Каунатор Яков : другие произведения.

Поэты И Судьбы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  

ЯКОВ КАУНАТОР

  
  
  
  

ПОЭТЫ И СУДЬБЫ

   ГЛАВА 1
  
   БАЛЛАДА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 года
  
   0x08 graphic

Кавалергарды, век не долог,и потому так сладок он.

Поет труба, откинут полог,

и где-то слышен сабель звон.

Еще рокочет голос струнный,

но командир уже в седле...

Не обещайте деве юной

любови вечной на земле!

( БУЛАТ ОКУДЖАВА)

  
  
  
  
   А может, зря я "подписался" под этими строчками Булатом Окуджавой? Ведь нынешняя поросль младая несомненно приписала бы авторство произведения веку 19-му... И была бы права. Значит, проникся, проникся автор Булат Окуджава какой-то лёгкостью, каким-то эфиром века 19-го.
   А век был необычный. Странное поверье "как начнёшь Новый Год, так его и проведёшь", вполне резонно провести и на столетие. А начиналось оно кроваво, с преступления... С убийства императора Павла 1. А уж чем продолжилось, да чем заканчивалось...
   Но ведь было, было в самом начале этого века нечто такое, что стало неким духовным фундаментом не только для поколения "молодых генералов 1812 года", но для многих и многих последующих поколений. Это "нечто" - БЛАГОРОДСТВО. ЧЕСТЬ. ДОСТОИНСТВО. Да ведь именно тогда, в начале века и стали эти понятия основополагающими. Откуда что взялось? Может быть, ветром из далёкого Парижу надуло, после всех этих "энциклопедистов" да "взятия Бастилий"? Но ведь именно тогда и ощутил себя человек русский ЛИЧНОСТЬЮ. И оказалось, чтобы ощутить себя личностью, всего-то и надо было обрести ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА. А - добавить сюда тщеславие? Ибо, куда же без него? И, хоть корят иногда, попрекают "тщеславием", а с другой стороны - стремление быть первым, лучшим, не есть ли это путь к самосовершенствованию? И для этого - то ли порока, то ли достоинства, в начале 19-го века благодатная почва сложилась. Корсиканец! Коротышка! Наполеон Буонапарте! Да ведь из офицеров - и в императоры! Ах! даже голова закружилась! И не у одного, у тысяч и тысяч...
   Итак, благородство, честь, достоинство, тщеславие. Ну вот и сложился портрет нашего героя. Позвольте представить: Давыдов Денис Васильевич, генерал-лейтенант российской Армии. И -чуть не забылось: ко всем этим достоинствам едва не пропустили - ТАЛАНТ.
  
   Я каюсь! я гусар давно, всегда гусар,
   И с проседью усов - все раб младой привычки:
   Люблю разгульный шум, умов, речей пожар
   И громогласные шампанского оттычки.
   От юности моей враг чопорных утех,-
   Мне душно на пирах без воли и распашки.
   Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех,
   И дым столбом от трубочной затяжки!
   (Денис Васильевич Давыдов)
   "Долог путь до Типперери..."(из Джека Джаджа и Вернона Горейса)... Долог, долог был путь до генеральских эполет. А начался он, очевидно, в ту пору, когда мальцу, сыну бригадира Василия Денисовича Давыдова исполнилось 9 лет. Как углядел полководец Суворов Александр Васильевич в этой "мелюзге" будущего война? Кто его знает...
   "Когда он несся мимо нас, то любимый адъютант его, Тищенко, - человек совсем необразованный, но которого он перед всеми выставлял за своего наставника и как будто слушался его наставлений, - закричал ему: "Граф! что вы так скачете; посмотрите, вот дети Василья Денисовича". "Где они? где они?" - спросил он и, увидя нас, поворотил в нашу сторону, подскакал к нам и остановился. Мы подошли к нему ближе. Поздоровавшись с нами, он спросил у отца моего наши имена; подозвав нас к себе еще ближе, благословил нас весьма важно, протянул каждому из нас свою руку, которую мы поцеловали, и спросил меня: "Любишь ли ты солдат, друг мой?" Смелый и пылкий ребенок, я со всем порывом детского восторга мгновенно отвечал ему: "Я люблю графа Суворова; в нем все - и солдаты, и победа, и слава". - "О, Бог помилуй, какой удалой! - сказал он. - Это будет военный человек; я не умру, а он уже три сражения выиграет! А этот (указав на моего брата) пойдет по гражданской службе". И с этим словом вдруг поворотил лошадь, ударил ее нагайкою и поскакал к своей палатке." (Из воспоминаний Дениса Давыдова "Встреча с великим Суворовым")
  
   И в 17 лет - Денис Давыдов - кавалергард, гвардеец! А как же не хотелось командованию принимать этого уже умелого наездника и сведующего в воинских делах (от отца, от отца всё перенялось!) Коротконог, да курнос, ну никак "рылом в гвардию не выходит!"
   И в голове молодого ещё не кавалергарда, но уже воина:
   "Да как же это? Да как можно-с? А Генералиссимус Александр Васильевич? Тоже ведь, не гренадёрского сложения! А...а... Буонапарте? И ведь... ведь в Императоры вышел, а росту, росту... на пол-вершка меня ниже?"
   Может быть командиры и услышали внутренний голос юнца, и был он принят в кавалергардский гвардейский полк. Да не просто принят, но обласкан, полюбим сослуживцами за добрый нрав, остроумие, светлый юмор.
   И талант вовремя прорезался:
  
   Бурцову (В дымном поле, на биваке...)
   В дымном поле, на биваке
   У пылающих огней,
   В благодетельном араке
   Зрю спасителя людей.
   Собирайся вкруговую,
   Православный весь причет!
   Подавай лохань златую,
   Где веселие живет!
  
   Наливай обширны чаши
   В шуме радостных речей,
   Как пивали предки наши
   Среди копий и мечей.
   Бурцов, ты - гусар гусаров!
   Ты на ухарском коне
  
   И задаюсь вопросом: в 17 лет - офицер Армии, начинал свой ратный путь с эстандарт-юнкера, через год - корнет, ещё через год - поручик. Роюсь, копаюсь, но нигде не нахожу упоминаний о "начальной военной подготовке" или "курсах молодого бойца". Не было этого по тем временам, как и не было средних школ, да и Лицей Царскосельский возник много позже того, как юноша вступил в Армию.
   И образование - домашнее, когда по-французски изъясняешься лучше, чем по-русски; и "начальная военная подготовка" - из того самого, откуда по сегодняшний день мальчишки в "войнушку" играют. И добавить к этому следует лишь талант и усердие.
   К тому же, образование вовсе не заканчивается "домашним". "Стыдно, стыдно, братец, таким дремучим необразованцем слыть!" Упрёк со стороны сослуживцев был услышан.
   С подачи сослуживцев, и в первую очередь Александра Михайловича Каховского, началось "заполнение" пробелов. Военная история, фортификация, картография, прибавьте сюда экономические теории и русскую словесность...
   Поди знай, что тебе пригодится. А пригодилось всё. И сказалась природная одарённость нашего героя, коли проделан был путь от юнкера до генерал-лейтенанта. А одарённость оказалась разнообразной, не только в воинском деле, но и в словесности. Современники припоминают, что стихи вояки-гусара разлетались моментально по альбомам. И даже удостоились похвалы "неистового Виссариона" - Белинского.
   " Число всех стихотворений Давыдова не велико -- около шестидесяти; из них, может быть, два или три слабые, но каждое более или менее примечательно или по поэтическому достоинству, или потому, что представляет собою черту для дополнения физиономии своего творца. "Полусолдат" особенно примечательно в этом отношении: отличаясь высоким поэтическим достоинством, оно в то же время и превосходная автобиография, и полный, верный портрет Давыдова, написанный им же самим..." (Белинский В.Г. Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова)
  
   Жуковский, милый друг! Долг красен платежом:
   Я прочитал стихи, тобой мне посвященны;
   Теперь прочти мои, биваком окуренны
   И спрысканны вином!
   Давно я не болтал ни с музой, ни с тобою,
   До стоп ли было мне?..
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Но и в грозах войны, еще на поле бранном,
   Когда погас российский стан,
   Тебя приветствовал с огромнейшим стаканом
   Кочующий в степях нахальный партизан!
   1814
  
   Удивительное время, удивительный век, когда семнадцатилетние юноши превращались в воинов, испоняя не только ДОЛГ, но и принимая ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. Но - возраст! Да ведь это - пора юношества с необузданной кипучей энергией, да ведь это - впервые из-под родительского крыла! Опьяняющая свобода! (А "опьяняла" она не только символически))) И - не отсюда ли образ гусара-"гуляки, повесы"?
  
   Гусарский пир
  
   Ради бога, трубку дай!
   Ставь бутылки перед нами,
   Всех наездников сзывай
   С закрученными усами!
   Чтобы хором здесь гремел
   Эскадрон гусар летучих,
   Чтоб до неба возлетел
   Я на их руках могучих;
   Чтобы стены от ура
   И тряслись и трепетали!..
   Лучше б в поле закричали...
   Но другие горло драли:
   "И до нас придет пора!"
   Бурцов, брат, что за раздолье!
   Пунш жестокий!.. Хор гремит!
   Бурцов! пью твое здоровье:
   Будь, гусар, век пьян и сыт!
   Понтируй, как понтируешь,
   Фланкируй, как фланкируешь,
   В мирных днях не унывай
   И в боях качай-валяй!
   Жизнь летит: не осрамися,
   Не проспи ее полет.
   Пей, люби да веселися!-
   Вот мой дружеский совет.
   1804
  
  
   По счастью, Денису Васильевичу Денисову немного времени было отпущено на юное "разгулье". С 1806 года участвовал во всех войнах.
   "В Европе пушки грохотали..." А Денису Васильевичу впору было петь песню "Не для меня орудий грохот, И сабель звон не для меня..." А всё из-за несносного характера, из-за ёрничества. Дёрнула его нелёгкая стихотворно и эпиграмно высмеять шутливо первых лиц государства. А вот и результат: "Извольте, сударь, из гвардии, из кавалергардов - да в гусары! Да в провинцию!" И вот нынче кавалергарды в Европах с Буонапартой на кулачках, и вот нынче им, кавалергардам - чины да награды, и -"в воздух чепчики кидали"...
   Ах, заступница! Ах, сударыня! Благодетельница! Заступись! - это вопль отчаянья к Марии Антоновне(нет-нет, не Сквозник-Дмухановская, которая городничего дочка, тут, брат, поднимай выше!) - Нарышкиной, фаворитке императора. Сжалилось императорское сердце, чай тоже - не камень, человеческое.
   И направлен был отчаянный гусар на европейский театр военных действий. Из огня да в полымя... Назначен был в адьютанты к генералу князю Багратиону, к одному из тех самых, из "первых лиц"... Ах, как неосторожно, как опрометчиво посмеялся в своё время над длинным генеральским носом. И предстал он перед сиятельными очами, но - не оробел: "Из зависти! Из зависти воспел ваш длинный нос, ваше сиятельство! Потому как у самого меня - гляньте, гляньте!(и пальчиком на свой нос указует) Недоразумение одно! Пуговичка - и та поболее будет!"
   Рассмеялся князь остроумию и находчивости гусара, да и простил ему давний грех.
   И сбылось пророчество Суворова, сказанное когда-то мальчишке: "Я не умру, а у тебя три победы в сражениях будут!"
   "Уже с 24 января 1807 года Денис Давыдов участвовал в боях с французами. В сражении при Прейсиш-Эйлау он находился при Багратионе, который появлялся со своим адъютантом на самых опасных и ответственных участках. Один бой по мнению Багратиона был выигран только благодаря Давыдову. Он в одиночку бросился на отряд французских улан и те, преследуя его, отвлеклись и упустили момент появления русских гусар. За этот бой Денис получил орден Святого Владимира IV степени, бурку от Багратиона и трофейную лошадь. В этой и других битвах Давыдов отличился исключительной храбростью, за что был награжден орденами и золотой саблей."(Из Википедии)
  
   Из воспоминаний Дениса Васильевича Давыдова:
   "Мне было тогда немного более двадцати лет; я кипел жизнью, следственно, и любовью к случайностям К тому же жребий мой был брошен, предмет указан и солдатским воспитанием моим, и непреклонною волею идти боевою стезей, и неутомимою душою, страстною ко всякого рода отваге и порывавшеюся на всякие опасности; но, право, не раз в этом двухсуточном бое проклятая Тибуллова элегия "О блаженстве домоседа" приходила мне в голову. Черт знает, какие тучи ядр пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими! То был широкий ураган смерти, все вдребезги ломавший и стиравший с лица земли все, что ни попадало под его сокрушительное дыхание, продолжавшееся от полудня 26-го до одиннадцати часов вечера 27-го числа и пересеченное только тишиною и безмолвием ночи, разделившей его свирепствование на два восстания."
   (Денис Давыдов, ВОСПОМИНАНИЕ О СРАЖЕНИИ ПРИ ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ 1807 ГОДА ЯНВАРЯ 26-го И 27-го)
  
   Многословность, "цветистость" прозаических произведений были свойственны не только талантливому Давыдову. Казалось, это свойство всей литературы начала 19-го века. Казалось, вот только сейчас увидено всё многообразие мира, и человек спешил запечатлеть его в одной фразе. Эта многословность выразила ещё одно свойство эпохи - неторопливость, действие - словно в замедленной съёмке обрастает мельчайшими деталями и подробностями.
   Что же касается прозы Дениса Давыдова - добавьте к многословности, "цветистости", неторопливости - поэтическое воображение, пробуждённое видением и памятью.
  
  
  
   Гроза двенадцатого года
   Настала - кто тут нам помог?
   Остервенение народа,
   Барклай, зима иль русский бог?
   А.С.Пушкин
  
  
   "Война 1812 г. пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании,- писал И. Д. Якушкин.- Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов <...>, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: "Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!" В рядах даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле"
   (Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина)
  
   Могла ли действенная натура Дениса Давыдова оставаться в стороне? Он - при службе, состоит в адьютантах генерала Багратиона, и служба эта, по собственному его признанию, льстит его самолюбию. Да и наград при такой близости к его сиятельству, когда едва ли не ежеминутно на глазах, "добыть" легче. Но нынче речь не о тщеславии - о Долге. Если ранее все действа протекали в Европах, то нынче... Нынче:
  
   "Не было пощады для врагов, ознаменовавших всякими неистовствами нашествие свое в нашем отечестве, где ни молодость, ни красота, ни знание - ничего не было ими уважено"- писал Н. М. Муравьев. Об этом же вспоминал Н. И. Тургенев: "Завоеватель не нашел в России ни изменников, ни даже льстецов. Выискался только один несчастный епископ, согласившийся упоминать в ектеньи имя Наполеона. На русской территории Наполеон встречал только врагов..." (РУССКИЕ МЕМУАРЫ, ИЗБРАННЫЕ СТРАНИЦЫ ,1800-1825 гг.)
  
   В ту годину, как вспоминал сам Давыдов, "...поздно было учиться. Туча бедствий налегла на отечество, икаждый сын его обязан был платить ему наличными сведениями и способностями."( из воспоминаний Дениса Давыдова)
  
   И подано письмо благодетелю, князю Багратиону, с просьбой перевести из адьютантов в войска. И по высочайшему повелению переведён в Ахтырский гусарский полк с присвоением звания "подполковник". И воевал:
   " командовал первым баталионом оного,был в сражениях под Миром, Романовым, Дашковкой и во всех аванпостныхсшибках, до самой Гжати."(Д. В. Давыдов.Дневник партизанских действии 1812 года)
  
   Но - натура! Деятельная его натура жаждала действий более активных!
   "Натура, натура!" - наука по тем временам была так себе, хиленькая...Поэтому всё сваливали на "натуру". А попадись Денис Васильевич годков этак сто с лишком спустя на глаза Карлу Юнгу, учёный непременно бы вскричал:"Экстраверт!"(типа, "эврика!")
  
   "Термин "экстраверт" буквально означает "направленный вовне", впервые это понятие было использовано Карлом Юнгом в книге "Психологические типы".
   Экстравертом считается человек, интересы которого касаются, в первую очередь, внешнего мира. Как правило, экстраверты открыты, активны, их поступки часто бывают импульсивны. Это очень общительные люди, которые любят проявлять инициативу."("Удивительная психология")
  
   Из инциативы: "При сих мыслях я послал к князю Багратиону письмо следующего содержания"Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего,столь лестное для моего самолюбия, и вступя в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею и, следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнить ничего замечательного. Князь! Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснений моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов". ( Д. В. Давыдов .Дневник партизанских действии 1812 года)
  
   Из воспоминаний Дениса Давыдова:
   "Между тем мы подошли к Бородину. Эти поля, это
   село мне были более, нежели другим, знакомы! Там я провел и беспечные лета
   детства моего и ощутил первые порывы сердца к любви и к славе. Но в каком
   виде нашел я приют моей юности! Дом отеческий одевался дымом биваков; ряды
   штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и громады войск толпились на
   родимых холмах и долинах. Там, на пригорке, где некогда я резвился и
   мечтал, где я с алчностию читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о
   перекатах грома русского оружия на границах Франции, - там закладывали
   редут Раевского [5]; красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и
   кипел егерями, как некогда стаею гончих собак, с которыми я носился по мхам
   и болотам. Все переменилось! Завернутый в бурку и с трубкою в зубах, я
   лежал под кустом леса за Семеновским, не имея угла не только в собственном
   доме, но даже и в овинах, занятых начальниками."
  
   Не было, не было по тем временам научных трактатов, пособий по "ведению партизанской войны". Наука эта постигалась на практике, по наитию. и в этой науке опять-таки проявилась натура: горячая, инициативная, одним словом, гусарская. Один из эпизодов отряда Дениса Васильевича Давыдова, им же самим и воспроизведённый в воспоминаниях: " Но мне нужен был язык, и потому я нарядил урядника Крючкова с десятью доброконными казаками наперехват вдоль по лощине, а других десять - прямо на разъезд. Разъезд, видя себя окруженным, остановился и сдался в плен без боя. Он состоял из десяти рядовых при одном унтер-офицере. Мы узнали, что в Цареве-Займище днюет транспорт с снарядами
   и с прикрытием двухсот пятидесяти человек конницы.
   Дабы пасть как снег на голову, мы свернули с дороги и пошли полями, скрываясь опушками лесов и по лощинам; но за три версты от села, при выходе на чистое место, встретились с неприятельскими фуражирами, числом человек в сорок. Увидя нас, они быстро обратились во всю прыть к своему отряду. Тактические построения делать было некогда, да и некем. Оставя при пленных тридцать гусаров, которые, в случае нужды, могли служить мне резервом, я с остальными двадцатью гусарами и семьюдесятью казаками помчался в погоню и почти вместе с уходившими от нас въехал в Царево-Займище, где застал всех врасплох. У страха глаза велики, а страх неразлучен с беспорядком. Все рассыпалось при нашем появлении: иных мы захватили в плен, не только без оружия, но даже без одежды, иных вытащили из сараев; одна только толпа в тридцать человек вздумала было защищаться, но была рассеяна и положена на месте. Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров, десять провиантских фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся бегством."(Д. В. Давыдов. Дневник партизанских действии 1812 годa)
  
   В воспоминаниях Дениса Васильевича обратил внимание на один, казалось бы, малозначительный эпизод: "После сего, перевязав пленных, я определил к ним одного урядника и девять казаков, к которым присоединил еще двадцать мужиков. Весь этот транспортотправлен был в Юхнов для сдачи городскому начальству под расписку."
   В русской армии был ещё один партизанский отряд под командованием полковника Фигнера. Он не успел оставить воспоминания. Погиб полковник Фигнер в 1813 году, пытаясь спасти своего солдата. Натура? По Карлу Юнгу - такой же "экстраверт". В воспоминанияx современников - отчаянной храбрости, энергии, выдумки. Одна слабость: редко, когда доводил пленённых до главного штаба. Расстреливал, зачастую - лично.
   Ни разу, сколько ни копался в воспоминаниях современников Давыдова, подобная "слабость" за ним замечена не была."После сего, перевязав пленных, я определил к ним одного урядника и девять казаков, к которым присоединил еще двадцать мужиков. Весь этот транспортотправлен был в Юхнов для сдачи городскому начальству под расписку..."
  
   Человек состоит из поступков и эмоций. Денис Васильевич Давыдов состоит из прозы и поэзии. Проза его - суть поступки. Поэзия Давыдова - суть эмоции. В поступках гусара Давыдова есть триединство: ЧЕСТЬ. ДОЛГ и ОТВЕТСТВЕННОСТЬ перед Отечеством, то что зовётся патриотизмом. Но вот что удивительно: нигде, ни в одном прозаическом произведении Давыдова не найдено мною высокопарных "патриотических" фраз. Чаще всего читается: "Почитаю своим долгом, своей обязанностью в час опасности и тяжёлых испытаний для милого моего Отечества..." Патриотизм Дениса Васильевича Давыдова состоит из действенных его поступков.
   ЭМОЦИИ...
   Логика пьяного
   Под вечерок Хрунов из кабачка Совы,
   Бог ведает куда, по стенке пробирался;
   Шел, шел и рухнулся. Народ расхохотался.
   Чему бы, кажется? Но люди таковы!
   Однако ж кто-то из толпы -
   Почтенный человек!- помог ему подняться
   И говорит: "Дружок, чтоб впредь не спотыкаться,
   Тебе не надо пить... "-
   "Эх, братец! всё не то: не надо мне ходить!"
   1817
  
   Весёлого нрава, остроумный офицер был натурой (опять - натура!) - иронической. Ирония его была добродушной, дружеской, не дошло до нас сведений об оскорблённых, обиженных давыдовской иронией. Иногда, иногда ирония переходила в самоиронию:
  
   Рушитель лености моей!
   Оставь дремать меня в покое
   Среди моих беспечных дней;
   Позволь мне время золотое
   Заботами не возмущать!
   Я славы не хочу искать;
   Хочу покоиться всечасно,
   Лежа в постели размышлять
   И век лениться сладострастно!
   1813
  
  
   Как будто Диоген с зажженным фонарем,
   Я по свету бродил, искавши человека,
   И сильно утвердясь в намереньи моем,
   В столицах потерял я лучшую часть века.
   Судей, подьячих я, сенаторов нашел,
   Вельмож, министров, прокуроров,
   Нашел людей я разных сборов -
   Фонарь мой всё горел.
   Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился
   Фонарь упал из рук, но ах!.. не погасился.
   1810-е годы
   Давно замечено, на самоиронию способен человек характера сильного и доброго.
  
   Иногда, иногда ирония переходила в сатиру:
   К портрету N.N.
   Говорит хоть очень тупо,
   Но в нем это мудрено,
   Что он умничает глупо,
   А дурачится умно.
   <1811>
  
   И неожиданно, вдруг возникла сатира политическая:
   К портрету Бонапарте
   Сей корсиканец целый век
   Гремит кровавыми делами.
   Ест по сту тысяч человек
   И с...т королями.
   1812 (?)
  
   И всё же, всё же, всё же... "Не обещайте деве юной лёбови вечной на земле..." В этом боевом офицере заключено было сердце лирическое, нежное. А, может, в этом и есть некая закономерность? Воинственный нрав, бои и сшибки искали успокоения в душевной лирике?
   И здесь, в многочисленных лирических "отступлений", теряюсь: где здесь - наш герой? где же образ, им вымышленный? Но везде, и в "автобиографическом", и в придуманном есть единство: тонкий лиризм, чувственность, за которыми скрывается натура чистая и возвышенная.
  
   На голос русской песни
  
   Я люблю тебя, без ума люблю!
   О тебе одной думы думаю,
   При тебе одной сердце чувствую,
   Моя милая, моя душечка.
  
   Ты взгляни, молю, на тоску мою
   И улыбкою, взглядом ласковым
   Успокой меня беспокойного,
   Осчастливь меня несчастливого.
  
   Если жребий мой умереть тоской -
   Я умру, любовь проклинаючи,
   Но и в смертный час воздыхаючи
   О тебе, мой друг, моя душечка!
   1834
   (Посвящено Евгении Дмитриевне Золотаревой.)
  
   Напевное, лирическое, стихотворение напоминает народную песню.
   А на слуху у нас замечательные одностишья нашего с вами современника Владимира Вишневского. И - неожиданно:
   Надпись к портрету Багратиона
   "Где Клии взять перо писать его дела?-
   У Славы из крыла."
   Цветок к памяти своего благодетеля... Да ведь - тоже - лирика.
   А вот - не верится! Не верится, что это " лирическое" - автобиографично. Скорее всего - ирония над вымышленным героем.
   Решительный вечер
   Сегодня вечером увижусь я с тобою,
   Сегодня вечером решится жребий мой,
   Сегодня получу желаемое мною -
   Иль абшид на покой!
  
   А завтра - черт возьми!- как зюзя натянуся,
   На тройке ухарской стрелою полечу;
   Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
   И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!
  
   Но если счастие назначено судьбою
   Тому, кто целый век со счастьем незнаком,
   Тогда... о, и тогда напьюсь свинья свиньею
   И с радости пропью прогоны с кошельком!
   1816
  
   Счастливица Евгения Дмитриевна Золотарёва... Ведь не одно а несколько посвящений... И опять - напевно, мелодично. (А городской романс возникнет мноиго позже...)
   Не пробуждай, не пробуждай
   Моих безумств и исступлений,
   И мимолетных сновидений
   Не возвращай, не возвращай!
  
   Не повторяй мне имя той,
   Которой память - мука жизни,
   Как на чужбине песнь отчизны
   Изгнаннику земли родной.
  
   Не воскрешай, не воскрешай
   Меня забывшие напасти,
   Дай отдохнуть тревогам страсти
   И ран живых не раздражай.
  
   Иль нет! Сорви покров долой!..
   Мне легче горя своеволье,
   Чем ложное холоднокровье,
   Чем мой обманчивый покой.
   1834
  
   Поэзия нашего героя талантлива и разнообразна. Но... но... Судьбе было угодно, чтобы в нашей памяти Денис Васильевич Давыдов запечатлелся в образах Джорджа Доу и Ореста Кипренского...
  
   Эпилог
   Марина Цветаева. ГЕНЕРАЛАМ 1812 ГОДА
  
   Вы, чьи широкие шинели
   Напоминали паруса,
   Чьи шпоры весело звенели
   И голоса,
  
   И чьи глаза, как бриллианты,
   На сердце вырезали след, -
   Очаровательные франты
   Минувших лет!
  
   Одним ожесточеньем воли
   Вы брали сердце и скалу, -
   Цари на каждом бранном поле
   И на балу.
  
   Вас охраняла длань Господня
   И сердце матери, - вчера
   Малютки-мальчики, сегодня -
   Офицера!
  
   Вам все вершины были малы
   И мягок самый черствый хлеб,
   О, молодые генералы
   Своих судеб!
  
   Яков Каунатор
   февраль, 2014 год
  
  
   ГЛАВА 2
  
   ГУСАРСКАЯ БАЛЛАДА 1941-1945 ГОДОВ
  
   0x08 graphic
  
  

"Ах, война, что ж ты сделала, подлая:

стали тихими наши дворы,

наши мальчики головы подняли,

повзрослели они до поры,

на пороге едва помаячили

и ушли за солдатом солдат...

До свидания, мальчики! Мальчики

постарайтесь вернуться назад.

(Булат Окуджава),

  
  
   Паспортный контроль. Таможенный досмотр. Ах, если б знал он, если б знал, в какие унижения и оскорбления это выльется... Какие глупые люди, какие наивные глупцы... Таможенный досмотр: "Какие ценности вы пытаетесь нелегально вывезти через границу Союза Советских Социалистических Республик?" К чему нужна была эта нервотрёпка с ящиками для мебели, с оттисками своих же научных статей, которые, оказывается, нельзя вывозить? А может, в качестве бесценного незадекларированного груза представить им свои руки и голову, руки Хирурга и голову Доктора Медицинских Наук?
   Он прошёл через рамку металлоискателя и она "радостно" зазвенела. Чиновники затрепетали и в раже бросились к нему: "Где? Где? Снимайте обувь!"
   Он усмехнулся.
   - Один - в плече, два - в спине, под лопаткой.
   На их недоумённые взгляды ответил:
   - Осколки, с той войны.
   Они обескураженно отошли.
   И вспомнилось ему, как однажды, 33 года назад, было это в 44-ом году уже пересекал границу. И не было ни паспортного контроля, ни таможенного досмотра, и виз никто не спрашивал.
   Он со своей ротой даже и не заметили, как проскочили границу. Это потом уже, под вечер их из штаба поздравили, мол, вышли на старую границу. В тот вечер он со своей ротой это дело отметили. Бойцы ещё гулеванили, а он уединился, достал планшетку, где прятался заветный блокнот.
   ... Грохочущих ресов багровый хвост.
   Гусеничные колеи в потравленном хлебе.
   Пулеметные трассы звезд,
   Внезапно замершие в небе.
   .... Страшно.
   И все же приказ
   Наперекор всем страхам выполнен будет.
   Поэтому скажут потомки о нас:
   - Это были бесстрашные люди.
   Июль 1944 г.
  
  
   Много позже мальчишка вспоминал: он хорошо помнил, день, который звался "ВЧЕРА". А потом наступил день под названием "ЗАВТРА". А куда пропало "СЕГОДНЯ", он до сих пор не знает... И это "ЗАВТРА" длилось долгие четыре года. "ЗАВТРА" он начинал с должности добровольца, едва-едва закончив 9-ый класс в свои 16 лет. А закончил "ЗАВТРА" в возрасте 20 лет в должности командира танковой роты.
   "Где мои 17 лет?" - "В Могилёв-Подольском!" Уверен, что наш герой обязательно бы подпел Владимиру Семёновичу Высоцкому именно этими словами... Хоть и разделяло их... ну, скажем, поколение...
   Ион Деген родился в Винницкой области, в Могилёв-Подольском.
   Из "ВЧЕРА" Иона Дегена:
   " Утром, когда нам исполнилось шестнадцать лет, мы сдали экзамен по
   алгебре, оторвались от одноклассников, купили бутылку "Алигатэ" и по
   традиции взобрались на ореховое дерево в нашем саду. Мы удобно расположились
   в развилках мощных ветвей, отхлебывали вино и обсуждали мировые проблемы.
   Бутылка опустела еще до того, как мы коснулись оккупации Югославии немцами.
   Я закурил "гвоздик", горький, вонючий, дерущий горло. На лучшие папиросы у
   меня не было денег. Яша отмахивался от дыма и рассказывал о недавнем
   свидании с девочкой из десятого класса.
   По календарю только завтра наступит лето, но теплое летнее солнце уже
   сегодня пробивалось сквозь тугие пахучие листья."
   (Ион Деген: "Война никогда не кончается")
  
  
   Началo
   Девятый класс окончен лишь вчера.
   Окончу ли когда-нибудь десятый?
   Каникулы - счастливая пора.
   И вдруг - траншея, карабин, гранаты...
  
   Июль 1941 г. (Ион Деген)
  
  
  
  
   "А ты записался добровольцем?"(известный плакат времён Гражданской войны) Он записался. И вскоре стал командиром взвода таких же безусых добровольцев, большей частью его одноклассников. (После войны, вспоминая свой первый взвод, он с горечью писал: из 30 его одноклассников домой живыми(?) вернулись четверо... Все четверо вернулись инвалидами).
  
   "Как много их, друзей хороших,
   Лежать осталось в темноте..."
   (Михаил Матусовский)
  
   "На второй или на третий день раны начали гноиться. Тампоны пришлось
   выбросить. Саша срезал мох, посыпал его пеплом и прикладывал к ранам. Только
   трижды за девятнадцать дней мне удалось постирать бинт.
   И вот сейчас, когда после всего пережитого нас ждала радостная встреча
   со своими на левом берегу, Саши не стало.
   Двадцать девять мальчиков из двух девятых классов были убиты или
   ранены. Двадцать девять раз я ощущал боль потери. Но никогда еще эта боль не
   была такой пронизывающей, как сейчас, в тридцатый раз."(Ион Деген: "Война никогда не кончается")
  
   "Вас охраняла длань Господня
   И сердце матери, - вчера
   Малютки-мальчики, сегодня
   Офицера."
   (Марина Цветаева)
  
   Так и давалась военная наука вчерашнему девятикласснику, завтрашнему офицеру-танкисту. Через потери, боль ранений и страх, который преодолевался ежеминутно. Но ведь - преодолевался! Наверное, наверное в этом преодолении сыграл свою роль "курс молодого бойца", которым "заботливо" охвачены были мальчишки и девчонки довоенных дней( а в войну "охватывать курсом" было некогда, познавай этот курс через кровь и смерть); и - фильм - "Если завтра война, если завтра в поход!"
   И горестное прозрение от этой "кины"...
  
   " И тут я заплакал... Не боль, не потери, не страх были причиной тех слез. Не это... Где
   фронт? Есть ли он вообще? Идет ли еще война? Зачем я существую, если рухнула
   моя страна? Почему я не оставил себе хоть одну гранату? Я бы взорвал ее..."(Ион Деген: "Война никогда не кончается")
  
  
  
   " Даже Степан называл своего командира мальцом. Чего уж требовать от
   других? Семнадцатилетнему командиру разведчиком было обидно. В дивизион
   бронепоездов он добровольно пришел после ранения. Единственный награжденный
   во всем подразделении - медаль "За отвагу". По-правде, награду заслужили все
   сорок четыре человека, и его разведчики и пехотинцы, которыми пополнили
   отряд. За такое дело другим дали бы звание Героя. Выстоять на перевале
   против "эдельвейсов", отборной дивизии альпинистов, да еще взять в плен чуть
   ли не целую роту во главе с оберлейтенантом. До войны этот обер излазил все
   вершины Альп, а тут, на Кавказе, угодил в плен к пацану, который раньше
   вообще не видел гор. Конечно, им повезло. Альпинисты - немцы знали, что в
   снежную бурю на высоте 3400 метров над уровнем моря надо сидеть, как мышь, а
   Малец не знал. Могли, конечно, загнуться без единого выстрела. Но... вот так
   оно случается на войне. Повезло."
   (Ион Деген: "Война никогда не кончается")
  
  
   Считаюсь бесшабашным и отчаянным.
   И даже экипажу невдомек,
   Что парапет над пропастью отчаяния -
   Теплящийся надежды уголек.
   Декабрь 1944 г.
   (Ион Деген)
   "Теплящийся надежды уголёк"... Как же часто он спасал юного бойца... И летом 1941 года, когда выбирался из окружения, когда был тяжело ранен. И в училище военном, которое закончено было в три месяца, и в танковой бригаде, в которой провоевал до страшного ранения в январе 1945 года. И тогда, когда собирали его по кусочкам, спасал его "теплящийся надежды уголёк".
  
   В бойце Ионе Дегене с первых дней войны проявилась та черта характера, которая сопровождает его всю жизнь - СОСТРАДАНИЕ.
  
   ЖАЖДА
  
   Воздух - крутой кипяток.
   В глазах огневые крУги.
   Воды последний глоток
   Я отдал сегодня другу.
   А друг все равно...
   И сейчас
   Меня сожаление мучит:
   Глотком тем его не спас.
   Себе бы оставить лучше.
   Но если сожжет меня зной
   И пуля меня окровавит,
   Товарищ полуживой
   Плечо мне свое подставит.
   Я выплюнул горькую пыль,
   Скребущую горло,
   Без влаги,
   Я выбросил в душный ковыль
   Ненужную флягу.
   Август 1942 г.
  
   "В воспоминаниях Дениса Васильевича обратил внимание на один, казалось бы, малозначительный эпизод: "После сего, перевязав пленных, я определил к ним одного урядника и девять казаков, к которым присоединил еще двадцать мужиков. Весь этот транспортотправлен был в Юхно для сдачи городскому начальству под расписку."(www.proza.ru/2014/02/07/304)
  
   В офицере Ионе Дегене, которого все подчинённые ему бойцы, прямо в глаза звали "Малец", было чувство ОТВЕТСТВЕННОСТИ за судьбы и жизни своих бойцов. Иногда, иногда в этой ответственности прорывалось некое гусарство.
  
   " Мы уцелели в этом нелепом, в этом идиотском бою, вернее, в этом
   бессмысленном , нет - преступном уничтожении танковой роты.
   А у Толи возникла проблема. Обувь у него была сорок шестого размера.
   Таких сапог не оказалось ни в батальоне ни в бригаде. Толя ходил по осенней
   распутице в одном сапоге и тряпках, намотанных на левую ногу. Помпохоз
   капитан Барановский беспомощно разводил руками при встречах с деликатным
   лейтенантом в одном сапоге, но чаще, пользуясь его ограниченной
   подвижностью, избегал встреч.
   Однажды, заметив маневр капитана Барановского, я, догнал помпохоза и
   предъявил ему ультиматум:: если завтра у Толи не будет сапог, я обую его в
   отличные сапоги капитана Барановского, добро у него тоже сорок шестой
   размер."(Ион Деген: "Война никогда не кончается")
  
  
   А ведь, обул, обул своего бойца(46-ой размер ноги!) в сапоги капитана! И чуть не угодил под трибунал за наглое нарушение субординации.(сапоги с капитана были сняты младшим лейтенантом насильно)
  
   А гусарство, гусарство и после войны "проявилось". И правильно, правильно, ибо "от натуры своей - не убежишь"))
  
  
  
   Есть у моих товарищей танкистов,
   Не верящих в святую мощь брони,
   Беззвучная молитва атеистов:
   - Помилуй, пронеси и сохрани.
  
   Стыдясь друг друга и себя немного,
   Пред боем, как и прежде на Руси,
   Безбожники покорно просят Бога:
   - Помилуй, сохрани и пронеси.
   Сентябрь 1944 г.
  
   Одарённость. От слова - ДАР. Счастлив человек, обладающий даром. Русскую словесность пехотинец, боец бронепоезда, затем - танкист Ион Деген, не успевший закончить среднюю школу, постигал самостоятельно, наставников не было. Хотя... хотя... Ведь наверняка известны были ему имена и Маяковского, и Светлова, может, доносились до него строчки Багрицкого или Павла Когана. Но - факт: как вспоминал сам Ион Деген, карта, сложенная гармошкой, торчала вечно из кармашка гимнастёрки, а в планшете... в планшете - стихи, написанные в перерывах между боями.
   Вдвойне, втройне счастлив тот, чей дар обрёл признание. Удивительна судьба поэта Дегена. А, может, нет в ней ничего удивительного, а скорей, некая закономерность, что поэтический дар лейтенанта Ионa Лазаревича Дегена получил признание спустя десятки и десятки лет. Но - слава Богу! - ведь получил!
   Признание началось с стихотворения. Оно и сегодня пронзительно своей простотой и трагичностью. И даже те, кто хлебнул с лихвой той поры военной, и вернулся живым в тот "мир спасённый, мир вечный, мир живой", и прославился своим живым словом о войне - Борис Слуцкий, Михаил Дудин, называли стихотворение "безвестно погибшего" автора лучшим стихотворением о войне. А он выжил. Всем смертям назло, сшитый суровыми нитками врачами медсанбата, слепленый их руками из осколков костей да обрывков кожи.... Оно,стихотворение , было известно "кухонной общественности" уже в 60-ые годы. А широко стало известным с подачи Евгения Евтушенко в конце 80-ых. Долгое время авторство приписывали убитому в войну молодому лейтенанту. Когда же стал известен подлинный автор, Ион Деген, его уже 10 лет не было в стране. Он проживал в Израиле.
   Об этом стихотворении написано много и многими. Василий Гроссман включил его в свой роман "Жизнь и судьба".
   "Мой товарищ, в смертельной агонии
   Не зови понапрасну друзей.
   Дай-ка лучше согрею ладони я
   Над дымящейся кровью твоей.
   Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
   Ты не ранен, ты просто убит.
   Дай на память сниму с тебя валенки.
   Нам еще наступать предстоит."
   Декабрь 1944 г.
   Как же больно ранит это стихотворение... Ранит мыслью:"Как можно? Кощунство!" И только потом приходит осознание: это война. И в этой "простоте ", казалось бы, кощунства, и заключён УЖАС войны...
  
  
   От сумашествия Дантова ада спасала тишина и заветный планшет, в котором покоился вместо положенной офицеру карты любимый блокнот. И писались в блокнот строчки, навеянные Музой-спасительницей и тишиной. А без них - как бы вынес, как бы выдержал и пернёс увиденное? Спасибо ей, Музе, сумела выплеснуть нерв в Слово... И кажется, что видел он всё вокруг себя, словно через увеличительное стекло, которое отсекает ненужные мелкие подробности, детали, и оставляет укрупнённым и обнажённым лишь то, что и бьёт по нерву...
  
  
   На фронте не сойдешь с ума едва ли,
   Не научившись сразу забывать.
  
   Мы из подбитых танков выгребали
   Все, что в могилу можно закопать.
   Комбриг уперся подбородком в китель.
   Я прятал слезы. Хватит. Перестань.
  
   А вечером учил меня водитель,
   Как правильно танцуют падеспань.
   Лето 1944 г.
  
  
   И в поэзии, и в прозе Иона Дегена есть некая общность. Стилистика и поэзии, и прозы Дегена похожи на клацанье винтовочного затвора. Отточеность и резкость фраз. Скупость в выразительных средствах. Сухая "Информатика" и - выстрел - взрыв эмоций. В этой стилистике нет многословности, нет созерцательности и "цветистости", свойственной стилистике века 19-го. Поэзия Иона Дегена - это чёрно-белая графика, в которой даже слышится звуковое сопровождение в клацанье затвора или в трассирующих выстрелах "ресов"(реактивных снарядов):".. Грохочущих ресов багровый хвост; ... Пулеметные трассы звезд"
   Ещё одна общность в поэзии и прозе Дегена: везде, везде на первый план в авторе выступает БОЕЦ.Иногда кажется, в его стихах странное сочетание ирреальности с реальностью, сочетание, которое превращается в образ огромной эмоциональной силы.
  
   В тихих недрах армейского тыла
   Впрок наш подвиг прославлен в стихах.
   Ничего, что от страха застыла
   Даже стрелка на наших часах.
  
   Сколько будет за всплеском ракеты,
   Посылающей танки в бой,
   Недолюблено, недопето,
   Недожито мной и тобой.
  
  
  
   "Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,
   Вот и теперь надо мною она кружится..."
   (В.Агатов)
  
   "Гибли экипажи, и отремонтированным танкам нужны были люди. Метрах в пятнадцати от конюшни адъютант старший наткнулся на
   ненавидящие взгляды офицеров. Он остановился, махнул рукой и повернул назад. В этот момент далеко в нашем тылу выстрелила гаубица. Снаряд тяжелопрофырчал над головами и взорвался за конюшней. Лавина снега с крышискатилась на нас. Кто-то матюгнул нерадивых артиллеристов, бьющих по своим.Кто-то рассмеялся, вспомнив игру в снежки Когда осела белая пыль, мы увидели на снегу безжизненное тело Толи.Черепица ребром свалилась на голову между двумя дугами танкошлема ирасколола его череп." (Ион Деген, "Голограммы")
  
  
  
   Есть у моих товарищей танкистов,
   Не верящих в святую мощь брони,
   Беззвучная молитва атеистов:
   - Помилуй, пронеси и сохрани.
  
   Стыдясь друг друга и себя немного,
   Пред боем, как и прежде на Руси,
   Безбожники покорно просят Бога:
   - Помилуй, сохрани и пронеси.
   Сентябрь 1944 г.
  
  
   Три года боёв, три года потерь, боли и ожидания смерти. Душа, казалось, должна очерстветь, онеметь, превратиться в нечто заскорузлое. Да ведь, кажется, это - единственный Живой орган, который остаётся в человеке. Война - вещь противоестественная, и жизни, и природе. И если уж определено природой, что возраст в 16-18 лет - это пора влюблённостей, тут уж никакая противоестественность этому чувству помехой не будет.
   И появляется у боевого офицера в планшетке стихотворение "Русудан". И если другие стихи Иона Дегена окрашены трагизмом, горечью, то здесь, пожалуй, в единственном, светлая интонация чистоты, нежности и открытости.
   РУСУДАН
  
   ...Твоя рука дрожит в моей руке.
   В твоих глазах тревога: не шучу ли.
   А над горами где-то вдалеке
   Гортанное трепещет креманчули.
   О, если бы поверить ты могла,
   Как уходить я не хочу отсюда,
   Где в эвкалиптах дремлют облака,
   Где так тепло меня встречают люди.
   Не обещаю, что когда-нибудь...
   Мне лгать ни честь ни сердце не велели.
   Ты лучше просто паренька забудь,
   Влюбленного в тебя. И в Руставели.
   Весна 1942 г.
  
   Думается, знал, знал автор к тому времени симоновское "Жди меня и я вернусь..." Странным диссонансом звучат дегеновские строчки:
   "Ты лучше просто паренька забудь,
   Влюбленного в тебя. И в Руставели."
   И всё становится понятным в строчке " Не обещаю, что когда-нибудь..." Как ни покажется парадоксальным, в этой, последней строфе высветилась неожиданно чистая и нежная душа, которой не коснулась "оправдательная грязь" войны:
   " МНЕ ЛГАТЬ НИ ЧЕСТЬ, НИ СЕРДЦЕ НЕ ВЕЛЕЛИ"
  
   В крови Дегена бродило гусарство. Возможно, с тех самых пор, как сидел с другом на ветвях орехового дерева и за бутылкой "Алигате", размышлял о будущем. А уж на фронте... Не то, чтобы бродило - бурлило это самое гусарство. ( а откуда семнадцатилетний "Малец" взял в плен чуть ли не роту горных егерей с обер-лейтенантом во главе? А откуда подбитые вражеские танки, самоходки, орудия?)
   И - Победа уже, "мир во всём мире!" А гусарство и тут даёт о себе знать. И в студентах, и во врачах...
   "Однажды Ион, проходя мимо студенческой очереди в библиотеке, услышал змеиное шипение "у-у-у, жидовская морда", и здоровенный парень без всякой причины ударил его в левый глаз. Сработала мгновенная реакция и через несколько секунд верзила, согнувшись пополам, орал, как недорезанный кабан. Ион ходил, опираясь на палку. Это была дюймовая труба из нержавеющей стали, залитая свинцом. Она не только помогала в ходьбе, но и служила для тренировки мышц. И эта палочка, описав с хорошей скоростью дугу между ногами верзилы, вдарила по тому, что было между ног.
   Считая, что инцидент исчерпан и что даже вспухший фонарь под глазом неплохо компенсирован ударом в промежность, Ион решил покинуть место происшествия. Но спиной почувствовав опасность, он оглянулся, и как раз вовремя, чтобы ударом палочки по ногам остановить еще одного нападающего. А дальше, когда налетела целая орава, Иону, слава Богу, помог его друг Захар, с которым они учились в одной группе и который на фронте тоже был танкистом. Они стали спиной к спине, заняв круговую оборону, и дрались не столько руками и ногами, сколько головой в физическом смысле этого слова. Они хватали за грудки налетавших на них пятикурсников, резким движением рвали их на себя, изо всей силы ударяли их головой в лицо и опускали на пол, уливающихся кровью. Драка исчерпалась, когда к первым двум прибавились ещё шестнадцать пятикурсников со сломанными челюстями или носами...
   Ион собирался сесть в такси, когда из ресторана вышли три прилично одетых мужика и подошли к машине. "Простите, такси занято", - вежливо сказал Ион. Один из мужиков, с пренебрежением глянув на невысокого Иона, оттолкнул его: "Ладно, иди, иди". Ион мгновенно вернул толчок, но более сильный. Мужик зацепился за бордюр, упал и покатился по газону, спускавшемуся к Днепру. Второй мужик размахнулся, чтобы ударить, но не успел. Ион ткнул его концами пальцев распрямлённой ладони в солнечное сплетение, и тот согнулся под прямым углом, издавая нечленораздельные звуки. Ион уже начал садиться в такси, когда третий, оторопевший поначалу, подскочил к машине с криком: "Ах ты, жидовская морда!" Ион наотмашь ударил его своей уникальной палкой по ногам, сел в такси и уехал. Инцидент был настолько обычным для Иона, что он тут же о нём забыл и никогда бы не вспомнил, если бы...На следующий день врач Деген начал рутинный обход своих палат. В одной из них, это был шок, лежал третий мужик, пострадавший от палки. Стараясь оставаться спокойным, Ион осмотрел сломанную голень и сказал, что необходима операция."
   (Юрий Солодкин, "Слово об Ионе Дегене")
   И в этом гусарстве было ощущение СПРАВЕДЛИВОСТИ, ЧЕСТИ, ДОСТОИНСТВА И ДОЛГА.
  
   И кажется, кажется, что портрет героя - исполнен. Всего лишь - кажется... И всё же, всё же попытаюсь закончить этот портрет одним штрихом.
   Аэропорт. Паспортный контроль. Внимательный взгляд на владельца паспорта, взгляд на фотографию. Привычно-вежливый голос:
   - Проходите.
   Ион Лазаревич никак не мог понять, как они догадываются, что он - из "своих"? Ведь только в лицо взглянул! Может, на лице пожизненный отпечаток советскости отметился?
   Таможенный контроль. Знакомая рамка металоискателя, она привычно за верещала. У чиновника вопросительно приподнялась одна бровь, на что Деген привычно пояснил:
   - Осколки с прошлой войны.
   Чиновник дежурно улыбнулся, вежливо сопроводив улыбку жестом, мол, "Проходите!"
   "Ну вот, он и вернулся домой! Домой ли? Странно, вернулся в гости, после долгой разлуки, вернулся в детство... "Где мои семнадцать лет? В Могилёв-Подольске! Где моих друзей сегодня нет? В Могилёв-Подольске...."
   Как же был он удивлён, благодарен и рад, узнав, что Могилёв-Подольский через многие десятки лет помнит имя Лазаря Моисеевича Дегена, отца нашего героя. Фельдшер Лазарь Моисеевич был известен всему городу своими медицинскими познаниями и безошибочной диагностикой. Ионе исполнилось три года, когда умер отец. Провожал его на кладбище весь город. К слову, военный фельдшер Лазарь Моисеевич Деген был кавалером трёх Георгиевских крестов за участие в Русско-японской войне. К слову: лейтенат Ион Лазаревич Деген дважды представлялся к званию Героя Советского Союза. Награда "не нашла " Героя по причине своевольного характера. К слову, у доктора Ионы Дегена - тысячи благодарных пациентов.
   И есть некая закономерность: дети должны идти дальше своих отцов. Лазарь Моисеевич Деген, кавалер трёх Георгиевских крестов, всю жизнь прослужил фельдшером. Ион Лазаревич Деген, дважды представленный к званию Героя, стал Доктором наук. В таких случаях, наверное, следует говорить - хорошая генетика.
  
   Награды Иона Дегена:
   Советские: Орден Красного Знамени (22 февраля 1945)
   Орден Отечественной войны 1-й степени
   Два ордена Отечественной войны 2-й степени (2 сентября 1943, 17 декабря 1944)
   Медаль "За отвагу" (17 августа 1944)
   Медаль "За оборону Киева"
   Медаль "За оборону Кавказа"
   Медаль "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941--1945 гг."
   Медаль "За взятие Кенигсберга"
  
   ИностранныеОрден "Virtuti Militari" (Польша)
   Орден "Крест Грюнвальда" I степени (Польша)
   Орден Возрождения Польши III степени (Польша)[
  
   К слову, после окончания войны, несмотря на настойчивые уговоры остаться в армии, Ион Лазаревич Деген ушёл в медицину. Возможно сыграли свою роль "гены", возможно - подвиг врачей, много раз "собиравших" бойца по частичкам... Ион Лазаревич Деген - доктор по призванию, доктор - по должности, доктор - по званию:Доктор медицинских наук. А может быть именно то, что было заложено в нём с детства, наравне с гусарством - Сострадание, стремление помочь несчастным превозмочь боль и страдание, с чем сам сталкивался не раз.
  
   Ну, а гусарство... "Тот кто рождён был гусаром, тот уж гусар - навсегда!")))
   Пришли иные времена, и ветеранам той войны вручают юбилейные награды в любых краях земного шара, где бы они не находились. Нашла награда и Иона Дегена в Тель-Авиве. И проснулось гусарство, вобщем, Муза невзначай посетила седовласого, уже за 80 лет мужчину, да пощекотала его, а он на её дамские притязания, как и полагается кавалеру, отозвался. Получился "обмен нотами": Дегену - юбилейную медаль, он в ответ военному атташе - приветственное ответное слово:
  
   Привычно патокой пролиты речи.
   Во рту оскомина от слов елейных.
   По-царски нам на сгорбленные плечи
   Добавлен груз медалей юбилейных.
   Торжественно, так приторно-слащаво,
   Аж по щекам из глаз струится влага.
   И думаешь, зачем им наша слава?
   На кой... им наша бывшая отвага?
   Безмолвно время мудро и устало
   С трудом рубцует раны, но не беды.
   На пиджаке в коллекции металла
   Ещё одна медаль ко Дню Победы.
   А было время, радовался грузу
   И боль потерь превозмогая горько,
   Кричал "Служу Советскому Союзу!",
   Когда винтили орден к гимнастёрке.
   Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.
   Равны в пределах нынешней морали
   И те, кто ****овали в дальнем штабе,
   И те, кто в танках заживо сгорали.
   Яков Каунатор.
   Февраль, 2014.
  
  
   ГЛАВА 3
  
   СЕ ЛЯ ВИ СЕЛЬВИНСКИЙ
   0x08 graphic

Витязь на распутье

" -Отец, что такое - "Витязь на распутье"?

-Это, сынок, самая трудная в жизни задачка.

Это - когда перед тобой много дорог, а тебе

надо выбрать одну единственную.

- А почему это самая трудная задача?

- Потому что это - твой выбор, на всю жизнь..."

  
   Ах, какие славные времена были... Время романса: "Средь шумного бала, случайно...", "Я встретил вас, и всё былое..." А люди, люди какие были! "Сударь! Как это понимать? Это - что же? Вызов, что ли?" "Да-с, милостивый государь! Это-с вызов!"
   И пришло время баллад... Соответственно, и герои новые появились, простые в общении, без всяких там "изысков": "А в морду не хошь?!!" "Гвоздями" прозываются. В одной балладе так и говорилось: "Гвозди бы делать из этих людей. Не было б в мире крепче гвоздей!" Вон, вон побежали "гвозди" толпой. И знамя в руках:"Анархия - мать порядка!" Эти, значит, с Бакуниным и князем, который Кропоткин, в башке. .. А этот, который крадётся и озирается поминутно, да листовку к тумбе пришпандоривает, тоже "гвоздь". Но уже с Лениным(Ульяновым) в голове и в сердце. Вечереет, однако. Вот и свет в окошке затеплился , и видно, как в комнатушке вокруг стола с самоваром народ кучкуется, чаепитие изображает.И все в пенсне. И говорят...говорят... Эти, значит с Мартовым во главе, меньшевиками прозываются. Ну, из этих, а также из "октябристов" да кадетов всяких "гвоздей" не сделаешь. ..
  
   Из СЕЛЬВИНСКОГО:
   Был у меня гвоздёвый быт:
   Бывал по шляпку я забит,
   А то ещё и так бывало:
   Меня клещами отрывало.
   Но, сокрушаясь о гвозде,
   Я не был винтиком нигде.
  
  
   Сын крымчакскоподданного Эллий-Карл Шелевинский стоял на распутье. Песню "Среди нехоженных дорог - один путь мой" ещё не была сочинена, да и автор её ещё и в проекте, в смысле зачатия, не значился.
   Перед Эллием-Карлом расстилалось множество дорог, истоптанных "табунами" одержимых. И каждый след нёс в себе некий оттенок тщеславия и славы.
   А ещё роднило эти дороги единое для всех них окончание: - ИЗМ.
  
  
   Символизм "
  
   Видны мне из окна небес просторы.
   Волнистая вся область облаков
   Увалы млечные, седые горы,
   И тающие глыбы ледников.
  
   И, рассевая ласковые пены,
   Как целой тверди безмятежный взор,
   Сияют во красе своей нетленной
   Струи небесных голубых озер...
   (Иван Коневский, поэт - символист)
   "
  
   Акмеизм
  
   А. Ахматовой
  
   Скрипят железные крюки и блоки,
   И туши вверх и вниз сползать должны.
   Под бледною плевой кровоподтеки
   И внутренности иссиня-черны.
  
   Все просто так. Мы -- люди, в нашей власти
   У этой скользкой смоченной доски
   Уродливо-обрубленные части
   Ножами рвать на красные куски.
   (Михаил Зенкевич, поэт-акмеист)
  
  
  
   Футуризм
  
   Посв. Сам. Вермель
  
   Жемчужный водомет развеяв,
   Небесных хоров снизошед,
   Мне не забыть твой вешний веер
   И примаверных взлетов бред...
   Слепец не мог бы не заметить
   Виденьем статным поражен:
   Что первым здесь долине встретить
   Я был искусственно рожден.
   (Поэт-футурист Давид Бурлюк)
  
  
   "Измов" было много, и юноша стоял в тяжком раздумье. "Мы пойдём другим путём!" - разрешил он свои сомнения. Вряд ли он предполагал, что задолго до него эта фраза была уже однажды произнесена другим юношей и совершенно по другому поводу.
   У всякой эпохи есть свой символ. Спросите нынешнего "шпингалета", что является символом нынешней эпохи, и он без запинки ответит: "айфон" и "отпад". ( ой, простите мне мою отсталость, ну конечно же - "айпад"). А в мои времена символом эпохи были космические корабли... Давно ли это было? Да каких-то 40-50 лет назад... Меняются эпохи, и вместе с ними меняются символы.
   Попробуйте определить, что же было символом эпохи времён Эллиа-Карла? Революция? ну да, ну да... Аэропланы? И это, конечно же... Авто? Не без этого...
   Мне же кажется, что символом той эпохи была Эйфелева башня. Изящество, завершённость, устремлённость - всё это явило миру новое начало - инженерную мысль, и как торжество её - вот эта башня, которая вызвала столько возмущений у современников её рождения, и столько обожания у их потомков. В ней сочеталось совершенно новое - инженерная мысль сумела воплотить металлическую конструкцию в изящество и завершённость.
   "Мы пойдём другим путём..." Так среди множества истоптанных дорог появилась одна, ещё никем не хоженная, хотя и заканчивалась на -ИЗМ.
   Называлась эта поэтическая дорога - КОНСТРУКТИВИЗМ, и родоначальником её стал Эллиа-Карл Шелевинский. Хотя, хотя, какой он "Эллиа-Карл"? В русскую поэзию шагнул Илья Сельвинский.
   А фамилия ему досталась от деда, кантониста Фанагорийского полка...И деду фамилия досталась необычно, словно знамя, подхваченное из рук павшего бойца. Уже став кантонистом, дед Эллиогу взял себе фамилию друга, тоже кантониста, павшего в бою. От деда же досталась ему и щепотка авантюризма. А от отца досталась горсть романтики. И от обоих, от деда и отца пригрошнями достались молодому Илье и храбрость, и чувство достоинства. А от матушки... от матушки, уж как она ни старалась, но привить сыну чувство прагматизма, рацио, так и не смогла
   .Авантюризм, да ещё в соединении с романтикой (а не стать романтиком там, в Евпатории, где из окна гимназии открывался изумительный вид моря, было невозможно!) дал гремучую смесь юношеских приключений и похождений. К своим 18 годам он успел побывать юнгой на шхуне, натурщиком в художественной школе(а ведь была, была натура! Атлетически сложён, физически силён!), цирковым артистом - борцом под именем "Лурих 3", газетным репортёром. А ко всему прочему добавьте - красноармеец(наследственность сказалась, "военная косточка")), подпольщик, в Севастополе был арестован белой контрразведкой, просидел в тюрьме и чудом остался жив. Да такой биографии хватило бы на несколько жизней!
   И неуёмная жажда жизни и страстей бросит его в многочисленные экспедиции то с "Челюскиным", то скачет на собачьих упряжках с чукчами, то работает сварщиком на электрозаводе. А может и пушниной торговать(опять - наследственность, отец, инвалид русско-турецкой войны был скорняком и уроки его пошли на пользу).
   Во времена серо-буро-малиновые ему однажды тоже пришлось сделать выбор. И в той рулетке, на кону которой стояла судьба, он поставил на красное, и был предан этому цвету всю жизнь.
  
   "Мы путались в тонких системах партий, мы шли за Лениным, Керенским, Махно, отчаивались, возвращались за парты, чтоб снова кипеть, если знамя взмахнет..."
  
   Хотя разговоров за спиной, хотя косых взглядов и осуждений молчаливых, "в спину", со стороны собратьев по перу было много. он знал об этом. Много позже прорвётся это в стихах. Но это будет позже. А пока...
   Из сонаты "Сивашская битва":
  
   А здесь - тряпье, вороний кал,
   И проголодь, и тиф.
   Юшунь.
   Перекоп.
   Турецкий вал.
   Залив, проклятый залив
   Трубач прокусил мундштука металл:
   Тра-та-та, тарари?-ра!...
  
   И это был голос. И голос этот завораживал своей, даже не ритмикой, а ТАКТикой. И голос был услышан, и заговорили о молодом поэте(помилуйте, молодой ли? Стихи стал сочинять лет с 15, а нынче ему уже за 20, НО: выбрана СВОЯ КОЛЕЯ!) И заговорили, зашумели о молодом таланте, сродни и Пастернаку, и Маяковскому. А никуда и не деться, и Маяковский вынужден был признать молодой талант! А. В. Луначарский называл Сельвинского "виртуозом стиха" и говорил,что он - "Франц Лист в поэзии...". Слушая однажды неповторимо мастерскоечтение поэтом его лирических стихов, Луначарский пошутил: "Вас бы прикладывать к каждому томику ваших стихотворений, чтобы любители поэзии могли не только глазами, но и слухом воспринять музыку ваших стихов". (Извоспоминаний Ал. Дейча.)
  
  
  
   Красное манто
   Красное манто с каким-то бурым мехом,
   Бархатный берет, зубов голубизна,
   Милое лицо с таким лукавым смехом,
   Пьяно-алый рот, веселый как весна.
   Черные глаза, мерцающие лаской,
   Загнутый изгиб, что кукольных, ресниц,
   От которых тень ложится полумаской,
   От которых взгляд, как переблик зарниц.
   Где же вы -- Шарден, Уистлер и Квентисти,
   Где вы, Фрагонар, Барбё или Ватто?
   Вашей бы святой и вдохновенной кисти
   Охватить берет и красное манто.
  
   Стихотворение - ещё не мастера, ещё только стоящего на распутье, написано оно в 1917 году. Но в нём отразилась одна особенность Сельвинского-поэта, которая ярко проявилась ещё в гимназические годы Элиа-Карла. Талант живописца. Ему и прочили в те годы успех и удачу в живописи. Может быть оттуда, из тех лет в стихотворении и яркость красок, и геометрия рисунка, и игра теней и бликов?
  
   Вор
   Вышел на арапа. Канает буржуй.
   А по пузу -- золотой бамбер.
   "Мусью, скольки время?" -- Легко подхожу...
   Дзззызь промеж роги... -- и амба.
  
   Только хотел было снять часы --
   Чья-то шмара шипит: "Шестая".
   Я, понятно, хода. За тюк. За весы.
   А мильтонов -- чертова стая!
  
   Подняли хай: "Лови!", "Держи!"
   Елки зеленые: бегут напротив...
   А у меня, понимаешь ты, шанец жить, --
   Как петух недорезанный, сердце колотит.
  
   Иногда кажется, что стихи Сельвинского - это заготовки, зажатые в токарный станок. С заготовки этой резцом снимается стружка, вот точно также, как скульптор скалывает лишний камень у гранита. И на выходе - получите деталь отточенную, отшлифованную до блеска. В этой зарисовке "Вор" нет лишних слов, лишних "движений". Всё - в психологической динамике, в ритмике.
   Поэт Сельвинский отстаивал позиции конструктивистов, и более всего защищал их перед футуристами. Может быть именно оттого, что оба эти "-изма" были близки по духу, близки мерой таланта? Сельвинский был не одинок на этой "платформе". Теоретиком новоявленного "-изма" был литературовед Корнелий Зелинский. Определил он задачу нового направления одной фразой: "Это стиль эпохи, ее формирующий принцип, который мы найдем во всех странах нашей планеты, где есть человеческая культура, связанная теми или иными путями с культурой мировой". Среди тех, кто поддержал творчески конструктивизм были Борис Агапов, Вера Инбер, Евгений Габрилович, Владимир Луговской.
  
   Забойщики, вагранщики, сверловщики, чеканщики
   Строгальщики, клепальщики, бойцы и маляры,
   Выблескивая в лоске литье ребер и чекан щеки
   Лихорадили от революционных малярий.
  
   Хотя бы секунду, секунду хотя бы
   Открыть клапана застоявшихся бурь...
   А в это время Петербург
   Вдребезги рухнул в Октябрь.
   (Илья Сельвинский, "Улялаевщина")
  
  
   Дул,
   как всегда,
   октябрь
   ветрами
   как дуют
   при капитализме.
   За Троицкий
   дули
   авто и трамы,
   обычные
   рельсы
   вызмеив.
   Под мостом
   Нева-река,
   по Неве
   плывут кронштадтцы...
   От винтовок говорка
   скоро
   Зимнему шататься.
   (Владимир Маяковский, поэма "Хорошо!"
  
   И в этом споре прав оказался Владимир Маяковский, сказавший однажды:" Сочтёмся славою, ведь мы - свои же люди! Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм."
   Трагическая гибель друга-соперника надломила Сельвинского. После смерти Маяковского он отошёл от позиций конструктивизма, да и сама секция конструктивистов была распущена.
   "Ах, война, что ж ты сделала подлая..."
   В войну, ставшую Великой отечественной, Илья Сельвинский вступил добровольцем на "должность писателя" в газету "Сын отечества" 51 Отдельной Армии, защищавшей родину поэта Крым. С "должностью писателя" Сельвинский справлялся. Его стихи постоянно появлялись в армейских газетах, центральной периодике, в книгах. А кроме "должности" была ещё наследственность, которая заставляла поэта врываться в города и в местечки с атакующими частями. И два боевых ордена, да и к третьему представлен был, и до звания подполковника дослужился. И то, что он был в рядах наступавших войск, позволяло увидеть войну "первым взглядом". Вот таким "первым взглядом" увидит он Багеровский ров на окраине Керчи, заполненный телами расстрелянных мирных жителей. И написано будет стихотворение "Я это видел".
  
   Можно не слушать народных сказаний,
   Не верить газетным столбцам,
   Но я это видел. Своими глазами.
   Понимаете? Видел. Сам.
  
   Вот тут дорога. А там вон - взгорье.
   Меж нами
   вот этак -
   ров.
   Из этого рва поднимается горе.
   Горе без берегов.
  
   Нет! Об этом нельзя словами...
   Тут надо рычать! Рыдать!
   Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,
   Заржавленной, как руда.
  
   Это было одно из первых произведений о Катастрофе еврейского народа в той войне.
   (Читаю - стихотворение "Я это видел". Позвольте, а если подправить синтаксис: "Я! ЭТО! ВИДЕЛ!" Уже не стихотворение. Это - речь обвинителя. Да и не речь вовсе. Это КРИК. СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБВИНЕНИЯ! Сельвинский, боевой офицер,для которого журналистика и поэзия в войне - дело не последнее, но - первым делом, в силу генетической предрасположенности ( а как же? и дед, и отец - отчаянные вояки) - война, знал цену смерти. Два боевых ордена, представлен к третьему... знал, знал он цену... Поэтому и ужаснулся варварству, и крикнул:"Я! Это! Видел!)
  
   А одно из стихотврений Сельвинского из тех военных лет обрело поистине всенародную славу, став популярной песней. "Казачью шуточную", музыку к которой написал Блантер и сегодня любят петь. А родилась песня 70 лет назад.
   Поэт Сельвинский "исполнявший должность писателя" в армейской газете был тяжело ранен, имел две контузии. Был представлен к третьему боевому ордену. Но...
   Военная карьера оборвалась резко и почти катастрофически. В конце 1943 года был отозван из Аджимушкайских каменоломен в Крыму в Москву. Секретариат ЦК ВКП(б) рассматривал персональное дело подполковника Сельвинского. Дело заключалось в написании стихотворения "Кого баюкала Россия". От поэта требовали объяснить, что означает строчка "Страна пригреет и урода"? Кого подразумевает Сельвинский под словом "урод"? Неожиданно в кабинет, где заседал Секретариат вошёл Сталин, чьё лицо было изрыто оспинами. И только теперь до Сельвинского дошёл весь ужас его положения. И всё было бы смешно, ибо "на воре шапка горит", если бы не было так страшно. И вспомнилось, как "и не раз, и не два мать мне говорила - не водись с ворами..."
   "Обошлось". В самый разгар войны в начале 1944 года Сельвинский был демобилизован из армии. Он оставался в Москве, переживая и опалу, и оторванность от армии. Лишь в апреле 1945 года он будет востановлен в звании и вернётся в строй.
   (Странный вызов в Москву с фронта - это по нашим временам - странный. А по тем временам вполне естественный. Странным было столь "гуманное" завершение..
   А для Сельвинского... Ощущение выпущенной стрелы, которая, не долетев до цели, была злобной силой брошена наземь. И вся "кинетика", весь запал.... Ах, что говорить...)
   Театральный зритель голосует ногами. Читатель же голосует другим органом, органом восприятия - глазами. И в глазах читателей Илья Сельвинский запомнился своей тонкой и глубокой лирикой. И как бы сам поэт не противился, не возмущался таким "поверхностным" восприятием его творчества, доказывая, что вот, мол, у него есть поэма "Пушторг", и есть поэтическая трагедия "Командарм-2", а есть ещё и "Челюскиниана" о подвигах челюскинцев...Из признаний Ильи Сельвинсккого своим читателям: "Кстати, читателям, незнакомым с моим творчеством, должен сказать, чтя не принадлежу к чиелу лирических поэтов. Поэтому стихотворения,напечатанные в этой книжке, - только острова на пути моей поэзии. Конечно и острова дают представление о материке, но именно представление, а не понятие. Вот почему, если кому-либо захочется путешествовать в мире моих образов, советую прочитать эпические поэмы: Рысь. Улялаевщина. Записки поэта. Пушторг. Арктика. И трагедии: Командарм-2. Пао-Пао. Умка - Белый Медведь. Рыцарь Иоанн. Орла на плече носящий. Читая Фауста. Ливонскаявойна. От Полтавы до Гангута. Большой Кирилл".
   Но читателей волновали сокровенные лирические "отступления". И среди множества таких "отступлений" выделяется цикл "Алиса".
  
   "Имя твое шепчу неустанно,
   Шепчу неустанно имя твое.
   Магнитной волной через воды и страны
   Летит иностранное имя твое."
  
   "Пять миллионов душ в Москве,
   И где-то меж ними одна.
   Площадь. Парк. Улица. Сквер.
   Она?
   Нет, не она."
  
   "Так и буду жить. Один меж прочих.
   А со мной отныне на года
   Вечное круженье этих строчек
   И глухонемое "никогда".
  
   Ах, Алиция, Алиция... Что же ты наделала... Тебе мало было приехать из Польши в Москву, мало было поступить в Литературный институт... Тебе надо было ещё вскружить головы "неоперившимся" литераторам и оставить в их сердцах зарубцевавшиеся с годами раны... А ведь среди них были и Кирилл Ковальджи, и Солоухин Владимир... И каждый оставил литературную память о тебе. Как и Сельвинский. Ах, как посмеивались молодые над взволнованностью их мэтра, как подшучивали они над явными его ухаживаниями за Алицией Жуковской. А Алиция... Она была не просто красавицей. Она была воплощением её дорогой Отчизны - Польши. Такая же гордая, такая же независимая, такая же вспыльчивая и недоступная... И "глухонемое "никогда" услышал не один Сельвинский. А молодым в силу их "жеребячьего" возраста было просто не понять, что встреча Сельвинского с Алицией - это была вовсе не встреча... Это было расставание. Вот как во флоте говорят "Отдать швартовы" покидая причал, так и Алиция была "швартовым", соединившим поэта с тем возрастом, в котором ещё были влюблённости. "Отдать швартовы!" - поэт отправлялся в возраст, именуемый старостью...
   "Бросьте камень, кто без греха..."
   Ах, как доставалось Сельвинскому от собратьев! Доставалось за стихи о Ленине, в войну была написана "Баллада о ленинизме", за стихи о Сталине, в одной "Челюскиниане" хватало упоминаний Сталина... Доставалось ему за такие строчки:
  
   "Я видел все. Чего еще мне ждать?
  
   Но, глядя в даль с ее миражем сизым,
   Как высшую
   хочу я
   благодать --
   Одним глазком взглянуть на Коммунизм."
  
   Но особенно досталось поэту, когда он публично осудил Бориса Пастернака. По отношению вашему к опальному поэту и определялось отношение к вам в "обществе": рукопожатный вы или нерукопжатный. Сельвинский оказался "нерукопожатным".
   (Человек рождается в грехе, и живёт в грехе... Так естественно... Но вот покaяние... Тяжкий труд, почти подвиг. Поступок Ильи Сельвинского сподобился подвигу. И в этом покаянии - ещё одна черта характера Ильи Сельвинского как Человека и как Поэта. Каждый ли способен?)
   K больному Пастернаку Сельвинский направил Берту, свою жену с просьбой разрешить Сельвинскому навестить поэта. Разрешение было получено. Больной Сельвинский на коленях просил Пастернака простить ему этот грех... И был прощён, и проговорили они ещё долго, но не о грехах, а о делах литературных. Что же сказать, как оправдать поэта Сельвинского? Он мог бы сказать словами своего давнего товарища ещё по "цеху конструктивистов" Владимира Луговского:
  
   "О, год тридцать седьмой, тридцать седьмой!
   Что ночью слышу я...
   Шаги из мрака -
   Кого? Друзей, товарищей моих,
   Которых честно я клеймил позором.
   Кого? Друзей! А для чего? Для света,
   Который мне тогда казался ясным.
   И только свет трагедии открыл
   Мне подлинную явь такого света."
  
   Обвинять его в Вере, в которую он искренне верил, пусть заблуждаясь? Он не был лицемером, был искренним и в своей вере, и в своих поступках, в которых не было подлостей.
  
   "Не я выбираю читателя. Он.
   Он достает меня с полки.
   Оттого у соседа тираж - миллион.
   У меня ж одинокие, как волки.
  
   Однако не стану я, лебезя,
   Обходиться сотней словечек,
   Ниже писать, чем умеешь, нельзя -
   Это не в силах человечьих.
  
   А впрочем, говоря кстати,
   К чему нам стиль "вот такой нижины"?
   Какому ничтожеству нужен читатель,
   Которому
   стихи
   не нужны?
  
   И всё же немало я сил затратил,
   Чтоб стать доступным сердцу, как стон.
   Но только и ты поработай, читатель:
   Тоннель-то роется с двух сторон."
  
  
   Яков Каунатор, 2013
  
  
   ГЛАВА 4
  
   Светло, легко, непринуждённо
  
   0x08 graphic
  
   СВЕТЛО:
  
   Над городскими окраинами, где проживал не служивый люд, а пролетарий, над еврейскимиќместечками,домики которых(видсверху: http://video.mail.ru/mail/a125.52/944/16715.html) , , напоминали курятники, проплывала Идея. Идея была легка и прозрачна, как тучка. И как тучка, она была проста и вечна(см. М.Ю.Лермонтов:ќ"Тучки небесные, вечные странники...")Было время, она(Идея), плыла на голубом небосводе Римской империи и невзначай коснулась головы Спартака. Чего там случилооось! -историки до сих пор рассказывают... И подалась она (Идея) от греха подальше, чтоб не смущать неокрепшие умы. Добралась до извилин мозговых Томаса Кампанеллы, где и определилась под названием "Город Солнца". Не ужилась Идея там, может, ещё не доросли до понимания своего счастья местные туземцы?
   В век ХХ, в самом его начале, обосновалась Идея над просторами Российской империи. Обосновалась прочно и надолго, да и то, право слово, сколько ж можно кочевать по поднебесьи планеты? Теперь она, Идея , прозывалась - "Мы наш, мы новый мир построим!" Идея овладевала массами, массы овладевали миром.
   Сколько тысячелетий тащилась История пешим образом - кто сейчас помнит, историки промеж себя спорят: кто-то эти тысячелетия на десятки множит, кто-то - на сотни... Самые отчаянные да смелые - даже на тысячи тысячелетий. Но тут прогресс наметился, пересела История на конную тягу и время, вроде бы, даже на галоп перешло. Так в ритме галопа и продвигалась она, История, ещё несколько тысячелетий. Однако, даже и галоп с трудом преодолевал эту дремотную атмосферу, где всё было уютно, знакомо, разложено по полочкам, и ... не дай Бог чихнуть, чтобы не нарушить этот покойный порядок мироздания...
   Учёные...Недаром, недаром про них сочинили: "Это гады физики на пари шарик раскрутили наоборот!" И в конце века Х1Х -в начале века ХХ века вместо конной тяги изобрёл человек двигатель внутреннего сгорания, Время с "космической скоростью" авто и аэропланов стремительно вторглось в безмятежную патриархальную жизнь местечек, захолустий и окраин.
   Одним из тех, кем овладела Идея, был подросток, четырнадцатилетний мальчуган Михаил Шейнсман , житель Екатеринослава и сын ремесленника.. "Я, Михаил Аркадьевич Светлов, родился в 1903 году, 4/17 июня. Отец - буржуа, мелкий, даже очень мелкий. Он собирал 10 знакомых евреев и создавал "Акционерное общество". Акционерное общество покупало пуд гнилых груш и распродавало его пофунтно. Разница между расходом и приходом шла на мое образование. Учился в высше-начальном училище. В комсомоле работаю с 1919 года. Сейчас - студент 1-го МГУ. Стихи пишу с 1917 года.
   М. Светлов"
   Со всей своей подростковой горячностью ухватил он Идею за хвост, ибо был это единственный для него шанс вырваться из замкнутого круга, начертанного судьбой. Судьба была проста и незамысловата: живёшь себе в рабочем захолустном предместье - и живи, тебя ж никто из него не гонит. Сын ремесленника с четырёхклассным образованием - а больше и не надо - таки на роду написано перехватить из рук отца ремесло, а потом уже, с годами, и детям своим передать то, что на роду написано, ремесло, значит. Об этом времени, о "Мы наш, мы новый мир построим!", позже Михаил Шейнсман , ставший к тому времени Светловым, напишет:
   Моим друзьям
   Голодному и Ясному
  
   Задыхались, спеша, на ходу мы,
   Холод глянул в глаза Октябрю,
   Когда каждый из нас подумал:
   "Дай-ка вместе полюбим зарю!"
  
   Вбились выстрелы скачущим боем
   В убегающий пульс станка...
   Мы пришли окровавить зарею
   Засыпанный снегом закат..."
  
   Перечитываю стихотворение, что-то вводит меня в смущение... Вот, вот оно:"Мы пришли окровавить зарёю засыпанный снегом закат". А чего, собственно, смущаться? Идея так прямо и говорит: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья!", то есть, "окровавит зарю".
   И друг, поэт Михаил Голодный, которому и адресовано это стихотворение, отзовётся строками:
   И в нас, бичуемые страхом,
   Враги прочтут свой приговор:
   Наш век им приготовил плаху,
   Мы подадим ему топор.
  
   Сомкнёмся! Будут дни тревоги -
   Спокойно их переживём.
   Вожди седеют понемногу.
   Отцы уходят, мы - идём.
  
   Вперед, заре навстречу,
  
   Товарищи в борьбе!
  
   Штыками и картечью
  
   Проложим путь себе.
  
   Другой поэт, другая судьба, Александр Безыменский, но интонация, но голос, как же схож этот голос с голосом Светлова и его друзей. И можно было бы привести в пример стихи Владимира Луговского, или Николая Деменьтьева:
   Весь мир, пожалуй, был бы нами отдан --
  
   Леса, закаты, звезды, птичий свист,
  
   Моря и реки, сердце и природа --
  
   За эту скорость, за такую жизнь.
   И невольно задумываешься, какой же, однако была та самая эпоха, которая вызвала такой ураган неприятия, такое стремление к "заре навстречу"?
  
   Сегодня, в век инноваций, модернизаций, глобализаций, а также циничого прагматизма и рационализма, мужчина в возрасте 20-,30-,40-, и т.д. - инфантилен, изнежен, робок(вспомните: "глупый пингвин робко прячет!"), "дайте мне, мол, точку опоры... я так и быть, воспряну!" А тогда в начале века, четырнадцатилетние уже становились кормильцами семьи. А дай им ещё Идею в голову - горы свернут! Или империи порушат...
   Странное поколение... Читаю их стихи и ловлю себя на мысли, что строка Высоцкого "Все судьбы в единое слиты" - давно превратилась в афоризм. И действительно, ровесники века ХХ-го, они схожи своими биографиями, своими судьбами и своим творчеством.
   Михаил Светлов: " МЫ пришли окровавить зарёю...
   МЫ долго, МЫ долго стучали..."("Моим друзьям")
  
   Михаил Голодный: "МЫ подадим ему топор...
   Отцы уходят, МЫ идём..."
  
   Эдуард Багрицкий: " НАС водила молодость в сабельный поход!
   НАС бросала молодость на Кронштадский лёд."( "Смерть пионерки")
   В этих повторяющихся местоимениях "МЫ, НАС, НАШ" - осознание коллективизма, общности судеб. Там, старом мире, где властвует индивидуализм, у каждого - свой "курятник и свой насест".
  
   А добавьте к этому - "Мы пришли ОКРОВАВИТЬ ЗАРЁЮ.."; "Наш век им ПРИГОТОВИЛ ПЛАХУ , Мы подадим ему топор..."; добавьте щепотку Багрицкого - ""Но В КРОВИ ГОРЯЧЕЧНОЙ подымались мы" - почти одинаковые строки таких разных поэтов ассоциируются с живописью художника, современника и Светлова, и Багрицкого - Петров-Водкин:"Купание красного коня".Перед нами эпоха, cтранная, загадочная, вздыбленная, дошедшая до нас строками того, уже ушедшего поколения. И - ритмика, "космическая ритмика" Авто и Аэропланов: "Мы ехали шагом, мы МЧАЛИСЬ в боях..."; Багрицкий - "Нас БРОСАЛА молодость..."
   Попробуйте "примерить" вот этот юношеский максимализм, это ощущение общности на "одёжку" поэтов, писателей, корнями вросших в тот самый старый мир на "конной тяге".Попробуйте представить поэтов "серебряного века с "МЫ, НАС, НАШ..." . Не получается... Чужд им и этот максимализм, и эти "скорости", и эта общность "целей и интересов"... Отсюда - желание молодых ровесников века "отсечь" себя от тех, "олимпиоников".
   Из стихотворения Бориса Слуцкого "Псевдонимы":
   Когда человек выбирал псевдоним
   Веселый,
   он думал о том, кто выбрал фамилию
   Горький,
   а также о том, кто выбрал фамилию
   Бедный.
   Веселое время, оно же светлое время,
   с собой привело псевдонимы
   Светлов и Веселый,
   но не допустило бы
   снова назваться
   Горьким и Бедным...
  
   ЛЕГКО:
   " ...Но песню иную
   О дальней земле
   Возил мой приятель
   С собою в седле.
   Он пел, озирая
   Родные края:
   "Гренада, Гренада, Гренада моя!"
   История созданий светловской "Гренады" - это один из "ключиков" в творческую мастерскую поэта. Случайно выхваченный глазом "кадрик" на Тверской улице, по которой тысячу раз хаживал, но - неожиданно: гостиница "Гренада". Тот самый редкий случай, когда пережитое, передуманое да прочуствованное вдруг пересеклись с коротеньким словом "Гренада, и этого было достаточно, чтобы вспыхнула искра, искра вдохновения. Иногда говорят - божье вдохновение, несомненно, что к Светлову на тот момент оно пришло сверху.И был год - 1926, и было автору на ту пору двадцать три года.
   Марина Цветаева в своем письме Борису Пастернаку писала: "Передай Светлову, что его "Гренада" - мой любимый, чуть не сказала мой лучший стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, пусть Есенину мирно спится".
   Вслед за Цветаевой, Владимир Маяковский восторженно отзывался о "Гренаде" и на своих поэтических вечерах часто читал светловскую "Гренаду" наизусть.
  
  
   Судьба светловской "Гренады" удивительна. Не так часто встречаются случаи реанимирования стиха-песни через многие десятки лет. Замечательный бард Виктор Берковский превратил стихотворение в песню,которая стала своеобразным гимном для нескольких поколений. В годы шестидесятые прошлого столетия "Гренада" зазвучала неожиданно современно, несмотря на своё "Сорокалетие".
   Кто не помнит за давностью лет - напомню, кто не знает - расскажу...
   "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!"( "Мы наш, мы новый мир построим"?); "Куба - любовь моя! Это идут барбудас...";"Руки прочь от Вьетнама!"; "Даёшь Асуанскую плотину!"; "Свободу африканскому континенту!"
   Вот и всколыхнулась память лозунгами и девизами той эпохи шестидесятых... "Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать..."
  
  
  
  
   Гремела атака и пули звенели,
   И ровно строчил пулемет...
   И девушка наша приходит в шинели,
   Горящей Каховкой идет...
  
  
   Из истории "Песни о Каховке":
   "- Однажды,- рассказывал Михаил Аркадьевич,- неожиданно ко мне явился ленинградский кинорежиссер Семен Тимошенко. Он сказал мне: "Миша! Я делаю картину "Три товарища". И к ней нужна песня, в которой были бы Каховка и девушка. Я устал с дороги, посплю у тебя, а когда ты напишешь, разбуди меня". Он мгновенно заснул. Каховка - это моя земля. Я, правда, в ней никогда не был, но моя юность тесно связана с Украиной. Я вспомнил горящую Украину, свою юность, своих товарищей... Мой друг Тимошенко спал недолго. Я разбудил его через сорок минут. Сонным голосом он спросил меня: "Как же это так у тебя быстро получилось, Миша? Всего сорок минут прошло!" Я сказал: "Ты плохо считаешь. Прошло сорок минут плюс моя жизнь..." Дело в том, - заключил свой рассказ Светлов,- что без накопления чувств не бывает искусства."
   Удивительное ощущение остановившегося времени. "Песню о Каховке" отделяет от "Гренады" шесть лет, но как и в "Гренаде" - та же романтика, и - те же лирические герои: в "Гренаде" - "приятель-хохол", в "Песне" - "И девушка наша приходит в шинели Горящей Каховкой идёт..." Истории создания двух стихотворений схожи. Дан импульс - в одном случае название гостиницы, в другом - просьба друга; эмоциональный взрыв, пробудивший воспоминания о времени, о друзьях...
   Через десятки лет другой поэт перекинет мостик от "Гренады" и "Каховки" в года шестидесятые, другому поколению рассказано будет о "романтике" революции и гражданской войны. Евтушенко уловил ту самую ноту, которая пленила ровесников века ХХ-го. И строки из поэмы "Братская ГЭС" зазвучали в унисон с стихами Светлова, Багрицкого:
   "Ты молод, я моложе был, пожалуй,
   когда я, бредя мировым пожаром,
   рубал врагов Коммуны всех мастей.
   Летел мой чалый, шею выгибая,
   с церквей кресты подковами сшибая..."
  
  
   Поэтическая вселенная Михаила Светлова имела два полушария. В одном, именуемом "Идея", слышен был свист пуль, звон сабель и крики: "МЫ! НАС! НАШ!" В другом полушарии, которое звалось незамысловато и просто - "Чувство", было тихо, едва слышен был ночной шёпот, а из местоимений наличествовало лишь одно:"ТЫ." Природа любит равновесие, и обязательно где-то рядом с ором, отыщется и тишина...
   Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
   Чтоб ветер твой след не закрыл, -
   Любимую, на руки взяв осторожно,
   На облако я усадил.
  
   Когда я промчуся, ветра обгоняя,
   Когда я пришпорю коня,
   Ты с облака, сверху, нагнись, дорогая,
   И посмотри на меня.
  
  
   Не так уж много в поэзии Светлова "тихих" стихов, всего лишь несколько,в которых "Чувство" возвысилось над "Идеей". "Все ювелирные магазины", "Живого или мёртвого", "Перемены", "Разлука", "Песенка"... И... "ЗА зелёным забориком".
   За зеленым забориком
   Ты не можешь уснуть...
   Уж вечерняя зорька
   Повторяет свой путь.
  
   Я измученным лицом яснею -
   Может быть, увижуся я с нею,
   Может быть, со мной до вечера
   Будешь ты бродить доверчиво...
   Специально выделил это стихотворение, потому как к нему и музыка была поэтом сочинена. А музыка - знакома "кое-кому" из тех, кто помнит студенчество "шестидесятых". Под музыку "заборика" уже другой поэт, другого поколения сочинил слова:"Я не знаю, где встретиться нам прийдётся с тобой. Глобус крутится-вертится словно шар голубой>"
  
   Ловлю себя на мысли, что лирика Светлова имеет одно особое свойство: она относится к категории, которую зачастую называют "гражданской лирикой." Да ведь и "Рабфаковка" - это лирическое стихотворение, в котором Лирическая Героиня поставлена в определённую жизненную ситуацию. И "Каховка", и "Гренада" - вероятно тоже - лирические стихи, и "девушка наша в солдатской шинели", и "мечтатель-хохол" - лирические герои. Лирика Светлова неотделима от "Нового мира".
   "Новый мир"... А "Новый мир" был построен к 1937 году. В учебниках, которые писались "на века", а изучались десятки лет так и было написано: "К 1937 году социализм в СССР победил полностью."
   "Мы наш, мы новый мир построим!", "Вперёд, заре навстречу!"... Вот она и взошла, "Заря" 1937 года...
   Из справки ГУГБ НКВД СССР для И.В.Сталина о поэте Михаиле Светлове:
   "В 1933 году Светлов, используя свои связи с предательскими элементами из работников ОГПУ, содействовал улучшению положения находившегося в ссылке троцкиста-террориста Меклера и продолжал встречаться с ним после освобождения Меклера из ссылки...
   Семьям арестованных троцкистов Светлов оказывал материальную поддержку...
   В 1934 году по поводу съезда советских писателей Светлов говорил: "Чепуха, ерунда. Созовут со всех концов Союза сотню, другую идиотов и начнут тягучую бузу. Им будут говорить рыбьи слова, а они хлопать. Ничего свежего от будущего союза, кроме пошлой официальщины, ждать нечего"...
   По поводу репрессий в отношении врагов народа Светлов говорил: "Что творится? Ведь всех берут, буквально всех. Делается что-то страшное. Аресты приняли гиперболические размеры. Наркомы и зам[естители] наркомов переселились на Лубянку. Но что смешно и трагично - это то, что мы ходим среди этих событий, ровно ничего не понимая. Зачем это, к чему? Чего они так испугались? Ведь никто не может ответить на этот вопрос. Я только понимаю, что произошла смена эпохи, что мы уже живем в новой эпохе, что мы лишь жалкие остатки той умершей эпохи, что прежней партии уже нет, есть новая партия, с новыми людьми. Нас сменили. Но что это за новая эпоха, для чего нас сменили, и кто те, кто нам на смену пришли, я ей-ей не знаю и не понимаю"...
   Приводим высказывания Светлова, относящиеся к концу июля с.г.: "Красную книжечку коммуниста, партбилет превратили в хлебную карточку. Ведь человек шел в партию идейно, ради идеи. А теперь он остается в партии ради хлеба. Мне говорят прекрасные члены партии с 1919 года, что они не хотят быть в партии, что они тяготятся, что пребывание в партии превратилось в тягость, что там все ложь, лицемерие и ненависть друг к другу, но уйти из партии нельзя. Тот, кто вернет партбилет, лишает себя хлеба, свободы, всего. Почему это так, я не понимаю и не знаю, чего добивается Сталин".
  
   Пом[ощник] нач[альника] 4-го отдела 1-го упр[авления] НКВД
   капитан государствен[ной] безопасности В.Остроумов"
   ( http://www.hrono.ru/dokum/193_dok/19380913.php)
  
   Как результат - в 1928 году поэт был исключён из комсомола. О том, бывает ли власть адекватна, шептались всегда и везде. Да и сейчас, порою, уже даже и не шепчутся, а криком кричат. В случае же со Светловым, власть исключить из комсомола исключила, но по своей всегдашней привычке что-нибудь да не доглядеть, забыла выключить состояние души и способность мыслить и творить. И появляются стихи: "Молпдёжи", "Каховка", "Пятнадцать лет спустя".
  
   Войну, ту самую, Великую, Светлов провёл честно и достойно. Есть много воспоминаний не только его товарищей, военных корреспондентов, но и тех, о ком Светлов писал фронтовые очерки и стихи, и тех, кому он на самой передовой читал и "Каховку", и "Маленького барабанщика." Из воспоминаний Евгения Долматовского:
   "Вагон был полон взволнованных людей. Светлов сказал слова, которые мне очень запомнились:
  
   - Конечно, мы победим в этой войне, только, кажется, не скоро. Но это еще и испытание для каждого человека, главное событие в жизни тех, кто есть сейчас на белом свете. Выяснится, кто чего стоит, кто какой. И кто на что способен.
  
   Это было сказано по-светловски тихо."
   Насколько фронтовых эпизодов Светлова: Майор Светлов в составе танкового экипажа участвует в прорыве.
  
   ...Майор Светлов в дни Бобруйского "котла" столкнулся с группой немецких солдат во главе с генералом, взял их в плен и привел в штаб.
  
   ...Майор Светлов выпускает газету, находясь вместе с корпусом в глубоком рейде в глубь Польши и Германии. Между прочим, он опять взял в плен группу солдат.
   А закончил войну Михаил Светлов в Берлине.
   Это была первая и последняя "заграничная командировка" поэта. В мирные годы его уже заграницу не пускали по причине: "может по пьяни ляпнуть что-либо компроментирующее наш строй."
   В войну была написана поэма о Лизе Чайкиной, партизанке, казнённой фашистами, множество стихотворений. Мне же хочется остановиться на одном, "Итальянце."
  
  
  
   Итальянец
   Черный крест на груди итальянца,
   Ни резьбы, ни узора, ни глянца,-
   Небогатым семейством хранимый
   И единственным сыном носимый...
  
   Я не дам свою родину вывезти
   За простор чужеземных морей!
   Я стреляю - и нет справедливости
   Справедливее пули моей!
  
   Никогда ты здесь не жил и не был!..
   Но разбросано в снежных полях
   Итальянское синее небо,
   Застекленное в мертвых глазах...1943
   В ранних стихах Светлова, в которых "гремела атака и пули свистели", враг был абстрактным, врагом была "отжившая эпоха" без определённого имени-фамилии, без лица. И сколько же горячности было брошено на этого абстрактного врага! "Мы пришли окровянить зарю!" Но вот здесь, спустя двадцать лет перед Светловым - враг конкретный, итальянский фашист. не увидел я в светловских строках ненависти. Даже "я, убивший тебя под Моздоком..." не несёт в себе ненавистнического заряда. Недоумение? Сожаление? "Я стреляю - и нет справедливости, Справедливее пули моей!"
   Поэту исполнилос сорок лет. Это возраст зрелости, возраст, когда человек начинает постигать мудрость. Поэтому и звучат последние строки:"Но разбросано в снежных полях Итальянское синее небо, Застеклённое в мёртвых глазах" - как обвинение войне.
  
   НЕПРИНУЖДЁННО:
  
   По поводу своей сутулости Светлов часто шутил:
   - Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный.
   * * *
   Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих пожилых людей, Светлов сказал:
   - Тела давно минувших дней...
   * * *
   На фронте начальник политотдела армии укорял Светлова за то, что тот без спроса начальства оказался на передовой: "Говорят был такой огонь, что нельзя было голову поднять". - "Голову можно было поднять, - ответил Светлов, - но только отдельно от туловища".
  
   * * *
   Светлов как-то сказал:
   - Больше всего боятся смерти отсталые люди. Гениальные же пишут: "Брожу ли я вдоль улиц шумных..."
   * * *
   Студент Литературного института защищал дипломную работу - читал морские стихи из своей книги. Выступая с критикой этих стихов, Светлов сказал:
   - От моря можно брать ясность, синеву, грозность... Но зачем брать воду?
   * * *
   В Центральном Доме литераторов шла конференция по вопросам языка и переводов. За столом сидели писатели Юрий Либединский и Лев Озеров. Светлов, войдя в зал, тут же прокомментировал:
   - Шли на конференцию, а попали на "Лебединое озеро".
   * * *
   Михаил Светлов о поэте, переставшем писать стихи, но занявшем крупную должность:
   - От него удивительно пахнет президиумом.
   * * *
   На писательском собрании прорабатывали пьесу, перед этим обруганную в одной центральной газете. Доклад делал критик, известный своим разгромным стилем.
   Светлов печально заметил:
   - Вы знаете, кого напоминает мне ваш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу.
   * * *
   Однажды Светлов пошутил:
   - Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что им не отдадут.
   * * *
   Бывало, что Светлову приходилось занимать деньги в Литфонде или у друзей. Он прибегал к этому в крайних случаях, всегда неохотно. При этом он всегда вспоминал поговорку:
   - Взаймы берешь чужие деньги и на время, а отдаешь свои и навсегда.
   * * *
   Литфонд долго не переводил Светлову денег. Заждавшись, после многих напоминаний, из Ялты он послал такую телеграмму: "Вашу мать беспокоит отсутствие денег".
   * * *
   Взглянув на свой шарж, надписал его обращением к художнику:
   Твоею кистью я отмечен,
   Спасибо, рыцарь красоты,
   За то, что и з у в е к о в е ч и л
   Мои небесные черты.
   ; * * *
   Из больницы М.Светлов позвонил Л.Либединской и сказал:
   - Старуха, привези мне пива.
   - Пива?!
   - Да. Рак, похоже, у меня уже есть.
   * * *
   Уже безнадежно больной, Светлов сказал:
   - Старость - это время, когда половина мочи уходит на анализы.
   * * *
   Врач (в больнице):
   - Как чувствуете себя? Как дела?
   Светлов:
   - Прекрасно! Как у Степана Разина... До казни!.
   * * *
   В последний раз Светлов приехал из больницы в Центральный Дом литераторов - попрощаться... Его спросили, как он себя чувствует.
   - Я чувствую себя ангелом, приехавшим в ломбард за своими крыльями.
  
  
   Ирония Михаила Аркадьевича Светлова стала легендой ещё при жизни поэта. Она и сегодня жива, пережив автора иронических и смешных реплик почти на пятьдесят лет. Способность шутить, иронизировать подчас над самим собой, будучи смертельно больным, зная об этой болезни, выдавала в этом щуплом, худощавом человеке небольшого роста сильную волю, мужественный и стойкий характер.
   Странная вещь, перечитывая воспоминания о Светлове его друзей, современников, я не встречал упоминаний об искромётной иронии поэта в годы двадцатые, в годы тридцатые, тем более - в сороковые. И лишь - в пятидесятых годах словно "прорвало плотину", десятки и десятки воспоминаний о весёлом, шутливом и ироничном характере Светлова.
   Порою мне кажется, что эта ирония, и вдобавок к ней ностальгическая память о той, давным-давно ушедшей эпохе, которую, наверное, можно выразить фразой "Как молоды мы были...", были спасательными кругами в том мире, где к 1957 году "социализм победил полностью и окончательно". И ещё одна мысль: когда долго взбираешься на вершину, когда наперекор всему рвёшься к цели, достигнув её, испытываешь опустошённость. И приходит понимание, что самым интересным была вовсе не вершина, а путь к ней.
  
   "Пробитое тело
   Наземь сползло,
   Товарищ впервые
   Оставил седло..."
   Вглядываясь в фотографии Светлова, ловлю себя на мысли, как много было в этом хрупком небольшого роста человеке мужества и стойкости. В годы рьяной борьбы с космополитизмом(а в переводе на нормальный язык - попытки советской власти решить "еврейский вопрос"), Светлов позволял себе публично шутить, заглядывая в свой тощий кошелёк: "Опять Джойнт забыл перечислить деньги поэту..."
   О страшной своей болезни он знал, и продолжал шутить, иронизировать над собой:" его пришел навестить близкий друг, артист Ермоловского театра Семен Гушанский, и Светлов, указав ему на бутылку "Боржоми", что стояла на тумбочке возле кровати, сказал:
   - Ну вот, Семенушко, и я скоро буду так...
   - Как? - не понял Гушанский.
   - А прочти, что на этикетке написано...
   А написано было: "Хранить в темном и прохладном месте, в лежачем положении"...
  
   Михаил Светлов скончался 28 сентября 1964 года. Было поэту шестьдесят один год...
   "Новые песни придумала жизнь. Не надо ребята о песне тужить. Не надо, не надо, не надо друзья! Гренада, Гренада, Грена..."
  
  
  
   Из стихотворения Ярослава Смелякова памяти Михаила Светлова:
   Все совершается, как надо,
   хоть и не сразу, не сполна.
   Но горсть земли из-под Гренады
   была в Москву привезена.
  
   И мы ее, чтоб легче было
   тебе лежать от всех вдали,
   на тихий холм твоей могилы,
   как надлежало, принесли.
   Ведь есть естественность прямая
   в том, что сегодня над тобой
   земля Испании сухая
   смешалась с русскою землей.
  
   * * *
   Как мальчики, мечтая о победах,
   Умчались в неизвестные края
   Два ангела на двух велосипедах --
   Любовь моя и молодость моя.
   (МИХАИЛ АРКАДЬЕВИЧ СВЕТЛОВ)
  
   Яков Каунатор, 2013
  
  
   ГЛАВА 5
  
   О Феликсе Лаубе замолвите слово...
  
   0x08 graphic
   Во времена Сократа и Демокрита люди не стеснялись признаться в незнании. Как-то незазорно это было. Так и говорили: "Я знаю, что ничего не знаю." ( Кто ведает, кому из двух этих мудрецов принадлежит этот афоризм, наука, в подтверждение истины этой мудрости, до сих пор гадает). Да нам-то какая разница? Если уж мудрецы не стеснялись признаться в своём незнании, то что уж тут требовать от человека непритязательного, простого в обхождении и мыследумия. Однако, и нынче, в век кибернетики, компьютеризации, освоения космоса и глобализации, кого удивишь тотальным незнанием? Ну, кто смелый? Ауу! Брось камень в незнающего! И тишинаааа... Вот и я, не швыряюсь камнями и не прячусь от них, уж я-то знааааю, не найдётся такой смелый, чтобы в меня камень запулить. Нет, ну может выскочит очередной Анатолий Васерман, ну так и он может схлопотать, задай ему кто-нибудь вопрос из области феминологии. Хотя, кто его знает, может и вывернется...
   Поэтому, когда я услышал имя Феликса Лаубе, без всяких там - "покраснел", "побледнел", "заикаться стал" - честно, а, главное, принципиально, сам себе и ответил: Кто такой? Почему не знаю?
   Вызывающе чужеземное имя Феликса Лаубе возникло передо мной случайно, когда я его совсем и не ждал. Размышлял я в ту пору над аннотацией к своему графоманскому опусу и неожиданно всплыла из закоулков моей памяти строчка: "Вот и встретились два(2) одиночества..." Вообще-то закоулки нашей памяти многое хранят, сам не знаешь что, когда выплывет. Но на этой одной строчке память и застопорилась. А я человек любопытный, чем неоднократно раздражал свою родню, мол: "Откуда? Что это за? И куда всё деётся?" Набираю я в поиске "Вот и встретились два одиночества..." и мне мой верный кореш и помощник выдаёт: "Вахтанг Кикабидзе. "Вот и весь разговор"; композитор Алексей Экимян; стихи Феликса Лаубе". С Кикабидзе всё ясно, тут и в гугл не ходи, то ли голос при внешности, то ли внешность при голосе, не по тому, так по другому сразу узнают. И с Экимяном всё ясно, коль запамятовал - зайди в "Википедию", всё о человеке расскажет, даже то, что он сам про себя не знает. А с Феликсом - загвоздка выходит. Залезаю в "Википедию" - результата - ноль! Ну, "Википедия" и есть "Википедия", одно слово, "писк моды". И берусь я за фундаментальное, многопудовое, за Большую советскую энциклопедию. Нету! Нету там Феликса Лаубе! Может, не там искал? Может, на "Фе" искать надо? "Фердинандами" пруд пруди, даже и танк в этот список присовокупили, а Феликс где? И тут до меня дошло: да ведь это закономерность отечественная себя проявляет. Мол, "Сделал дело - гуляй, Вася, иди себе с Богом! Что? Ах, может тебе ещё и мяса хочется?"(Извиняюсь, это классик вклинился, Гоголь Николай Васильевич цитатой из повести "Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никофоровичем") Нет, ну кому-то и "мясо" доставалось, вон, Лебедев-Кумач при жизни в славе купался, Матусовский к нему примкнувший тоже при славе был. Только кто же стоя на пъедестале вдруг вздумает подвинуться, чтобы другому места толику дать? Дураков нету. А потому, дорогой автор, встань-ка в очередь. вона, какая она длинная за славой-то, пусть хоть и посмертной...
   И скажите мне, как и что судить о человеке, коль ничего про него не знаешь? А просто. Суди о человеке по делам его. А в нашем случае - по словам. По счастью, остались от Феликса Лаубе слова, остались песни на его стихи, вот по ним и будем судить о человеке Феликсе Лаубе.
   Тому, кто в детстве с зажатыми в кулак тремя копеечками бежал через дорогу к тётеньке, которая на законное ваше требование "Мне с сиропом!" говорила: "Тебе с каким сиропом, детка, с грушевым или малиновым?"; тому, кто помнит устоявшийся в вашей комнатке запах маминой любимой "Красной Москвы", перебиваемый лишь горьковатым отцовым "Гвардейским"; тому, кто на всю жизнь запомнил цвет единственного маминого выходного крепдешинового платья, да отцовы брюки, из- под которых туфель не выглядывает, тому не надо объяснять, о чём говорил Феликс Лаубе.
   Кухня комунальная на пять семей, соответственно, пять столов с керосинками на каждом, но сегодня, в этот вечер, столы сдвинуты в один ряд; a на этих столиках - тарелки "разнокалиберные", в которых перeливается рубиново-изумрудный винегрет, картошечка дымится, огурчики да капуста прошлогоднего засола, селёдка призывно хвостом да лучком дразнит. А добавьте к этому натюрморту бутылки водки, только что из-под крана, из-под холодной воды выдернутые. И вот за этим столом вся квартира комунальная рядком сидит. День-то особый, день - Победный, 9 мая. И, хоть и отменила власть советская праздничный день, да кто ж запретит мне после работы с соседями посидеть, друзей-товарищей погибших помянуть и своё живое существование отметить. И пацанва квартирная рада: в очередь крутят ручку патефона. В раскрытое окно, навстречу весеннему цветению плывёт песня:
  
   Мирное небо над крепостью Бреста,
   В тесной квартире счастливые лица.
   Вальс. Политрук приглашает невесту,
   Новенький кубик блестит на петлице.
  
   А за окном, за окном красота новолунья,
   Шепчутся с Бугом плакучие ивы.
   Год сорок первый, начало июня.
   Все ещё живы, все ещё живы,
   Все ещё живы, все, все, все...
   Довоенный вальс.wmv - YouTube
  
   "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" (Между прочим, Гёте сказал, иноземный классик, в бессмертном произведении под ником "Фауст")
   И как же хочется, чтобы это моментальное фото довоенных ещё дней задержалось, чтобы подольше продлилось это состояние безмятежного и тихого счастья... И только в повторяющемся рефрене "Всё ещё живы, всё ещё живы..." - предчувствие трагедии, беды. И если бы знать, если бы предвидеть, как судьба повернётся... Да ведь не скажешь -"Судьбинушка-судьба, повернись ко мне передом, к лесу задом!" Каким боком захочет, таким и повернётся.
   - Коньюктурщина!
   - Кто сказал? Откуда камень прилетел?
   - Из двадцать первого века!
   - И где, мил-человек, ты коньюктуру углядел?
   - "Политрук"!
   Вона что... признаться, и мой взгляд это слово царапнуло. И вспомнил аналогичный случай. Ефим Фомин звали человека. И что его толкнуло в политруки податься? Родом из бедной семьи, отец - кузнец, мама - швея, наверняка на хлебное место планировал. А судьба обернулась Брестом. И судьба распорядилась ему возглавить оборону крепости. И что интересно, по состоянию на 22 июня 1941 года в списочном составе гарнизона Брестской крепости числилось ажно несколько генералов. А оборону возглавили два лейтенанта и он, политрук. И что характерно, по пятой графе своей коротенькой анкеты, надлежало ему от войны отсиживаться в Ташкенте. А анкета у него коротенькой оказалась, в конце июня по доносу недавнего своего боевого товарища, расстреляли его немцы у Холмских ворот Брестской крепости как политрука, а также по неисправимой пятой графе.
   Вот такое продолжение у "Довоенного вальса"... Вот такая "коньюктура"...
   А у Феликса Лаубе много таких" коньюктурных" текстов. Вот к примеру, песня о Керчи, или "Незабудка".Я по наивности обрадовался, думал, наконец-то, лирика, весна, лютики-цветочки, незабудки. А вышло...
  
  
   Сорок первый - далекий,
   Сорок первый - неблизкий...
   Снова слышится голос батальонной связистки,
   Снова голос кричит мне в телефонную трубку:
   "Сокол", я - "Незабудка",
   "Сокол", я - "Незабудка"!
   Весь огонь батареи
   По квадрату "17"!
   "Сокол", милый, скорее:
   Танки могут прорваться!"
   Да простит меня Феликс Лаубе, что вклиниваюсь в его творчество несколькими строками своего сочинения. В очередной раз глядя на празднование Дня Победы, сами собой возникли строчки:
   Ко Дню Победы
   Банальными до неприличия словами
   Встречает этот День страна.
   А кажется, чем дальше - тем с годами
   Куда уместней Тишина...
  
   В стихах Лаубе о войне(а о войне - почти каждое стихотворение - хоть строчкой, хоть словом), нет пафоса, нет всхлипов и рыданий. Они - тИхи,словно Минута Молчания. Даже в великой песне Тухманова "День Победы", к сожалению, затёртой до штампа, присутствует пафосный настрой.
   Много я лозунгов слыхал, сам не кричал, но "энтузиастов" глотку драть видел Было дело, на митинге протеста против происков империализма(а кроме того, что у империализма "звериный оскал", больше о нём никто ничего и не знал), но кричали: "Миру - мир!" "Нет войне!"
   Но - не верю! Вот как Станиславский - "Не верю!" А в стихи Лаубе верю. И хоть нет в них набатного колокола Бухенвальда, отчего же хочется прошептать словами Окуджавы: "Ах, война! Что ты, подлая, сделала?"...
  
   "Бойтесь равнодушных!" - так завещал потомкам замечательный чешский журналист Юлиус Фучик. И сдаётся мне, что поэт Феликс Лаубе равнодушным никогда не был. И в стихах его - давайте говорить - в стихах, а не в "песнях", всегда звучит нерв человека искреннего, восторженного, как и надлежит поэту, имеющему обнажённый нерв.
   Были ли его стихи-песни востребованы? Слово-то какое, чем-то казёным, сухим и "статистичным" веет от него... Вот, к примеру, востребована ли была песня "Наш паровоз вперёд лети, в комунне остановка!"? Ещё как! Да на комсом оль ско-партейных собраниях, да на вокзалах у эшелонов, отправляющихся по "розе ветров", в смысле, "Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону", правда, через пять минут песня эта забывалась, но это уже другой разговор. Или вот песня: "Мама! Я жулика люблю, мама, я за жулика пойду!" Кто скажет, что эта песня не востребована? А в глаза мне, в глаза! То-то и оно, честнее надо быть перед собой. В нынешней России почти миллион заключённых, точнее, 924 тысячи. Из них - по самым скромным подсчётам - около 10% женщины. И песня о любви к жулику может быть для них вроде гимна. Такая у них душевная конституция вырисовывается. Только сдаётся мне, что ткачиха фабрики имени Третьего Интернационала Клавдия Иванова не будет объясняться в любви жулику. "А выйдите-ка, Клава Иванова, встаньте-ка перед глазами своих товарищей-комсомольцев а также беспартейных ваших наставников, отчитайтесь-ка в своей интимной близости с классово чуждым нашему пролетарскому обществу Петькой, по кличке "Косорылый"! Не будет петь эту песню и учительница начальных классов, отличница Просвещения Татьяна Дмитриевна Ларина, а также медсестра больницы рай онного назначения Антонина Козлова. Вот то-то и оно... Востребованность востребованности-то - рознь.
   А стихи Феликса Лаубе были востребованы и ткачихами, и медсёстрами, и учителями, комсомолками и беспартийными, соплюхами в "прыщеватом" возрасте и женщинами, как говорят, в возрасте "баба - ягодка опять!" И, что самое интересное, уверен, что и востребовавшие "жулика", в своих заветных "дембельских" тетрадках, записывали "втихаря" строки :
  
   Не сложилось у песни начало,
   Я не знаю, кто прав, кто неправ,
   Нас людская молва повенчала,
   Не поняв, не поняв, ничего не поняв.
  
   Просто встретились два одиночества,
   Развели у дороги костер,
   А костру разгораться не хочется,
   Вот и весь, вот и весь разговор.
   Вахтанг Кикабидзе - Вот и весь разговор - YouTube
  
   На лесной поляне, на привале у костра, в застолье и со сцены, хором и "соло" звучат бардовские песни. Их по праву называют стихами под музыку. Попробуйте спеть хором, в застолье, в окружении друзей и подруг песни на стихи Лаубе. Не получается... почти каждая его песня - это откровение, то, что, наверное, можно назвать "интимной лирикой", когда человек остаётся один на один со своею душой. И потому голос у этой песни - приглушённый, тихий. Не будешь ведь о своём личном, интимном кричать во весь голос. Есть так называемые "постные дни", когда человек постится, чтобы очистить свой организм от шлаков. И есть "потаённые дни", когда разговор ведётся только со своей душой, день "очищения души от шлаков". Напевные стихи Лаубе как раз для таких дней.
   http://www.youtube.com/watch?v=ZPGvxdySGgk
   ("Вот и весь разговор" в исполнении Вахтанга Кикабидзе)
  
   В стихах Поэта вы не найдёте "официоза". Даже в тех, что написаны на заказ (кто ж будет отрицать такое явление в творчестве каждого художника, "кушать-то хочется", и Лаубе - не исключение), нет идеологизированной составляющей, а есть человек со своим миром-вселенной, будь то артист, будь то солдат, будь это женщина, будь это "два одиночества". И в песне "Солдатские сны" вопреки пожеланиям тех, для кого человек всего лишь "элемент государственного организма", для Лаубе - в первую очередь это Человек со своими земными желаниями и снами. Вот как сам Поэт рассказывал историю создания песни:
   "В ту пору я учился в Щукинском театральном училище. Занимало оно здание на первом этаже которого располагалась Мосэстрада. Мы, студенты, поэтому часто встречались и даже общались творчески с артистами. Я, к примеру, был дружен с певцом Михаилом Гальпериным. Зная о том, что пишу стихи, тот сказал мне однажды, что к юбилею Советской Армии ему нужна солдатская песня и попросил текст для нее, заявив, что знакомый композитор готов написать к этим стихам музыку. Подходящих стихов к этому случаю у меня не было, но свежи были в памяти впечатления от встречи с армией во время сборов спортсменов, которые проходили в расположении гвардейской Таманской дивизии. Жили мы тогда в солдатских казармах, спали на двухъярусных койках. Вспомнились почему-то именно эта деталь, а также сигналы тревоги, нередко нарушавшие наш сон. И сами собой пришли строчки:
  
   После отбоя,
   Когда засыпают солдаты,
   В сумраке ночи,
   Минуя бесшумно посты,
   Входят в казармы
   И бродят в подушках измятых
   Ночью незримой
   Солдатские сны...
   Одним словом, вскоре я отдал свое стихотворение певцу, тот -- композитору. И через некоторое время песню уже прослушивал художественный совет Мосэстрады, который возглавляла в ту пору Надежда Апполинарьевна Казанцева. Стихи одобрили, а музыку... забраковали.
   Решено было передать эти мои стихи присутствовавшему на прослушивании композитору Вано Мурадели. Вот тогда-то я впервые с ним встретился. Познакомились. Он первый и преподал мне наглядный урок того, как надо работать над песней по-настоящему.
   -- Надо писать, как пишут все, но чуточку подвинутей, то есть талантливо, -- говорил Вано Ильич. Когда он садился за инструмент и принимался за работу над произведением -- это был концерт. Мне посчастливилось быть свидетелем рождения не только собственной песни, но и "Бухенвальдского набата". Лучше и сильнее этой его песни я не знаю."
   Песню "Солдатские сны" отказывались публиковать, записывать на радио и грампластинки. Но она все равно и вопреки всему нашла дорогу к слушателю
  
   У каждого творца, поэта или писателя, музыканта или художника, столяра-краснодеревщика или кузнеца, есть обязательно "лебединая песня". Возьму на себя смелость утверждать, что для поэта Феликса Лаубе "лебединой песнью" являются стихи "Жалею тебя".
   Автор музыки композитор Алексей Экимян
   Женщина скажет "Жалею тебя!" Поет Людмила Зыкина Ludmila Zykina Zaleju Tebia Russian Love Song - YouTube
  
   В каждой бочке мёда обязательно отыщется"ложка дёгтя". Искать её не надо, мир "не без добрых людей", сами протянут. Вот и нынче, из "живого журнала" тянется рука с этой самой "ложкой". В поисках сведений о Феликсе Лаубе излазил литературную энциклопедию, Большую Советскую, Википедию - ничего, ни слова. Спасибо "живому журналу" отыскались... Жаль не было "живого журнала" во времена Швейка, здесь, в "живом журнале" свобода такая, что Швейку и не снилась. Только особенность одна: она всегда под "никами" прячется. Вот и в этот раз, "ложка дёгтя" протянута ником "solitaire17":
   "Женшины из великих превратились опять в жалельщиц. Это одна из причин, что мужчины стали пить - не для кого стало стараться быть Богами. НЕ стало Богинь. Произошла подмена Женщины на христозную жалельщицу. Это 70-ые
   Ну что на это скажешь - крипто-слова некоего Феликса Лаубе - то ли протестанта, то ли иудея Лаубе - переделанная транскрипция от слова имени Лейба - Левит".
  
  
   А может этот самый "ник" и прав? Не дOлжно монументу с острова Пасхи растекаться слезами под людмилозыкиновскими стенаниями на стихи Лаубе под музыку Экимяна, недостойно это высокого звания Истукана! Кстати, слова - то ли Лаубе, то ли лейбы, музыка Экимяна... Где русский дух? Где Русью пахнет?
   Грустно всё это, грустно и мерзко... И вспоминается: "Каждый рассуждает в меру своей воспитанности... или распущенности." И утешает одно, Коль не дано этому самому "нику" чувство сострадания, сочувствия, так не дано, наверное, ей и материнство... Остаётся ей лишь "Истуканство".
  
   Редкий автор откроет вам свою творческую мастерскую. Порой он сам себе не может объяснить "из какого сора растут стихи, не ведая стыда." Всплывёт откуда-то из "задворок" подсознания слово, или в суетной картине нашего бытия выхватит глаз маленький квадратик кадра, и всего лишь и надо к этому - капельку вдохновения. И поди знай, откуда же истоки "лебединой песни" Феликса Лаубе? Но:
   "Там, бесконечно и верно любя,
   Женщина скажет: "Жалею тебя". (стихотворение Феликса Лаубе "Жалею тебя")
  
   Ярославна кличет молодая,
   На стене рыдая городской:
  
  
  
   Возлелей же князя, господине,
   Сохрани на дальней стороне,
   Чтоб забыла слезы я отныне,
   Чтобы жив вернулся он ко мне!" ("Плач Ярославны" в изложении Николая Заболоцкого)
   "Холодно", "Холодно!"
   Вовсе не истина, что стихотворение "Жалею тебя" родилось из "Плача Ярославны"...
   "В Сёлах рязанщины, в сёлах смоленщины..." - "Есть женщины в русских селениях..." (из поэмы "Мороз - красный нос", Н.А. Некрасова)
   "Теплее?" Наверное. Ещё "теплее" становится, если мы обратимся к другой поэме Николая Алексеевича Некрасова, к поэме "Русские женщины". Стоит только вспомнить, что же подвигло русских женщин, княгинь Зинаиду Трубецкую и Марию Волконскую отправиться в далёкую Сибирь, как не вечный зов в сердце женщины: "Жалею тебя!" Русская природа, русский быт делают замечательную "прививку" русского кода. И уже француженка Полина Гебль, влекомая тем же зовом, отправляется (для русского человека - ужасную, а для неё - француженки?) в Сибирь к "нечаянному" своему суженому декабристу Ивану Анненкову. Но, но... "Жалею тебя..." "Теплее", "теплее"...
   "Жалею тебя..." - и:
   " -- Что вы, что вы это над собой сделали! -- отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками.
   -- Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!
   -- Так не оставишь меня, Соня? -- говорил он, чуть не с надеждой смотря на нее.
   -- Нет, нет; никогда и нигде! -- вскрикнула Соня, -- за тобой пойду, всюду пойду!" ( "Преступление и наказание", Фёдор Михайлович Достоевский, сцена встречи Сони Мармеладовой и Родиона Раскольникова)
   Вовсе не факт, что Лаубе в минуты создания стихотворения напевал Есенина, но:
   "Жалею тебя..."
   "Пишут мне, что ты, ТАЯ ТРЕВОГУ,
   ЗАГРУСТИЛА ШИБКО ОБО МНЕ..."("Письмо к матери", Сергей Александрович Есенин)
   Словно эстафета из седой старины в век двадцатый, от автора к автору передавался образ Русской Женщины, сердобольной и душевной.
  
   Латиняне - ну очень дряхлая нация. А ведь известно, что с дряхлостью, то есть с годами, является человеку мудрость. Вот и латиняне с годами пришли к мудрости и одарили человечество множеством философских фраз и изречений. Вот, к примеру:"ARS LONGA, VITA BREVIS - искусство долговечно, жизнь коротка." Ко всяким этим мудростям они добавили бонус в виде имён собственных. И... вот, однако, какая неожиданность, "ФЕЛИКС" - это от них, от латинян до нас дошло. И означает это имя в переводе на наш, детсадовский по сравнению с латинским языкo м - "счастливый, преуспевающий". Может, так оно и есть. Насчёт "счастливый" можно ещё и порассуждать, а вот - "преуспевающий"... В апреле 2004 года состоялся вечер памяти поэта Феликса Лаубе, на котором выступили многие его друзья, композиторы, испонители песен. Афиши концерта видел, но записи концерта сколько не искал - не нашёл. На этот случай ещё одна мудрость от "дряхлых" латинян:"BENE QUI LATUIT, BENE VIXIT - хорошо прожил тот, кто прожил незаметно." Ко всему прочему, "Феликс" - не только счастливый, но вдобавок ещё и - "любимец матери". Вот она и разгадка, почему так тонко и лирично воспевает он женщину, почему в его стихах женщина - это и ХАРАКТЕР, это и ДУША, это - и образ Родины. А как же иначе? Долг, однако, платежом красен.
   Мы тоже "не лыком подшиты", и на ихнюю мудрость можем и свою предъявить: "Скажи, кто твой друг, я скажу кто ты". Я слушаю голос Георгия Мовесяна, композитора, друга Феликса, исполняющего песню на стихи Лаубе "Моим друзьям..." И странное ощущение, будто соприкоснулся с легендой о моцартовском "Реквиеме"... будто в этом стихотворении не просто посвящение, но прощание с друзьями...
   Моим друзьям - ст.Ф.Лаубе - YouTube
   А списку друзей можно позавидовать Дай Бог нам таких друзей по жизни талантливых, а самое главное - преданных...
   У замечательного, слегка подзабытого(написал и подумал:можно ли быть слегка беременной?) поэта Леонида Мартынова есть стихотворение:
   А ты?
   Входя в дома любые -
   И в серые,
   И в голубые,
   Всходя на лестницы крутые,
   В квартиры, светом залитые,
   Прислушиваясь к звону клавиш
   И на вопрос даря ответ,
   Скажи:
   Какой ты след оставишь?
   След,
   Чтобы вытерли паркет
   И посмотрели косо вслед,
   Или
   Незримый прочный след
   В чужой душе на много лет.
  
   Хочется верить, хочется надеяться, что тихий поэт Феликс Лаубе оставил след в ваших душах. А нам...
   На пыльных тропинках нашей истории отыщется ещё немало тех, кто оставил следы в наших душах. Тем и богаты.
  
   Яков Каунатор, 2012
  
   ГЛАВА 6
  
   Эхом из прошлого века...
  

0x08 graphic
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ

БОРИС ЧИЧИБАБИН0x08 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Голоса их не были ни звонкими, ни трещётно-барабанными. Тихие были у них голоса, словно был это голос - "в себе." Ну и где нынче эти "трещётно-барабанные"? Канули в Лету. Их же тихие голоса, словно эхом из другого века, донеслись до нас. И кто хочет - да услышит...
   Они были детьми своей эпохи, и вслед за Ахматовой, могли бы повторить, переиначив строчки на свой лад, то есть в мужской род:
   "Я была тогда с моим народом,
   Там, где мой народ, к несчастью, был."
   И то, что отпущено было эпохой на долю их поколения, того и хлебнули они с лихвой. Один едва ли не треть жизни провёл на северах, не по своей воле, и оттого, наверное, к холодам да морозам фольклорной русской матушки-зимы относился с особым, вовсе не тёплым чувством. И другого коснулось "око государево", и "не по своей воле" он исчез из родного дома на 5 лет... Другого не коснулись холода, повезло ему.
   Один-другой - звучит как-то безлико. И посему назовём одного Прозаиком, а другого - Поэтом. Хотя, поэтическая Муза, дама капризная, и к Прозаику частенько захаживала. Ко всем прочим сходствам их судеб, добавилась ещё одно: Прозаик впервые был арестован в возрасте 22 лет. в 1929 году, с тех пор, до самого очень памятного - кому трагически, кому - празднично - 1953 года он тянул лямку скорбного в России звания "зэка". И, вот ведь, и Поэт "обратил" на себя внимание в возрасте 23 лет, в 1946 году. И отвесили ему "пятерик", пять лет, ну, это так, для острастки. И Прозаик, и Поэт поплатились за свойственное человеку стремление к размышлениям, за право иметь собственное мнение. Да ведь человеку это может и свойственно, однако "системе" - ни-ни! Потому как человек в системе всего лишь винтик.
   И судьба творческая у них схожа, оба - "обласканы" вниманием "собратьев по перу". Прозаика, уже известного мировой литературе, в Союз писателей приняли лишь в 1973 году, за девять лет до его смерти. Умер Прозаик в 1982 году в Доме престарелых. Звучит как-то вульгарно, а посему, назовём это заведение словом традиционным на Руси - в богадельне. Слава, как и подобает Даме себя уважающей, пришла к нему с опозданием, то бишь, посмертно... Звали прозаика Варлам Тихонович Шаламов.
  
   Из "Очерков преступного мира" Варлама Шаламова:
   "Все люди мира, по философии блатарей, делятся на две части. Одна часть - это "люди", "жулье", "преступный мир", "урки", "уркаганы", "блатари", "жуки-куки" и т. п.
   "Мне говорят, что я подлец. Хорошо, я - подлец. Я подлец, и мерзавец, и убийца. Но что из этого? Я не живу вашей жизнью, у меня жизнь своя, у нее другие законы, другие интересы, другая честность!" - так говорит блатарь.
   Ложь, обман, провокация по отношению к фраеру, хотя бы к человеку, который спас блатаря от смерти, - все это не только в порядке вещей, но и особая доблесть блатного мира, его закон.
   Лживость блатарей не имеет границ, ибо в отношении фраеров (а фраера - это весь мир, кроме блатарей) нет другого закона, кроме закона обмана - любым способом: лестью, клеветой, обещанием"
   "Вся воровская психология построена на том давнишнем, вековом наблюдении блатарей, что их жертва никогда не сделает, не может подумать сделать так, как с легким сердцем и спокойной душой ежедневно, ежечасно рад сделать вор. В этом его сила - в беспредельной наглости, в отсутствии всякой морали. Для блатаря нет ничего "слишком""
   "Яд блатного мира невероятно страшен. Отравленность этим ядом - растление всего человеческого в человеке. Этим зловонным дыханием дышат все, кто соприкасается с этим миром. Какие тут нужны противогазы?
   Неизмерим, необозрим тот вред, который принесло обществу многолетнее цацканье с ворами, вреднейшим элементом общества, не перестающим отравлять своим зловонным дыханием нашу молодежь. ".
  
   Поэта же, и принимали, и изгоняли из Союза писателей, опять "вразумляли" и принимали. Но полагали, чта самый лучший способ "заткнуть рот" - умолчать, не печатать. И лишь в конце жизни, и - странное дело, как и Прозаика, лет за десять до смерти, нашёл Поэт и признание, и читателей. Времена были иными, перестроечными, горбачёвскими. Это не то, что при Ельцине, который, как оказалось, свободу принёс: не хочешь - не читай, хочешь - забудь, не хочешь - не слушай! Тогда-то, в ельцинские времена и нашёл поэт упокоение, в 1994 году. А имя поэту было - Борис Чичибабин...
   Уверен, и Прозаик, и Поэт были наслышаны друг о друге, возможно, даже и интересовались друг другом, как интересны друг другу люди мыслящие. Встречались ли они - не уверен, не знаю. Одно знаю наверняка: они были людьми "одной группы крови." Странным образом, орбиты их пересеклись в 1959 году. Прозаик напишет "Очерки преступного мира", Поэт в том же, 1959 году напишет "Клянусь на знамени весёлом". Как давно это было! И какими провидческими оказались мысли двух современников, какими созвучными нашему времени оказались их строки... И задумаешься над тем, или воcxититься их провидением, или сокрушённо вздохнуть: ничего не меняется в этом мире...
  
   БОРИС ЧИЧИБАБИН
  
   "Клянусь на знамени весёлом"
  
   Однако радоваться рано --
   и пусть орет иной оракул,
   что не болеть зажившим ранам,
   что не вернуться злым оравам,
   что труп врага уже не знамя,
   что я рискую быть отсталым,
   пусть он орет, -- а я-то знаю:
   не умер Сталин.
  
   Как будто дело все в убитых,
   в безвестно канувших на Север.
   А разве веку не в убыток
   то зло, что он в сердцах посеял?
   Пока есть бедность и богатство,
   пока мы лгать не перестанем
   и не отучимся бояться, --
   не умер Сталин.
  
   Пока во лжи неукротимы
   сидят холеные, как ханы,
   антисемитские кретины
   и государственные хамы,
   покуда взяточник заносчив
   и волокитчик беспечален,
   пока добычи ждет доносчик, --
   не умер Сталин.
  
   И не по старой ли привычке
   невежды стали наготове --
   навешать всяческие лычки
   на свежее и молодое?
   У славы путь неодинаков.
   Пока на радость сытым стаям
   подонки травят Пастернаков, --
   не умер Сталин.
  
   А в нас самих, труслив и хищен,
   не дух ли сталинский таится,
   когда мы истины не ищем,
   а только нового боимся?
   Я на неправду чертом ринусь,
   не уступлю в бою со старым,
   но как тут быть, когда внутри нас
   не умер Сталин?
  
   Клянусь на знамени веселом
   сражаться праведно и честно,
   что будет путь мой крут и солон,
   пока исчадье не исчезло,
   что не сверну, и не покаюсь,
   и не скажусь в бою усталым,
   пока дышу я и покамест
   не умер Сталин!
  
   Яков Каунатор, 2012
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 7
  
   Дактилоскопия
  
   0x08 graphic
   "Дактилоскопи;я (от греч. ;;;;;;;; ; палец и ;;;;;; ; смотрю, наблюдаю) ; метод идентификации человека по отпечаткам пальцев (в том числе по следам пальцев и ладоней рук), основанный на уникальности рисунка кожи. Широко применяется в криминалистике".(Википедия)
   Дактилоскопия - наука относительно молодая, далеко ей до литературоведения. Но как ни странно, между этими, казалось, абсолютно различными предметами науки, куда больше общего, чем различий. Как и дактилоскопия, литературоведение изучает следы, отпечатки, оставленные чёрно-белыми иероглифами на белоснежных страницах различных изданий престу..., простите, литераторами. Хороший литературовед сходу определит: вот этот след оставлен Вознесенским, а этот - Евтушенко отметился. Тут - Цветаева, а здесь -Лада Пузыревская . Да и не только литературоведы, но и въедливые читатели способны по отпечаткам определить автора. К примеру, даже старшекласники былых, ещё советских времён(про нынешних судить не берусь) сходу могли определить: "Ты жива ещё моя старушка..." - Есенин; "Я волком бы выгрыз бюрократизм!" - Маяковский. Речь конечно же об авторах талантливых, о тех, кто свой почерк имеет, свой "отпечаток". Что же до графоманов - эта плотва в безбрежном океане литературы своими опечатками любого литературоведа до Кащенки доведёт.
   У каждого поэта несомненно свой почерк. Иной придумывает замысловатую словесную искусную вязь и достигает в этом вершин мастерства. Другой пытается постичь философию слова. Кто-то смело бросается в эксперимент и добивается совершенства. У каждого - свой голос. У каждого стремление сказать миру: "Я пришёл сказать вам СЛОВО!"
   У Бориса Петровича Юдина несомненно есть и почерк, и голос. И даже я своим дилетантским и непросвещённым в литературе взглядом способен уловить некую особенность, свойственную этому автору.
   Мы все родом из детства. А детство наше, как и юность, и зрелость, как и вся наша жизнь состоит из времени и пространства. Это и есть наши две колеи.Помните у Высоцкого - "Своя колея"? И в каждом своём стихотворении поэт Борис Юдин придерживается своей колеи, никогда от неё не отклоняясь. И из этого удивительного сочетания ВРЕМЕНИ и ПРОСТРАНСТВА и создаётся поэтом то, что зовётся ЖИЗНЬЮ. Вот и последуем вместе с поэтом по колее, зовущейся - ВРЕМЯ:
   ВО ВРЕМЕНИ:
   Вре;мя ; одно из основных понятий философии и физики, условная сравнительная мера движения материи,
   В философии ; это необратимое течение (протекающее лишь в одном направлении ; из прошлого, через настоящее в будущее), внутри которого происходят все существующие в бытии процессы, являющиеся фактами."
   Удивительным образом Время присутствует почти в каждом стихотворении поэта. И всегда оно - Время - разнолико. Ощущение сиюминутности возникает, когда поэт говорит о времени суток:
   ВРЕМЯ - СОЗЕРЦАНИЕ:
   ***
   "Ночью высыпал иней и стала седою сосна."
   ***
   "Ляжет вечер тишиной на плечи. "
   ***
   "А под утро женщина приснится"
   ***
   "Жарко, словно в кочегарке.
   Зелень ряски. Старый пруд.
   Водомерочек байдарки
   По поверхности бегут."
   ***
   "Белая звонница в озеро смотрится.
   Утро туманно.
   Так окунается в зеркало модница.
   Благоуханна,"
   ***
   "По утрам смотрю как в деревцах
   Воробьи заводят перебранку."
   ***
   "Утреник прихватывает лужи,
   Хрустка грязь просёлочных дорог,"
  
  
   В этой сиюминутности ещё нет нерва. В этих стихах есть осязаемость среды и повседневного бытия. Эти стихи легко читаются. Пейзажные и бытовые зарисовки просты и незамысловаты. Но это - кажущаяся простота. Всего лишь то, что лежит "над водой." Но есть ещё некое объединяющее эти стихи "подводное течение". "Ночью", "вечер", "под утро", "завтрашнего" - всего лишь отправные точки ДВИЖЕНИЯ от этих точек - в будущее. "Подводное течение" - это и есть движение времени, что объединяет все эти стихи. Плавное, неторопливое, оно не возвращает нас в прошлое, а устремляет в будущее. Наверное, "сиюминутность" настраивает героя на надежду. И есть самое главное: время - не статично. Как удивительно удаётся передать поэту движение времени. Словно в замедленной съёмке в этой неторопливости живёт ощущение покоя и предчувствия будущего:
   "Ночью высыпал иней и стала седою сосна.
   Значит - поздняя осень, морозец, и кофе спросонья.
   Я щекой прикоснулся к простуженной раме окна...
  
   ***
   "И в восторге от музыки цвета
   В странных песнях заходится ветер.
   Выйдешь утром полуодета,
   Скажешь: "Дождь. Никуда не поедем".
  
   Ладно. Сядем поближе друг к другу.
   Печь бормочет горячие речи
   Про морозную зиму и вьюгу -
   Чтобы ёлка и гости, и свечи."
  
   ВРЕМЯ - ОЩУЩЕНИЕ
   А дальше... Дальше "утро - ночи - вечера" сменяются зимами, вёснами, осенью. Удлиняется временной промежуток, и уже не "сиюминутность", а некий "затяжной прыжок". Куда? Зачем?
   И вот в мороке слякотного марта
   Встаю в немую очередь у касс
   И покупаю суету плацкарты..."
  
   Что-то не так в этих стихах... Чем-то, кажется, невидимым, отличаются они от "утро-вечер"... Там время текло пусть - для одного, "пусть для обоих", как пелось в одной песне. Здесь же ощущение, будто время замерло, как "замёрзшие на платформе станций очень кучевые облака." Там - "Остановись мгновенье, ты прекрасно!" - и взгляд останавливается на мельчайших деталях бытия. Здесь время монотонно, тягуче. И в этой монотонности, где осени сменяются зимами, зимы - вёснами, вёсны - летом, нет места созерцательности. На смену ей приходит иное - Ощущение времени.
   Чаще всего это ощущение созвучно психологическому настрою.
   Всё дождит и дождит, и дождям этим нет угомону.
   Всё опять и опять горизонт за рекою свинцов.
   И от этих строк - "Всё дождит и дождит..." - возникает ощущение едва ли не физической боли, вот так метроном своим размеренным и постоянным "шагом" вызывает подчас головную боль. И кажется, что становишься узником этого времени, тягостного и безнадёжного. Осень...
   И прогноз безнадёжен настолько, что хочется выть.
   Странное ощущение безнадёжности, из которой вырваться можно лишь в болезненном воображении:
   А куда улетишь? На дворе льёт, как будто из крана.
   Лучше буду мечтать как однажды уйду налегке
   Целовать, умиляясь, суровую морду варана
   И лежать рядом с ним на горячем, как печка, песке.
  
   Время - Осень... Странное время, в котором переплетение и тоски, болезненного одиночества, когда возникает чувство покинутости всеми и всем, и - неожиданно - в этой же Осени ощущение умиротворённости:
  
   Вянут георгины в палисадах,
   Реки, как литое серебро.
   Ночи в сентябре полны прохлады
   И нежны, как девичье бедро.
  
   Ляжет вечер тишиной на плечи.
   Перед тем как отойти ко сну
   Покурю немного на крылечке,
   Вслушиваясь в эту тишину.
  
   Каждому времени года - своё мироощущение. И осенняя умиротворительная тоска вдруг взрывается всплеском адреналина:
   "Чист небосвод, сочнее светотени,
   Стройнее угловатых яблонь стать,
   И на ветвях такое белопенье,
   Что хочется скворцом защебетать.
   Весна... И в этом времени - не просто пробуждение жизни, но вместе с ней - пробуждение эмоций:
   Она придёт, моя весна, по оспинам проталин,
   Чтоб тёплый ветер рвался в грудь и бронхами свистел,
   Чтоб сон и явь переплелись в тугих объятьях спален,
   Чтоб облака - как паруса на спинах каравелл.
  
   Она придёт, моя весна, безумством яблонь пенных,
   Девичьим смехом, пеньем птиц и шёпотом травы.
   А свежих пашен феромон - адреналином в вены,
   Чтобы повышался урожай у ярых яровых.
  
   И если там, в "утро - вечер" настоящее плавно и естественно перетекало в будущее, здесь - странное переплетение настоящего и прошлого, прошлого и будущего.
  
   "Ветвились липы, в облака стремясь,
   При виде пчёл тычинки возбуждались.
   И мы с тобой тогда вступили в связь,
   Чтоб превратиться в зреющую завязь."
   В стихах Бориса Юдина есть замечательная особенность. В них - герой живёт во Времени, и вместе они составляют Единство. И ощущения героя - они естественная часть некоего целого, эти ощущения неотделимы от природы. Всё соответствует внешему явлению, иными словами, в стихах поэта полное единство внешних природных проявлений и внутреннего восприятия этих явлений.
   И странное чувство, будто все эти ощущения принадлежат не герою, а мне, читателю.
  
  
   И наша жизнь упрямо шла к тому,
   Что было неизбежно и привычно.
   ВРЕМЯ ; ОСМЫСЛЕНИЕ
  
   Как-то неожиданно мы пришли от времени суток, от времени года, ко времени, обозначенному годами. Годами прожитой жизни. И в этих стихах проступает то, что в жизни человека называется вступлением в мудрость.
  
   В стихах - стремление осмыслить, осознать - что же такое - возраст? Что же такое - ВРЕМЯ? И что же стоит там - за ним?
  
   Когда - нибудь...
   А, всё- таки, когда?
   Тогда, когда меня уже не будет
   И комнаты наполнит суета
   И любопытные чужие люди?
  
   Когда не будет, будней, дней и бу...
   Что?
   Будущего? Букв? Протуберанцев?
   Есть некие знаковые "зарубки" в наших датах, в нaшем возрасте. Мне кажется, они в основном совпадают у большинства людей. К примеру, думается, все мы подходим с особыми мыслями к возрасту, о котором Высоцкий однажды напел:
   "А в тридцать три Христу... (Он был поэт, он говорил:
   "Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.)
   Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
   Чтоб не писал и ни о чем не думал."
   Вот и у поэта Юдина есть своя "зарубка" на цифре 33:
  
   На пластинке виниловой цифрами - возраст Христа :
   Тридцать три оборота. Всё ж лучше, чем семьдесят восемь.
  
   Тридцать три оборота судьбы - на потом, на потом, на потом...
   А следом -дтругая "зарубка", тоже, наверное, общая для всех:
  
   В ожиданьи завтрашнего снега
   Пароходик стонет на реке.
   Серединка прожитого века,
   Как огрызок яблока, в руке.
   * * *
   Итак, всего полвека до,
   А, может быть, полвека позже...
   Но не подводится итог,
   На приговор суда похожий.
  
   Для меня же в поэзии Бориса Юдина - главное не эти даты, а мысли, ими вызываемые... И здесь - ещё одна особенность стихов. Казалось бы, и даты, и раздумья - суть - общие. Кому не приходят мысли о бытие своём, о времени и пределах этого времени... Но, читая стихи, постоянно ловлю себя на мысли, это вовсе не автор обращается ко мне со своими размышлениями, и не авторский герой. Это моими словами изъясняется герой, это мои мысли вдруг оказались начерченными на белом листе бумаги. И это - для меня загадка: какими тайными средствами удалось автору из общего вычленить личное, да ещё превратить это личное в моё собственное?
   Как хорошо болтать о всяком вздоре,
   Смеяться, петь, смотреть девицам вслед.
   И кажется, что нет ни бед, ни хворей,
   И верится, что смерти больше нет.
   * * *
   И я начну иную жизнь в пространстве междустрочья.
   Но это всё уже не мне.
   Да и не обо мне.
   * * *
   Всё утро на окне, как на мольберте,
   Писалась непогода. Ветер креп
   И ливень выбивал по крыше стэп
   И думалось о неминучей смерти.
   У поэта Время - бесконечно, и мы - лишь "временные попутчики" в нём... И всё же...всё же... Почему-то не возникает в его стихах состояния угнетённости и обречённости. Напротив, во многих строчках звучит эта тема бесконечности бытия, а значит ; надежды.
  
   В ожиданьи завтрашнего снега
   Пароходик стонет на реке.
   Серединка прожитого века,
   Как огрызок яблока, в руке.
  
   На востоке - облачная проседь,
   К западу - заката пламена.
   Надо бы огрызок в землю бросить,
   Чтобы прорастали семена.
  
   * * *
   Может быть, в крови и суеверьях
   В царстве трын-травы и лебеды
   Вызреют на молодых деревьях
   Вместо горьких сладкие плоды.
   * * *
   Был птичий щебет радостен и звонок,
   И мир был первозданным, как ребёнок,
   Который выдохнул свой первый крик.
  
   ВРЕМЯ - СОЗЕРЦАНИЕ
   ВРЕМЯ -ОЩУЩЕНИЕ
   ВРЕМЯ -- ОСМЫСЛЕНИЯ(СУЖДЕНИЯ)
  
   Впечатления на сетчатку,
   Как свинчатка в висок, впечатаны.
   Жили-были, удары копили.
   И оставили, как ни печально,
   Лишь случайные отпечатки
   (Борис Юдин).
  
   Вот такая дактилоскопия.
  
  
   Яков Каунатор, 2013
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"