Аннотация: Мальчик-подросток слышит голос в собственной голове, который приводит его в странные места...
Сценарий для комиксов
Понимаешь ли ты, что тебе грозит? Судьба начала с тобой борьбу издалека, и, если ты не примешь против нее серьезнейших мер, то она скоро начнет с тобой сражение лицом к лицу.
Апулей, "Метаморфозы"
***
Мальчик лет шестнадцати в модной велюровой кепке, тонкокостный, темноволосый, со слишком длинной челкой на глазах, одиноко сидит на ступеньке в осеннем парке. Над его головой, изменяясь и застывая в такт неслышному ритму, плывут оранжевые и малиновые облака. Ядовито-зеленые глаза мальчика напряженно смотрят в землю.
- Встань и иди, - произносит голос.
Мальчик остается неподвижен и глух. Фигурально выражаясь.
Резким порывом осеннего ветра с него срывает кепку, и она катится по темной тихой аллее. Мальчик хватается за голову, пытаясь пригладить растрепанные длинные волосы.
- А что мне сделать, чтобы я тебя больше не слышал, - тихо говорит он безо всякой вопросительной интонации.
- Делай так, как я скажу, - спокойно отвечает голос.
***
В этом подземном переходе света не было отродясь, но зато отличная акустика и богатая пища для обоняния.
- Зачем ты меня сюда привел, - монотонно и капризно говорит Петяй. Каждый раз, задавая еще один вопрос, он надеется, что ответа не услышит. И снова разочарование.
- Я научу тебя, как встретить лучший день в своей жизни, - отвечает голос. Петяй принимает это как должное, но он еще юн и чуток к интонации, и слабая фальшь ему все-таки слышится.
Если бы не этот голос, то Петяй чистосердечно любил бы ночь, темноту, в которой, как известно, "не видно рожи" (вид своей рожи он недолюбливает). Впрочем, он еще в том возрасте, когда, как бы сильно ты ночь ни любил, ночуешь ты все равно каждый раз дома. И потом, лучше быть дома, когда, как только зайдет солнце, кто-то без стука входит в твою голову и даже не делает вид, будто он - это ты.
Скоро глаза привыкают к темноте, начинают различать строгую сеть квадратов под ногами и произвольные пятна сырости на ней, контурами похожие на все на свете, как облака. Мимо Петяя проходят какие-то люди, они держатся за руки или светят перед собой фиолетовыми лучами телефонов. Опершись о гранит, Петяй смотрит во тьму, пока перед глазами не начинают плыть бледные круги, но так ничего и не может разобрать.
- Все, на сегодня урок окончен, - слышит он отчетливо недовольный Голос. - Хватит морозиться. Иди домой.
Петяй тут же срывается с места, с облегчением в душе и с радостью во всех мускулах. Перепрыгивая через две ступеньки, он выбегает на свежий воздух - небо уже темно-синее, мерцает единственная звезда. Люди, только собравшиеся спуститься в переход, испуганно на него смотрят.
***
Урок начался уже довольно давно, в раздевалке тусуются "бесформенные". Толстый Доктор, разлегшись в микеланджеловской позе на куче матов, погружен в сочинение Юнга. Кто-то просит дать почитать. Доктор говорит: "Нет, ты сначала послу-ушай!" и зачитывает вслух.
Дверь распахнулась, за ней физрук: "Инвалиды! В штанах застряли? На выход!"
- У меня справка, - говорят хором Петяй и Доктор.
- Где?
- В журнал подклеена!
- Где журнал?
- У девочек!
- Марш к ним и принести!
- Так засмею-ут! - жалобно говорят два товарища.
- Не понял! - злится физрук.
- А вы сами к ним сходите! - говорит один. - Они нам не доверяют! - второй. - Почему-то! - снова первый.
- А ты, волосатый, самый умный здесь, или что? - закипает физрук.
По негласной договоренности и по академическим результатам самым умным считается Доктор, и потому Петяй отвечает:
- Нет, не я.
- Респект, - говорит Доктор и благодарно хлопает Петяя по ноге. - Эй вы, педики! - отчетливо выговорил физрук, - В чем есть, на выход!
Доктор в джинсах и байке, Петяй - в вельветовых брюках и водолазке. К тому же, страшно сказать, Петяй очень дорожит своими ботинками - бледно-коричневыми, умеренно остроносыми, - втайне желая таких еще две пары, но одну темнее и вторую еще темнее... А спортзал - это пыльно.
- Васильчичич, я не педик, это во-первых! А во-вторых, ну давайте я схожу к девчонкам! - ноет он. Доктор, выходя, смотрит на него с холодным презрением.
В который раз за день на Петяя махнули рукой, и он направляется в сторону женской раздевалки.
В десятом классе общеобразовательной школы ни у кого уже нет ни малейших иллюзий насчет того, как выглядят его одноклассницы (-ки) без штанов, и Петяй входит в раздевалку без особых церемоний.
Как ни удивительно, журнал действительно здесь, но зачем?
- Опять с хлоркой нахимичили? - удивленно спрашивает Петяй. Три его одноклассницы склонились над злосчастным документом, как будто в нем между строк вдруг проступил симпатическими чернилами весь смысл их жизни.
Три лица враз поворачиваются к нему, огромные глаза и полуоткрытые рты.
- Ага, вы туда порнушку вложили, - предполагает Петяй.
Одна из подруг молча манит его рукой. Петяй выжимает из сцены всё.
- Изюмина, ты мне тоже нравишься! - торжественно говорит он. Но даже это не срабатывает или срабатывает как-то не так. Катерина Изумина, опустив глаза, на протянутых руках преподносит ему открытый журнал, как священную книгу.
Петяй смотрит. Журнал открыт на страничке состояния здоровья учеников, и напротив его фамилии вписано, после какого-то там ничтожно малого роста-веса-зрения, свежими фиолетовыми чернилами: "шизофрения".
Петяй думает.
- Доктора я убью, - наконец, говорит он сквозь зубы, захлопывает журнал и выходит.
***
В этой истории больше всего расстроил Петяя тот факт, что Доктору он до этого ничего не рассказывал. Да и после не расскажет.
***
- Ты очень красивый мальчик, - говорит Лия Осиповна.
- Мр-мр-мр, - зажмурившись, отвечает Петяй.
Лия Осиповна его стрижет. Никому другому он бы это не позволил.
- Интересно, что твоя мама думает про твои новые бутылочные глазки? - выпевает она. Ей хочется, чтобы это звучало грозно и воспитующе, но не получается.
Ее волосы справа баклажанно-фиолетового цвета, а слева медно-красного.
- Лия Осиповна, - говорит Петяй, - вы меня и Изюмину так хорошо стрижете, а сами в такие цвета краситесь.
- Ох-хо-хо, - смеется Лия Осиповна, - могу и тебя покрасить, не боишься?
- Боюсь! - честно отвечает Петяй. Потом добавляет: - Если бы вы Изюмину не стригли, на нее вообще бы никто не посмотрел.
- Кроме тебя, Петяй, не так ли? - Петяй ухмыляется. Ему почему-то приятно поддерживать всеобщее убеждение в том, что они с Изюминой идеальная пара.
На выпускном вечере они в первый и последний раз будут целоваться, страстно, потому что "под травой", и обреченно, потому что этого ждут все. Они позволят Михе это сфотографировать, а Доктору - прокомментировать. Они встретят рассвет на крыше особняка родителей Доктора, их волосы будут развеваться на ветру, как у героев мульфильмов (см. фото), ее - длиннее, его - эффектней. Он позволит ей судорожно его приласкать, Михе - это откомментировать, а Доктору - допить купленную им ей бутылку хорошего грузинского вина. Рассвет будет долгим, утомительным и ничем, кроме своей даты, не примечательным. Но ведь во всем этом с самого начала не было достаточно очарования, чтобы потом разочаровываться. Как можно представить лучший день в своей жизни в образе девочки, которой ты шесть лет назад портфель подносил, а через два года она сама к тебе в штаны полезет?
То, ради чего стоит жить, наступит (наступает?) где-то в другой плоскости. Может быть, оно и неплохо, что Петяй догадывается об этом уже сейчас.
***
Мама, однако, не очень довольна новым цветом его глаз. Ее не радует даже то, что он, наконец, постригся.
- Солнышко, и что тебе в школе сказали? - смотрит она поверх его свежеостриженной макушки.
- Ну что они могут сказать, - хмурится солнышко, - они там вообще не знают, какого цвета у меня глаза.
Он вдруг ловит мамин взгляд, от которого у него пробегает холодок от затылка до копчика.
- Странное дело, - говорит мама после паузы, - мне сейчас самой на секунду показалось, что я забыла.
Холодок отправляется в обратный рейс.
- А?
- Серые.
- Серые. - Петяй подходит к ее зеркалу, тыкает пальцем себя в глаз и достает линзу. - Серые... - повторяет он и смотрит на нее разными глазами.
- Да, серые, - она улыбается с заметным облегчением и обнимает его.
Его мама - самая красивая из всех. Это не только убеждение, но и факт. А еще она самая умная.
- Irish Black, - говорит она. - Черые волосы, зеленые глаза. Волосы, я надеюсь, ты не будешь красить?
- Я подумаю. Но точно не в зеленый! - и оба смеются.
- Ты весь в меня, - говорит мама и обнимает его. - Абсолютно весь. До капельки.
***
Под зарождающимся светом фонаря жужжат летающие доски. Малышня, положив на ступеньку краденую дверь, учится одолевать подъем. Петяй сидит в стороне, на все той же ступеньке, обхватив руками колени. Рядом с ним юная готка, вытянув толстые ножки в ворсистых малиновых чулках, трещит со скоростью тридцать три оборота в секунду.
- ...И они даже не понимают, что я хочу быть одна, что я не желаю, чтобы их физиономии маячили передо мной двадцать пять часов в сутки, что у меня тоже есть внутренний мир, а у меня очень богатый внутренний мир, но это не значит, что я всех туда пускаю, нет, только тех, кто этого заслуживает, а они ничего не делают, чтобы это заслужить!..
Прилетает очередная "тарахтелка", ударяется о ступеньку и повисает на ней самым краем, как будто прилипла; ее наездник удерживает баланс с каменным лицом, кажется, вот-вот он засунет руки в карманы или сложит их на груди. Это Бугер.
Бугер высок, худ и невероятно страшен. На его сальные космы круглый год нахлобучена лыжная шапочка, а как во время его трюков с него не спадают штаны - загадка природы. Он - единственный из известных Петяю людей, кто на самом деле остался в восьмом классе на второй год. Бугер также единственный известный Петяю человек старше восемнадцати лет, который не пьет, не курит и не имеет карманных денег.
Бугер возвышается над ними, как статуя, несколько секунд, а потом обрушивается с сорокасантиметровой высоты назад на асфальтовую твердь.
- А ты так можешь? - в изумлении спрашивает юная готка.
Петяй пару раз стоял на скейтборде, и каждый раз дело заканчивалось головокружительными трюками, которые сейчас не повторил бы ни он, ни даже Бугер.
- Я и не так могу, - говорит он. - Бугер! Дай на доске постоять!
Бугер, не прерывая упражнения, произносит на повышенных тонах, на вдохе:
- ...Завернуть?..
- Переживаешь? - переспрашивает Петяй. Похоже, Бугер действительно переживает. Он с потрясающим готку эффектом выполняет переворот доски в воздухе и роняет ее при приземлении. На его лице брезгливая досада.
- Темно... - говорит он, берет скейт под мышку и уходит.
Из темноты появляется что-то вроде новогоднего свечения. Это Миха приближается к ним с магнитофоном, подсвеченным изнутри цветными лампочками. Из магнитофона раздаются отголоски далекой дискотеки.
- Сделай громче, а. Не слышно ничего.
- Батарейки сядут, - говорит Миха. Он ставит рядом с ними магнитофон и садится. Понемногу малышня разбредается по домам. Им темно и неуютно. Сидящим темно и уютно. Готка прижимается к Петяю, он осторожно произносит: "Хм..."
- А если мы пойдем в лес, то мы увидим звезды, а отсюда мы их не видим, потому что здесь слишком светло, но надо идти сейчас, потому что потом будет поздно, и мне эти сказали возвращаться не позже десяти! - говорит готка, вскакивает и тащит Петяя за руку, как будто целью всей этой речи было схватить Петяя за руку и потащить.
- Ы-м-м-м, - капризно говорит Петяй. - Миха, ты хочешь в лес?
- Кто хочет в лес, пусть идет лесом! - радостно говорит Миха.
Тут мимо них снова проезжает Бугер. У него привычка такая - ездить больше, чем ходить.
- О, призрачный гонщик! - говорит Миха.
Бугер останавливается, поворачивается к ним и говорит: "Смотри, малая." Натягивает свою лыжную шапочку на глаза и выполняет прыжок с переворотом вслепую.
- А он так не может! - говорит Бугер, указывая на Петяя.
- Я не могу? Это я не могу? Это кто сказал? - подрывается Петяй и пытается столкнуть Бугера с доски. От его натиска Бугер катится в кусты, как рояль. "Ну ладно, на тебе, на, - со смехом говорит он, соскакивая на землю. Петяй спотыкается о скейт и благополучно падает ногами кверху.
Это ужасно обидно, так упасть.
Девочка теряется. Она смотрит на них и хлопает искусственными ресницами, как кукла. Миха кричит: "Оле-оле-оле!" Готка сжимается в испуганный комочек. Победитель скривляет свой "свисток" в глумливый поцелуй и тянется к ней длинными ручищами: "Ну что, киска?" Бугер скромностью не славен.
- Это же нечестно, я вас всех ненавижу, ненавижу! - кричит готка, вырывается из объятий Бугера и убегает.
- Вот писюха, - говорит Бугер.
- Сама не знает, чего хочет, - говорит Миха.
Петяй ничего не говорит. Он поднимается слишком медленно. Его друзья очень редко бывают меньшими козлами, чем сейчас.
- Ну и уроды. Мне же теперь за вас извиняться. Устроили цирк.
Как только писклявое животное с шерстистыми ногами исчезло, в нем просыпается к ней щемящая симпатия. Ее бы проводить надо было, по-хорошему.
"Ее бы проводить надо было, по-хорошему," - тихо и издалека говорит Голос. Солнце село.
- ...Ее бы проводить надо было, по-хорошему, - добавляет Петяй. Товарищи хором говорят - один: "Хе!"; второй: "Ха!"
- Она уже в лесу, - говорит Миха.
***
Пухлая фигурка мелькает далеко впереди, в конце аллеи, отсвечивая привязанными к сумке "фликерами". Петяй идет за ней, не спеша, потому что спину еще саднит, и покрикивает: "Психея! Психея! Блин! Как тебя по-человечески?"
Раздается характерное жужжание, и его обгоняет Бугер на скейте.
- Да уж подвёз бы лучше, - говорит Петяй.
- Надо тебе эта пигалица? - отвечает Бугер.
- А что, ты сам не за ней?
- А за ней. - Петяй пытается ткнуть его в бок, Бугер делает изящный вираж, уклоняется и набирает скорость. С криками: "Гоп! Гоп!" он нагоняет Психею - видно, как она переходит на бег и с диким визгом скрывается в кустах. Бугер перехватывает доску под мышку и - ш-шурх за ней. Все это случается так быстро, что Петяй не успевает даже сообразить, стоит вмешиваться или нет.
- Бугер! Бугер! - поднимает он крик, - опупел? Не будь козлищем!
(На самом деле он кричит немного по-другому, но мы это опустим, вы и так догадались.)
Он уже готов и побежать, и подраться, и даже еще раз проиграть, но в свете полумертвых фонарей, да еще в не вполне подходящих контактных линзах, он не видит просто ни черта. Мрачный парке, черный снаружи, темно-синий изнутри, растворяет в себе все фигуры и все звуки.
Даже тарахтение скейтборда уже никого не выдает.
Вот Петяй у кустов, нервно передернувшись, заглядывает в их тень - никого. Здесь парк кончается и начинаются две тропинки. Направо - к дому Психеи. Налево - в лес, где вовсю процветают все прелести проживания в микрорайоне: пьянство, разврат и ролевые игры. Петяй пытается мыслить рационально.
"Мы и так засиделись, а тут еще лови эту дуру, утешай ее среди ночи. Не могла к Михе пристать. Миха бы черта с два за ней пошел. Миха домой свалил уже, раздолбай... Так и она домой рванула, а я еще что-то из себя изображаю..."
И все-таки, что за чудо этот Петяй. Он всегда возвращается домой в десять и ничуть этим не тяготится, даже наоборот. А сейчас Петяй звонит матери и говорит:
- Мама, я задержусь.
И мама говорит:
- Что случилось?
- Мам, я девочку провожаю.
- Далеко?
- Нет, через парк.
- Солнышко, как только, сразу возвращайся. И звони.
- Все будет хорошо, мам. До скорого.
- Возвращайся, - говорит родной голос, и Петяй, сбросив вызов, повторяет в памяти эти звуки еще и еще.
Он вздыхает, прислушивается - ни справа, ни слева ни шума, ни гама.
- Иди налево, - говорит Голос.
- А, здрасти. Заткнись, - с обидой говорит Петяй.
- Мне лучше знать, - говорит Голос. Среди горькой обиды и глубокой досады у Петяя рождается светлая мысль. Он звонит Доктору.
Доктор отвечает из далекого далека: "Тяй, я занят. Чего тебе?"
- Док, дело есть. Посмотри из окна.
- Из окна?
- Из кухни. Ты не видишь Бугера?
- Бугера?
- Бугера. Переросток из 11В.
Доктор живет в том же доме, что и Психея. А вдруг повезет.
- Если бы я сейчас увидел Бугера, сынок, он бы испортил мне аппетит. Ты мне этого желаешь?
- А может, ты видишь бегущую девочку? Маленькую, толстую, в розовых носках...
- Я с тебя фигею, сынок. Я и во сне такое нечасто вижу. Интересно, что означает увидеть маленькую толстую девочку в розовых носках?..
Петяй слушает и почти плачет. Сердцем. Глаза у него слезятся от линз. Он начинает понимать, что Доктор, наверное, не удосужился даже подойти к окну.
- Какого хрена ты спрашиваешь меня, если есть мобильная связь? - заканчивает Доктор. Отчетливо слышно, как он жует что-то хрустящее.
- У них нет телефонов. Какой к черту у Бугера телефон. А Психея свой выключила, чтобы родители не доставали.
- (Цык-цык-цык языком.) Психея. Имя-то какое. А Бугер за ней гонится?
- Ты их видишь?..
- Нет, я книжки читаю. Если бы это была Дафна, то она превратилась бы в лавр, а если бы Сиринга, то в тростник. А про Психею я не помню...
- Доктор, ты порешь чушь.
- Я тебе помогаю, сынок. Все в мире закономерно.
- Ну и жри, что там... яблоко, пойду сам разгребать это дерьмо.
- Это не яблоко. Это чипсы. И я сейчас вообще не дома, чтоб ты знал. Я пью пиво на лавочке в ста метрах от тебя. И я видел, как вы все только что носились туда-сюда как ошпаренные...
- Док, пошли со мной! - не веря своему счастью, кричит Петяй.
- Хрен. Это ты с восьмиклассницами романы крутишь. Я свою даму обидеть не могу...
Не-ет, столько обид за один вечер Петяю еще не перепадало. Он кричит в трубку и во весь голос все обидное про жирдяев, что он знает, и, очертя голову, кидается налево. Направо смысла нет - если Психея в первый раз в жизни сделала разумный выбор, то и сама выкрутится.
- Я же говорил, налево, - говорит Голос.
***
Как сквозь землю провалились. Петяй сам то и дело чуть не проваливается в подземное царство: под ногами то вырастают болотные кочки, то разверзаются мерзко пахнущие дыры, то гремят совершенно неуместные посреди пустыря канализационные люки. Тропинку, в которую он поверил, протоптали люди то ли не вполне зрячие, то ли не вполне двуногие, может быть, крылатые, - даже таких длинных ног, как у Бугера, не хватило бы. Петяй движется целеустремленно, как лунатики во сне или как разведчики в тылу врага и в полной безнадёге... А что еще делать? Что делать?
Правду говоря, его первоначальной отваги хватило буквально шагов на тридцать. Затем он встал посреди полянки, загаженной белеющими во тьме пластиковыми стаканчиками, и вложил все свое постыдное облегчение в вопль: "Психея! Слышишь? Прости меня! Я за тебя отомщу!" Затем развернулся в сторону дома и через три минуты оказался в совершенно незнакомом месте. Вокруг были те же кусты, но уже в другом порядке. Петяй попробовал переместить их в нужный ракурс и вдруг оказался в сырой ложбине пересохшей речки. Полез наверх - не пускает чащоба, двинулся вдоль берега - а речка вдруг оказалась совсем не пересохшей. Заблудший скиталец достал телефон, чтобы посветить, и увидел картинку крайне странную: вместо непобедимого шрамолицего персонажа по полуслепому экрану ползали крошечные светящиеся муравьи, красные и зеленые точки. Петяй дрожащими руками достал аккумулятор - ничего не изменилось. Его пальцы разжались, не столько от страха, сколько от омерзения, телефон выскользнул и укатился в реку. Петяй так и осел на месте, и, сидя на корточках, долго и бессмысленно смотрел в черную воду.
Сейчас Петяй поднимается, изо всех сил трёт глаза и, сняв кепку, сам себе взъерошивает волосы - ему кажется, что от этого он становится бодрее и лучше соображает.
И вдруг он слышит их, а затем и видит.
- Эге-е-ей! - заливается Бугер. Обычно он смеется, словно собака лает, - злая, голодная, но хитрая собака. А сейчас Петяй смотрит на него с другого берега канала и не понимает, в чем же тут веселье. Бугер прямо напротив, у самой воды, - скейт под мышкой, руки в карманы. Рядом с ним пьет корнями воду старая уродливая ива. На корнях сидит Психея, она как будто в порядке, но в сторону Петяя даже не смотрит - сосредоточенно копается в сумке. Один "фликер" отрывается от сумки, падает медленно, словно лист, и плывёт по течению. "Неужели эти фликеры и правда светятся так ярко?" - думается Петяю.
- Смотри, Тяй! - кричит Бугер. - Смотри, что я сейчас сделаю!
Он размахивается скейтом и швыряет его в воду. Петяй, испугавшись брызг, отступает, - и понимает, что Бугер прыгает вслед. Вместо того, чтобы расступиться, вода издает глухой упругий звук, и вот Бугер приземляется на скейт и мчится по воде мимо Петяя. Вокруг колёс скейта видны завитки тумана и мельчайшей водной пыли.
- Совсем с ума сошел, - говорит Петяй и сам не знает, о ком он.
Психея поднимает голову. С лукавой улыбкой на круглом, как луна, лице она манит Петяя одной рукой, а во второй протягивает ему горсть фликеров. - Нет, в воду я не полезу, - говорит Петяй. Фликеры сыплются в воду из полуоткрытой ладони - фигурка котёнка, знак "кирпич", кислотный "смайлик"...
- Психея, - говорит Петяй. - Мне ведь от тебя ничего не надо. Пошли домой. Я тебя провожу.
...Знак "радиации", знак "треф", силуэт Снупи...
Психея улыбается еще больше, и, ничего не говоря, качает головой.
- Ты слышала, как я кричал? - спрашивает Петяй.
Психея кивает.
- Ты меня прощаешь?
- Ты хороший, - говорит Психея шепотом. Несмотря на то, что между ними широкий ручей, этот шепот раздается в ушах Петя, словно гром. Он опускает глаза. К нему плывет светящийся Снупи. Грустный пёсик вылезает из воды, отряхивается и подходит к ботинку Петяя. Становится на четыре лапы, а потом одну из них задирает. Сделав своё дело, он исчезает в траве.
Петяй смотрит на свои ботинки. И во что они превратились.
- Ну, как хочешь, - говорит Петяй и начинает закатывать брюки. Сглатывает - от мысли про то, в какую грязь ему сейчас придется погрузиться, его и взаправду начинает тошнить.
Психея смотрит на его худые ноги и прыскает в кулак.
Петяй, сморщив нос и зачем-то зажмурившись, ступает в ручей. Он чувствует, как холодные струйки воды затекают к нему в ботинки фирмы Hush Puppies. Он открывает глаза, и встречается лицом к лицу с Психеей. Он медленно погружается в грязь, а она неподвижно стоит на воде. Когда он в грязи уже по колено, она целует его в лоб и растворяется в воздухе.
- Ну иди же, иди, - говорит Петяй сам себе, погружаясь медленно-медленно, - некому его ни подбодрить, ни напугать еще больше, некому.
И тут с неба, чуть не ударив Петя по голове, разворачивается веревочная лестница. Ее гладко отполированные ступеньки с причудливыми загогулинами на концах повисают прямо перед ним, и ему ничего не остается, кроме как ухватиться за них, подтянуться и выбраться из этой истории, попав в другую через люк - не в небесах, но в тверди, нависшей над сонной лощиной, словно крышка над ведьминой кастрюлей, может быть - брюхо самой ночи.
***
Петяй в огромной круглой комнате с серебристо-белыми стенами и маленькими окнами под потолком. За окнами - все та же бархатно-синяя ночь. Потолок - высоченный стеклянный купол, как будто башня, но он, должно быть, закрыт снаружи чем-то вроде жалюзи. Кое-где на стенах, на разной высоте, - картины в широких золотистых рамах, пять-шесть старых узорчатых ковров и через каждые два метра, - бронзовые висячие подсвечники. Справа несколько мольбертов, прикрытых покрывалами, слева мини-бар и стеклянный столик, рядом кушетка, прикрытая таким же старым ковром, как на стенах. Ковёр на полу совсем другой - круглый, серебристо-белый и невероятно пушистый, с отверстием посредине, из которого появился Петяй.
На столике и кое-где в подсвечниках горит по нескольку оплывших свечей. Воздух несколько застоявшийся, но зато тут тепло и пахнет ароматическими маслами. Звучит приглушенная музыка:
We can drink from silver vessels,
We can eat from silver bowls...
- Рад встрече, - говорит знакомый Голос, - располагайся.
Петяй озирается, тяжело дыша, но никого не видит.
- Не стоит пытаться меня увидеть, - говорит Голос. - Садись лучше сюда. - Звук голоса доносится от кушетки, и Петяй, сделав несколько нетвердых шагов, падает на нее и вжимается в спинку. Стены кружатся вокруг него, как карусель.
- Успокойся. Выпей воды. Меня-то ты знаешь. Я тебе хуже не сделаю.
Петяй ожидает, будто стакан с водой сам прилетит к нему в руки, а вместо этого видит на полу у кушетки бутылку воды "Жировичская". Наполовину пустую. Петяй берет ее в руки и не знает, что с ней делать.
- Пей.
- М-м.
- Неначатую хочешь?
- Ага.
- Я смотрю, ты быстро приходишь в себя, - с удовлетворением произносит Голос. Новую бутылку не предлагает. Жадина.
Петяй никак не может решить, где ему легче не бояться - на безлюдном пустыре, где опасность предполагается с самого начала, или в этом мирном, но донельзя странном жилище.
Тут он вспоминает, как он грязен. На ковре за ним остались отвратительные следы. Прополз, как жук навозный.
- Простите, я у вас натоптал, - угрюмо бормочет он.
- Так мы вдруг на вы, - звучит укоризненный Голос. Петяй, набычившись, держит ноги на весу и чувствует себя неуместным, как нигде и никогда.
- Я тебе могу предложить снять штаны и помыть ноги, но мне кажется, это смутит тебя еще больше, - в Голосе звучит ирония, от которой Петяй начинает не в шутку злиться. Чем он провинился в этом странном мире, откуда он может знать, как с ним управиться?
- Впрочем, молодец, что извинился. Возьми лучше вот это и почистись им как можешь. Старое тряпье, давно выбросить пора.
"Вот это" лежит именно там, куда смотрит Петяй - темно-синее, бархатистое и правда настолько ветхое, что, пока Петяй чистит им штаны и ботинки, оно разваливается на истлевшие лоскутки. На пальцы Петя с него осыпаются крошечные золотые и серебряные блёстки.
- Ткань вселенной, - поясняет Голос. - Тонкая материя. Ничего менее нужного нет, извини.
Осмелев, Петяй снимает ботинки, заворачивает их в остатки тряпья и подсовывает под кушетку. - Полежи, отдохни, музыку послушай. Поговорим и пойдешь домой. Когда еще мы сможем поговорить, так сказать, лицом к лицу? - слова звучат в пространстве прямо перед ним, и Петяй может поклясться, будто различает в этой пустоте улыбку.
Петяй лежит, шевелит согревающимися пальцами ног и слушает, как надрывный женский голос предлагает разрисовать его узорами из золота. От искусительного "нечего делать" он начинает представлять себе, как бы это выглядело. Вот над ним склоняется женщина с бледным лицом и черными волосами, расстегивает на нем куртку и поднимает майку, как доктор, чтобы послушать его легкие. Но вместо стетоскопа у нее кисть, она выбирает, где будет самый первый мазок, и холодная капля золота кладется ниже левого соска. Петяй вздрагивает, и прикусывает губу, но... - Стоп! - резко говорит Голос.
- А? - садится Петяй.
- Мало тебе на сегодня приключений? Давай ты хоть у меня в студии не будешь фантомов плодить, - устало просят его. - Я?!, - кричит Петяй.
- Это я фантомов пложу? - изумлён Петяй.
- Это ты мне говоришь? - возмущается Петяй.
- Это ты меня втянул, и направил, и с ума свел, - твердо говорит Петяй, уже тише.
- Я просто был с тобой, - еще тише произносит Голос.
- Это из-за тебя я заблудился. Это ты заморочил и Бугера, и Психею. Это ты водил меня по самым жутким местам, а все смотрели на меня как на ненормального. Не хочу тебя больше знать. Отпусти меня. - Петяй говорит со всей накопившейся обидой, но не может сделать двух вещей - поднять глаз (не на кого) или встать и уйти (некуда).
- Я был с тобой, с таким, какой ты есть. И каким ты сам хотел быть, - вновь повторяет Голос, совсем тихо.
- Я не хотел быть ненормальным.
- Все хотят. Одному тебе повезло. И то не на все сто процентов - желаемый диагноз самому себе вписывать пришлось.
- Как-то ты туманно выразился, - рычит Петяй, ему очень хочется наброситься на того, кто знает о нем больше, чем он сам, но - никак. Он ждет продолжения, как цирковой тигр - кнута, но вместо этого слышит:
- Успокоился, я спрашиваю? Слушаешь? Наконец-то.
Пауза.
Как встретить лучший день в твоей жизни.
Точнее, как его не прозевать.
Петяй молчит.
Когда перед тобой встанет твоя любовь, не пытайся заглянуть ей за спину.
- И что? - после паузы переспрашивает Петяй.
- Я в своё время не знал, - говорит Голос.
- И надо это мне? - спрашивает Петяй.
- Между прочим, это и к твоей судьбе имело отношение. - Петяй хватает ртом воздух. - Вот так лучше, - говорит Голос.
- Я тебе совсем не зла желаю, - повторяет Голос.
- Ты можешь больше и лучше, чем ты пытаешься изобразить, - объясняет Голос. - Хочешь - сам в этом убедись.
- Представь себе девушку твоей мечты. Просто представь. Для тебя это потяжелее будет, чем твои мультики-фэнтези. Но ты попытайся. И скажи ей, что ты ее любишь. Вот тогда вы и правда встретитесь.
Петяю ничего больше не остается. Он вздыхает, откидывается на кушетку, закрывает глаза и представляет. Оттого ли, что музыка стихла, или потому, что в этот раз он пытается фантазировать сознательно, но это действительно труднее, чем кажется. Петяй еще ни разу не успел ни в кого влюбиться. Ни за свои короткие шестнадцать лет, ни за всю эту бесконечно длинную ночь. Принято думать - красивая, умная, добрая. Но что это значит, что это может значить? В какой-то момент он вспоминает маму. Может быть, поэтому ему видится следующее. Он внутри кого-то, словно зародыш, только не там, где положено зародышу, а в сердце. Вокруг взлетают и опадают могучие своды, сужаются и расширяются бесконечные тоннели, текут реки крови и бегут провода нервов.
- Слышишь? Я люблю тебя, - говорит он, наугад.
- И я люблю тебя, - слышит он в ответ, отовсюду и ниоткуда, - а может даже, изнутри самого себя. Как будто самое тайное, что было внутри, раскрылось, как пышный пион из крошечного бутона-кулачка. В этом нет ни страха, ни стыда, ни боли, а есть только незнакомые краски и знакомый аромат, конец ожидания - и больше ничего.
***
- Ну что, mission complete? - спрашивает Петяй, лёжа (даже так - возлегая) на кушетке, играя с длинной бахромой шемаханского платка, покрывающего ее спинку.
- Это мне надо сказать, что моя миссия завершена, - говорит Голос. - Все же ради тебя делалось. От тебя требовалось всего лишь не сойти с ума на самом деле.
- Да нет, все очень прикольно вышло... Знаешь, песенка такая есть: "Мне не дают уснуть картинки в голове, и кажется чуть-чуть, что это не во сне..." - напевает Петяй.
- Да. Видеоклип гениальный. А голоса у тебя нет, извини.
- ...Или еще есть клип, красивый-красивый, не знаю, кто поёт. Там девушка в кафе читает комиксы, и вдруг оказывается, что главный герой в самом деле живой и просит ее помощи... Вот и я себя чувствовал примерно так. Мне иногда кажется, как будто мир вокруг меня нарисован. И я нарисованный. И только эта девушка была настоящая...
Петяй говорит, и что-то в его собственном голосе до смешного напоминает ему Психею.
- А что, если они все - нарисованные, а ты настоящий? - внезапно спрашивает Голос.
Петяй представляет себе нарисованную Психею. Только в путь. Она, кажется, к такому виду и стремится. Потом Петяй представляет Бугера. Получается лучше, чем в жизни. Но Бугер за такое и прибить может.
- Я? А что если... А что если это я их нарисовал?
- Да, за такое и прибить могут, говорит Голос.
- Нет, это не я. Я бы нарисовал Бугеру другую рожу, - начинает оправдываться Петяй, - он на самом деле классный, просто он слишком со многим смиряется.
- Это Бугер-то? Призрачный гонщик? Несокрушимый боец?
- Он вовсе даже сокрушимый. Он уже сокрушенный. Если бы он хотя бы выглядел немножко лучше, он бы, может, попытался чего-то добиться, а не только на доске асфальт насиловать. А ему уже восемнадцать, и в люди выбиваться надо.
- Ой ли, ой ли. (Бугер в восемнадцать лет продаст свою первую "дозу", а в двадцать - примет последнюю.)