Ведь вся история Туркестана, от древних времен, написана кровью...
А народные песни, легенды и сказки о подвигах ее "героев" -- Тамерлана, Чингисхана, Камбиза и других, только и говорят о крови и об отрубленных головах...
Главный палач востока -- Железный Хромец Тамерлан, сложивший башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.
И текинцы правы:
Земля покраснела...
Да, это край сыпучих песков и отрубленных голов...
Счастливы мы, дети двадцатого века!
Но еще счастливее будут наши потомки!
Кровь проливать не будут!
Земле за них краснеть не придется...
IV. Ковры, песни и сказки у текинцев
Один благонамеренный россиянин как-то сказал: "Важнее всего на свете каланча!" А туркмен скажет: "Важнее всего на свете ковер!" А я, как беспристрастный иностранец, думаю (или, вернее сказать, дерзаю думать), что без каланчи Россия не погибла бы, тогда как туркмен без ковра прямо не жилец на этом свете. И в самом деле!
Туркмен, как и всякий туземец Туркестана, родится, вырастает, учится, есть, спит и умирает -- на ковре. Наши европейские стулья, диваны и кровати незнакомы туркмену. Все это у них заменяется коврами, на которые, иногда, кладут подушки.
И понятно, что с давних времен в Туркестане с особенной любовью относятся к ковровому производству, причем стараются делать ковры не только прочными и долговечными, но также изящными и красивыми.
Самые красивые, прочные и ценные ковры в Туркестане выделывают текинцы или, вернее сказать, текинки, ибо ковровое производство находится всецело в руках женщин. Текинская девушка должна обязательно выучиться и знать ткацкое искусство, ибо все ковры, которые она приносить, как приданое, в кибитку своего будущего мужа, она должна сделать собственными руками.
Способ и орудия для тканья у нее совсем примитивны, а работа очень кропотлива, и самая искусная ткачиха, в неделю, больше полутора квадратных аршина соткать не может.
Цена на хорошей текинский ковер на месте стоить довольно высокая, смотря, конечно, по размеру ковра; но более семи аршин ковер выделывается редко.
Узор ковра у каждого племени различный; текинцы употребляют самый древний рисунок, так называемый "салорская роза" (салор-гюль). Часто на их коврах встречается изображение священной Каабы.
Для производства ковров отбирается шерсть наилучшего качества, причем нитки ворса окрашиваются. Для этого текинцы всегда употребляют краски из Персии, Индии и Хивы. Только желтую краску они добывают на месте из сока растения "сары-чоб".
Чтобы краска прочнее пристала, шерсть предварительно обрабатывают квасцами, бузгундшем или гранатной коркой.
Ковровый ткацкий станок, виденный мною в ауле Каши, состоял из четырех кольев, вбитых в землю. В эти колья втыкаются две палки, на которые натягивается основа. Нитки основы, для того, чтобы они не сдвигались, примазывают к палкам разведенной глиной. Каждая ниточка ворса руками обвязывается вокруг соответствующих ниток основы и обрезается маленькими ножичками. Когда пройден, таким образом, целый ряд, между всеми нитями основы продевается нитка и притыкается железным гребнем. Как видите, способ самый примитивный. А между тем, текинские ковры по прочности и красоте не уступают персидским, причем особенно ценятся ковры старинной работы. Замечательные их коллекции находятся в Императорском Эрмитаже в Петербурге и в Британском музее в Лондоне. Из частных коллекций меня поразили великолепные экземпляры, виденные мною впоследствии у самаркандского адвоката г-на Болотина.
Поговорю теперь немного о песнях текинцев. В жизни текинцев, музыка и пение играют почти такую же роль, как и ковры, а это кое-что значит.
Почти ни одно событие общественного или частного характера не обходится у них без музыки.
Текинец родится, женится и умирает, так сказать, "под музыку".
Дударчи (музыканты) и бахши (певцы) пользуются, особенно последние, большим почетом у своих соотечественников и наперерыв приглашаются на свадьбы, похороны, пиры и т. п. Вследствие этого выдающиеся бахши зарабатывают большие деньги (по-местному). Я имел возможность слышать в Асхабаде двух самых выдающихся народных певцов (местные Шаляпин и Собинов!)
Дело было так: асхабадский уездный начальник, полковник Федор Андреевич Михайлов [Ф. А. Михайлов -- один из просвещеннейших людей Закаспийской области, большой знаток местной жизни, составил превосходную книгу по этнографии края, и как администратор является одним из тех, которые справедливым и сердечным отношением к туземцам укрепляют русское влияние в Туркестане], предложил мне устроить в его квартире, специально для меня, музыкальный текинский вечер, чтобы дать мне возможность записать их песни.
По взаимному соглашению, мы назначили для своего сеанса вечер 5-го января, и, пожаловав к нему около 6 часов вечера, я застал там уже в сборе несколько дам и мужчин из русского асхабадского общества, а также текинских певцов и музыкантов. Певцов было всего двое (Шаляпин и Собинов!), и музыкантов такое же количество.
Мы, европейцы, сели у стола с великолепно сервированным чаем. На этом же столе я разложил свою нотную бумагу для записи песен.
Оба текинских певца уселись по-восточному, прямо на полу (на подушках) друг против друга. У каждого в руках было по струнному инструменту (всего с двумя шелковыми струнами, благодаря чему получается нужный и тихий звук). На этих инструментах они и аккомпанировали сами себе исполняемым песням.
А музыканты, с длинными бамбуковыми флейтами -- теудук, поместились в другом конце зала, около стены. Во время пения музыканты отдыхали, а когда певцы смолкали, брались за теудуки музыканты. Так что получалась и вокальная и инструментальная музыка.
Один из певцов был баритон, а другой тенор, лет по 30 каждый. Оба были удивительно красивы и статны в своих праздничных нарядах, т. е. в шелковых халатах и маленьких шелковых шапочках. Кроме них, присутствовало еще человек 5-6 текинцев, сопровождавших певцов и, надо было видеть, с каким почтением и уважением относились они к своим баянам и их песням.
Исполняемые песни почти все носили антифонный характер, т. е. были куплетной формы, причем певцы пели их, соблюдая очередь.
Рядом с ними, на полу, стояли пиялы (чайные чашки) с зеленым чаем, которыми они себя время от времени подкрепляли.
Я могу смело сказать, что никогда не видал и не слыхал артистов, певших с таким огромным подъемом и одушевлением, как эти два текинских барда... У тенора и без того было лицо пророка, а во время пения лицо это, прямо-таки, одухотворялось, и оба, как баритон, так и тенор, несмотря на то, что сами себе аккомпанировали, сопровождали свое пение жестикуляцией. При этом был удивителен жест правой руки у тенора, такой жест, которым человек обыкновенно желает убедить другого в чем-либо.
Но всего поразительнее для меня была та тесситура голоса, которой держался все время тенор.
Такой колоссальной высоты звука мне никогда не приходилось слышать, причем звуки эти брались не микстом и не фальцетом, а прямо грудью.
После каждой песни, к певцам подходил кто-нибудь из текинцев и вытирал их лица шелковым платком.
Пели они мне наиболее популярные, народные текинские песни, из которых я записал следующие: "Нар-агачи" (песня о гранатовом дереве), "Дос-Магомет и Биби" (песня о девушке Биби и ее убийстве), "Гулмамет" и "Кул-Сейдар" (военные песни), "Кариб и Шахсенем" (хивинская песня), "Хейбра и Хургана" (молодой муж) и "Ай-Джаман" (текинская песня).
Они все довольно разнохарактерны, особенно в ритмическом отношении. Во всяком случае, по своему мелодическому рисунку, они более разнообразны, чем песни кавказцев.
Темой для песни, большею частью, служат подвиги аламанов (разбойников), любовные похождения и военные события древних лет.
Музыканты на своих длинных флейтах (которые они держат совершенно прямо) играли стоя и, время от времени, не прерывая игры, делали каше-то странные поклоны, то нам, то друг другу. Лица у них были серьезные и сосредоточенные.
Между прочим, они сыграли очень красивую свадебную песнь -- "Курте-Гемми" (молодая невеста).
От всего, что я слышал, я получил огромное наслаждение, как слуховое, так и зрительное.
По окончании сеанса и после того, как я горячо поблагодарил текинских артистов, я сказал Ф. А. Михайлову: "Долг платежом красен. Текинцы попотчевали меня своей музыкой и, как вы думаете, Ф. А., не сыграть ли и мне что-нибудь на вашем рояле? Любопытно было бы знать, что они скажут на нашу музыку!"
Полковник горячо ухватился за эту мысль и все мы, здесь присутствовавшие, русские и текинцы, перешли в другую комнату, где стоял прекрасный рояль.
Я сел за инструмент и сыграл кое-что из произведений Грига, Шопена и Чайковского, а в заключение исполнил "Трепак" Рубинштейна.
Русские дамы и мужчины наговорили мне массу любезностей, много и долго меня благодарили, но главная моя публика, текинцы -- увы -- совсем не отозвались на произведения корифеев европейской музыки. Лица их выражали полнейшее равнодушие, а в особенно громких или бравурных местах они даже морщились.
Мне стало обидно за нашу музыку, и, видя, что эти сыны природы совершенно не реагируют на нее, я решил угостить текинцев их собственной музыкой из только что записанных мною песен. И, сев за рояль, я сыграл им несколько мелодий. Тут картина сразу изменилась. На лицах текинцев выразилось удивление и восторг. С радостными возгласами "Чау, чау!", они окружили меня и напряженно слушали.
И, таким образом, сделав уступку текинскому национализму, я добился того, что, в конце концов, мы остались довольны друг другом и, взаимно пожелав всего лучшего, мы простились с ними.
Не менее музыки и пения текинцы любят сказки.
И сказочник (часто странствующий дервиш) всегда находит в кибитке текинца радушный и почетный прием.
Любовь к сказкам, впрочем, свойственна всем народам Востока и особенно народам Туркестана, который с древних времен был ареной кровавых битв и разбойничьих набегов.
Да, кроме того, стихийные явления природы (землетрясения, сильные бури и т. п.) дают немало пищи народной фантазии.
Героями текинских сказок являются большею частью аламаны (разбойники) и злые духи, мешающие и насмехающиеся над ними.
Хитрость и изворотливость -- качества, играющая большую роль в их сказках.
Как образец, приведу вам здесь пересказ одной из лучших текинских сказок, слышанной мною от одного старого асхабадского туземца.
Сказка о Ядур-хане (хане-ослике)
"Славен и велик был великолепный Ядур-хан! Он властвовал над салорами, текинцами и огузами по всей долине Амударьи и по всему Мерву.
То, что я хочу вам рассказать, произошло тысячи лет тому назад, но Аллах ведает, что уста мои не лгут и чисты, как воды горного ручья Хорасана!
Прозвище "великолепного" Ядур-хан получил после того, как возвратился из похода против соседнего племени Беджне.
Селение и аул Беджне он во славу Аллаха предал огню, жителей убил, женщин и девушек обесчестил и с награбленным добром гордо возвратился в родной Аннау. И приближенные его сейчас же, при всем народе, провозгласили Ядур-хана "великолепным" (Юж-Гют).
Не только с врагами, но и с своими подданными Ядур-хан был грозен и суров. У него, между прочим, была страсть ко всяким развлечениям и зрелищам, а главное его удовольствие состояло в рубке голов попадавшихся ему навстречу людей. Эта ханская привычка создала в стране массу недовольных, но все эти люди молчали по той простой причине, что у них уже не было головы. А те, которые еще носили на плечах свои головы, уж и этим были довольны и потому тоже молчали. Наконец, стоило жителям только не попадаться Хану навстречу -- и все обходилось по-хорошему. Оттого текинцы вылезали лишь по ночам из своих кибиток, когда знали, что "великолепный" Хан почивает сном праведным. И такая счастливая жизнь шла годы. Днем Хан в сопровождении двух молодцев-палачей из Фарсистана рыскал по Мерву и Аннау, а ночью его верные текинцы выходили дышать ароматом степных цветов и радовались, что они еще живы.
Но верна текинская пословица: "И солнце когда-нибудь погаснет".
Все это кончилось чудесно и неожиданно!
В один прекрасный день, на базаре в Мерве появился таинственный дервиш, старый-престарый, и начал смущать добрых текинцев нехорошими словами. Он даже открыто порицал страсть Ядур-хана к "развлечениям" и в своей дерзости дошел до того, что высказал предположение о том, что Аллах наделил текинцев головами не столько для развлечения Хана, сколько для их собственной надобности...
Услыхав от своих приближенных о такой неслыханной дерзости, Ядур-хан задрожал справедливым гневом и приказал сейчас же представить старца пред свои грозные очи.
Телохранители Хана, тут же на базаре, немедля схватили дервиша и привели его связанного во дворец, где Хан, окруженный советниками и приближенными, встретил дерзкого преступника словами:
-- Ты ли, собака, осмелился лаять на повелителя Мерва и Аннау? Ты ли учил, бродяга, народ на базаре, что у них голова собственная? -- и, обратясь к стоявшему поблизости главному сборщику податей Абдул-Гази, Хан спросил его:
-- Скажи этой старой собаке, чья голова у тебя на плечах!
Побледневший сановник отвечал:
-- Голова, которую я, недостойный раб, временно осмеливаюсь носить -- твоя, великий Хан!
-- Ты слышал, презренный червь? -- закричал Хан на дервиша, -- а сейчас я покажу тебе, чья у тебя самого голова на плечах!
Хан хлопнул три раза в ладоши, и в дверях показались два дюжих палача-фарсистанца со сверкающими саблями в руках...
-- Остановись, Ядур-хан, -- спокойно сказал дервиш. -- Одумайся!
-- Да будь я ослом, если есть здесь о чем думать! -- воскликнул Хан.
И только успел он произнести эти слова, как совершилось удивительное чудо! (Аллах ведает, что я говорю правду!) Вместо Хана стоял маленький смирный ослик, а что касается дервиша, то он исчез, и слышен был только какой-то странный, постепенно удалявшийся хохот...
Советники, приближенные и палачи долго оставались в немом оцепенении, а ослик, шевеля своими длинными ушами, смирно стоял и тупыми глазами посматривал на изумленных и перетрусивших людей.
Первым пришел в себя Абдул-Гази, сборщик податей. Он, предварительно преклонившись перед осликом, предложил закрыть все двери и выходы дворца и составить совет, как быть и как поступить в новом положении.
И, посоветовавшись, порешили скрыть от народа странную перемену, происшедшую с Ханом, дабы не слишком опечалить верных текинцев. Кроме того, постановили сообща править страной, предоставив ослику всякие удобПосле того как мы с величайшим интересом осмотрели текинцев, а они нас, мы вошли в кибитку старшины Магометства, вплоть до помещения его в ханских комнатах. А жен Хана умертвить и вместо них приобрести несколько ослиц.
Как порешили, так и сделали!
Ослик прожил еще 20 лет, 20 месяцев и 20 дней и когда издох, то был похоронен с большой пышностью около Аннау в местности, которую до сих пор называют Ядур-Карыб (ослиная могила).
Дервиш (вернее всего, это был злой волшебник) исчез бесследно.
Текинцы после чудесного превращения Хана стали проявлять массу распущенности, и были даже смельчаки, выходившие среди белого дня из своих кибиток..."
V. Байрам-Али и Старый Мерв
Я выехал из Асхабада 12-го января, рано утром, прямо в Байрам-Али, минуя Мерв.
Карантин в Мерве (по случаю чумы) был только что снят, но каждый момент грозил возобновиться и, потому, путешественник легко мог бы очутиться там в положении арестанта. Все это делало поездку и остановку в Мерве крайне неприятной.
На вокзал я приехал всего за несколько минут до отхода поезда и поспешил в первый попавшийся вагон. Но носильщик, указывая мне на красовавшуюся на вагоне доску с крупной надписью -- "Для мусульман", сказал: "Вам, господин, тут не место".
Подобные, специальные вагоны "для мусульман" имеются всегда при всех поездах Среднеазиатской ж. д.
Смысла в этом я мало вижу.
Говорят, будто сарты, бухарцы и текинцы неопрятны, но ведь и российские путешественники (особенно среднего класса) не так уже увлекаются гигиеной. Как-то, из любопытства, я зашел в вагон "для мусульман" и, уверяю вас, там не было грязнее, чем в вагоне "для православных". А, между тем, такое распоряжение несомненно оскорбляет туземцев.
Мне пришлось быть свидетелем такого сорта происшествия: как-то раз, в вагоне, между Андижаном и Скобелевым, окончив игру в карты, я, со своими случайными партнерами, пошел обедать в вагон-столовую. Во время остановки, на какой-то станции, в него вошли два сарта, очень хорошо одетые, очевидно, купцы. Один из наших партнеров, бравый капитан, сейчас же указал им на дверь с приказанием удалиться, причем все это было сделано в очень грубой форме.
Сарты смущенно ушли...
Мне стало стыдно и больно...
Но я отвлекся в сторону и прошу извинения.
В Байрам-Али поезд пришел вечером и я захотел, конечно, немедленно отправиться в гостиницу. Но она имеется там лишь в зачатке, и потому, благодаря любезности начальника движения Ср.-Аз. ж. д. г-на Карпова, я прожил все время своего пребывания в Байрам-Али в вагоне, вместе с некоторыми моими спутниками. Вагон этот поставили на запасной путь, и я не могу пожаловаться на свое вагонное житье. Жилось сносно.
Всего в полуторах верстах от вокзала расположена Государева экономия или, как принято ее называть, Государево Мургабское имение. А совсем около станции находится замечательный, построенный по последнему слову техники, хлопкоочистительный завод, принадлежащий этому имению.
Весь Байрам-Али живет и дышит, конечно, имением и заводом, и 70% жителей состоят из высших и низших служащих этих учреждений.
Общий вид Султанбентской плотины (р. Мургаб)
Прекрасная и многоводная река Мургаб протекает близ самого имения, а в 25 верстах находится знаменитая Султанбентская плотина -- одно из замечательнейших ирригационных сооружений края.
Виноградники в Мургабском имении
При экономии имеется 300га виноградников, 150га миндальных плантаций и 20га фруктового сада.
На землях имения расселены хуторами таранчи -- выходцы из Семиречья.
Экономия образована еще не так давно, но уже очень благоустроена, и я, с огромным удовольствием, побродил там везде (где только было доступно).
Хлопковый завод в Мургабском имении
Завод и имение расположены по левой стороне вокзала, а напротив, по правую сторону, лежит Старый Мерв, вернее, его развалины и небольшая военная часть Байрам-Али.
По своем приезде, я немедленно отправился осматривать царское имение и, признаться, был поражен его великолепным благоустройством.
Дом помощника управляющего Мургабским имением
Чудесен и роскошен парк редких и ценных деревьев с аллеями, усаженными пышным, темным карагачем (дерево из породы акаций). Дворец небольшой, но очень красивый, построенный в современном стиле и, по крайней мере, наружно, содержится хорошо. В дворцовый сад я не попал, ибо, при первой моей попытке войти туда, был остановлен сторожем.
Розы в парке Мургабского имения
Система орошения при Мургабском имении представляет собой последнее слово техники.
На арыке у 4-го регулятора. Мургабское имение
Но поразительнее всего в Байрам-Али, это его арыки (канавки). Арык -- уличная или степная канавка, желобок -- имеет для всего Туркестана огромное значение. При скудости естественного орошения края, а местами полного отсутствия воды, арыки часто являются единственными источниками влаги. Они, большею частью, просто вырываются в земле лопатами или даже руками самым примитивным образом, и вода, речная или дождевая, накапливающаяся в них, служит часто (как, например, в Андижане, Намангане и подобных местах) для питья, как людям, так и животным. Вода, конечно, в них грязная, как всякая стоячая вода, и буквально смертоносна для питья, если ее хорошенько не прокипятить. Половина ужасных местных болезней родится в этих арыках.
Но в Мургабском имении арыки нельзя, в сущности, даже назвать арыками.
Оросительный канал (арык) в Мургабском имении
Это очень широкие (около аршина) канальчики, заключенные в гранитные стенки, и вода в них прозрачна и чиста, как в источнике Ипокрена. Эти арыки идут сетью по своему имению, питаясь водою из р. Мургаба.
Огромному количеству служащих людей живется в экономии больше чем хорошо, а те, которые недавно попали там под суд за злоупотребления, или, как нежно выражаются в Байрам-Али, "за путаницу в отчетах", вероятно, просто с жиру сбесились.
Однако переехали они недалеко-- в лагеря Хивы ("в гости к хану" как тут выражаются).
Спаси и сохрани нас господь от таких поездок!
А служащим здесь есть от чего жир нагулять.
Природа очаровательна, климат превосходный, мясо, дичь, молоко, фрукты и вина дешевы, а кроме того, кредит для служащих открыт широкий.
Словом, умирать не надо!
И немецкая поговорка "хапен зи гевезен" кажется полнейшей бессмыслицей там, где безо всякого "хапен" живется жирно и привольно.
Поселок служащих составляет целый маленький городок между вокзалом и имением. В нем есть, конечно, врачи, аптеки, магазины, парикмахеры и клуб (собрание служащих).
В клубе можно недурно пообедать и поужинать, и там же находится театральная сцена со зрительным залом, которая сделала бы честь любому губернскому городу Средней России.
Пароконные извозчики недороги и в достаточном количестве.
Я посетил хлопкоочистительный завод.
Джинное отделение хлопкового завода
Машины для накатки хлопка
Прессовка готовых хлопковых кип
Доставка хлопка в завод (Мургабское имение)
Уже по этим горам можно судить о колоссальном значении завода для окружающего района.
Отделение для выделки хлопкового масла
Из хлопка здесь ничего даром не пропадает. По очищении его и после выжимания из него масла, жмыхи прессуются и в форме кубиков идут на топливо, которое употребляется во всем Мервском крае. Они горят прекрасно и дают массу тепла.
Упаковка жмыха в Байрам-Али
Имение и завод приносят, как говорят, хороший дивиденд, и содержание их, во всяком случае, окупается с избытком.
Рабочие при паковке жмыха
Восточного элемента здесь совсем не видать, и все служащие русские.
По другую сторону железной дороги военный поселок и как я не хотел попасть туда посмотреть на житье наших офицеров так меня никто туда и не пустил.
Странный право гарнизон в Мургабе.
Доставка хлопка в завод (Мургабское имение)
Что за славные животные эти "корабли пустыни", и каким роскошным подарком природы являются они для Туркестана!
Верблюд во многом превосходит лошадь.
Гордый конь по самой своей природе аристократ.
Расовое различие между лошадьми огромное, и чистокровный скакун, вероятно, с презрением смотрит на бедного тяжеловоза. Да, кроме того, лошадь требует ухода, а лошадиный аристократ "чистой крови" капризен не менее своего товарища людской породы.
И это несмотря на то, что, в сущности говоря, все эти скакуны "чистокровные" и все эти орловские и американские рысаки годны только для ипподрома, иначе говоря, для тотализатора, и в этом отношении являются (как всякие существа высшей породы) тунеядцами. А издохнет такой аристократ, то уже всему конец, и воспоминание о нем остается только у разных спортсменов да у завсегдатаев "тотошки".
Верблюд же не знает никаких расовых предрассудков и требует минимального ухода. А после смерти он своей шерстью греет хозяина, своей кожей покрывает его кибитку и своим мясом питает его.
Одним словом, верблюд настоящий демократ...Все для хозяина!
Конечно, есть верблюды подороже и подешевле, но цены тут не зависят от превосходства рождения, а лишь от его индивидуальных качеств (от силы и выносливости). Породу "махария" ценят выше, но, в общем, верблюд в Туркестане стоить недорого: от 50 до 100 руб.
Лошадь почти неприменима на огромных пространствах безводных степей и пустынь Туркестана.
А верблюду нужно напиться раз в неделю, а есть он, когда и что ему дадут. Подымает он на себе порядочную тяжесть (до 250 кг), но при этом у него есть одна особенность: когда его вьючат, он ложится, и если ему накладут лишнего, по его мнению, хотя бы фунт весу, он ни за что не поднимется с земли.
Туркмены любят и хорошо относятся к своим верблюдам.
Они украшают их разными лентами и побрякушками, и я никогда не видел, чтобы туркмен ударил животное.
Несколько смешно видеть огромный караван верблюдов, идущий, например, в Персию или в Афганистан.
Смешным элементом является ослик с туркменом на нем. Ослик этот всегда идет впереди, и уже за ним тянется весь караван. Верблюды при этом связаны между собою и идут гуськом.
Сколько я ни наблюдал караванов, но иного порядка не видел.
Текинец на верблюде (близ Байрам-Али)
Езда на верблюдах -- уже дело "на любителя". Я (еще раньше, чем побывал в Туркестане) испробовал эту езду и получить все, кроме удовольствия, т. е. головокружение, тошноту и т. п. Да, помимо этого, все время кажется, что куда-то падаешь.
Ослики тоже в большом ходу в Туркестане. Они там сильной и выносливой породы и стоят до смешного дешево (5--6 рублей). Полезны они туркмену до бесконечности.
Но я отвлекся в сторону моими зоологическими наблюдениями.
Побродив еще немного по азиатской части Байрам-Али, я зашел посмотреть караван-сарай и из любопытства спросить о цене грязной и темной конуры; с меня потребовали за нее чуть ли не груду золота. Сейчас же около военной части Байрам-Али лежат развалины старого города Мерва.
VI. Бухара
Из Байрам-Али я через Чарджуй поехал в Бухару. "Станция Коган!" -- провозглашает кондуктор, и вы -- в Бухаре... При чем тут Коган, когда кругом Бухара, и даже две: Новая и Старая? Новая Бухара называется русский поселок -- городок около самой станции Коган. А Старая (настоящая) Бухара лежит на 13 верст в сторону, и к ней ведет отдельная ж. д. ветка.
При расчете с извозчиком меня постигла неприятность, но эту неприятность испытывают век путешественники, начиная с г. Чарджуя вплоть до г. Самарканда, а особенно чувствительна она в Бухаре.
Дело в том, что здесь в обращении находится лишь серебряная монета 15-копеечного достоинства. Монеты эти, большею частью т. н. "сартовские", хотя и чеканятся они в Бухаре, а остальные деньги просто русские пятиалтынные. Кроме того, в ходу медные бухарские деньги (по 4 штуки на копейку и даже по 8 штук). Рубли, двугривенные и полтинники здесь представляют собой чуть ли не нумизматическую редкость.
И, если вам надо отдавать извозчику 40 копеек, вы находитесь в безвыходном положении и, в конце концов, конечно, отдаете 45. Эти бухарские монеты доставляют одни неприятности и, действуя на нервы (мне, по крайней мере), прямо-таки отравляют жизнь.
Новая Бухара представляет из себя городок, состоящих из одних почти больших и пустых площадей. Домов мало, все одноэтажные, невзрачные и отстроенные в строго выдержанном серпуховско-калужском стиле. Единственный очень хороший дом (то же в строгом стиле русских казенных палат), это дом русского политического агента. Над ним развевается русский флаг.
Новая Бухара имеет отделение Государственного банка, почтовое отделение и т. п. -- ну, все, что требуется. Восточного в ней ничего нет решительно, и она с успехом могла бы заменить любой из русских уездных городов.
На другой день по своем приезде, я решил отправиться в настоящую Бухару и, вместе с одной русской дамой, г-жой М., в 11 часов утра уже был на вокзале, а через полчаса езды по ж. д. ветке вышел на станции Бухара.
Тут мы сразу попали в другой мир.
Бухара. Улица, ведущая к главным воротам
Пестрая толпа сартов, хивинцев, бухарцев, индусов и др., в их разноцветных восточных костюмах, гудела, шумела со всех концов перрона.
День был хороший, теплый и солнце (должно быть, в погоне за эффектами), освещало и толпу, и здания города с его минаретами.
Мы взяли пароконный экипаж и отправились в город.
Он начинался сейчас же у вокзала, и мы ехали по полумощеному, так сказать, шоссе. В самом городе мощеных улиц совершенно нет, и весной и осенью, в ненастную погоду, сообщение с ним почти прекращается.
Отъехав немного от вокзала, мы проезжали мимо огромного кладбища, тянувшегося по обеим сторонам дороги на большое пространство. Я бы не назвал это кладбищем, а вернее складом покойников, ибо одна могила (все из глины) налеплена на другую, и все они были совершенно одинаковой формы. Все это напоминало денежный ящик (только гигантских размеров) в "железной комнате" какого-нибудь банка и, в довершение сходства, у каждой могилы я заметил нечто вроде дверцы.
Бухара. Кладбище
Миновав "склад мертвых", мы через ворота въехали на улицу города и сразу попали в толпу живых. Слово "улица" прошу принимать только как манеру выражаться). Весь город состоял из узких проходов (немощеных), в которых два встречных экипажа с трудом могли бы разъехаться. Теперь прибавьте к этому, что за несколько дней перед нашим приездом в Бухару шел дождь, и вы можете смело мне верить, если я скажу, что жидкая грязь на "улицах" лежала не менее как на пол-аршина.
Несмотря на это, движение было большое. Всадники, верхом на лошадях, верблюдах, осликах сновали по всем направлениям. Что же касается пешеходов, то бухарцы, подобрав свои халаты, показывали истинные чудеса эквилибристики, ухитряясь переходить и перепрыгивать через неимоверные лужи.
В бухарских домах окон на улицу совсем не существует. Да и к чему они, когда жизнь туземной семьи большей частью проходит на крыше дома.
На одной из этих крыш я увидал пару девушек (бухарских евреек), нарядно одетых в какие-то странные и богатые одежды. Обе были очень красивы, но одна из них обладала, прямо-таки, исключительной красотой. Они, увидев нас, смеялись и весело кивали нам головой.
Мы проехали еще бесконечный ряд узких улиц, которые чем дальше, тем становились все грязнее и грязнее.
Бухара. На улице
Извозчику я велел везти нас в Регистан. (Регистан найдется во всех восточных городах Туркестана. Так называется главная площадь с базаром, на которой сосредоточена вся торговля и общественная жизнь туземцев).
Миновав еще несколько клоак, я и моя спутница вдруг ахнули от неожиданности: вместо улицы перед нами расстилалась водная равнина. Но наш извозчик, не смущаясь, спокойно переехал через нее, причем мы благоразумно подобрали свои ноги на сиденье, ибо вода почти достигала внутренности экипажа.
Переправившись благополучно через пучину вод, наше путешествие опять приняло сухопутный характер, и, немного погодя, мы торжественно выехали на площадь Регистана и остановились перед дворцом эмира или, как он тут официально называется, Дженоби-Лали.
На Регистане
Изо всех городов и местностей, виденных мною в Туркестане, нигде подлинный Восток так ярко не сказывался, как на этой площади перед дворцом Бухарского властителя. Картины ее переносили вас сразу к сказкам "Тысячи и одной ночи", и герои моего детства Синдбад, Али-Баба и др. живо воскресли предо мною.
Громадная толпа на площади торговала, смеялась, ссорилась, мирилась и неистово при этом горланила на всех наречиях Востока. Живописный костюм хаджи в белых чалмах чередовался с остроконечными шапками афганцев, и бронзовое лицо высокого индуса мелькало в толпе бухарцев и сартов.
Но, в эту минуту, на площади появилось два лица, приковавших к себе общее внимание, и эти два лица были -- мы!
