Княгиня Ольга, происхождение которой летописные источники связывают с Псковскими краями, княжила в Киеве вполне самостоятельно после смерти своего мужа - князя Игоря, отодвинув от власти другие возможные кандидатуры, которых было немало, судя по коллективному договору 944 года "народа русского" с Византией, где перечислено более двух десятков послов от различных влиятельных персон. По сути дела, это был не только договор с Византией, но и договор внутри самого "народа русского" о соблюдении определенных правил поведения и норм приличия. Тот факт, что Ольге удалось выдвинуться при такой конкуренции, а впоследствии даже самочинно заняться собиранием окрестных земель путем прямого подчинения древлян и полюдья (сбора дани) в Новгородской земле, говорит не только о ее незаурядных способностях как правителя, но и о том, что сам Игорь до поры до времени был влиятельным князем в Киеве. Его влиянием сумела воспользоваться каким-то образом жена, - хотя она была не местного происхождения, - и впоследствии сосредоточила всю власть в своих железных руках. Это следует из того, например, что в 957 году Ольга отправилась в Царьград в сопровождении двух десятков послов, которые представляли все тех же князей, что и в 944 году, тогда как в дальнейшем упоминания о них в письменных источниках уже не встречаются.
Каким образом Игорь приобрел влияние в Киеве, и какое отношение к этому имеет пресловутый вещий Олег со своим сомнительным договором 911 года, и кто он такой наряду с безродными Аскольдом и Диром, вторгшимися в земли Кия, Щека и Хорива, - ни то перевозчиков, ни то князей с сестрою их Лыбедью, и при чем тут сестра? - выяснить невозможно. Летописная генеалогия киевского князя Игоря, как первого более или менее исторического лица, которая простирается не далее отца его Рюрика, с нелепым довеском в виде братьев Синеуса и Трувора неизвестно какого роду-племени, и ситуационно опирается на легендарные, - не столько исторические, сколько географические киевские персонажи, - мягко говоря, сомнительна, да это и не имеет значения для русской истории как таковой. Можно лишь из соображений здравого смысла предположить, что, если Новгород был подконтролен Киеву, несмотря на дальность расстояния и не подконтрольность других, географически более близких городов, - в частности, Полоцка, Смоленска, Чернигова, - то с большой долей вероятности Игорь и вся его родословная, так или иначе, связаны с Севером, а не с Югом. Вот, собственно говоря, и все, что в сухом остатке можно извлечь из летописной прелюдии к русской истории.
Подлинные обстоятельства и причины смерти князя Игоря также покрыты мраком, но если вспомнить обстоятельства восшествия на российский престол Екатерины II и смерти ее мужа Петра III или, например, роль супруги князя Андрея Боголюбского в убийстве своего мужа, то история с неудачным походом князя Игоря на Византию и последовавшая вскоре за тем криминальная история с древлянами, покажутся не столь наивными, как они изложены в русских летописях.
Летописная трактовка статуса княгини Ольги после смерти мужа как регентши "малолетнего" сына и "законного" наследника Святослава Игоревича, - который, собственно говоря, в Киеве никогда и не княжил, промышляя совсем в иных краях со своей дружиной, - выглядит малоубедительной и отдает духом представлений летописцев о престолонаследии, которые сложились несколько позднее. Вряд ли этот язычник имел вообще какие-либо шансы без кровопролития (а такая попытка имела место после смерти княгини Ольги) стать князем в Киеве, где в то время влияние христианской партии - возможно, за счет многочисленных выходцев из христианизированной ранее Великой Моравии - было уже достаточно велико. Ольга, опираясь на эту партию, обладала, похоже, всей полнотой власти в городе. Возможно также, что именно поэтому киевский престол стал Святославу, как человеку незаурядному, неинтересен, и его взор устремился в южные края - особенно, на Дунай, где он попытался создать свое языческое княжество в Переяславце. Таково начало русской истории, но сколь бы туманным оно ни было, у всякой истории должна быть своя предыстория, связывать которую с баснословными персонажами, предстающими нам на страницах начальной русской летописи некими безродными бродягами, конечно же, нет никакого смысла.
Безотносительно к персоналиям посмотрим по письменным источникам, что за народ обитал в то время в Среднем Поднепровье? Русские летописи располагают здесь славянское племя полян, а внешние письменные источники - антов, которые, судя по всем отзывам о них, издавна промышляли грабежами - как соседних славян, так и причерноморских греков, - активно занимаясь, в том числе, и работорговлей. Вообще говоря, среди варваров такой промысел был популярен; им не гнушались ни славянские, ни германские племена - например, в лице скандинавских варягов. В этом смысле, между летописными полянами Среднего Поднепровья, которые добывали хлеб свой насущный посредством орала, подобно скифам-пахарям Геродота, и антами, которые не пахали и не сеяли, по-видимому, ничего кроме смерти, следует провести различие - точно такое же, как между скандинавскими народами и варягами.
По свидетельству Прокопия Кесарийского, в первой половине VI века "племена" антов, бесчисленные и свободолюбивые, находились в постоянной вражде, не признавая власти ни иноземцев, ни своих соплеменников. "Они рассуждают обо всем, что для них полезно или вредно, сообща", но при этом "лишь на время интересы обороны или совместных военных походов заставляют их объединяться под властью одного вождя". Однако из этих характеристик, приведенных, в частности, в книге советского историка В. В. Мавродина "Образование древнерусского государства", вовсе не следует, что именно анты представляли собой весь народ Среднего Поднепровья.
Кто же тогда мирно пахал землю, сеял и торговал с греками, и кого в свое время называл Геродот скифами-пахарями? Анты мало похожи на хлеборобов. По своим обычаям, а также по внешнему виду, они скорее напоминают вольницу запорожских казаков, феномен которых, и русского казачества в целом, возможно, является дальним отголоском древнейших военно-кочевых традиций, сложившихся в Поднепровье еще с тех лихих времен, которые последовали за так называемым великим переселением народов и усугубились роковым нашествием аваров. Исходной точкой этой вольницы следует считать, по-видимому, загадочный русский анклав на Таманском полуострове - Тьмутаракань, как своего рода Запорожскую Сечь по соседству с дружественными аланами и недружественными касогами.
Древность обычаев запорожских казаков следует, в частности, из того, что их внешний вид немногим отличался от описанного Львом Диаконом облика князя Святослава Игоревича, занимавшегося примерно тем же самым промыслом, который кормил и запорожцев, и антов Прокопия Кесарийского: "Показался и Сфендослав, приплывший по реке на скифской ладье; он сидел на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос - признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерная, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал". (Перевод М.М.Копыленко).
Устойчивость во времени и масштабность в пространстве столь специфических обычаев и характерных деталей внешнего вида косвенно подкрепляется еще одним примечательным свидетельством. Спустя триста лет, в достопамятном 1237 году (нашествие монголо-татаров) монах-доминиканец Юлиан писал, что из Константинополя он и его спутники "прибыли в землю, которая называется Зихия, в город, именуемый Матрика (Тмутаракань), где существует обычай "в знак знатности оставлять немного волос над левым ухом, обривая всю голову". Оселедец на левой стороне головы, таким образом, имеет многовековую традицию и уходит от запорожских казаков, через Тьмутараканскую и Киевскую Русь, далеко вглубь времен, позволяя, в принципе, составить представление, в том числе, об облике и роде занятий древних антов как о военно-кочевых предтечах русской истории. Каким парикмахером изобретен был оселедец, трудно сказать, так как известно, что и готы носили длинные чубы, и у американских индейцев было нечто подобное, но в любом случае это - явно военный атрибут, который пахарю не нужен.
Параллель антов с казаками наводит на мысль, что анты не были, собственно говоря, каким-либо племенем или народом, а представляли собой вооруженные славянские шайки (дружины), возглавляемые вождями, - аналогичные скандинавским варягам. Феофилакт Симокатта писал, что "варвары называют на своем языке" этих вождей "рексами", и это драгоценное для русской истории определение подтверждает Маврикий, называя вождей антов "риксами". Блуждание гласной означает, что этот звук был предельно кратким в речи антов - т.е. таким, который впоследствии обозначался в кириллице редуцированной гласной Ъ (ръксы), фонетизируемой, в том числе, и кратким "О". Отсюда, с учетом того, что глухой краткий звук "к" может проглатываться или удлинять соседнюю согласную "с", напрашивается генетическая связь: ръкс-рокс-росс-русс.
Этимология слова "рокс" связывается языковедами с древнеиранским словом rauxšna - "светлый", которое уводит праславянское прошлое к древним ариям, воссоединяя в ретроспективе славян с ираноязычными скифо-сарматами, о чем писал еще М.В. Ломоносов, - в том числе, и с аланами. Родственные скифам племена сарматов или, иначе говоря, савроматов обитали восточнее скифов - в Поволжье и в приуральских степях.
Геродот засвидетельствовал, что "савроматы говорят на скифском языке, но издревле искажённом". В IV в. до н. э. между сарматами и скифами происходит несколько войн, в результате которых сарматы заняли главенствующее положение в Европейской Скифии, которую позднее, в античных источниках, стали называть Сарматией. Но говорить о нашествии сарматов на Скифию можно лишь исходя из предубеждения, что все исторические изменения связаны исключительно с переселениями основных масс народов с места на место. В данном случае, как и во многих других, это вызывает большие сомнения. Скорее всего, здесь следует говорить не столько о нашествии, сколько о междоусобице правящих кланов и неизбежной смене власти над одними и теми же в этническом отношении индоевропейскими народами - индоарийскими и славянскими, издревле тесно связанными между собой. Не случайно большинство найденных в захоронениях Сибири и Средней Азии скифских скелетов содержат гаплогруппу R1a1 [KeyserC, BouakazeC, CrubИzyE, etal. (May 2009). "Ancient DNA provides new insights into the history of south Siberian Kurgan people". Hum. Genet.], наиболее распространенную среди славян, северных индийцев (потомков ведийских ариев) и среднеазиатских народов, субстратом которых были ираноязычные бактрийцы (современные таджики и пуштуны) и согдийцы - своего рода среднеазиатские "финикяне", выполнявшие торгово-посредническую функцию между двумя великими империями - Персией и Китаем.
Кстати говоря, именно в китайских источниках впервые встречается в 25 году н. э. этноним "аланы". Русские источники, в отличие китайских, византийских и арабских, называли аланов ясами, - т.е. словом, близким по звучанию к их самоназванию "asi", также зафиксированному некоторыми письменными источниками, - что свидетельствует о существовании длительной, обособленной внутренней связи между славянами и аланами. Однако, хотя геродотовских скифов-пахарей, которых накрыла экспансионистская волна сарматов, наряду с кочевыми скифами, можно в языковом, и даже в генетическом отношении ассоциировать с обитателями Восточной Европы и Сибири, - скифами, но отождествлять их полностью нельзя, - как это и сделал Геродот. Слишком уж они разняться по своей культуре и роду занятий.
Историческую близость русских и аланов явно демонстрирует на географической карте феномен Тьмутаракани. В начале нашей эры внешние наблюдатели отличали аланов от роксаланов, которые были, по-видимому, не каким-то особым племенем, а все теми же славянскими дружинами, возглавляемыми "роксами" в составе родственных им объединенных вооруженных сил аланов, базирующимися на аланской "украйне". По-видимому, оттуда, из Тьмутараканской Руси, которую упомянутый монах-доминиканец Юлиан назвал Зихией, эта пограниная славянская военная братия - можно сказать, кочевая составляющая славянства как рудимент скифского культурного влияния - во второй половине первого тысячелетия постепенно распространяла свое влияние на славянские земледельческие города-государства Среднего Поднепровья и далее на север, где она смешалась по интересам с варяжской братией, создав в итоге территориальное образование - Киевскую Русь.
В этом свете происхождение этнонима "русский", имеющего достаточно древнюю индоевропейскую подноготную, а также навязчивое тяготение русских князей к Приазовью и Тамани, как впоследствии и запорожцев, выглядит не столь уж загадочно, - во всяком случае, становиться более или менее понятным, кого именно называли россами изначально. В таком случае у антов, с которыми ассоциируются россы благодаря Маврикию и Симокатте, не было отечества, как мы его понимаем, которому они бы служили. Поэтому неудивительно, что дружины роксов вместе с аланами (роксаланы) громили и римский, и варварский мир Европы, не взирая на этнические различия. Эти дружины использовала в своих целях и Византия, в том числе и против славян, приглашая антских вождей на службу. Например, в 469 году начальником фракийских войск был ант Анангаст; в 30-х годах следующего века начальником византийских гарнизонов по Дунаю был ант Хвалибуд, а командующим византийской черноморской эскадрой - Доброгаст; среди византийских военачальников упоминается также ант Всегорд (Мавродин).
Все эти "заазовцы", равно как и "запорожцы" семь веков спустя, не обременяли себя какими-либо этническими соображениями, которыми упорно руководствуются сегодня историки, пытаясь по следам русских летописцев раскопать корни генеалогического древа первых русских князей. Но у русской истории, как таковой, нет генеалогических корней - это факт, который как раз и демонстрирует нам начальная русская летопись, если убрать все ее баснословные персонажи. Поляне, древляне, кривичи, уличи, тиверцы и прочие славянские народы для русских дружин, промышлявших огнем и мечем подобно варяжским дружинам, были не соплеменниками, а лишь источниками получения доходов, наряду с другими неславянскими народами. В связи с этим, возникает основной вопрос истории Восточной Европы: есть ли преемственность между историей славян и, собственно говоря, русской историей?
В начале девяностых годов прошлого века, когда "не бяше правды в людех" - как и в начале русской истории, мы имели возможность воочию наблюдать аналогичный способ существования и процветания в виде неформальных криминальных группировок, которые неизбежно возникают везде и всегда при полном отсутствии центральной власти. Территория в подобных общественно-политических обстоятельствах делится естественным образом (т.е. по принципу силы) между группировками (дружинами), и у различных экономических субъектов (в древней Руси - городов), появляются свои "крыши", которым они платят дань в обмен на оборонительные услуги. Кто знает, как далеко этот процесс зашел бы в постсоветской России, если бы худо-бедно не произошло укрепление центральной власти в нулевых годах. В отличие от этого, в VI веке подобный процесс, лишь усилившийся после нашествия аваров, за пару столетий отсутствия территориальных властных структур превратился в определенный уклад, о котором и сообщает нам Нестор в легенде о призвании варягов: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами".
Тем не менее, не следует думать, что "призвание варягов-руссов" - исконный славянский способ формирования власти, так как родоплеменная основа власти была все же не чужда славянам Среднего Поднепровья, которых зарубежные авторы ассоциировали по большей части только с вооруженными представителями на этой территории - антами. В частности, по свидетельству Менандра, анты перед набегом аваров были объединены под властью одного рода - некого Идара, который имел двух сыновей: Межамира и Келагаста (славянские основы этих имен очевидны - дар, мир, гость). О наличии централизованной власти аварскому кагану дерзко заявил Межамир, сказав, что за его спиной стоит все воинство "бесчисленных племен антов", - как их охарактеризовал Прокопий Кесарийский. Однако это заявление не помешало аварам убить Межамира и тем самым рассеять союз антов - по-видимому, не столь прочный, несмотря на его бесчисленность, что можно объяснить только тем, что интересы антских дружин и славянских городов, которые они "крышевали", были все-таки различными.
Вновь объединить антские дружины после нашествия аваров удалось некому Ардагасту, который к концу VI века на протяжении лет десяти досаждал балканским провинциям Византии большими силами и даже на время овладел левобережьем Дуная, но был в итоге разбит стратигом Приском, - опередив в этом на три века князя Святослава Игоревича, итоги геополитических устремлений которого оказались столь же безуспешными. После поражения, анту Ардагасту вроде бы удалось бежать самому , - подобно русскому князю Игорю из "Слова о полку Игореве", - но из истории он исчез, а все его воинство пало на поле брани или было пленено и отправлено в Византию. Дальнейшие попытки объединения имели место впоследствии под разными флагами, но похоже на то, что антские "ръксы" могли объединяться в союзы только в целях грабежа, как и первые русские князья, тогда как защищать объединенными силами "скифов-пахарей" им было попросту неинтересно. В этом отношении преемственность между антами и руссами достаточно очевидна. Как по кальке, история с антом Межамиром Идаровичем повторилась семь веков спустя при нашествии монголо-татаров на Русь, начиная с битвы на Калке: русские князья так и не смогли объединиться тогда, и все их дружины в итоге были рассеяны военным монолитом Чингиз-хана.
Этническую составляющую властных структур в такой предыстории земли Русской искать бесполезно, что наглядно демонстрирует список подписантов коллективного договора 944 года "народа русского" с Византией, представляющий собой "винегрет" имен славянского, скандинавского и какого угодно происхождения, - специалисты по ономастике до сих пор ломают головы. Причины такого состава "народа русского", под которым следует понимать представителей "силовых структур", сложившихся вокруг славянских городов посредством единственно возможной в те лихие годины технологии "призвания варягов", достаточно очевидны. В этом отношении стародавняя дискуссия об этническом аспекте формирования государственной власти древней Руси не имеет никакого смысла.
Совершенно не важно, какого роду-племени были все эти россы и варяги, которых немало бродило в Восточной и в Западной Европе со своими дружинами, объединяющимися не по этническим или территориальным признакам, а по роду занятия. Славянским городам-государствам, в которых была своя система самоуправления хозяйственной жизнью, наиболее ярко запечатленная в "господине Великом Новгороде", нужна была в таких условиях только "крыша" при отсутствии центральной власти, - точно так же, как и любому постсоветскому предпринимателю в лихие 90-е, - а дружинам, в свою очередь, нужна была сфера деятельности, соответствующая роду их занятий. Вначале такие взаимоотношения оформлялись договорами городов с князьями, но затем возобладало право сильного. Из силовых структур, возглавляемых роксами-конунгами-князьями, возникло, в конечном итоге, русское государство и "Русская правда".
Таким образом, русское государство появилось в процессе постепенной формализации княжеской власти как власти вождей (руссов) вооруженных группировок, изначально неформальных, - т.е. криминальных по отношению к исконной демократической системе самоуправления, сложившейся постепенно в славянских городах Восточной Европы по мере их естественного исторического развития в течение длительного времени, предшествующего возникновению русского государства. На конкуренцию этих двух антагонистических систем управления также ушло немало времени, так как последние оплоты демократии в Новгороде и Пскове были уничтожены, как известно, только к XVI веку.
В Западной Европе, в отличие от этого, сами города возникали на иной - феодальной основе, при которой власть изначально принадлежала, в основном, отдельным личностям, а не народным собраниям. От таких начальных условий, закрепивших право личной собственности, Западная Европа естественным путем постепенно приходила к демократии, тогда как вектор развития Восточной Европы был прямо противоположным - она все дальше и дальше уходила от исконной демократической системы управления славянских городов, в том числе, и за счет неизбежного влияния варварского, феодального Запада.
В то время, когда в Западной Европе возникали первые парламенты, Восточная Европа предавала забвению народное вече. Но исторические крупномасштабные процессы обладают инерцией, как и любая другая форма движения, поэтому сегодня восточный мир Европы, демократический изначально, до сих пор еще остается преимущественно авторитарным, тогда как феодальный Запад пришел к демократической по форме системе управления, но по содержанию - уже в значительной степени авторитарной, если судить по характеру принятия решений и стремительно нарастающей бюрократизации Евросоюза как неизбежного спутника авторитарной системы.
Таким образом, две цивилизации древнейшей индоевропейской общности, сложившиеся на варварских с точки зрения Древнего Рима северных территориях, все время находятся в противофазе друг к другу, и эти крупномасштабные исторические волны невозможно остановить. Историческая разность фаз между востоком и западом, подобно градиенту давления, создающему ветер, является движущей силой мировой истории, подверженной и мелкомасштабным, и крупномасштабным колебаниям, - как собственным, так и вынужденным, - которые приводят к чересполосице интерференционных явлений во властных структурах, выражающихся в образовании разного рода союзов и возникновении конфликтов между народами, а также к внезапным историческим резонансам в виде мировых войн. Амплитуды колебаний могут увеличиваться или возрастать с течением времени, но само это великое историческое противостояние востока и запада Европы, в силу законов диалектики, никогда не прекратится, пока существует история. Поэтому современные исторические тенденции будут и дальше вести авторитарный Восточный мир к демократии, чреватой распадом имеющихся крупных территориальных образований (например, Советского Союза и Югославии, на очереди - Россия), а демократический Запад - к синхронному увеличению централизации и авторитарности власти (например, в форме Евросоюза), - до определенных пределов исторической противоречивости между Востоком и Западом, но уже со знаком, противоположным исходному.
Если некоторым образом "оцифровать" амплитуды исторических колебаний своего рода "температурной" шкалой власти, в положительной области которой проградуировать степени ее авторитарности, а в отрицательной - демократичности, и оценить по этой шкале исторические изменения в Восточной и Западной Европе, то можно сделать, в принципе, и количественные оценки - как прогноз на будущее, так и диагноз далекого прошлого России, покрытого мраком из-за отсутствия достоверных памятников славянской письменности, для которой береста с "чертами и резами" была не самым надежным носителем информации.
В первом приближении максимум авторитарности власти в России приходится на конец XV века, когда были уничтожены последние демократические республики Новгорода и Пскова, а нулевыми точками шкалы следует считать призвание варягов X века и распад Советского Союза в XX веке. Тогда период собственных крупномасштабных исторических колебаний получается порядка 2000 лет. Минимумы авторитарности - т.е. отсутствие централизованной власти - должны приходиться в таком случае на V и XXV века нашей эры. Следовательно, если между русской и славянской историями есть преемственность, то в V веке до нашей эры на территории Восточной Европы должно было существовать в той или иной форме крупное централизованное территориальное образование (государство), полностью распавшееся к V веку нашей эры.
Действительно, из историографии известно о существовании у скифов союза племён, который постепенно приобретал черты государства во главе с царём, власть которого была наследственной и обожествлялась, но при этом не была единоличной и ограничивалась союзным советом и народным собранием. Постепенно складывалась и сословная дифференциация: выделение военной аристократии, дружинников и жреческой прослойки. Известно также, что в 512 до н. э., во время войны в Причерноморье с персидским царём Дарием I , у скифов было три царя: Иданфирс, Скопас и Таксакис. На рубеже V--IV вв. до н. э. царь Атей узурпировал всю власть и завершил объединение Скифии от Азовского моря до Дуная.
Такие же исторические изменения должны были происходить в то далекое время и по соседству со Скифией - в лесостепной полосе Восточной Европы. Независимо от того, входила ли эта земледельческая территория в объединенную Скифию или же нет, там должна была существовать централизованная власть, и это подтверждается данными археологии. Приблизительно VI-V веками до нашей эры датируется появление во всей лесостепной полосе среднего Поднепровья и Южного Побужья огромных городищ, возведение которых связывается со скифами-пахарями, упомянутыми Геродотом при описании Скифии. Это были достаточно сложные инженерно-технические сооружения, предназначенные для обороны от кочевников, которых немало тогда бродило окрест. Реализация таких масштабных типовых проектов на большой территории - своего рода египетских пирамид или Великой китайской стены, - невозможна без централизованной власти. Кроме того, данные археологии свидетельствуют о наличии в то время в лесостепи развитой системы земледелия, производства бронзы и железа, разнообразных ремесел, а также предметов потребления и роскоши не только местного происхождения, но и завезенных извне, что свидетельствует о развитой внешней торговле.
Существование централизованной власти у земледельцев Восточной Европы подтверждает также скифская легенда, записанная Геродотом, согласно которой родоначальником всех скифов был некий Таргитай. У него было три сына: Липоксай, Арпоксай и Колаксай, которым с неба упали золотые дары в виде плуга, ярма, секиры и чаши. Но эти божественные дары воспламенялись при приближении людей, и только младшему сыну Колаксаю удалось взять их в руки, получив тем самым власть над землей.
Эта красивая и емкая по содержанию легенда явно указывает на наличие единовластия и четко фиксирует основные направления деятельности народа, жившего тогда на обширных территориях от Днестра до Дона. Кстати сказать, корень имени царя Колаксая созвучен с корнем скифского слова - сколоты. Следовательно, именно сколоты, в отличие от других скифских племен (кочевых), не сумевших воспользоваться небесными дарами, возделывали землю (плуг) с использованием тяглового скота (ярмо) и собирали благо (чаша) не только для своих нужд, но и приторговывали этим благом (по свидетельству Геродота), умея при этом самостоятельно себя защищать (секира). Кроме того, скифская легенда фиксирует два немаловажных для славянской истории нюанса: этногенетическое родство славян-сколотов со скифо-сарматами и земледелие - как основной признак, по которому славяне отделились от кочевых скифов еще в незапамятные времена и сформировались в процессе длительного обособленного исторического развития в Восточной Европе как самостоятельный этнос.
Исходя из выявленной на основе русской истории 2-х тысячелетней периодичности собственных колебаний системы власти, время выделения протославян следует отнести к следующему в ретроспективе минимуму централизации власти - XV веку до н.э., когда на территории Восточной Европы начала формироваться своеобразная тшинецко-комаровская культура. Следуя далее вглубь времен, мы придем к очередному максимуму централизации власти на этой территории в XXV веке до н.э., представленному катакомбной культурно-исторической общностью, которую, по-видимому, можно рассматривать как источник индоарийской ветви индоевропейских народов, распавшейся к XV веку до. н. э., ибо говорить о какой-либо общности на большой территории без наличия над ней единовластия как механизма коммуникации народов, просто бессмысленно.
Примерно в это же самое время на Севере сложилась гигантская по масштабам культура боевых топоров и шнуровой керамики, распространившаяся от Западной Европы до Урала благодаря использованию повозок и колесниц. При этом на Юге, более или менее обособленно, расцвела Эгейская цивилизация, которую, в таком случае, нельзя рассматривать как уникальное культурно-историческое явление, поскольку синхронно с нею происходили точно такие же процессы консолидации власти и на всех северных территориях, заселенных индоевропейскими народами.
Начальный импульс этой зональной культурно-исторической волне в Европе задала, по-видимому, культура Винча, которую следует рассматривать как одну из первых цивилизаций на Земле и первую цивилизацию в Европе, так как время ее возникновения в точности совпадает с предшествующим максимумом авторитарности власти, приходящимся на V-IV тыс. до н.э. Следовательно, балканская авторитарная цивилизация Винча, тесно связанная с анатолийской неолитической культурой (Чатал-Хююк), как раз и представляла собой индоевропейскую общность. Распад языковой общности, начавшийся, согласно лингвистическим исследованиям, на рубеже IV тыс. до н.э., не мог не сопровождаться демократизацией власти и сопутствующим распадом территориальной общности, породившим волну, которая, выплеснув в дальнейшем на исторический берег "царство сколотов в V веке до нашей эры и Московскую державу Ивана Грозного в XV веке, докатилась до наших дней, повергнув в прах Советский Союз.
Если исходить из представления о великом историческом противостоянии Востока и Запада, то в V веке до н.э. среди северных германских варваров в противовес царству сколотов и Скифии могли быть только "разброд и шатание". И действительно, ничего подобного грандиозным скифским городищам с мощными оградами, занимающим сотни гектаров, археологи в Западной Европе не находят, - кроме неолитических сооружений. Вместе с тем, исторические автоколебания к этому времени должны были уже достоточно усложниться, так что былая синхронность Севера и Юга могла и нарушиться. В таком случае, на юге Западной Европы в V веке до нашей эры в противовес варварскому северу должно было возникнуть сильное централизованное государство, противостоящее державе Ахеменидов. И оно действительно появилось там примерно в то же самое время, что и у скифов-земледельцев, запоздав не более чем 150-200 лет. Это - империя Александра Македонского, на востоке от которой происходило ослабление Персидской империи, предопределившее успехи Македонии в продвижении на Восток.
Исторические предпосылки распада Персидской империи Ахеменидов сформировались уже к V веку до нашей эры, когда одно за другим начали вспыхивать восстания подвластных народов, отказывающихся "давать хлеб и воду" персам, и только благодаря выдающимся способностям Дария I как государственного деятеля, подавившего за короткий срок пару десятков таких восстаний, империя еще сопротивлялась исторической неизбежности. Дарий III таким способностями уже не обладал, и слегка запоздавший ветер перемен стремительно погнал Александра Македонского в восточном направлении вплоть до Индии, при этом на север от разваливающейся на глазах Персии, где маячила "секира" крепкого славянского государства, ему дорожка была, по-видимому, заказана.
Следуя стереотипно пренебрежительному отношению Запада к Востоку, кто-нибудь, возможно, возразит на это, что северное направление было неинтересным ввиду дикости проживавших там народов. Это далеко не так. Александр был прекрасно осведомлен, что там имеются несметные богатства, в погоне за которыми греки построили целые города на северном побережье Черного моря. Вместе с тем, он знал и о безуспешном анабасисе Дария I, которого скифы "водили за нос" кругами, как Кутузов - Наполеона, пока персидская армия окончательно не выдохлась и была вынуждена спасаться бегством по той дороге, которой и пришла. Наступать на те же грабли Александр Македонский не рискнул, и пошел по пути наименьшего сопротивления, создав гигантскую по своей территории империю. Римская империя в начале нашей эры была уже "нулевой точкой" распадающейся естественным путем империи Александра Македонского, и к V веку нашей эры она окончательно распалась, породив Византию и несметное количество отдельных государств, - в том числе и в провинциальной Западной Европе.
Синхронно с империей Александра Македонского должна была распадаться и скифо-сарматская империя по мере самобытного развития демократических институтов власти. В то время, когда на Юго-Западе Европы усиливала свое влияние сенатская форма народного представительства, все более ограничивающая авторитарную царскую власть, в Среднем Поднепровье набирало силы народной вече, - как форма законодательной власти, замеченная еще у антов Прокопием Кесарийским, - и выборное посадничество в городах как форма местной исполнительной власти. Этот длительный, но неизбежный процесс внутренней демократизации общества сопровождался нарастающим территориальным дроблением царств, пока к V веку нашей эры в торгово-промышленной славянской части скифской империи, где основными экономическими субъектами в речных бассейнах с водными путями сообщений стали города, - не обремененные необходимостью строительства сухопутных дорог и самодостаточные в управлении своей хозяйственной жизнью, построенном на демократической основе, - никаких территориальных центров авторитарной власти совсем не осталось. В то самое время, когда полностью распалась Римская Империя, начались "разброд и шатание" и у славян.
Все эти регулярные исторические автоколебания, происходящие с определенной периодичностью в пространстве и во времени, напоминают химическую реакцию Белоусова-Жаботинского, что, в общем-то, неудивительно, так как развивающаяся на огромной территории индоевропейская общность, содержащая в себе разнообразные генетические, этнические, социальные и прочие реагенты, представляет собой устойчивую динамическую систему, которая только таким образом и может существовать - в режиме автоколебаний. Суть этого естественного явления уловил со свойственной крупным писателям интуицией А. Н. Толстой. "Движение народных масс подобно морским волнам, - писал он в историческом очерке "Откуда пошла русская земля", - кажется, что они бегут издалека и разбиваются о берег, но вода неподвижна, лишь одна волна вызывает взлет и падение другой. Так и народы в своей массе обычно неподвижны, за редким исключением; проносятся тысячелетия над страной, проходят отряды завоевателей, меняются экономические условия, общественные отношения, племена смешиваются с племенами, изменяется самый язык, но основная масса народа остается верной своей родине".
С точки зрения динамических систем, взгляд на историю, исходя из примитивного принципа "кто кого съел", лежащего в основе теории переселения народов, в корне неверен. Переселения народов - это не причина, а следствие естественных (свободных) исторических автоколебаний, происходящих на данной территории. Народное бродяжничество это не более чем вынужденные колебания на фоне свободных гармонических колебаний. С одной стороны, они усложняют общую картину исторических изменений, внося в нее разнообразные энгармонизмы, а с другой стороны - вносят в местный народный субстрат новые реагенты, обеспечивая тем самым этногенетические изменения и неповторимость исторического времени. С этой точки зрения основные массы народов, в том числе и славяне, автохтонны. Без такой территориальной привязки, как основополагающего принципа этногенеза, рассуждать о тех или иных этносах просто невозможно. Поэтому можно сказать, что русская история является естественным продолжением древней истории славян Восточной Европы как неотъемлемой части индоевропейской общности, проживающей испокон века на одной и той же территории, - какими бы именами эта часть не называлась в те или иные времена.
Исторические изменения происходят на удаленных друг от друга территориях не изолированно. Они взаимообусловлены гармоническими автоколебаниями в виде создания территориальных объединений и их распадов, коррелированными с внутренними процессами централизации и децентрализации власти. Любая общность народов предполагает наличие территориального единства, которое без централизованной власти невозможно, подобно тому как невозможно без гравитации существование планетных систем и галактик во вселенной. Центростремительная сила авторитарной власти, подобно гравитации, противодействует центробежной силе общественного мнения, которое не существует само по себе; оно формируется и постигается только через противодействие артикулированному (заданному законодательно - как закон тяготения Ньютона) авторитарному мнению. По этому поводу можно сослаться, например, на испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета (Восстание масс. М: ООО 'Издательство АСТ', 2002), остроумно подметившего основную черту массового человека - 'сознавая собственную заурядность, утверждать свое право на нее и не признавать авторитетов'. В балансе этих двух противодействующих сил - разношерстного общественного мнения и авторитарной власти - возникают устойчивые общественные системы - территориальные образования (государства). При слабости общественного мнения неизбежен гравитационный коллапс, приводящий к катастрофическому взрыву масс; при слабости центральной власти, общественная система постепенно разваливается на части в результате центробежных демократических усилий общественности. Устойчивость системы, в свою очередь, предполагает наличие колебаний, при этом необходимо отметить, что катастрофические взрывы также необходимы, так как они создают инерцию, без которой никакое движение, вообще говоря, невозможно.
Индоевропейская общность, существующая уже около шести тысяч лет, является устойчивой динамической системой, и поэтому она не может не быть подверженной автоколебаниям определенной периодичности во времени и пространстве, представляющим собой последовательное формирование и распад территориальных образований, обусловленный извечной конкуренцией общественных и единоличных форм управления, которые оказывали, оказывают и будут оказывать непосредственное влияние на экономику, политику и общественный уклад. Заплеснет такая волна ту или иную обширную территорию и перейдет в другое место, оставляя после себя отдельные 'лужицы' археологических культур и этносов, а за ней следом уже спешит другая волна авторитарного объединения народов; после ее спада остаются новые 'лужицы', которые наслаиваются на предыдущие, создавая причудливую и неповторимую картину исторического времени.
Эти волны истории передают сигналы от одних народов другим, представляя собой, подобно нейронам, естественное средство коммуникации человечества как организма живого, - единственно возможное в древности, когда еще не было искусственных технических средств связи, но общности, охватывающие значительные территории, тем не менее, создавались. Поэтому наличие естественных регулярных волн истории следует рассматривать как необходимую энергетическую составляющую всемирного исторического процесса, что дает методологическую основу для осмысленной исторической диагностики и прогноза общественных изменений на любой населенной территории, объединяющую в единое целое отрывочные и порою противоречивые письменные свидетельства, разнородные данные из археологии, топонимики и сравнительного языкознания.
Такой взгляд на историю позволяет воссоздать в общих чертах темные уголки истории, мало освещенные письменными источниками, к которым относится, в частности, и предыстория России. Всеобщий исторический волновой процесс не мог обойти такую обширную территорию, поэтому по амплитудно-частотным характеристикам освещенной части истории индоевропейской общности, можно судить и об остальных ее частях, - подобно тому, как горы и кратеры на освещенной стороне Луны предполагают их наличие и на невидимой обратной стороне. Таким образом, появляется принципиальная возможность составить общее представление об исторических изменениях на территории земли Русской в самом отдаленном прошлом, несмотря на скудость письменных известий о ней. При этом приходится с сожалением констатировать, что Россия в ближайшие 4-5 веков перестанет существовать как единое территориальное образование. Увы, историческая неизбежность сегодня сложилось не в нашу пользу.
![[]](/img/k/kartashow_a_s/h8histotywave/rus-1015-1113.jpg)
![[]](/img/k/kartashow_a_s/h8histotywave/wave.jpg)