И снился Полине сон: небольшой кабинет в два окна, сквозь тюлевые занавеси окон пробиватся яркий солнечный свет, "зайчиками" играющий на бежевого цвета стене, стол с одной тумбочкой. За столом сидит она, Полина, в белом халате, стетоскоп перекинут через плечи, что-то пишет. Полина ещё заглянула за плечо "Полины" и увидела на листе бумаги запись:"Заключения лечащего врача". Приоткрылась дверь и в проёме показалась голова медсестрички:
-Полина Абрамовна, тут Павел Кузьмич на приём просются!
- Павлу Кузьмичу передай, в понедельник пусть приходит, в девять утра! И скажи ему, я по кровяному его давлению ущучу его пьянки!
Солнечный луч скользнул по лицу Полины, ослепив на миг. Тут Полина и просыпалась.
Полина Абрамовна Смолина, тридцати восьми лет, замужем, двое детей: сын Петенька тринадцати лет, ученик шестого класса средней школы и сын Михаил пяти лет, воспитанник круглосуточного детского садика; муж, Матвей Захарович Смолин , сорока лет. В недавнем прошлом товаровед магазина электротоваров, в настоящее время заключённый исправительно-трудового учереждения номер.../.... Нынешнее своё состояние объяснял Матвей Захарович то ли плохим знанием, то ли несогласием с основами социалистической экономики. Да теперь уж какая разница, закон-то один: от перемены мест слагаемых сумма-то не меняется... Вот это печальное событие в биографии семьи Смолиных и дало Полине позже основание постоянно повторять: "Не было счастья, так несчастье помогло!"
"Несчастье" имело название и даже адрес. Прозывалось оно "Швейная фабрика имени Клары Цеткин Министерства лёгкой промышленности". Вот сюда-то, в поисках "хлеба насущного" и обратила свой взор Полина, узрев это название в телефонном справочнике. Позже она горестно сознавалась себе, что купилась на предательски обольстительное словосочетание - "лёгкой промышленности". А ведь говорила же мама: "Лёгкий хлеб только в мышеловке бывает!" Да когда ж это было говорено мамой? Лет тридцать назад... И мамы с отцом давно нет, и война давно закончилась, а долго ли держим в памяти родительские заветы?
"Клара Цеткин" на звонок телефонный от Полины Смолиной отозвалась с энтузиазмом. Хоть и "с оттенком" пятая графа, так ведь не на хлебное же место человек просится. А в швеи - тут и графу не проверяй, просится человек, почему же не уважить?
И приладили Полину к "мустангу", то есть, к швейной машине. Именно Полину приладили к машине, а не машину к ней. А "мустангом" - это уже она прозвала это чудище металлическое без стыда, без совести, без какой-либо капли сочувстия к начинающей швее... Оно-то и показало Полине "лёгкую промышленность". Иной раз вместо плавного поступательного движения вдруг " взбрыкнётся", резко увеличив скорость, и шов от этого идёт вкривь и вкось, да ещё под издевательское "иго-го", то есть, под издевательский стрёкот. И сколько раз Полина механика звала, Степана Пантелеевича(Брызгалов его фамилия была), мол, "Степан Пантелеевич, посмотрите машинку, пожалуйста!" Подойдёт механик, постоит, потом скажет:
- Посмотрел, что дальше?
А ведь говорила Полине Катюша, новая подружка:
-Ты, Полина, с зарплаты дай Стёпке трояк, сам к тебе подбегать будет!
- Да ты что, Катерина, он же обидится!
- Почему обидится-то?
- Так ведь, получается, я ему взятку предлагаю...
Катерина обалдело смотрит на Полину, потом демонстративно крутит палец у виска и уходит...
Сон-мечта о светлом кабинете да белом халате хоть и навещал Полину как прежде, но визиты эти становились всё реже и реже, правда, сон обрёл имена: медсестричка звалась теперь Катериной, а посетитель, добивавшийся приёма у врача - Степаном Пантелеевичем. Сон-мечта растаял, ибо не было у Полины на сладкий сон ни сил, ни времени. Добираться до "несчастья" приходилось автобусом и двумя трамваями. Вставала она затемно, и затемно же и возвращалась. В новом своём состоянии пришлось ей уклад жизни резко изменить. Младший, Михаил, был отдан в круглосуточный садик, старшего же, Петеньку, пора было приучать к самостоятельности. Плоды Петенькиной самостоятельности Полина встречала теперь на их кухонном столике. Каждый вечер дожидалась её "жирафня" - яишня с вкраплёнными в неё кусочками сосиски да помидорина, "витамина", как называл её Петенька.
К Петиной "самостоятельности" прибавлялся каждый вечер укоризненый и возмущённый взгляд Валентины Ивановны, соседки. Валентина Ивановна была старушка из "старорежимных", детство и юность которых пришлись на "кровавый царский режим". С тех исторически далёких времён Валентина Ивановна вынесла твёрдое убеждение, что женщина - это семья, очаг кухонный да дети, пока им ещё сопли надо вытирать.
Затылком чувствовала Полина этот укоризненный взгляд, устало разворачивалась к нему:
- Что ещё, Валентина Иванована?
- Как "что ещё"? - возмущалась старушка, - при живой-то матери дети без пригляду! Ты вот в воскресенье отсыпалась, а знаешь, чему Михаил Петеньку учил? "Поджиг" делать да в "чику" играть!
-А "чика" - это что? - устало вопрошала Полина, вызывая своим вопросом новую волну возмущения.
Возмущение уступало место жалости, и заканчивались эти вечера тем, что старушка обещалась научить Петю варить супы, иногда Полине и денежка одалживалась до получки.
С некоторых пор в тяжёлом забытьи стал являться Полине сон-кошмар. Сон был очень похож на рассказ Льва Толстого "После бала". Только не солдата вели сквозь строй шпицрутенов, а её, Полину. И не шпицрутены это были, а взгляды её "товарок" по цеху. И будто идёт она, Полина, сквозь ряды этих взглядов, и слёзно шепчет: "Помилосердствуйте, сестрёнки..." И только один милосердный взгляд - у Катерины...
Откуда кошмар этот взялся? Да всё из-за "мустанга". Как "взбрыкнётся", так её к Александре Михайловне, к начальнику цеха вызывают. Сунет Михайловна Полине под нос кривой шов, и устало произнесёт:
- Смолина , очень тебя прошу, будь внимательней, из-за тебя весь цех премии лишится...
Возвращается Полина в цех, а навстречу - взгляды-"шпицрутены"... Хорошо, у Александры Михайловны терпения хватало, так ведь и оно не вечно. Только после очередной "взбучки" вернулась Смолина в цех весёлой, чуть ли не вслух распевая: "А хари оно ахнём, синим пламенем!"("ха" - это у Полины от мамы, которая была родом с Полтавщины, осталось, так, в минуты эмоционального подъёма и прорывалась Полтавщина). И уже сев к "мустангу", вслух стала напевать: "Очаровательные глазки, очаровали вы меня!" Всей своей металлической сердцевиной почуял "мустанг" резкую перемену в настроении Смолиной, оробел, а как "взбрыкиваться" напрочь забыл. К Александре Михайловна с тех пор Полину и не вызывали, и сон-кошмар, как и сон-мечта, растаял.
На одной из остановок трамвай резко дёрнулся, и от этого рывка у полусонной Смолиной распахнулись глаза. Распахнулись они навстречу объективной реальности. Она, эта реальность, заключалась в том, что сквозь трамвайное окно увидела Полина весну. Почки на ветках деревьев только стали набухать, и вот-вот готовы были взорваться новой жизнью, новым цветением. Сквозь паутинку веточек проплывало большое здание, на котором - взгляд зацепился - была табличка. А на табличке литыми буквами: "Техникум лёгкой промышленности Министерства профтехобразования".
Поди знай, попробуй тут угадать, какое мгновенье нашего бытия вдруг станет поворотным моментом нашей жизни? Мало этого, пройдёшь мимо этого мгновения и даже не заметишь... Ну, хлопнула ресницами, ну, открылись навстречу "объективной реальности" глаза. Много ли от этого проку? Ох, знать бы наперёд...
К "закону о двадцать пятом кадре", к тому времени не только открытому, но и внедряемому, Смолина Полина никакого касательства не имела. Она не только не имела касательства к этому закону, но даже и не знала о нём. Но... но... "Незнание закона не освобождает вас от ответственности!"
Полина скользнула взглядом по табличке с литыми буковками на фронтоне серого здания и забылась дремотой. Зря. Зря она так опрометтчиво отнеслась к этому мгновению...
"Техникум лёгкой промышленности Министерства профтехобразования" двадцать пятым кадром" въехал в её сознание, подарив ей бессонную ночь. И ночь бессонная закончилась, и смена, в этот раз почему-то "тягомотная," к концу подошла...
Из трамвая Полина вышла на остановке "Техникум". Неторопливой походкой, за которой скрывалась скорее всего неуверенность, направилась она к зданию, на котором табличкой с литыми буковками прилепился "двадцать пятый кадр".
"И ведь говорила мама, "бесплатное и лёгкое ищи в мышеловке!", так ведь и сама горьким опытом научена, куда я лезу? Чего хочу?" - с такими мыслями и вошла она в вестибюль. Время склонялось уже к вечеру, а потому народу в вестибюле было мало. Справа у стены заметила она несколько человек, что-то высматривающих на стене. Смолина подошла поближе к это группе и увидела: изучали они расписание занятий, расположенное в застеклённом стенде, ещё рядом была доска объявлений, с оповещением о разных семинарах, собраниях, зачётах. И - рядом, скромненько, разместились памятка и инструкции для поступающих. Мышеловка захлопнулась...
Через две недели Полина принесла документы. С грустью особенной расставалась с "Аттестатом зрелости". В этом пожелтевшем листе бумаги она вновь явственно увидела своё прошлое, такое тяжкое, и такое счастливое.
"Ну вот, - подумала она, - пусть же это прошлое станет ступенькой в будущее!"
Ещё через неделю ей сообщили, что "Смолина Полина Абрамовна зачислена на третий курс факультета "швейное производство" техникума лёгкой промышленности."
У всех нормальных людей год делится на четыре сезона: зима, весна, лето, осень. У полины Смолиной год делился на два: зима - лето. Так и жила между зимней и летней сессией. Бывают книги "настольные", у каждого, наверное, своя - заветная. А вот о "подушной" книге не слыхал, хотя уверен, что и такая есть. И попробуй кто признаться, что не прятал под подушку заветную книгу, зачитанную до слипшихся глаз? Вот и у Полины была такая, называлась "Основы швейного производства". И ведь такая интересная оказалась! Зашторит Полина ночничок, чтоб свет его Петеньке не мешал, и до этих самых слипшихся глаз и читает. И не просто читает, про себя всё приговаривает: "Вот оно как! А у нас-то не таааак... У нас-то вон этак, а надо-то вот кааак..." с тем и засыпала.
К укоризне во взгляде у Валентины Ивановны прибавилось изумление("а девка-то - с гонором!). И по вечерам она уже докладывала Полине:
-Вчера с Петей в кооператив ходили. Я сосисок тебе и картофли прикупила, у тебя закончились. Михаилу к субботе сырочков взяла, пусть ребёнок хоть раз в неделю дома сладким побалуется. Квиточек из кооператива я тебе здесь на столе оставляла.
- Ой, Валентина Ивановна! Спасибо вам, я квиточки собрала, с зарплаты вам всё верну.Что бы я без вас делала бы... Спасибо вам!
- Ладно, ладно, что попусту болтаешь...(А ведь приятны были соседке слова Полины, Полина заметила это по сглаженным морщинкам на лице Валентины Ивановны).
С некоторых пор стали сниться Полине Смолиной эротические сны. И странного в этом ничего не было. Женщина - ещё молодая, да и сама собой ещё хороша, и оттого, что такие сны иногда забредают в голову женщине в интересном возрасте, ничего удивительного и нету. Удивительное было то, что вызывали эти сны вовсе не оргазм, а жуткое состояние ужаса. Снились Полине рулоны ватмана, иные в горизонтальной позиции, иные в вертикальной. Но от всех них, невзирая на позицию, веяло холодным ужасом. Вот ведь, какая жизненная метаморфоза приключается иногда в жизни: снятся тебе сладкие сны-мечтания, сменяются они кошмарными снами, а глядишь - на смену кошмарам уже и ужас ковыляет...
И если бы не Лёня... Вообще-то, это - Леонид Николаевич Кочнев, старший чертёжник управления "Спецмонтажстрой", а по совместительству - племянник Валентины Ивановны. И ведь - пожилая женщина, близорукая до нельзя, каждый квиточек прямо к носу пришпандоривает на мотив досконального изучения, а всё же углядела "ужасное самосочувствие" Полины. И на очередной вечерней "кухонной планёрке" возьми и спроси:
- Чего маешься, Полинушка?
- Ох, Валентина Ивановна, начертательную геометрию сдавать надо, а у меня к чертению руки-то не приспособлены...
И задумалась тут старушка, и молвила она этак задумчиво:
- Горю твоему помогу, соседушка, есть у меня снадобье от твоей кручины, Лёнькой называется. Освободит он тебя от дум твоих горьких!
А на следующий день, как раз воскресенье выпало, Леонид и заявился к любимой тётушке. Полина обрисовала ему ситуацию, показала задания контрольные. Леонид - человек обстоятельный, внимательно вник в проблему, почесал лысый свой подбородок и изрёк:
- Десятка, на червонец-то работа тянет.
Валентина Ивановна при этих его словах к плите потрусила, чайник выключать, глупая женщина, однако, чайник-то - давно выключенный стоит...
Полина - словно в омут головой:
-Согласна я! Только, Лёня, можно как-то так, чуть-чуть небрежно, где-нибудь чуток кривовато, чтоб видно было - я чертила...
- Тётя Валя! Ты зачем меня пригласила? Я - Кочнев! У меня и правая, и левая рука взаимоответственные! Понимаешь ли ты, Полюшка-Поля, вза-имо-ответственные!!!
Вобщем, договорились, и пришёл конец Полининым ужасам.
Сказка долго сказываетсй, а дело-то быстро делается... И начерталку сдала(спасибо Леониду), и сопротивление материалов("от же адиёты, - думала Плина, - какую же контрольную, когда жизнь тебя так на сопротивление испытает, что контрольная эта - тьфу и растереть").
Зима-лето, лето-зима, ещё раз по стольку, да ещё раз...И настал момент, когда Смолина вдруг и межсезонье стала замечать.
По весне очнулась она в актовом зале во втором ряду среди подружек, собранных воедино всеобщим счастьем - окончанием техникума.
Вот ведь как бывает-то по жизни... Вокруг - радость, улыбки, и музыка играет, а у Смолиной в душе - пустота... А к пустоте и думы горькие: "Радость, радость, с кем бы поделиться тобой... Ах, как бы родители радовались бы - "Полинка в инженеры вышла!", а Мотя так и не знает, что я в техникуме училась..." Думает она думу горькую, а сквозь думы слышит - вызывают её для торжественного вручения диплома об окончании техникума лёгкой промышленности по специальности "Мастер-технолог швейного производства". И взяла она в руки диплом, и повернулась лицом к залу, и... Словно кипятком обдало ей щёки и от этого кипятка нестерпимо защипало в глазах. По проходу между рядами кресел идут Петенька с Мишей, идут, улыбаются, в руках у них по букетику цветов весенних, ярких. Полина к ним навстречу, Мишу - на руки подняла, Петю к себе прижала, глазами зал окидывает, и взглядом с такой широкой улыбкой встречается - Катерина! "Ах, Катюша! Ах подруженька ты моя! Спасибо тебе за праздник! Спасибо тебе за душу твою светлую!"
"Очаровательные глазки, очаровали вы меня..." -и машинка не "кобенится", и шовчик рооовненько так идёт..
- Смолина! Полина! К Зинаиде Петровне!
"В вас столько неги, столько ласки...
- Смолина! к Зинаиде Петровне!
"В вас столько си.." - э, подруга, чего толкаешься?
- Дура! Тебя уже третий раз к Зинаиде кличут!
"Ой! Мамочки! За что! Ведь и шов ровненький, и браку нету!"
(Зинаида Петровна Дробышева, директор швейной фабрики имени Клары Цеткин. Зинаида Дробышева из тех самых, что по молодости прошли сито сталинского кадрового отбора, по характеру из тех, о которых:"Мы красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ..." Главный механик, мужик опытный, а умнющиий - поискать таких, Дробышеву Зинаиду Петровну побаивался.
И вошла Полина в кабинет, где за Т-образным столом восседала Зинаида, как её за глаза на фабрике прозывали, сидит, бумажки перелистывает, какие-то подписывает
.
- Смолина? Заходи. Читала я твою дипломную работу, Смолина, спасибо, из техникума прислали. Чего сказать. мысли интересные...
Но, одно дело, Полина, языком - ля-ля-ля, а другое дело мысли свои делом подтвердить! Чуешь, к чему клоню? (А Полина - в ступоре, первый раз к директору вызвали, а за что?)
- Вобщем, так, Смолина, вот тебе "пирог" (и протягивает Полине лист бумаги), а вот тебе и порог(и пальчиком в дверь указует), если не подпишешь сей момент приказ этот!
Берёт Полина этот лист, а едва увидела в нём слово "Приказ", задрожали руки, и бумага эта мелкой рябью заскакала. А в приказе-то слова ещё страшней: "В связи с переводом Александры Михайловны Полозовой на другую работу, назначить начальником цеха номер 3("мужские сорочки") швею 5-го разряда Смолину Полину Абрамовну."
- Тут такое дело, Полина, забирают от нас Михайловну-то, на повышение пошла, в министерстве теперь будет. И нам хорошо, своя рука теперь там будет. Думали-гадали мы, зачем нам со стороны-то человека брать, когда своих светлых голов хватает? Вот и остановились на тебе.
- Не могу я, Зинаида Петровна, вы ведь многого обо мне не знаете, муж у меня сидит...
- Ой, Смолина, как же я проглядела такой факт твоей биографии! Ой, напугала ты меня, Смолина! Эх, Полинушка, страна у нас такая, что только ленивых не сажают, тьфу-тьфу-тьфу! Знаю я всё про твою биографию, Полина, ты думаешь, с бухты-барахты решение принималось? Сама Александра тебя и предложила. А при таком грустном факте твоей биографии - ну, так что ж, честнее будешь, и про пятый пункт твой учли, стараться будешь за пятерых, чтоб ни одного косого взгляда в твою сторону! А коситься будут, не сомневайся. Вот и старайся, а мы поможем! Завтра приходи к девяти утра, принимай дела у Михайловны!
Из кабинета вышла Полина в полуобморочном состоянии, а навстречу, уже в цеху - вопросительные взгляды, вопросительные взгляды... И идёт она сквозь ряды этих взглядов бледная, только что не шатается... Села к машинке, "Оча... ча.. тель.. тель.. гла..гла..зки, оч... ва.. ииииии...."
Вечером на "кухонной планёрке" Полина не дожидаясь слов соседки, кусок не проглотив, повернула голову и говорит:
-Я, Валентина Ивановна, Мишу из круглосуточнога садика забираю, - говорит, а в глазах слёзы счастливые...
Старушка сразу к табуреточке своей у столика, присела, перекрестилась, заулыбалась:
- Молодец, Полинушка! Ты не сомневайся, я помогу, да и Петенька у тебя почти самостоятельный.
Говорит, а самой, вслед за Полиной, тоже слёзы покатились.
На следующий день, когда часы показывали без пятнадцати минут девять, Полина вошла в проходную родной фабрики. Она прошла к административному зданию, поднялась на третий этаж, остановилась перед дверью. Затем, глубоко вздохнув, открыла дверь.
Небольшой кабинет, два широких окна, сквозь тюлевые занавески которых просвечивал яркий солнечный свет, "зайчиками" отражавшийся на бежевого цвета стене. За столом с одной тумбой сидела Александра Михайловна и улыбка её была под стать яркому солнечному свету.
И был день. И день этот назывался понедельник. И было утро, на часах - девять утра. по телефону внутренней связи набрала Полина цех "мужские сорочки", отозвалась Катюша.
- Катюша, там Брызглов на месте? Скажи ему, что я его жду.
- Ой, Полина, а может, не надо так сразу?
- Катерина! Механика Брызгалова сей момент жду у себя! Катюша, надо, надо, Катюша...