Я не стал тревожить его вопросами по электронной почте, регулярно посылая свои измышления в определенное мне время. В конце концов, мир никогда не отличался стабильностью, а уж жизнь "простецов" и подавно. Итак, почти три года после нашего с ним воссоединения не было не одного сбоя.
Но через пару дней раздался звонок. Я открыл дверь, не заглядывая в глазок. За все почти три года моей работы на Доктора кроме него почти никто не захаживал, разве что представители каких-то незнакомых мне религиозных направлений предлагали к ним присоединиться.
На сей раз у порога стояли два мужчины. Описывать их не имеет смысла. Для меня внешность, если она не оскорбляет общественной нравственности, значения не имеет. Отмечу только, что один был высокий, другой среднего роста. Тот, что высокий стоял чуть позади, повернувшись боком, и поглядывал одним глазом на меня, другим в сторону лифта. Меня еще порадовала его способность так использовать свой зрительный потенциал. Я всегда тихо радуюсь с некоторых пор тому, что вижу отклонения у людей, от того, что называют нормой, в хорошем смысле слова, конечно. Люди недальновидны, но есть и исключения, а хорошему исключению можно и порадоваться. Оба были в костюмах и при галстуках, что вполне соответствовало погоде, но никак не обстановке. Я еще подумал, что на людей так одетых, могла произвести неблагоприятное впечатление дверь моей квартиры.
Да и квартиру я прибирал лишь до известного предела, выше которого наступало равнодушие.
Тот, что пониже, представился, сказал, что они коллеги с Доктором, и что возникла необходимость пообщаться со мной. Я, как-то невольно, пожал плечами и пропустил их в квартиру. При этом заметил, что мое непроизвольное движение плечами они восприняли как первое осложнение в предстоящей беседе со мной. И правильно восприняли. Желания общаться с кем бы то ни было, кроме Доктора у меня действительно не было. Но подобные свои нежелания по жизни мы очень легко преодолеваем при отсутствии наличия выбора.
Мы расселись, использовав все наличные возможности, из имевшихся у меня в "приемной". После непродолжительной, но наполненной содержанием паузы, во время которой на меня оценивающе глядел, тот, что был пока среднего роста, высокий продолжал радовать своими нетривиальными способностями, смотрел одновременно и на меня и на него - каждому из нас он выделил по глазу.
Наконец, коллега Доктора произнес: "Не знаю с чего начать. О вашем существовании мы разве что догадывались. Доктор не афишировал своего сотрудничества с вами. Впрочем, не только с вами. Он, вообще оставил после себя много неясного". Я молча слушал, хотя фраза "оставил после себя" не практически оставляла места для интерпретации. Помолчал некоторое время и коллега, ожидая от меня реакции, зацепившись за которую, он мог бы продолжить общение. "Дело в том, - наконец продолжил он, - что Доктора больше нет". И снова уставился на меня. "Он ...Ушел?" - вырвалось у меня. Коллега Доктора взглянул на меня без выражения. Это, в принципе, соответствовало тому, что у него творилось в голове. То есть чувства какие-то он испытывал, но выразить их не мог. В таких случаях, можно сказать, он был в некотором недоумении. "Ну-у-у... - протянул он. Если хотите пусть будет "ушел". Кстати, что вы имеете в виду, говоря "ушел"? "Это личное, - пояснил я, не заботясь о степени ясности своего пояснения.
"Доктор повесился у себя на даче - самоубийство". "Вот как, - только и смог ответить я, прислушиваясь больше к своей реакции на услышанное. Никакого шока не было. Сожаление, сочувствие, боль, любопытство, наконец.... Нет, ничего не было. То есть сказать, что мне жаль, я мог, но поклясться, что я это чувствую - нет. Потому, что человек "Ушел". Стоп. Тогда, что значит повесился? Он не мог повеситься. Я вернулся в комнату. Оба посетителя внимательно за мной наблюдали. Во взгляде высокого было плохо скрываемое раздражение. И от этого мне захотелось сказать, что я сочувствую. Только кому? Им, что ли? Впрочем, ладно. "Сочувствую, - сказал я. Высокий хмыкнул.
"Он не мог". Коллега согнулся в поясе в мою сторону: "Почему вы так считаете?"
"Он... не мог. Да и не эстетично это... как-то... повесился". Язык... сопли... Коллега снова откинулся на спинку моего старого кресла, потертая коричневая кожа которого в невыгодном для него ярком свете дня казалась желтой. Он был разочарован, для него в данной ситуации были интересны только эмпирические и, возможно, вербальные факты, которые говорили бы о психическом состоянии Доктора.
Я прикрыл глаза. Все больше проникаясь случившимся. "...Если бы Док захотел умереть, то он сделал бы это в Италии...- я думал, что я подумал, но очевидно стратил и произнес это вслух. Я не слышал себя, но потому как встрепенулся высокий в мою сторону, понял, что это так. "Что вы сказали? - переспросил он. Но объяснить нормальному человеку, что я имел в виду, мне не хватило бы вербального инструментария ... ни слов, ни метафор, ни сравнений... "Он не мог, - снова повторил я. "Мы тоже так считали, пока это не произошло, - сказал он. Ага, значит, вы уже считали что-то.
Из чего я совершенно не понял, то ли он согласен со мной, то ли еще нет. "Он мог "уйти", но покончить собой?" Нет, еще раз повторил я, больше для себя, чем для присутствующих. Но так как я сделал это вслух, то коллега, по-прежнему, терпеливо, пытаясь выудить у меня хоть что-то, переспросил: "Вы не могли бы пояснить". "Практически нет, - ответил я, понимая, насколько глупо прозвучал мой ответ для нормального человека. И, что бы сгладить это впечатление, добавил: "Вы уверены, что это был Доктор?". Мои гости переглянулись. На сей раз оба глаза высокого были направлены на Коллегу. "Его опознали. С начала жена, а потом и сотрудники...". "Ну секс, здесь тоже ни причем...- произнес я как буд-то кому -то возражая. И снова сплоховал - это было опять произнесено вслух... то о чем можно было только подумать. Эти двое только переглянулись, на сей раз ничего не уточняя. Так... кажется пора взять себя в руки и вернуться на землю...
"Что показало вскрытие?" - спросил я согласно правил детективного жанра. Коллега взглянул на меня то ли одобрительно, то ли подозрительно. Это еще предстояло выяснить в процессе. Но высокому мой вопрос явно не понравился.
Я умалчивал о том, что все могло быть иначе, т. е. передо мной сидели люди, представлявшие организацию, которая и была в первую очередь заинтересована в устранении Доктора. Тогда беседа со мной носила характер не поиска ответа на вопрос, что произошло с доктором, а выяснения уровня моей осведомленности. Проще было бы, конечно, избавится и от меня. Но раз этого не делали, то опять появлялись варианты причин, по которым этого не делали.
Когда они покидали меня, определившись с дальнейшими контактами, высокий, бесчувственно пожав мне руку вышел первым. В его пожатии отсутствовала информация, что само по себе было интересно. Руку Коллеги я задержал в своей на секунду больше, чем этого требовала формальность. Он даже не заметил этого, но эта секунда - две дали возможность высокому отойти от Коллеги на три-четыре шага дальше, чем он обычно держался от него. И тогда я задал вопрос: "Вы работаете вместе?" Он застыл, и хотел, было что-то ответить на мой, по сути, риторический вопрос, но в это время высокий уже повернулся в пол оборота и с присущей ему способностью один глаз положил на лифт, а второй на Коллегу. В этот момент наши руки уже зависли в воздухе после пожатия, и Коллега ничего не ответив, развернулся и пошел к лифту.
Я постоял немного у закрытой двери, а затем направился в кухню, чтобы посмотреть из окна, на каком транспортном средстве они приехали, и кто был за рулем, но пока шел по коридору забыл, и вернулся на диван.
Мне нелегко описывать свои тайные размышления, а тем более логику их мыслей. Как могут быть размышления тайными? Если ты не мелешь все подряд, что взбредет тебе в голову, то это что - тайные размышления? Или наоборот - это то, что ты мелешь, что взбредет тебе в голову, но только про себя... в смысле не в слух? А как же ты сам? Ты- то не можешь не знать, какая чушь тебе лезет в голову. Чтобы тайное стало явным, хотя бы в одной голове, ему надо придать форму - предметную, физическую. Значительные размышления не могут идти по этому пути. Они не могут завершаться определением места и образа, присутствующих в них мыслей. Наоборот, чтобы тому, что ты думаешь, придать тайную форму, надо спрятать предметный мир твоих размышлений, лишить их физической формы, столь важной в наших буднях.
Уход не требует линейной логики - логики твердых тел, как я однажды назвал эту параинтеллектуальную процедуру в беседе с Доктором. Тогда он посмеялся, и не стал спрашивать, кто это сказал, потому, что тогда уже знал мою склонность не выстраивать аргументов и фактов из цитат с обязательной ссылкой на какой-нибудь авторитет. Эти ссылки зачастую заменяют убогость доказательств того или иного утверждения. Все эти мысли, которые нас так или иначе задевают в нашем состоянии бегущих людей, уже давно присутствуют в этом мире. Они появляются в разные времена, в разных местах, из разных источников, надо только увидеть их тождественность через сорные заросли всяких земных языков. И то сказать, вербальный ресурс на нашей планете единственный из ресурсов, который не убывает по причине его беспощадной эксплуатации, а приращивается. Я даже думаю, что и конец света будет не таким, как мы о том мечтаем. То, что наступят отвратительные погодные условия - единственное, предвидение, которое оказывается доступным, как величайшим умам, так и прочим бездельникам, подвизавшимся на этой ниве за "так", как тем, кто не доживет до него, так и тем, кто еще поприсутствует в начале его конца.
Но с неба ничего неожиданно не упадет. Конечно, появятся проблемы с пространством и временем: первое начнет сужаться, а второе расширяться. Но настоящая катастрофа нас ожидает именно в вербальном поле.
Когда - нибудь изложу свои Оcculta hominum на этот предмет...
Вот так тупо, с точки зрения логики твердых тел, выглядели бы мои размышления, приведшие к выводу, что в петле был не Доктор. Кто бы мне поверил? Наверняка не Коллега, не говоря уже о Высоком. К тому же у меня сразу возникла уверенность, что они как бы и не вместе.
Так вот, вышеизложенного у меня вытекало, что Доктор не мог покончить собой. И здесь неэстетичность подобной смерти - не самый важный аргумент. Этот аргумент я двинул для посетителей, заранее зная, что для них он не слишком убедительный.
Конечно, представив себя висящим с вывалившимся языком и вытаращенными глазами, а если не повезет, так еще с соплями и прочее.... Потом, милиция, прокуратура, судмедэксперты... Все ходят, рассматривают, пишут что-то. Никакой метафизики. Это - не Уход. Значит, Доктор не мог покончить жизнь самоубийством уже только поэтому. Но, как я сказал, это не самый важный аргумент. Уход вообще не есть действие в нашем трехмерном пространстве. Но труп есть. Кто-то покончил собой. Да, и это еще вопрос: покончил или помогли? А кто тогда это сделал или кому помогли? Помочь можно любому. Почему я тогда думаю, что это не был Доктор? Послушайте, если я буду отвечать на все эти дурацкие вопросы, то никто никогда не узнает, что произошло с Доктором. А я надолго не могу отвлекаться.
Следующий контакт состоялся буквально через два дня. Но ему предшествовало явление.... Мне позвонили в дверь мужчина и женщина с традиционными для религиозных "альтруистов" брошюрками в руках. Но когда я, как обычно, хотел пообещать им свою душу, но только в следующий раз, они вдруг повели себя странно, откуда-то из своих недр достали какой-то сверток и сунули мне в руки, после чего молча ушли. Они, очевидно, были недовольны тем, что кто-то использовал их для нехарактерной для них деятельности. Но предложение им было, наверное, такое, что отказаться они не могли.
Буквально, через десять минут, когда я только закончил рассматривать мобильный телефон, который мне передали, он зазвонил. Это был Коллега. Он спросил, не могу ли я встретится с ним вне моей квартиры. Я, естественно, ответил, что не могу. Тогда он попросил еще раз.
Единственное место, куда я выходил из квартиры с предсказуемой регулярностью, был супермаркет. Там меня и ждали. Ходить по залу супермаркета, толкая впереди тележку, можно часами - никто не обратит на твое бесцельное блуждание никакого внимания.
На сей раз, Коллега был с другим сопровождающим. Он был совсем невысокого роста и в очках, которые, судя по тому, что он все время на кого-то наталкивался, поспевая за нашим с Коллегой неторопливым шагом, ему не много помогали. Такой контрастный выбор сопровождающих меня почему-то порадовал. Этот сопровождающий, по представлению Коллеги, был техническим директором основного проекта, над которым работал Доктор. Я посмотрел на него пристально, даже немного глаза прищурил, но он не отреагировал.... Либо ни черта не видел, либо искусство пристального взгляда не было мной достаточно освоено, чтобы люди видели во мне что-то большее, чем, то что я есть на самом деле.
"Технический директор..." И здесь мне пришла в голову мысль, если все так серьезно, то почему они не изъяли у меня компьютер,... в конце концов, это же их контора, надо полагать облагодетельствовала им меня?
В этой истории у них судя по всему столько неизвестных, что не надо ни бояться, ни скрываться... они и сами не знают, что ищут... и пока не поймут чего хотят, мы ... я... в безопасности. Надо только уловить момент, когда им покажется, что они что-то начали понимать. И вот тогда - разбегайся, кто может.... Всех не переловят. Попадутся, в крайнем случае, самые неловкие... Может быть это просто мои домыслы, впрочем.
После торопливого обмена рукопожатиями, Коллега, сдерживая нетерпение, спросил, как я догадался, что тот высокий работает на сторону. Я сказал ему, что если каждую мою догадку, как он это называл, я буду ему разъяснять с позиции их дешевой логики, то стану так же бесполезен им, как большинство окружающих его. "Ну, ладно, ладно, - примиряющее согласился он. А что вы в прошлый раз упомянули про то, что это не Доктор... был в петле, ну...повесился не Доктор". Далее разговор носил довольно поверхностный характер. Только Технический директор что-то время от времени записывал у себя в блокноте. По видимому содержательная ценность нашего разговора не ускользнула от Коллеги и он это обозначил:
"Идя с нами на встречу, вы как бы соглашаетесь, нам помочь? Почему вы ничего не спрашиваете о деталях? Или вы знаете достаточно или ..."
От его предложений я отказался, но не категорически. Потом....А сейчас мне не хотелось никого видеть. Мои встречи с ним были вынужденными и они мешали мне, но вторжения я не чувствовал, и это меня удивляло и настораживало. Обо всем этом я думал, пока шел домой, нагруженный пакетами с продуктами.
Вернувшись домой, я положил пакеты на кухонный стол. Осмотрелся без всякой цели - дань бессмысленным созерцаниям, сопровождающими нас по жизни. Вдруг... мужчина выдвинул стул правой рукой. Справа. В левой руке у него оказалась незажженная сигарета. Он сел на стул перед окном. На белом подоконнике - комнатные цветы без цветов в маленьких пластмассовых горшках. Цветов много. Они сливаются в массу с превалирующим зеленым... Не зеленое на фоне подоконника и рамы, а рама и подоконник на фоне зеленого. Затем цвета разделились, снова появились цветы, подоконник, горшки, рама. Он сел на стул. Смотрит в окно. За окном деревья, деревья высокие с желто-коричневой осенней листвой, потемневшей от дождя. Сквозь деревья виден дом напротив. В некоторых окнах зажжен свет.
Мужчина принял сигарету в рот, затем правой рукой взял с плоскости справа спички. Коробок выскальзывает из руки, когда он достает спичку, но не успевает выйти из соприкосновения с плотью пальцев, резким кривым движением мужчина подхватывает его. При этом чуть не выпадает изо рта сигарета. Движением головы вперед, он догоняет ее. Сигарета не успевает в своем движении начать свободное падение вниз. Вспыхивает спичка, чуть не падает коробок. Успев удержать его, мужчина кладет его на плоскость справа. В этой же руке он держит зажженную спичку. Затем он медленно присаживается на стул и прислоняет тыльную часть тела к спинке стула и подносит спичку к сигарете, наклоняя голову с сигаретой во рту вперед к огню. Тянет воздух в себя, губы округляются и мнутся, кончик сигареты вспыхивает, вьется дым. Рука со спичкой прочерчивает в воздухе кривую, словно перечеркивая ранее написанное. Рука с погасшей спичкой движется к сигарете, движение обрывается, меняется направление, и рука ее доносит к пепельнице, которая стоит среди горшков с цветами на подоконнике. Спичка падает в пепельницу, пальцы разжимаются раньше, чем рука донесла спичку до черной блестящей поверхности пепельницы. Пепельница пуста. Освободившаяся правая рука перехватывает из левой сигарету.
Все движения последовательны и логичны: обеспечил поверхность для успокоения, сел на стул, взял спички, зажег сигарету, положил коробок на плоскость, зажженную спичку погасил и бросил в пепельницу. Но движения сложны, траектории их искривлены в пространстве, они достигают цели, но их рисунок неискренен, цель движения понятна только по завершении каждого отдельного. Только красный огонек на кончике сигареты объясняет их целиком.
Мужчина затягивается и смотрит в окно. Взгляд расфокусирован, постепенно все в окне собирается в тусклый пейзаж на фоне дома с редко освещенными окнами.
Сигарета докурена. Правая рука несет ее к пепельнице и прижимает светящийся кончик к черной блестящей поверхности и вдавливает. Огонь с конца сигареты рассыпается на серую пепельную массу, вспыхивающую затухающими искрами. Рука, тушащая сигарету, нагоняет их и давит, давит.... Они снова вспыхивают, когда уже кажется, что с ними покончено. Пальцы разжимаются, и окурок остается лежать в пепельнице.
Он встает. Пространство вокруг него заполняется комнатой. Плоскость, с которой брались спички, оказывается поверхностью стола. Звук, который появился и сопровождал все время курения исходит от холодильника. Комната - это кухня. Внизу за окном - высоко....
Приверженности к такому детальному мысленному ощупыванию внешних предметов, собственных движений, у меня напрочь отсутствовала. Во всем этом бытописании за мной словно кто-то наблюдал со стороны, это его описание отстраненно звучало во мне, а потом он вдруг ушел и я оказался на кухне, легким гулом доносился "морской прибой".
В таком состоянии я покинул кухню и улегся на диван, с некоторым страхом ожидая продолжения своего кухонного переживания. История с доктором становилась неотъемлемой частью Ухода. Часа через полтора я встал, включил свет в комнате, затем взял мобильный телефон и набрал номер Коллеги.
"Значит, вы считаете, что Доктор может быть жив" - "Может, но не обязательно" - "Хм. Тогда не вижу смысла в вашей усложненной конструкции. Зачем надо было убивать кого-то другого, как две капли воды похожего на Доктора, а доктора похищать, чтобы убить? - "Степень важности, которую придавали исполнители..." - "То есть... впрочем, ясно" - "Именно. Они имеют труп, без единой ссадины, доведенный до крайней степени сходства, опознанный родными. Труп же Доктора никто и никогда не буде разыскивать. Возможно также, что учтены были риски, которые могли возникнуть при устранении Доктора. Степень важности, которую придавали его устранению, живого или мертвого, диктовала тщательность проведения операции". "Степень важности...Операция.... Какая степень?...Чья операция...? - отреагировал Коллега. - Довольно путано. Не находите?" Выражение его лица соответствовало произносимым словам. Возможно, он и в самом деле плохо соображал. "Вам виднее...- ответил я неопределенно. Я еще не понял, то ли он действительно не знает, что произошло с Доктором, то ли пытается "пройтись" по моей логике, чтобы потом понадежней скрыть следы произошедшего.
"Идя с нами на встречу, вы как бы соглашаетесь, нам помочь? Почему вы ничего не спрашиваете о деталях? Или вы знаете достаточно или ... Я думаю, вы не сомневаетесь, что мы имеем и сами достаточный ресурс, чтобы не сидеть, сложа руки, но ... все это ... вы ведь сами вернули нас к сомнениям".
"Откуда берутся неприятности и почему они именно с нами случаются часто определить логически невозможно. Вот тут и появляются десять заповедей и другие точные науки. А! Виноват! А! Грешен! Прости Господи... Да и не Бог это уже. Нет, конечно, Бог есть и все такое. На Основы покушаться я не собираюсь. Хоть и не люблю я его сыновней любовью, но к опасным вольтерьянцам не отношусь. Да и чисто лексически, со всем тем наполнением ему присущим века и века, это уже не тот Бог. А кто же Он такой тогда? Или что Он такое? Или каково Оно? Достойные люди во вновь отстроенных и возвращенных храмах блюдут чистоту направления, и выяснить у них ничего нельзя.
"И почему из смерти делают пугало. Уход должен предшествовать смерти, тогда это уже не будет смерть".
Период сотрудничества с Доктором для меня оказался, могу, не преувеличивая признаться, просто упоительным. Утром я вставал не отягощенный необходимостью придать своим размышлениям прикладной характер. Некоторое время лежал, не открывая глаз и пытаясь уловить те обрывки сюжетов и образов, которые меня посещали во время сна. Из тех не простых ассоциаций, которые ткались из воспоминаний дней вчерашних, из сновидений, в конце концов, кристаллизовалась мысль, находившая выражение в тексте, иногда растягивавшимся на страницу, иногда состоявшем из пары абзацев. Доктору было интересно все, что я писал. Даже то, что в мире нормальных людей называлось конкретной дуристикой (См. Сборник "Дуристика").
О РЕКЛАМЕ: "Если люди на рекламном плакате улыбаются, показывая при этом только верхние зубы - они выглядят милыми, но зачастую жалким. Поверить им довольно трудно, но из жалости или сочувствия купить что-нибудь из рекламируемого ими все же приходится. По доброте душевной, так присущей нам. Им хочется посочувствовать, они уже "влипли". Если они, улыбаясь, показывают кроме верхних еще и нижние, особенно женщины, - верить им еще труднее. В такой улыбке видится некоторая злоумышленность. Либо они раскручивают мужскую половину и, следовательно, цены или условия обладания, недоступны среднему человеку, либо это откровенное издевательство.
Но рекламировать без улыбки нелегко. Резонный вопрос: что же им тогда изображать на своих лицах?"
Такую, извините, "хирню" я без зазрения совести направлял ему по электронной почте, и что он с ней делал, какие продукты появлялись в результате синтеза, анализа и прочих подходов, я не знаю. В моем представлении для всего этого он искал некое поле долго действующих сил, в котором все это можно было бы гармонично объединить. Что-то вроде операционного стола, на котором разместили и пишущую машинку, и скальпель, и многие другие вещи и даже не предметные понятия, которые только то и объединяло то поле, в котором они размещались - операционный стол. Впрочем, я никогда не позволял себе, обращаться к нему за разъяснениями, поэтому нынешняя попытка объяснить смысл его действий вероятно далека от его интеллектуального поиска.
Правда, иногда, когда он появлялся у меня в квартире, было видно, что им владеет некое творческое возбуждение. Тогда он и без моих вопросов, пытался что-то мне пояснить. Он говорил, что мы с ним Хакеры Эпистемы. Едва ли я мог тождественно воспринимать смысл, который он вкладывал в это словосочетание. Все эти смыслы, как авторское кино.
У меня было подозрение, что Доктор многое из того, о чем мы говорили, и что фактически, по содержаниям не поддавалось, воплощению через хоровод наглядности, обычно сопровождающий нас в повседневной жизни, все-таки понимал поверхностно, в духе натурализма. Поверхностно не в смысле не глубоко, но ему как бы не хватало готовности воспринимать это без места и без образа. Он пытался придать этим туманностям форму. Ну, хотя бы облака, а затем облако принимало какую-то предметную форму, пусть готовую по легким дуновеньем следующей фразы изменяться. "Взгляни на облака, вот облик их желаний".
Представьте себе людей, которые не спорят, не обсуждают, а просто говорят, внимательно вслушиваясь в те ощущения, которые ткутся из этих полупроизвольных высказываний в ожидании... Слово "ожидание" требует после себя косвенного дополнения. Но в наших разговорах оно не требовалось.
То, что для меня было движением к Уходу, для него носило зачастую более прикладной характер. Как-то я развил перед ним мысль, не берусь давать ей разрешения. Я как-то сказал, что любопытно бы было ощутить через один и тот же текст преференции, которые будут даваться тем или иным фразам, мыслям, описаниям и так далее, людьми разного отношения к действительности, разного через интеллект, профессию, возраст... Он заинтересовался и спросил, как я это вижу практически осуществимым. Пришлось пофантазировать. Ну, например, я развил, как всегда бесцельно, свою мысль, покупаем десяток другой книг какого-нибудь автора, раздаем их бесплатно реципиентам с более или менее четкой ориентацией на определенные социальные или психические или какие там еще признаки, в зависимости от сформулированного вопроса. Предлагаем им за небольшое вознаграждение прочитать книгу, при этом выделить, скажем, желтым маркером, те фразы, предложения, которыми выражено нечто им близкое, которые им просто понравились или чем-то обратили на себя внимание. После прочтения, анализируем сделанные ими пометки, используя соответствующую задаче методику. "Ну, ты как всегда завернул: соответствующую задаче методику. Что же это за методика?" - "Ну, это Док, вам виднее, не я же диссертации защищал". Он задумался. И я уже видел, как он тралит эту мысль по горизонтали, вертикали, и диагонали.
Через какое-то время, когда я уже забыл о нашем разговоре, он напомнил мне сам, принеся несколько страниц текста, в заглавии каждого из которых стояло название какого-нибудь художественного текста, после которого следовали, фразы. "Вот, смотри",- положил он эти бумаги на стол. Я подвинулся поближе, взял первый листок.
Пауло Коэльо "Алхимик" ... Никогда не обращал своего вербального взора к этому любимцу масс. Говорю это безоценочно, так как чего я только не читал... Итак, приступим...
- Символический язык открывает широчайший путь для неправильных толкований.
- Мы принимаем ту или иную истину лишь после того, как сначала всей душой отвергнем ее.
- Не надо бежать от собственной судьбы - все равно не уйдешь.
- ...истины, которые (мой) интеллект прежде отказывался принимать из-за простоты. (чьей "простоты" - моей или простоты "истины"?)
- "Овцы так привыкли ко мне, что выучили мои привычки". А может быть, все наоборот: это он научился применяться к овечьему распорядку?
- Они искали чего-нибудь нового, но сами оставались прежними.
- Изображение Сердца Христова.
- Надо выбирать между тем, к чему привык, и тем к чему тянет.
- Те, для кого дни похожи один на другой, перестают замечать все хорошее, что происходит в их жизни.
- "Белый" означает "ДА", черный - "НЕТ".
- Нельзя доверять человеку, пока не узнаешь, где и как он живет.
- У бессмертных не должно быть желаний, потому что у них нет здесь своей Стези.
- Денег он выручил немало. И они уже успели проявить свое волшебное свойство - с ними человеку те так одиноко.
- Есть вещи, о которых лучше не спрашивать - чтобы не пытаться убежать от собственной судьбы.
- Вовсе не чужой мир простирался перед ним, а просто новый.
- Этот день будет также хорош для смерти, как и всякий другой.
- Вы не знаете человека, который лечит все болезни?
- Все болезни лечит только Аллах!
- Воины ищут сокровища, а женщины пустыни гордятся ими.
- Тут воюют не хорошие с плохими. Тут бьются за власть, а такие войны однажды начавшись, долго не кончаются.
- Они предпочитают неизвестность и те ощущения, которые дарует человеку битва.
- Зло не в том, что входит в уста человека, а в том, что выходит из них.
- У верблюдов коварный нрав; они шагают без устали, а потом вдруг опускаются на колени и умирают.
- Люди больше мечтают о возвращении, чем об отъезде.
- То, что случилось однажды, может никогда больше не случиться, Но то, что случилось два раза, непременно случится в третий".
Лексико-грамматическое наполнение этих цитат действительно было не лишено обаяния. И если не облекать пришедшие мне мысли в более иле менее четкую словесную оболочку, не определяться в терминах, то есть обойтись без концепций, тенденций и апперцепций, то было ясно, куда клонит Доктор. Предыдущую фразу можно подсократить: мне было смутно ясно.
Все остальные десять листков точно также начинались с Пауло Коэльо "Алхимик".
Набор фраз на некоторых листках отличался радикально, на других новые фразы перемежались с зафиксированными в предыдущих. Я вопросительно посмотрел на Доктора, но он ждал моего перехода в вербальное поле. "Это читать, пожалуй, интереснее, чем триллер, Док. И уж точно интересней цельного текста. Наверняка, это не назовешь - "Коэльо для чайников". А почему остановились на десяти". "Их было больше. Были даже такие, кто заштриховал книгу, чуть ли не с первой страницы до последнее, другие - отказались даже от вознаграждения, что бы только не тратить времени на это". "Тоже результат, - прокомментировал я. "Еще какой! Из этого материала можно извлечь такую информацию, которая никаким соцопросам не снилась!" - "А не слишком ли громоздко для масштабного использования?" - "Над этим надо еще поработать. Кажется, есть мысли. Но главная идея тебе понятна?". "Ну-у-у-у... - протянул я, ожидая продолжения, так как поощрить его подтвердив свое понимание, не мог. "Помнишь ты "сбрасывал" некоторые мысли по поводу аналогичного использования популярных сериалов? Ну, не то, чтобы аналогичного, но ... это и не важно. Помнишь?" Я пожал плечами. Доктор не удивился, он привык, что я вспоминаю о том, что высылал ему только тогда, когда мои мысли возвращались к ранее написанному. "Так вот. Вывод очень простой. Восприятие неразрывно связано с потребностью. Более того, поскольку наши истинные потребности сравнительно немногочисленны, относительно немногочисленны и наши восприятия".
"Что вы извлекаете из этих экстрактов? Привычки и элементы стереотипного поведения"? - "А может из этого мы можем увидеть возможности нового мышления Реципиентов"? "И только... - это я про себя.... Вслух же, только: "Гм..." Что в принципе могло означать все что угодно, но с уважительным оттенком. На самом же деле означало: "Так я тебе и поверил".
"Все это интересно, а если извлечь из этого некоторую прикладную пользу то и очень интересно, но о чем вы думаете, когда творите Это, Док? Об общественно-политической значимости ваших творений? А как насчет пользователей, кто будет иметь Это по завершении, вы не задумывались?" - "Ну, ну, не заходись!" - "Что снова в психушку упрячете?" - это была, конечно, злая шутка с моей стороны, но мне хотелось немного погасить его пафос. Он не обиделся, но фраза его задела. "За чтобы вы ученые не брались у вас всегда получается оружие". Он снова промолчал. Я так и не перешел в общении с ним на ты. Когда говоришь с человеком на "вы", то его труднее назвать дураком, а мне вдруг, преодолев и чувство уважения и чувство благодарности захотелось назвать его этим словом. Я не разочаровался ни в его интеллекте, ни в моральных качествах, но видел, как он сползает в капкан.... В то же время не мог же я рассчитывать на то, что мои измышления используются из каких-то чисто эстетических достоинств. Я принимал участие в его игре, работе, как угодно.... И получал от него средства достаточные для безбедного возлежания на диване.
"Ты скатываешься к беспросветному пессимизму. Неужели ты не можешь разглядеть вокруг не одного нормального человека" - начал он знакомым мне по психушке голосом. "Никуда я не скатываюсь. Я Ухожу. По крайней мере, до сих пор и сию самую минуту я так думаю. Круг еще не разомкнут, а ты снова его замыкаешь. Нормальные люди..."
Все стремятся к чему-то нормальному: к нормальной жизни, нормальным отношениям, нормальным троллейбусам, нормальным сосискам.
Один хочет добиться в жизни чего-то нормального как человек, другой как мужчина, третий как женщина, от четвертого до десятого - как люди, от десятого и далее просто хотят в жизни чего-то, без "добиться". Есть еще такие, которые думают что они не хотят ничего и страдают от того, что их ни как не оставляют в покое, когда же их оставляют в покое они страдают еще больше. Пожалуй, к этому можно привыкнуть. Так было всегда, ничего не изменилось и сегодня. Да вот беда среди всех перечисленных типов есть Герои.