Город 
грандиозных пустырей 
в час 
мемо-реальных статс-заборов, 
когда снег 
заполняет каверны 
обветренной пустоты, 
осторожно идет к водопою 
по упругим трамвайным тропам, 
замирая 
при малейших искаженьях 
папиллярных линий тишины.

Улица, 
сбросив попытку ошейника, 
шебурча 
изодранным тротуаром, 
выскользнула, змеясь, 
через водопроводный люк, 
в желании переплетенья 
с протяженьем трамвайных троп, 
на белых 
полях искажений 
изогнутого пониманья.

Дом 
видит сны, 
бетонные, 
отлитые по ГОСТу, 
волнующие правильностью граней. 
Он возбужденно дребезжит балконом, 
восьмым 
на пятом этаже. 
А после наблюдает, 
в щель над дверью 
за тайным блеском 
в глубине трамвайных троп.

Окно, 
наполненное плоским светом, 
удерживая 
толщу тьмы, 
притягивает пепел взглядов, 
сгоревших 
в терпеливом ожиданьи, 
но только тишина трамвайных троп, 
стоящая под эркером 
в неловкой позе, 
поймет и помнит.

Сны твои, 
попадая в мое пространство, 
блуждают 
по уровням переплетенья 
мечты ирреального тела
и запаха терпкого взгляда, 
но ветер скользит между нами... 
И движется город, 
закованный в бронзу печали, 
и улица 
жаждет уединенья 
на вздыбленном белом, 
а дом, 
в неподвижности, 
лишь наблюдает и знает, 
но ветер всегда остановится мимо... 
Окно, 
охраняя, 
как верный граничник, 
прогнулось 
под тяжестью неисполнимых желаний,
и вежливый ангел 
нас никогда не найдет, 
но все это 
только ветер 
далеких трамвайных троп, 
несущий 
забытую, предновогоднюю, ночь.