Аннотация: Умершие писатели, тоже живут, тоже чувствуют.
Ночь в музее.
28 октября, очередного года (сколько их там прошло, я сбился со счета) начинается представление, глупое шоу, которое люди, заполнившие в этот день дом, называют "Ночь страха".
В толпе раздаются шорохи, многие при звуке малейшего шума поворачиваются к соседу и, прижав палец к губам, неистово шипят. Мол, будьте тише. Хотя, как по мне, от этого только хуже.
Они все чего-то ждут, и я знаю что именно. Меня.
Как странно, что прославили меня не книги, которые я написал (честно говоря, довольно паршивые). Сейчас исписанные моим почерком листы лежат практически везде, но на них никто не смотрит. Все затаились, боятся. Меня? Нет не меня, а "призрака дома на окраине". С призраком понятно, почему с дома на окраине? Усадьба моя стоит, конечно, не в центре, но и не "на окраине". Человеческое воображение, порой, творит невероятные чудеса с обычными на первый взгляд предметами.
Смотря на толпу замерших людей, я подумал: "Сказать ли спасибо, что один мой поклонник (наверное, единственный) сделал из моего дома музей?" Нет, пожалуй, не скажу.
Я отхожу от стены и медленным шагом прохожу сквозь сборище людей.
- Скоро полночь, - шепчет практически мне в лицо, молодая блондинка.
Я посмотрел на часы, действительно. Хотя причем тут время?
Ну что же, раз толпа требует зрелищ... Дошел до стола, пошевелил свои же бумаги. По толпе пронесся шепот, наполненный страхом. Особо слабонервные выбежали из комнаты. Но толпа от этого меньше не стала. И откуда только они берутся, эти любители страха? Ожили вспышки фотоаппаратов, озаряя темную комнату быстрыми сверканиями. Кстати, для заметки, везде выключен свет, как сказал директор музея: "Для антуража". Болван, настоящий, а не директор... Хотя, кто меня спрашивает?
Посмотрев на трепещущую толпу, направился в большой зал, к портрету. Ноги сами понесли, который раз зарекаюсь туда не ходить, знаю, будет хуже. Но все равно что-то внутри тянет, каждый раз, снова и снова. Наверно, мне нравиться это ощущение обреченности, что ли, вспоминаю, что могу чувствовать.
Проходя по небольшому коридору, смотря на картины, которые висят тут столько лет, я ощущал себя шутом, на этом "празднике жизни". Сзади, все усиленно обсуждали очередное "пришествие" призрака. Плакать или смеяться?
Подойдя к стене, которая находилась напротив окна (я специально выбрал это место, потому как в солнечную погоду портрет будто оживает, пестря красками) я остановился.
Краски выцвели, наверное, давно не реставрировали. И все же, как она красива... Ее волосы, светло-рыжие, собраны в прическу. Голубые глаза, такие большие (почему я раньше этого не замечал?) смотрят внимательно на художника (который рисовал портрет) и в них таится смех. Как часто она прерывала работу, чтобы отсмеяться. Я не знаю, что ее так смешило, но всегда улыбался в ответ на ее милый смех. Губы, пухлые, растянувшиеся в улыбке. Она любила улыбаться. Бледная кожа лица, с яркими румянами (как по мне совершенно не уместные) будто светилась изнутри. Хотя, быть может, это свет луны играет со мной такую шутку. Тонкая шея, оголенные плечи (по моде того времени). Кружева, обрамляющие верх белого платья, большие рукава, корсет, которого практически не видно. Она позировала сидя, руки сложены на коленях, на правой повязана розовая лента, она называла этот кусочек ткани талисманом. На пальце виднеется золотой ободок обручального кольца. А внизу, в правом углу небольшая надпись: "Милому супругу, твоя ХХ".
Я долго вглядывался в знакомые черты, и в душе поднималась буря. Порой я так сильно ненавижу тебя, милая. Так ненавижу за то, что ты умерла... Раз и навсегда.
Я отворачиваюсь от картины и тут же сношу вазу с цветами, которая стояла под портретом. На шум сбегается толпа жаждущих острого ощущения людишек. Поднялся шум, особо умные начали высказывать предположения, одно фантастичнее другого. Дамы в порыве чувств падают на руки кавалеров. Балаган!
Выхожу из зала, несусь в свой кабинет, он обычно закрыт для посетителей. Проношусь сквозь дверь и падаю на ковер. Крик вырывается из моего рта, эхом разносясь по дому, словно скрип. И опять я слышу голоса людей. Ааа, убирайтесь, проваливайте!
Сжимаю руками плечи, стараясь, заглушись шум.
Перед глазами стоит портрет жены. И болезненное осознание, я начинаю ее забывать... Только картина помогает мне сохранить хоть что-то, доказать, что мне это не приснилось. Начинаю забывать... Меня, нас как будто и не было и не жили мы, остались только обломки прошлого (да и то в большинстве муляж). И ковер, на котором я сижу и мой письменный стол, все чужое, все ложь.
Встаю. Надо с этим покончить. Выхожу из кабинета, прохожу толпу, которая скопилась около двери иду к портрету. Опять.
Как я хочу к тебе... Дотрагиваюсь до нарисованного, выцветшего лица и единым порывом рву полотно. Не хочу терзать себя прошлым, быть может, мне удастся все забыть без твоего портрета, любимая.
Опять голоса и вспышки, я отхожу от картины, и бреду, не разбирая дороги. Если бы меня описывал какой-нибудь писатель, он бы обязательно сделал заметку: "его губы исказились в обреченной усмешке".
Из года в год, я живу одним днем, бездарный автор, прославившийся тем, что его жалкую душу не захотели забрать ни в одно пристанище.
Через окно, которых так много в доме, я заметил, что закат окрасил небо. Наконец.