось понятно, почему после воцарения Кожзама ханский гарем стал выполнять роль своеобразной кузницы кадров. Никто никогда не видел ни одной жены, ни одной наложницы Кожзама, зато его евнухи заполонили все должности в Улусе. Впрочем, ничего такого в этом не было: оскоплять евнухов перестали еще при хане Стакане, и к настоящему моменту это слово полностью утратило прикладное значение и грозный смысл, и означало лишь придворное звание...
Салют тем временем закончился, музыка тоже стихла. Лешик осторожно выбрался из-за колонны. В воздухе висели клочья дыма, пахло окалиной и горелым мясом. Следовало поспешить: после салюта часто бывали парады, а от копья конного правохра за колонной не спрячешься. Поэтому остаток пути Лешик проделал очень быстрым шагом, периодически срывающимся в бег.
На площади 'Красных Павианов' тоже было тревожно: вся площадь была оцеплена правохрами в доспехах и шлемах. В сторонке, укрытые маскировочной сеткой, сливались с местностью несколько автозаков. Возле них кого-то пинали, повалив в снег. Рядом с памятником хану Уля-Уле стоял агитационный автозак, на крыше которого метался политрук в балаклаве и вопил в жестяной мегафон:
- Жители Тмутаракани и гости столицы! В данном районе объявлена высшая степень коррупционной угрозы! В связи с этим на контрольно-пропускных пунктах вы обязаны предъявить удостоверение личности, донорскую книжку и сдать все наличные деньги! Будьте бдительны! В случае чего сотрудники правоохранительных органов имеют право открывать огонь на поражение, и можете не сомневаться! Не доводите до греха, суки! Берегите себя и своих близких! Слава Себеку! Слава Великому хану!
Лешик с опаской миновал оцепление - один из правохров отследил за ним зеркальным забралом шлема. В холле здания, где работал Лешик, правохры в балаклавах и малахаях организовали контрольно-пропускной пункт, сплотили посетителей в долгую очередь и вовсю боролись с коррупцией. Какого-то подозрительного бедолагу загнали в угол, раздели догола и заставили приседать, а пятеро правохров, с дубинками наготове, бдительно следили, не выпадет ли из него чего-то полезного.
Из головы очереди послышался неясный шум. Какой-то гражданин затруднился, вместе с документами предъявить хоть какую-то сумму денег наличными, чем лишил правохров возможности наконец-то обуздать коррупцию. На что он расчитывал, сказать было трудно: любой ребенок знает, что при себе всегда надо иметь хотя бы пару грошей, именно на такой вот случай.
Правохры не стали выяснять, почему гражданин ходит без налички, по рассеяности или из экстремистких соображений, а просто дали ему по голове дубинкой, взяли несознательное тело за ноги и уволокли на выход.
- Сурово за взяточников взялись! - сказал толстяк из очереди, уважительно глядя вслед удаляющемуся коррупционеру.
- Слава Себеку! - радостно согласился с ним сосед. - Если простым людям так достается, представляешь, какого коррупционерам?
'Провокаторы', - подумал Лешик. - 'Хотя...'. В последнее время законопослушного гражданина стало сложно отличить от провокатора.
Подошла очередь Лешика. Он предъявил документы в раскрытом виде и дисциплинированно сдал деньги. Пока правохр тер большим пальцем испачканный чернилами уголок купюры в три гроша, Лешик изучал его голову, чтобы не сказать лицо. Судя по свернутому набок носу и болезненно выпученным глазам, служивому очень жала его балаклава. Поняв, что пятно не оттереть, правохр вздохнул. Он мельком заглянул в протянутые документы и пропустил Лешика за ограждение, вежливо ткнув его дубинкой между лопаток.
Лешик вошел в шахту лифта. Сверху свисало несколько веревочных лестниц. Задрав голову, Лешик выбрал свободную и полез наверх.
При строительстве в здании было предусмотрены и лестиницы, и лифты. Но охрана, администрация и пожарная служба, слившись в едином сладостном порыве вахтерского синдрома, все двери на лестничные клетки закрыли на ключ, для надежности заколотили досками и расставили по периметру капканы. Лифты же чем-то оскорбили чувства верующих в Себека, и их публично сожгли на Лобном месте.
Лешик, по пути здороваясь с мимопроползающими знакомыми, добрался до своего этажа, раскачался и запрыгнул в коридор. Работал он в туристическом агентстве 'Бэст Трип', продавая за процент с продаж туристические путевки или, как их еще называли, трипы. Агентство находилось в этом здании уже очень давно, почти пять месяцев, а это значило, что в скором времени ему предстоял новый переезд. Один из главных секретов успешного ведения бизнеса в Балалайском улусе заключался в том, чтобы нигде не задерживаться дольше полугода - именно столько времени требовалось громоздкому государственному аппарату чтобы объявить организацию в розыск, выявить ее новое местоположение и начать изводить разнообразными поборами, проверками и ревизиями. Особенно опасны были в этом отношении реклама и наружные вывески: на них надзорные органы слетались как мухи на труп.
Турагентство занимало помещение четыре на четыре метра, на каждом квадратном метре - отдельный стол. Напротив двери - окно, над которым был растянут девиз компании: 'С нами - по миру!', выдуманный лично директором. Левую стену целиком занимала политическая карта мира, утыканная разноцветными флажками. Каждый флажок отмечал место, где уже побывали клиенты турагентства. Особенно густо их было на территории Египта и Малой Азии, где было дешево и на художества Великого хана смотрели сквозь пальцы. Сам Великий хан Кожзам душным взглядом потомственного тихаря взирал из рамочки с правой, почетной стены. Под ним, в телевизоре на тумбочке бесновалась дикторша в мундире политрука:
- Слава Себеку! На курортах Скольского полуострова уже установилась теплая погода! Температура в тени может достигать тридцати градусов и выше! По прогнозам наших экспертов, - на экране появились три пропитые рожи, которые вразнобой закивали, - в этом году на курортах Балалайского улуса отдохнет рекордное число туристов!
Дикторша залилась счастливым смехом, и пошел рекламный блок. На экране появилась картинка пляжа Скольского полуострова: вдоль длинной и узкой, как окоп, проруби были живописно раставлены разноцветные лежаки и зонтики. На льду, по колено погрузив голые ноги в воду, мелко дрожал народный артист Балалайского улуса Сергей Шептунов-Тишайший. Плечи его были заботливо завернуты в ватное одеяло. По команде режиссера: 'Серега, поехали!', Шептунов-Тишайший скинул одеяло, под которым у него обнаружились меховые плавки, балалайка и профиль Великого Хана на левой груди. Лучезарно улыбаясь непопадающими друг на друга зубыми, артист ударил по струнам и невнятно исполнил агитационную частушку, в которой слово 'рай' рифмовалась с 'Туруханский край'.
- Всем привет, - сказал Лешик.
В кабинете из четырех столов были заняты два: Светослава грела руки о стакан кипятку, Мирослава сидела, положив руки на стол, а голову - на руки. У Владиславы по графику был выходной. Лешику поза Мирославы не понравилась, чем-то напомнив ему о покойнике в автозаке.
- Она живая вообще?
Святослава отхлебнула кипятку и пожала плечами:
- Она вчера кровь сдавала.
Лешик тронул Мирославу за плечо. Девушка вздрогнула, как будто ее укололи иглой, подняла мутный нездешний взгляд и с трудом разлепила спекшиеся губы.
- Тебя шеф искал, - прошептала она и уронила голову обратно.
Лешик чертыхнулся: он догадывался, зачем понадобился директору. А-а, все равно! Надо идти. Все сроки уже вышли.
- Закрой за мной! - сказал Лешик Светославе.
Он открыл окно и взобрался на подоконник. В кабинет влетел ледяной ветер. Лешик, стараясь не глядеть вниз, нащупал пожарную лестницу и взобрался на нее. Окно за ним тут же захлопнулось.
При строительстве здания рабочие что-то напутали с планами. Некоторым помещениям, как, например, кабинету директора, не досталось дверей, и попасть внутрь можно было только через окно. Лешик, оскальзываясь на мерзлом железе, взобрался на этаж выше и заглянул в кабинет директора. Внутри горел свет, но окно было задернуто шторой. Лешик постучал в стекло условным стуком. Штора отъехала в сторону и показалась голова начальства. Увидав Лешика, директор кивнул ему, открыл окно и помог забраться внутрь.
- Слава Себеку! - сказал директор, закрывая окно.
- Себеку слава! - подтвердил Лешик.
Директор уселся за свой стол, оставив Лешика стоять. Какое-то время молчали: директор смотрел на Лешика и в студнеобразных глазах его застыли осуждение и упрек. Лешик разглядывал ночь за окном. Наконец, директор нагляделся и заговорил.
- Ты почему кровь не сдаешь? - спросил он и устрашающе постучал в столешницу торцем карандаша.
Лешик развел руками:
- Замотался... Я сдам! Обязательно сдам!
- Значит так: завтра у тебя ночное дежурство...
- Завтра Владислава должна идти по графику, я - послезавтра...
- Завтра идешь ты...
- А Владислава когда?
- Хватит меня перебивать! Владислава никуда не пойдет - она умерла...
- Как умерла?..
- Что за тупые вопросы? - вскипел директор и взял карандаш наперевес. - Как все умирают, так и она умерла. Повесилась! В общем: завтра у тебя ночное дежурство, значит днем ты свободен. Вот чтобы завтра поехал и сдал кровь! Или тебя за ручку отвести?
- Можно тогда я послезавтра, после дежурства? Чтобы специально не ездить?
- У тебя продуктовые карточки с собой? - спросил вдруг шеф.
- Да...
- Дай-ка сюда!
Лешик, недоумевая, достал из внутреннего кармана талоны и протянул шефу. Тот талоны забрал и запер в сейфе.
- Но!..
- Сдашь кровь - верну.
- Но!..
- Свободен!
Проклиная свою доверчивость, Лешик полез в окно. Сам виноват, дурак. Как будто не знаешь главный, хоть и неписанный, балалайский закон: не верь, не бойся, не свети талонами и деньгами. Так глупо...
Вернувшись в офис турагенства Лешик с горя достал из нижнего ящика стола аллюминиевую кружку, которой, судя по обилию на ней вмятин, кого-то когда-то забили насмерть, и вышел в коридор. Там, в почетном тупичке, рядом со знаменем и портретом Великого хана стоял торговый аппарат, чудо высоких технологий.
Чудо было склепано из стальных листов и выкрашено в модный нынче в словах и событиях цвет хаки. Во лбу аппарата красовалась надпись 'Горкипяток', но вместо тьмутараканьского герба красовался загадочный символ: голубой круг, а в нем две белые параллельные зигзагообразные линии. Под символом была выпилена горизонтальная щель для денег и торчал самоварного вида кран.
Эти агрегаты недавно появились по всему городу, и с их помощью можно было всего за полгроша отовариться целой кружкой отличного кипятку - он, слава Себеку, пока продавался без талонов. Впрочем, у Лешика не было ни денег, ни талонов. Поэтому он зашел к агрегату сбоку и постучал в железную дверь. Изнутри послышалась возня, невнятное бурчание, потом глухой и гулкий, как из танка, голос спросил:
- Кто там?
- Это Лешик! Михалыч, открывай!
Агрегат тяжело вздохнул, взвизгнула задвижка и дверь приоткрылась. На Лешика пахнуло настоявшимся подвалом. Из недр выглянул, щурясь на свет, сложенный втрое дедок в клетчатой кепке и измочаленном медицинском халате. Из нагрудного кармана у него торчал кусок химического карандаша, бечевкой привязанный к пуговице.
- Ну, чего тебе?
- Здорово, Михалыч! Не одолжишь кипятку? Завтра расплачусь! А, нет, послезавтра.
Михалыч сунул руку между ног, пошурудил там и вытащил из-под себя грозного вида гроссбух.
- У тебя и так долг! - заявил хранитель кипятка, листая и тыча в страницы пальцем. - Вот! Одна..., две..., три кружки!
- Послезавтра сразу за все отдам, - пообещал Лешик и сунул дедку кружку.
Михалыч недоверчиво его обморгал и разразился серией возмущенных вздохов. Видя, что Лешик, не смотря на все предпринятые меры, не уходит, дедок сдался. Он выковырял из кармана обмылок химического карандаша, хорошенько обмусолил его языком и поставил Лешику дополнительный долг в свой журнал учета кипятка. Вернув карандаш на место, он вынул из бокового кармана халата оранжевый шланг и нацедил Лешику полкружки кипятку.
- Спасибо, Михалыч!
Но спокойно похлебать кипяток Лешику не дали. Не успел он вернуться за свой стол, как в дверь постучали, и в кабинет ввалился крупный запыхавшийся после подъема по веревочной лестнице мужчина въ форменном тулупе и валенках. В руких он держал сделанный из алабая малахай с развесистой кокардой. Лицо его было безжалостно измято и скомкано; по вдавленным рубчатым контурам вокруг глаз и рта можно было легко догадаться, что он только что сдернул с себя слишком тесную балаклаву. Он оглядел кабинет (Светослава и Мирослава при его появлении нырнули под стол и затаились), в пояс поклонился портрету Великого хана и направился к Лешику.
'Проверка', - обреченно подумал Лешик и отставил кружку в сторону. - 'Быстро они в этот раз нашли. Хорошо еще, шеф на месте'.
Посетитель подсел к столу Лешика, положил малахай рядом, и казенное лицо его вдруг обмякло, а взгляд сделался заискивающим.
- Мне бы путевочку, - попросил он и застенчиво ковырнул ногтем кокарду на своем малахае.
Лешик выдохнул, приосанился и для вида что-то черканул в своем блокноте.
- Где бы вы хотели побывать?
- Подешевле.
Лешик понимающе кивнул. Ему всегда нравились клиенты, точно знающие чего хотят.
- Подешевле сейчас в Турции. Цены начинаются от двух тысяч грошей...
Клиент неприятно удивился и даже отпрянул.
- Это подешевле?
Лешик сочувственно пожал плечами.
- Сейчас август, самый высокий спрос, поэтому и цены... Разве что..., - Лешик наклонил голову и понизил голос. - Только что на склад поступила партия горящих путевок.
- А это не опасно?
- Ну, у них срок годности истек пару месяцев назад. Но, сами, наверное, знаете, срок годности всегда делают с запасом, так что... Зато путевки стоят гораздо дешевле.
- Сколько?
- От восьмисот на человека.
Клиент побарабанил по столу ногтями, изгрызенными под мясо, но все равно с черноземной каймой.
- А вот у меня один знакомый на днях ездил за шестьсот на двоих, - решил он зайти с другого края.
- Можно и так, - не стал перечить Лешик. - Недавно поступили совсем горящие..., - он снова понизил голос. - Просрочка почти полгода и подморозило при траспортировке. Поставщик говорит, возможны судороги и провалы в памяти.
- Сколько?
- Три звезды - триста грошей. Четыре - четыреста. Пять...