Слава...вот в чём дело. Слава, ну еще известность и много, много денег. Вот что привлекает сюда людей. Но все-таки слава - главнее всего. Честно говоря, то, что называется "слава" - не что иное, как четко продуманный и организованный пиар-выпад. Всё зависит от того, сколько ты можешь потратить зелёных хрустящих франклинов на разумный пиар. Главное ведь - спецы. Много твоих денег, доля их фантазии, учтём временной коэффициент, социальный статус потенциальных покупателей, и через некоторое время даже старые подтяжки твоего деда станут самым востребованным товаром.
В это предприятие денег было вложено немерено. Но Хозяин знал, что все окупится сполна. Если даже не деньгами, то активной позицией, репутацией, и рядом других преимуществ. А сколько времени прошло для того, что бы это дело начало приносить доход... Долго, очень долго...но сама жизнь длинна, и чем её заполнить, если не интригами?
А с самого начала, было просто Место. Бесхозное, и никому, честно говоря, ненужное. Тут не хотели обитать даже сквоттеры - неотъемлемый бич мегаполисов. Но однажды, на дорогу, ведущую к Месту подъехал шикарный бентли. Тонированные стекла разверзлись, и в округу воткнулся ножом пытливый взгляд Хозяина. Ровно через два месяца ничего не напоминало о старом Месте. Мейкап вышел на славу. А еще через семь недель рулетка завертелась.... Но даже вначале это не было дешевым балаганом. Хозяин предпочитал держать марку высоко, как бы трудно это ни было. Армия пиарщиков прекрасно сделала своё дело, информация распространялась с неимоверной быстротой, и вскоре о новом развлечении стало известно массам. Первые посетители переступили порог Театра.
Это был необычный Театр во всех отношениях. На представления было совсем не просто попасть, а те счастливцы, которые смогли хоть одним глазком взглянуть на действо, до конца своих дней не смогли забыть его. Хозяин присутствовал на всех постановках. Сидя в отдельной ложе, он то и дело усмехался в свои пушистые усы, глядя на людей в партере. Иногда его взгляд скользил по сцене, задерживался на огнях рампы, прощупывал занавес. Он не смотрел само представление и не вникал в его суть. Он был умен и как можно тщательнее избегал дурмана, разливавшегося по залу волной. Самих актеров и танцоров Театра никто не видел вне его пределов. Ходили слухи, что они даже живут в Театре, что туда же доставляется все необходимое. Тысячи безработных лицедеев тщетно оббивали пороги Театра в надежде быть принятыми в труппу. Баснословные гонорары, неограниченные возможности для самореализации, наконец, просто возможность заниматься любимым делом - вот что, по слухам, предлагал Театр своим работникам.
* * *
Свет погас резко, и мгновенно все тихие разговоры смолкли. Зал был сегодня полон людей. Отчасти из-за самого представления, а отчасти из-за того, что в труппу была принята новая танцовщица, о мастерстве которой в этом городе ходили легенды. В воздухе чувствовалось нетерпение, смешанное с ожиданием чуда. Как будто сотня детей нервно ожидала разрешения развернуть рождественские подарки. Напряжение можно было пощупать руками. Наконец занавес взмыл вверх, и перед зрителями предстала панорама деревенского праздника. Посреди сцены находилось возвышение, а позади него пылал костер. На возвышении стоял человек в красном балахоне. Скрипач, чьё участие ценилось не меньше чем игра труппы. Люди смеялись, что сам великий Паганини воскрес и устроился в Театр. Он поднял к подбородку скрипку. И вдруг, едва уловимым движением взмахнул смычком и опустил его на струны.
Пронзительные звуки разорвали тишину и взмыли ввысь, проникая в самые потаенные уголки души. Они звучали то резко, то протяжно, наполнялись какой-то мрачной красотой, суровым очарованием, словно на хрупкой скрипке играл величайший чародей и волшебник...Безумный поток мелодии заполнил зал.
Казалось, музыка завладела телами зрителей и пронизывала их до костей. Не было видно движений пальцев Скрипача, не было видно как скользит смычок. Виден был лишь мучительный изгиб его тела, которое музыка заставляла то резко наклониться вперед, то откидываться назад.
Музыка то впадала в прострацию адажио, то неслась в темпе аллегро, а чаще всего переходила в неистовое аппассионато. Из-за кулис постепенно выходили актеры. На женщинах были широкие штаны, поверх которых находилась балетная пачка. Волосы их были распущены, а на прелестных головках красовались восточные тюбетейки. Мужчины одеты в черные трико, камзолы и мягкие сапоги. На сцене они появлялись по парам. Причем каждая пара замирала перед зрителями в какой-то совершенно невообразимой позе, едва ли дозволенной физиологией человеческого тела. Так, одна танцовщица замерла с высоко поднятым и натянутым носком, её партнёр как будто застыл в пируэте.... Мелькали руки и ноги, локти и колена постоянно застывая и оживая. Деревенский праздник был в самом разгаре. Скрипач играл теперь не для публики в зале, а только для танцоров, а те все кружились то под вальс, то под веселую кадриль. Их лица, выбеленные гримом, совершенно не выражали никаких эмоций. Тем, кто видел представления Театра впервые, всегда становилось не по себе. Это так странно: с каменным лицом играть страсть и любовь. Но, увидев первые па танца, их уже ничто не волновало. В этот раз к уже привычным мертвым лицам добавилась новая изюминка. К ногам и рукам танцоров были привязаны золотые нити. Их прочное волокно уходило далеко вверх, под полог. Казалось, что это вовсе не живые существа, а просто куклы, и что безумный кукловод руководит ими сверху....
Тем временем действо на сцене становилось все более захватывающим. Музыка звучала с новой силой, позы танцующих становились все более откровенными, то тут то там виднелись женские юбки и ноги, было видно, как напрягаются мускулы на руках мужчин, когда те подхватывают партнерш. И тут на сцену выпорхнула новая танцовщица. Она остановилась посередине сцены и откинула покрывало скрывавшее её тело. Глаза её вспыхнули, и в первую секунду танцовщица замерла в свете софитов и рамп. Зрители увидели как она улыбается. Но тут же она встрепенулась как воробушек и подбежала к остальным. Пары вновь замерли, каждая в своей позе, рассматривая её. Вдруг одна из женщин вскинула руку, указывая на вновь прибывшую. Танцоры окружили её и начали круговой танец. Всеми своими жестами они выказывали недоверие к вновь пришедшей. Она не была такая же, как они! На ней не было золотых нитей, тянущихся к потолку. С хохотом труппа водила вокруг девушки хороводы, женщины зло указывали на неё своими изящными пальчиками. Танцовщица в отчаянии кидалась то к одной, то к другой паре. Но вновь и вновь отвергнутая возвращалась в свой уголок...
Огни на сцене потухли, резко смолкла скрипка. Кое-где в глубине сцены зажигались маленькие огонечки-звездочки. Вся труппа исчезла со сцены, а вместе с нею атмосфера непрекращающегося праздника растаяла. Если напрячь взор, то можно во тьме разглядеть маленький комочек, лежащий посреди сцены. Но этот комок из плоти и крови, он все ещё дышит и живёт, умеет чувствовать любовь и ненависть. Этот комочек - отвергнутая труппой Танцовщица. Над нею постепенно как будто всходит луна, воздух оживает ночными голосами. Среди этой прекраснейшей ночной симфонии слышны переливы цикад, нежная, способная исторгнуть слезу из самого черствого сердца, трель соловья. Местами слышен шепот полуночного ветра, который, кажется, зовет за собой, требует отказаться от всего земного в пользу нескончаемых путешествий за пределы возможного. Медленно, очень напряженно Танцовщица поднимается. Она совершенно одна. Вот она подбегает к краю сцены...вот-вот упадет! Нет...удержалась на самых кончиках пальцев...
А тем временем в шелковую нить музыки ночи вплетаются вкрадчивые звуки скрипки. Один из софитов постепенно выхватывает из темноты давно всем знакомую фигуру Скрипача. Танцовщица замечает его и в неуверенности замирает. Но Скрипач добродушно протягивает ей руку. Он один из всех согласен быть её другом. Танцовщица охотно подбежала к нему. " Ты не такая как мы, они не примут тебя..." - говорили жесты Скрипача. Он грустно смотрел на неё. В его взгляде можно было прочесть и жалость и гордость оттого, что он принадлежал к числу "избранных". " Что делать мне? Я одна! Как сделать так, что б они приняли меня?". Скрипач хитро улыбнулся и протянул то, что до сих пор прятал за спиной. Золотые нити! "Одень их! Ты ничем не будешь отличаться. Тебя примут" Разговор Танцовщицы и Скрипача всем был понятен, как если бы они общались при помощи слов. Но на самом деле ни одна из фигур на сцене не произнесла ни звука. Колеблясь, Танцовщица дрожащими руками выхватила золотые нити. Одна на запястье...вторая и третья на ноги...
За сценой раздались первые раскаты грома. Тело Танцовщицы неестественно выгнулось, словно в пароксизме боли. Рука резко взметнулась вверх и замерла. Лицо её побледнело и исказилось. Ноги Танцовщицы подкосились, и она безвольно осела на пол. Взгляд её зафиксировался на одной точке. Вокруг девушки безвольными змеями лежали золотые нити.
* * *
Театр опустел. За последним посетителем захлопнулись двери, и в здании осталась охрана и Хозяин. Он ещё раз критическим взглядом прошелся по стенам коридора. Еле слышно хмыкнув от удовольствия, Хозяин направился к комнате сокрытой от всех. Замок со множеством царапин говорил о том, что эту дверь много раз открывали...
Сначала казалось, что в комнате кромешная тьма, но это было не так. Слабый свет от внешних прожекторов полоской скользил по щербатому полу. А возле стен в ряд замерли танцоры труппы. Золотые нити были подвязаны к балкам. Их восковые лица ничего не выражали, их суставы гиппермобильны, их позы неестественны...это всего лишь огромные марионетки. Фыркая и топорща усы, Хозяин взглянул на новую марионетку. Она все сидела в углу, а вокруг неё безвольными змеями лежали золотые нити...