Аннотация: папа, может в этом нереальном мире ты, наконец, прочтешь
--
Я всегда думал, что ты окажешься сильнее. - во взгляде отца сквозило легкое презрение - Ты оказался верхоглядом. Пожалуй, я специально попрошу на защите задавать тебе вопросы посложнее, может хоть это расшевелит тебя -
--
Папа - он почувствовал, как на глаза наворачиваются невольные слезы - ну почему ты никогда не подпускаешь меня к себя ? Помнишь в детстве, я слушал, как бурчит у тебя в животе, ты, шутя, говорил, что скоро умрешь от этого, я боялся, а вы с мамой смеялись. Мне всегда хотелось поговорить с тобой по душам, просто как отец с сыном. Почему ты никогда не давал мне этого ? -
--
Это все эмоции - голос отца был холоден - В этой жизни важна только компетентность и ум
Время убегало между пальцев как вода. Иногда казалось, что весь смысл жизни заключается в том, чтобы доказать этому родному-неродному человеку, что он ошибался и ты можешь. Можешь даже больше, чем он думает. Иногда же казалось, что смысла жизни вообще нет и тогда помогала просто злость на него.
--
Как дела на работе ? - отец был весел и, как всегда, в подпитии. Бабье лето кружило в теплом воздухе последние облетающие листья.
--
А твое какое дело ? - теперь его голос научился становиться холодным - Все равно помочь ты ничем не можешь. Это мои проблемы и я сам их решу. И кстати, чего ты добился в этой жизни ? Неудачник с никаким положением, да еще и алкаш вдобавок.
--
Я своей жизнью доволен от начала до конца - голос отца стал злым - и не тебе мне рассказывать про нее.
--
Отец умер ! - голос матери срывался на крик. На мгновение он почувствовал, как трубка выпадывает из рук.
--
Отчего ? ! -
--
Я не знаю ! Приезжай скорей - голос матери едва пробивался сквозь рыдания
Чувствуя странное спокойствие, он поймал такси, спокойно зашел в кв-ру, где на полу лежало чужое тело со страдальчески приоткрытым, в последней попытке глотнуть воздуха, впалым ртом. Он присел рядом, чувствуя странную грусть.
--
Эх, папа - он положил руку на еще теплое плечо. Отец не ответил
Закончилось что-то важное. Он еще не понимал что...
Когда поднимали странно тяжелое тело, отец захрипел, словно в последний раз старался сказать что-то важное, недоговоренное при жизни. Потом, с трудом волоча страшный сверток по лестнице, он машинально старался, чтобы голова не стукалась об ступеньки, хотя где-то в глубине души спокойно понимал, что отцу уже все равно.
--
Кладите сюда - санитар в морге показал на стоящие в углу грязные носилки.
Прежде чем уйти, он обернулся
--
Ты можешь заходить, папа, я не боюсь. Мы о многом не договорили тогда. Может быть, сейчас сможем, наконец.
Боль пришла на 9-й день. Он вдруг понял, что доказывать больше нечего и некому. Да и никогда не надо было, по большому счету. Никто больше не обругает его за ошибки на работе и не будет учить, как надо себя вести с людьми. И никто не будет с пьяным умилением смотреть на внука. И при звонке домой он больше никогда не услышит вечно подпитой ворчливый голос. Только, почему, то, что раньше казалось благом, теперь вдруг схватило за горло и сомкнулось удушающей пустотой, заставившей в исступлении рвануть ворот рубашки в поисках воздуха...как отец в те, последние минуты. Он судорожно пытался схватиться хоть за что-то, что имело смысл, но во всем мире остались только две вещи - улыбающаяся фотография отца и холмик, уже припорошенный снегом.