Таки вот. Собрались мы покататься. А мне было пофиг. Этакий гарфилд на сноуборде - пофиг где, куда, зачем. В Австрию - значит в австрию, как в том году на Эль хотелось, когда Т. уехала - сил нет, а возможности не было. А в этом...
Я не чувствовала гор - всегда горы начинались с их предощущения, иногда даже прорисовывались контуры - а тут полный ноль.
Значит, едем. За всеми сборами и походами по магазинам в Мск, за бомжеванием ночь в аэропорту прятался легкокрылый серебристый самолёт, в котором нас покормили (ммм! - сказал гарфилд), кусочек синего неба и голые буржуазные домики. Европа, типа-опа, снега нет. "Снег будет!" - сказала Т. - "Мы же едем на ледник!" -"Никто тебя за язык не тянул!" - (мрачно откликнулась я).
Горы встретили меня. Прям на взлётно-посадочном поле, они столпились вокруг, полные тумана и суровой красоты, они встречали, и хотели, судя по всему, чтоб здесь нам понравилось. "Ну-ну, - подумала я, - вы конечно до удивленья похожи на Алтай мускулистой фактурой и озёрами цвета морской воды, но ведь нельзя же равно любить двоих!"
От усердия водителя автобуса через 2 часа появился снег. Появились плывущие по небесам куда-то за окрестные холмы люльки подъемников, вдали замерцали настоящие снежные вершины. Альпы располагали к себе, но плохое настроение держалось из последних сил.
Наш гид (или гидша??) Лена отличалась истинно арийской выдержкой. Развесёлая компания горнофляжников на заднем сиденье гоняла по жилам виски из дьюти-фри, и постоянно интересовалась, будет ли у них русскоязычный инструктор по сноуборду. "Рускоязычных сноу-бордеров нет", - снова и снова повторяла Лена с одинаково милой улыбкой. Эта улыбка тут будет ещё долго меня удивлять, на лицах персонала в кафе, продавцов в магазинах сувениров, мам, разговаривающих с детьми и просто отдыхающих немцев, которых, как выразился Д. "перманентно прёт". Однажды утром я загляну - как бы случайно, в эти лица, лица людей, начинающих свой рабочий день, и удивлюсь, какие они сосредоточенные и - да, усталые уже с утра, но когда часы на ратуше отбивают десять, они начинают, по-моему совершенно искренне, улыбаться.
"Как мне здесь нравится! Мы классно устроились!" - Т., похоже, радовало всё.
"Нет, разве это душ? Он либо горячий, либо холодный, это несмешно. А мебель... И что, всё это счастье за такие деньги?!" Да, жили рядом Ох и Ах, из детской книжки.
Я боялась горы? Да, я её боялась. Но и хотелось туда, что там, а вдруг именно так, как показывают в кино - большие белые волны, вздымающиеся на повороте и ощущение скольжения, и какое-то ещё чувство, для которого слова пока не открыли...
...И в душЕ начала играть музыка, потихонечку, чтобы вредный-противный-занудный характер её не заметил, и мы поднялись на подъёмнике высоко-высоко, сфотались на Пенкин-банне и поехали в креселке дальше.
А трасса была мягкой, и хотелось развернуться, погоняться на ней, только сдерживала себя - незнакомое всё-таки, но мягче, чем в Казани. Мы скоро потерялись, и волнуясь, иногда видела Т. летящей вниз, а потом поманил северный склон, и я поехала.
Пробившись через лёд и наносы снега, скатившись с простой, но очень душевной трасски, упала на лавочку в кафе с бутылкой фанты, на дне горной чаши, по стенке которой медленно-медленно катилась капелька солнца. К закату. "Тут хорошо", - подумала, - "надо завтра кататься здесь. Оставлю подъем на вон ту высокую горку напотом, а то Т. обидится".
Но назавтра мы поехали на ледник. Просто подошел автобус, и мы приняли решение.
Хинтертукс. На самом верху - колоритная группка камней, под ними озеро, а на них - загорающая Т.
А трассы голы. Снега не было уже как неделю до нашего приезда (и ещё полторы потом). Но две милые синие трассы вдалеке слишком меня манили, пусть даже путь к ним лежал через красно-чёрную неизвестность. И мы надолго потерялись с Т.
Как позорно соскабливаться на канте, умея ехать дугами! Но ударами попы об лёд я всё равно не выбью ритма Safri Duo.
Он упал на колени немного позади меня. "You need help?" Да вобщем-то нет, я просто крепы пытаюсь передвинуть, а отвёртка галимая, а снег вмёрз в углубления на винтах... Что, у меня один угол положительный, другой отрицательный, так тут нельзя? Что, и ноль на задней тоже плохо? Ах, тридцать-на-десять, ну ладно. Он из Германии, не мог понять, что в России снег есть, но нет таких подъемников и такого подъемного сервиса, как здесь. Прощаясь, он сказал кодовое слово.
"Make Fun!"
И тебе того же, добрый человек.
И оно пришло. Летало над буграми, которые нарыли лыжники, и встретило меня - вот это fun, его не объяснить словами, лучше просто испытать.
Они горы. Повороты, прыжки на буграх, скорость. Они немцы, угощающие конфетами на подъемнике, сквозь усы с улыбкой. Они - сосисочный перекус на горе, и здесь я зафотала свою доску, укатанную в снег, как и я. Они - это секунды, которые потом превратятся в воспоминания или слова, живые трепещущие секунды жизни, и кажется, именно так оно и должно быть.
Каталово
Там не хватает остроты, точнее, она в другом. Просто нестись на скорости, иногда убираться - это, наверно, весело, может быть. Мне не понять. Все подготовленные склоны, которые мы объехали, все радуги просвечивающего солнца в снежной пыли, которые видели, и то, как я поймала свой первый настоящий кант, не сравнятся с туманом на Туксе. Мы ехали в кабинке, с нами были ещё два бордера, упакованных в шлем, маску и рюкзак с трубочкой ко рту - для питья. Шутили, а сами думали - каково сейчас там, наверху. Открылась дверь, и бордеры-немцы ушли, как космонавты, в белую нереальность, два шага - и человек исчезает. Зашли обратно, наконец приехал Д. "Я один раз спустился, это жутко, там рельефа вообще не чувствуешь. Снег маску заметает, я пару раз так хорошо убрался...", - сую руку в карман, и понимаю, что всё-таки выложила очки, единственную защиту, - "Катя, может быть, ты спустишься на подъемнике?" -"Может быть, вы меня будете ждать?" - "Нет, там замёрзнешь, если остановишься, ждать нельзя. Или смотри сама, для тебя это будет настоящее испытание." Наверное, то были кодовые слова. Я не помню, чем думала, когда сомнамбулически взяла доску и вышла в эту белую взвесь. Тут же залепило глаза, ресницы, в тумане фигуры двух бордеров и лыжника соскрябывались со склона, перекрикиваясь меж собой. Дважды я думала, может позвать Т. или Л., и сказать, что я иду на подъемник, но я не помню, или не понимаю, почему поступила иначе. Помню лёд, и что решила всех пропустить вперёд (всё равно отстану), помню, как сообразила, что надо держаться вешек, обозначающих край, и смотреть по ним номер трассы. И после этого поняла, что спущусь, даже если наутро, но я уже знала, что делать. Он был фантастичный, этот ледник, весь в тумане, где-то там в тумане пряталась грань между бытиём и отсутствием его, и рельефа правда не чувствовалось, и скорости тоже. Ко мне слишком быстро приближалась накатанная линия, обозначающая конец пологого участка и новый крутяк. Но туман рассеялся, остался один только снег - было всё-таки пониже. Я ехала и думала, что не спустилась на канатке, что знаю того, кто никогда бы так не сделал, и я ничем не хуже его, глупая-глупая тинейджерская радость, но от этого только ещё веселей.
Они сидели хмурые, уставшие и пили чай. "На, глотни, и надо уже идти". Они сами сказали потом, что думали, будто приду уставшей и злой, но никак не с сияющей радостью мордой. И слышать это мне было приятно.
"О, треккинг, о!"
Мы пошли туда своими ногами, сами пошли. В выходной все, какие есть в округе, австрийцы ссыпаются на гору, и катуху решили отложить.
Из окна поезда, увозившего нас от Кальтенбаха, окрестные пупыри были оценены как "три часа наверх", а поскольку скалолаз (не альпинист, а скалолаз, это важно) Д. оценил спуск в 2 часа - "назад всегда втрое быстрее" - то всё выглядело, как рейс молочного фургона. "Странно, - подумала я, - мой скромный опыт пешек говорит как раз об ином", но смолчала - жираф большой, ему видней.
"С банкой шпротов за плечами, с термосом с горячим чаем, а в кармане бутерброд - кто-то в гору тихо прёт". Ситуация была мной изучена ещё внизу - лучше идти по проплешинам, сначала вон до тех домков, потом по диагонали лесом выходим на просеку и краем её достигаем поставленной цели - домухи канатной станции.
Д. и Л. благоразумно смылись в бассейн.
Начали вдоль засыпаемой пушками трассы, и тут же поняла, как непросто приходится тропящему даже в мелком снегу. Но, пройдя его, мы вылезли из ёлок на дорогу, уводившую вправо. Прогулка - так прогулка, однако хотелось уже и приключений. "Вон, смотри, эта дорога идёт вверх!" - указала Т. на отводной рукав, какой бывает на каждой горной дороге.
Засыпанная снегом колея не очень-то торопилась в гору. "А это что?" - Т. смотрела на хилую конструкцию из досок метрах в четырёх над землёй. "Наверное, туалет". "Нет, это для путников, которых застигнет ночь, чтобы местные звери их не поели". "Это для тех, кому надо осмотреться. В любом случае, я туда лезу". К конструкции вела лестница. Проверяя каждую ступень, оказалась наверху - осмотр оттуда был хреновый. На полу валялось какое-то тряпьё. "..вещи тех, кого всё же поели" - мелькнула в голове мрачная мысль.
Дорога кончалась тупиком. Судя по следам на снегу, недавно по ней протащили санки двое мужиков, дошли до тупика, помочились, и полезли вверх. Куда они дели санки, снег молчал.
"Нам туда", - и сама полезла по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, хорошо, что взяла горные ботинки - они не скользят по шайцу, которого здесь в изобилии. Наверное, козы. А может, и не козы. Не суть важно. Вон, светит солнце, Майрхофен внизу становится всё красивее и красивее, вокруг чудодейственный лес, только птички не поют. Благодать!
Весь маршрут мы почти держались плановой траектории, но шли всё-таки лесом, который был сказочный, с камнями и стройными мощными деревьями, обвитыми каким-то мхом, иногда останавливались поглазеть и отдышаться. А потом мы нашли дорогу со странной табличкой, уводившую вправо. А потом мы дошли до стоек канатки и увидели чёрную лесную козу. А потом прозвонил будильник в моём телефоне, и надо было спускаться. Внизу я дала себе клятву, что в три дня мы развернёмся по-любому, дойдем или нет - световой день, господа. И вот, оставалось каких-то два часа, но надо было идти вниз. Лес оборотился другой стороной. Как легко и приятно было карабкаться вверх, и как сложно было сползать вниз, но на счастье под рукой оказалась дорога, ведущая к такой заледенелой трассе, что по ней соскрябывались не только бордеры, но и лыжники, и только героические местные родители там учили своих детёнышей лыжам.
"Вот теперь можно перекусить"! Мы сели на краю трассы, и с довольными лицами принялись за чай с бутербродами. Лыжники косили на нас еловым глазом, а мы наслаждались жизнью. Да, треккинг имеет свои преимущества!
В городок вошли ровно в 16-58, и когда ребята отогревали нас горячим чаем, как раз и кончился световой день.
ЗЫ. Потом с подъемника я посмотрела место - мы повернули ровно на полпути.
Apres-ski ("послелыж")
"Чем заняться апре-ски? - постирать свои носки", но это надоедает. Решено было идти в бар, как полагается, в ботинках, наступать на ноги горнолыжникам или бордерам - кто под ногу попадет.
Пиво в Австрии - это отдельная песня. Его, нефильтрованного, или лимонного, или тёмного классического можно - хоть залейся! - по очень доброй цене (меньше евро) освоить в местном супермаркете. Но в Айс-Баре всё втридорога (так что последователям нас имеет смысл "наряжаться" заранее, и приходить попозже, когда тусовка в полном разгаре).
Когда было выпито по два стакана, и уже хотелось танцевать, наконец подошли Д. и Л. Втроём с Л. мы только начали отрываться, как вдруг, обернувшись, я заметила странные взгляды, направленные в нашу сторону отовсюду. Немцы не скачут в ботинках. Немцы не отрываются по-русски. Они культурно орут пивные песни, которые, кажется, орали ещё их прабабки и прадедушки, и немного приседают в такт. Всё.
Что-то промямлил на своём языке сосед справа, изо всех слов было понятно только "shit". Я посмотрела на его ноги, обутые в кроссовки, и интернациональным жестом предложила наступить в ответ на мой сноубордический ботинок. Культурный европеец мялся секунд 30, а потом алкоголь взял своё, и он тактично, но ощутимо вдавил тапком по броне моей обуви.
В ресторане висела гитара. Это было ошибкой хозяйки, которая явно не рассчитывала на частые визиты русских. Но мы пришли сюда снова, и снова попросили гитару. Было шумно, а недавний ушиб не давал орать, зато сидящая за соседним столиком кампашка аборигенов раззадорилась, станцевала национальный танец и угостила нас шнапсом.
От ресторана до гостиницы было не меньше десяти минут, и за это время мы спели:
--
"земля в иллюминаторе" - 1 раз;
--
песню "про мороз" - 1 раз;
--
песню "естудей" - 1 раз (чтобы жители спящих вдоль дороги домов плохо думали не только о русских, но и про англичан);
--
немецкую песню "ёёёё-ер либкнехт" - бессчётное количество раз. Вообще, немецкие песни очень удобны для хорового пения подшафэ.
В самый первый день мы зашли в маленький ресторанчик, где очень уютно посидели. Официантка средних лет, в длинной до пола юбке, обёрнутой вокруг брюк, была по-домашнему любезна. "Скажите, мы первый день здесь и не знаем обычаев, сколько Вам оставить на чай? Столько?" "Нет, это много. Пол-столько, или треть-столько будет о-кей".
Вообще, я прониклась глубоким уважением к этим людям.
Последний день (или о разнице экстрёмных менталитетов)
А последние три дня валил снег. Это было так роскошно, что люди не верили, и каждый день фотографировали снегопад из окон. Мы выезжали на трассу рано, и рисовали волну на нетронутом широком полотне, забирались в ёлки, скакали к вечеру по мягким буграм...
Вот Пенкин-банн. Вот здесь всё и началось. Я уже в третий раз стояла на старте, в снегу, в толпе, с дурацкой болью в боку, и ловила эхо внутренней струны. Да, все ушли. Да, встёгиваться и дышать погано. НО ВЕДЬ ЕСЛИ Я СЕЙЧАС УЙДУ, Я ЖЕ СЕБЕ ПОТОМ НЕ ПРОЩУ!!! И снова на подъемник, на гору, вниз.
Так, всё, это в последний раз. Вот трасса, которая здесь была моей первой, пусть она же будет последней. Я потихонечку катила с бугров, когда в спину ударила звуковая волна: "Sorry!" Вслед за ней ударило кое-что потяжелее (как потом выяснилось, под 90кг юного немецкого бордера). Я ощутила, что опять лечу, опять навзничь, опять на сотовый телефон фирмы Nokia (работает отлично) и ту же несчастную грудь, и успела оценить эту шутку, затем на экране появилась надпись GameOver и разноцветные круги.
Надо бы встать, и выяснить, что со мной и тем отважным парнем. Открываю глаза, идёт снег. И эротично стеная, преодолевая ступор в голове, поднимаюсь и вижу, что парень-то лежит живой, но вставать не хочет. Вид чужого несчастья почему-то пробуждает скрытые в организме резервы. Подползаю, спрашиваю, как дела, но в ответ одни стоны. Рука.
Вокруг собрались лыжники, стоят и смотрят. Чё вы смотрите, человеку надо лангет наложить, как нас в автошколе учили. Так, что здесь может быть лангетом? А, вот, лыжная палка. Твоя, что ли? Дай! Давай-давай, и не делай такое недоумённое лицо.
Ага, они меня поняли и его подняли. Чем бы здесь перевязать? А, вот! Снимаю с головы платок. Его мало, рука у парня крепкая и широкая. Что бы ещё?? Отстёгиваю подтяжки. Немцы молча смотрят на этот стриптиз, наверное, ждут продолжение. Обломайтесь - вон ратрак приехал. Лыжники скрестили лыжи, их заметили с подъемника и вызвали помощь. Как всё это мило, однако. Цивилизация!
Сняв мой лангет, парня сажают в кабину, а мне очень хочется смыться отсюда поскорей. Дело в том, что в затуманенном шоком мозгу явилась мысль - немецким-то я не владею, а их вон сколько, доказывай потом, что он ехал сверху, да и травма-то у меня почти недельная... Вобщем, что возможно, я попала на бабки. Но смыться честность не даёт - надо ей убедиться, что с ним всё в порядке.
--
С ним всё в порядке?
--
Да, с ним всё будет ОК. А у Вас есть сотовый?
--
Да.
--
А номер какой?
--
А зачем?
--
(слова, которых я не понимаю)
--
Сорри, я Вас не понимаю...(нет, правда, не понимаю!)
--
Всё в порядке, до свиданья.
Беру доску, и топаю под гору пешком - сейчас я уже никак не встегнусь. Но всё-таки, мы классно тут покатались!