...однако было потеряно не всё. В глубочайшем сне - нет! В беспамятстве - нет! В обмороке - нет! В смерти - нет! Даже в могиле не всё потеряно.

Э. А. По "Колодец и маятник"

Солнце жгло нещадно. Каменные глыбы, разбросанные там и тут, были горячи, как раскалённая сковорода. Линия горизонта лихорадочно дрожала в мареве. И песок. Этот бесконечный, почти ослепительно белый песок - он был везде, безучастный, безмолвный, неподвижный. Кругом стояла мёртвая тишина. На сотни метров вокруг не видно было ни зверя, ни птицы, ни растения. Казалось, жизнь покинула это место - но это было не так. В этом безбрежном безводном океане затерялось-таки живое существо: с трудом прокладывая себе дорогу среди песков, по пустыне шёл человек.

Кто он был? Как попал сюда? Куда держал путь? Неизвестно. Известно лишь, что он шёл уже не первый день, палимый безжалостными лучами, один, что всё это время глаза его не видели ничего, кроме песка, камней, да солнечного диска на фоне равнодушно-голубого неба... и что дня два назад, в очередной раз поднеся к губам флягу, он понял, что она пуста. У него больше не было воды.

Ни капли воды... Он знал: это приговор. Вот уже двое суток шёл он, не сделав ни единого глотка, а конца его пути всё не было видно. Ему оставалось не больше двадцати четырёх часов: двадцать четыре часа пытки - и никакой надежды. И всё же он шёл - шёл, еле волоча ноги, почти обезумев от жары, жажды, зловещей тишины, давящей на барабанные перепонки, и этого однообразного, безжизненного пейзажа. Он шёл, движимый какой-то ему самому неведомой силой. Шёл, потому что идти - значило жить, пусть и недолго, остановка же означала смерть.

Путник посмотрел на горизонт. Это был тот же горизонт, что и день, и два дня назад: такой же далёкий, ничем не оживленный, пустой... Но что это? Кажется, вдали всё же что-то есть. Уж не померещилось ли ему?

Путник протёр глаза, прищурился... Нет, этого не может быть! Он боялся поверить своему счастью: там, впереди, среди песчаных холмов, виднелись увенчанные широкими листьями стволы кокосовых пальм, возвышающихся над сочной зеленью кустарника. Он уже и забыл, когда в последний раз видел растения, а там, где есть растения, должна быть и вода. Так неужели он всё-таки спасён?

Надежда, по-видимому, придала путнику сил. Он ощутил, как усталость покидает его измученное тело, уступая место энергии. Он ускорил шаг. Он шёл так быстро, как только позволял песок под его ногами, не отрывая глаз от оазиса впереди. Он видел цветы, осыпавшие кусты, что росли под пальмами: бледно-жёлтые, нежно-розовые, сиреневые и голубые, - и яркое оперение экзотической птицы то и дело мелькало в зарослях. Опьянённый радостью, он уже не шёл, а бежал, представляя себе тот долгожданный, блаженный миг, когда живительная влага наконец коснётся его запёкшихся губ...

И вдруг он встал как вкопанный. Во второй раз за этот день он протёр глаза, всматриваясь в горизонт, - и во второй раз почувствовал себя не в силах поверить тому, что увидел. Горизонт был пуст. Оазис исчез, растаял в раскалённом воздухе.

Слабый стон сорвался с его губ. Цветы, деревья, птицы - неужели это был всего-навсего мираж? Горькое разочарование - разочарование, близкое к отчаянию - нахлынуло на путника. Он вдруг захотел опуститься на песок, закрыть глаза и ждать смерти - но солнце ещё не успело подняться высоко, впереди был ещё целый день, а кто знает, что может случиться за день? И путник, преодолев себя, продолжал идти.

Становилось всё жарче и жарче, беспощадное солнце поднималось всё выше и выше, а путник всё шёл и шёл, и конца его пути по-прежнему не было видно. Он то и дело прищуривался, глядя вдаль, но ничего, кроме песка, не видел. Так шёл он ещё несколько часов и начал уже опять падать духом, как вдруг смутные очертания каких-то строений, показавшиеся вдалеке, заставили его снова пойти быстрее. По мере того как путник приближался к ним, очертания эти становились всё отчётливее, и вот уже его глаза могли различить двери, и окна, и ограды с калитками, и аккуратные садики за этими оградами... Впереди был посёлок - люди - вода! Сердце путника, вновь преисполнившись надежды, забилось быстрее; он снова забыл про жажду и усталость; ноги его, до сих пор с трудом тащившиеся по песку, снова задвигались с поразительной лёгкостью. Он снова бежал - бежал навстречу спасению.

Но не прошло и минуты - и он, как и в первый раз, остановился, словно пригвождённый к месту. И, как и в первый раз, глухой стон вырвался из его груди. Селение исчезло, словно испарилось. Пустыня опять жестоко обманула его.

Путник почувствовал, как горькое отчаяние снова овладевает им. Но он и на этот раз отогнал его и продолжал путь. У него ещё достаточно времени - ещё рано сдаваться.

Жестокое солнце стояло в зените. Его лучи, не зная жалости, обрушивались на волосы и кожу путника, грозя обмороком и ожогами. Жажда была не просто мучительной - она затуманивала сознание, лишала рассудка, так что путешественнику казалось: ещё чуть-чуть - и он, пожалуй, сможет убить за каплю воды... разве что убивать было некого, да и воды не было ни капли.

Его глаза, впившись в горизонт, отчаянно искали какой-нибудь признак человеческого жилья или растительности, пусть даже скудной, но тщетно: впереди по-прежнему ничего не было. Но вот из-за песчаных холмов показалось что-то зелёное. Кустарник? Лес? Оазис? Сад! Ну конечно, фруктовый сад! Прищурившись, путник сумел разглядеть ограду, а за ней - фруктовые деревья, их кудрявые изумрудные кроны и ветви, гнущиеся под тяжестью плодов. Он различал апельсины, мандарины, лаймы, гранаты и ещё какие-то фрукты, названий которых он не знал., а над верхушками деревьев взметалась в небо светлая струя, искрящаяся на солнце: в глубине сада, в самом его сердце, бил фонтан.

Опалённый солнцем, полумёртвый от жажды и усталости путник снова ожил и снова ускорил шаг. Ему казалось, что он уже может слышать плеск и журчание воды в фонтане, и он предвкушал то блаженство, которое ощутит, когда мелкая водяная пыль успокоит его сожжённую солнцем кожу и живительная влага коснётся его запёкшихся губ. В третий раз путник бежал по раскалённому песку, в третий раз его сердце радостно трепетало, преисполненное надежды - и в третий раз его ждало жестокое разочарование. Потому что в третий раз за этот день он видел мираж.

Этот последний удар был слишком тяжёлым, чтобы путник мог его перенести: когда сад со всеми его деревьями и фонтаном исчез, не оставив и следа, и перед глазами странника снова оказался лишь бескрайний песчаный океан, он упал на колени, и среди пустыни раздался дикий, нечеловеческий вопль. То был вопль, проклинающий всё и вся: землю и небо, бога и дьявола; вопль, в котором слышался упрёк судьбе; вопль человека, потерявшего последнюю надежду, отказывающегося бороться дальше.

Небо на востоке потемнело. На западе алый диск солнца опускался всё ниже и ниже, окрашивая песок в розоватые тона. Путник лежал пластом и не шевелился; лишь лёгкая, едва заметная дрожь, то и дело пробегавшая по его телу, да почти неуловимое дыхание говорили о том, что он всё ещё жив.

Один из лучей заходящего солнца упал на его лицо - он сморщился и слабо застонал. "Ну, вот и пришёл мой конец, - подумал он. - Уже закат. Через несколько часов меня не станет".

Путник чуть приподнял веки - они казались тяжёлыми, как свинец, - чтобы в последний раз взглянуть на мир, прежде чем заснуть вечным сном, и первым, что встретило его взгляд, была тонкая струйка дыма, поднимавшаяся среди песков.

"Ну вот, - подумал путник с бессильной злостью, - даже в свои последние минуты я не могу взглянуть на мир и увидеть его таким, какой он есть: без видений и обманов зрения. Уже трижды за сегодняшний день мои глаза обманывали меня. Неужели небо не сжалится надо мной и не избавит меня от этой пытки даже в мой смертный час?"

Лёгкий ветерок пробежал среди песков - дым вдали заколебался.

"Нет, не может быть, чтобы этот дым был настоящим, - подумал путник. - Это такой же мираж, как и все предыдущие".

"А вдруг нет? - вкрадчиво прошептал ветер. - А что, если это всё-таки не мираж? Иди. Ты ничего не потеряешь. Да и разве тебе есть, что терять?"

И путник, будучи уже не в состоянии подняться на ноги, всё же собрал последние силы и на четвереньках пополз вперёд - туда, где подрагивала на лёгком ветерке тонкая струйка дыма...

Когда он добрался до стоянки каравана, солнце уже почти село. Было странно после одиночества и безмолвия пустыни снова оказаться среди живых существ, слышать человеческую речь и смех, голоса животных, видеть мужские и женские лица, светлые одежды людей пустыни и пламя их костров. Но самым странным - и самым блаженным - было ощущение воды, смачивающей его пересохшее горло, пробуждающей каждую клеточку его тела, дарующей жизнь.

"Да, - думал путник, в очередной раз поднося к губам кувшин и делая глоток, - вот проклинал я миражи, а что бы со мной сталось, если бы не они? Ведь это они привели меня сюда. Выходит, им я обязан жизнью!"

2015-2016