- Нельзя ли поосторожнее?! - раздался еле слышный, но возмущённый голосок.
Он затормозил, уступая дорогу. Впереди него на эскалатор взошли маленькие туго стянутые ножки, одна рука коснулась поручня, а вторая, совершив чрезвычайно изящный жест, замерла на полпути к талии; голова, склонившись, оценила положение всего тела как удовлетворительное. Ножки заняли третью позицию, и только после этого он услышал следующее замечание, брошенное через обнажённое плечо:
- И можно ли так не напирать?! Ведь быстрее мы не поедем.
- Извините... - прокричал он, но сквозь шлем звук практически не проникал наружу. Он крикнул в собственные уши и поморщился. Девушка, будто передразнивая его, тоже скорчила рожицу - но это бабочка опустилась с потолка на её белоснежную юбку-"шопенку" и рассыпалась в прах, оставив после себя чёрное жирное пятно.
- Откуда сыпется этот пепел? Сыпется и сыпется! Вы не знаете, что здесь сгорело?
- Это материальный мир сгорел, - пояснил он своим обычным голосом, точно зная, что его не услышат, но желая быть вежливым. Его и не слушали.
- Вы знаете, я ведь спускалась в метро совсем на другой станции. Там стены из белого мрамора, балюстрады и витражи, повсюду звучит Рахманинов, и так просторно, так свежо, так радостно, ах! Я танцевала прямо на ступеньках, и люди с яркими красивыми лицами встречали меня аплодисментами. А здесь все такие хмурые, серые и пугающие...
Он скорее читал её быстрые капризные движения губ, чем слышал вылетающий из них текст.
- Как хорошо, что я не надела классическую пачку, - приговаривала она, глядя, как на соседнем эскалаторе работает локтями панк в шипованной куртке. - Ну и толчея! А вот Вы не постеснялись занять своё и соседнее место. Какой смешной у Вас костюм! И, наверное, ужасно неудобный. Вы можете хотя бы поднять руку?
Продолжая хранить вежливость, он медленно согнул сочленения скафандра и помахал ей ладонью. Девушка одарила его сочувственно-милой улыбкой.
- И что за странный аквариум на голове? Вы же не можете поговорить с тем, кто едет за Вами, не обернувшись всем корпусом! И - о, бедняжка - Вы же совсем не чувствуете запахов, да? Хотя, знаете, здешние запахи не заслуживают чувства обоняния.
Она отцепила от корсажа крохотный букетик живых цветов и поднесла к лицу.
- Жасмин! Только им я и могу дышать в этом чаде. И почему я не взяла с собой все те цветы, что бросали к моим ногам? Я бы, конечно, не смогла их унести - столько их было! Но, может быть, они бы облагородили воздух этой ужасной станции... Попробуйте, вдруг Вы почувствуете аромат? Ну, постарайтесь же!
И она ткнула бутончиками в стекло - но только лепестки разлетелись в разные стороны. Он молча и безучастно посмотрел на цветы перед своим носом. Девушка с любопытством вглядывалась в черноту его забрала, догадалась, что эксперимент не удался, и вдруг добавила с неожиданной искренностью:
- Правда, мне очень жаль, сколько радостей Вы теряете из-за этого панциря! И жаль, что я не вижу Вашего лица: но почему-то мне кажется, что Вы добрый и хороший человек. Спросите, почему я так решила? Плохой человек не станет прятаться от мира. Но, извините меня - Вы выбрали неверный путь. Надо открыться, максимально обнажить душу, бросить сердце под ноги толпы, и только тогда...
В тоннеле, куда вознёс их эскалатор, стало ещё жарче и теснее. Его "панцирь" двигался в толпе как танк на перекрёстке. Девушка быстро сообразила, что за ним она окажется в безопасности, и переметнулась ему за спину. Она что-то продолжала щебетать вслед, кажется, с благодарностью, но он уже ничего не слышал в шуме грунтовых вод толпы.
Перед ступеньками он всё же застрял, замялся. И снова появилась она - вынырнула из-под его руки и улыбнулась так, будто он был её первой любовью, застигнутой в неловком, беспомощном положении. Милосердно протянув руку, она снова затараторила про его костюм, про открытость и лёгкость, про чувствительную кожу и свободное дыхание. При этом она успевала с негодованием комментировать тычки окружающих, вздыхать о чистоте воздуха и дважды смахнуть обиженную слезу.
Было бы смешно считать, что она помогает ему подниматься: но это элегантное мельтешение гибкого тельца как-то приободряло, тащило его вверх.
В гаснущих фонарях подземки и наступающих вялых сумерках улицы ему, наконец, открылось её лицо, той гранью, которую он не видел ни на эскалаторе, ни в тоннеле. На фоне жёлтого неба её кожа казалась некрасивого мёртвого оттенка, но глаза жили, ноздри чувствительно трепетали, губы то улыбались, то гневались, то кокетничали. Гладкий пучок волос блестел под сверкающими заколками. Танцевать ей было негде, но по пути она умудрилась спеть отрывок какой-то песенки, которую он сразу позабыл.
"Чудная", - слабо удивлялся он. - "Лишь бы наверху от неё проблем не было".
- О! О... кажется, я вышла не на той станции!.. - воскликнула балерина, как только перед ней опустилась картина мира. Безжалостный поток биомассы вытолкнул их на улицу, оторвал и унёс балерину от её неповоротливого спутника. Скудный вонючий дождик сочился с неба, разъедая фатиновые одежды как снег по весне.
Она заметалась, вляпываясь пуантами то в грязь, то в пролитый бензин, затем замерла на месте, прикрывая лицо и шею руками, затем попыталась вернуться в переход - но это было немыслимо. Увидев мужчину, которому минуту назад посвящался её монолог, балерина кинулась к нему, как к единственно родной душе во всём мире. Всё ещё не утрачивая утончённости, она совершала пируэты через тротуарные ямы, кружилась в завихрениях толпы, оббегала мелкими боязливыми шажками тёмные пятна на асфальте.
- Что происходит? Где я? Это не мой мир, я жила в другом мире, там было... было... о господи, я уже не помню, что там было, но совсем не ТАК! Что же с ним случилось? Эй, Вы не могли бы объяснить, что случилось?! Ну не молчите, бесчувственный чурбан!
Сквозь стекло он видел, как исчезает с её лица даже косметический румянец. Как заворачиваются и гниют цветы в волосах. Как колышется лиф от бесплодных попыток вдохнуть.
Вычурной она оставалась до конца - даже упасть не смогла по-человечески; а вместо этого приземлилась обожжённым белым пером, согнув одну ножку и вытянув вперёд другую, уронив в бессилии руки, склонив безжизненно голову.
Чьи-то берцы прошлись по её пальцам и жасминовому букетику.
"Что случилось, что случилось... Кали-Юга, вот что случилось. Одеваться надо по погоде", - равнодушно подумал космонавт и заковылял тяжёлыми, но уверенными шагами к своей автобусной остановке. Кислотный дождь, отравленный воздух и тычки толпы он не замечал.