Жил-был мужик. Звали его Михаил, по отчеству - Всеволодович. Фамилия ему выпала - Анищенко. У Михаила Всеволодовича была какая-то странная охота к перемене мест. Обычно все чуть ли не в голос: "В Москву! В Москву!", как кричали в тоскливом экстазе сёстры Прозоровы из чеховской драмы.
Анищенко же, родившись в Куйбышев, ныне - Самара, из города на Волге перебрался на другой берег, в глухомань, в полузабытую деревушку. Может быть сказалась генетика? И хоть были родители пролетариями, к тому же ещё тяжёлого физического труда, но в стихах Поэта Анищенко странным образом всплыла и сопровождала его всю жизнь деревенская тема. Определённо, определённо корни рода Анищенков из крестьянского сословия тянутся. Потому интуитивно и сбежал он из Города к истокам своим. На том и порешим, что в появлении Михаила в деревне генетика согрешила.
Что думает человек, являясь на свет белый? А думает он обо одном: "Кто меня там встретит? Кто меня обнимет? И какие песни мне споют?"
И встретили новорожденного родители.
Из опыта автобиографии: "Я родился в бараке сталинской поры и запомнил сиротливое тепло материнского тела, бездомный холод отцовских глаз и тиканье больших настенных часов под названием "ходики"."
А песнями стали поначалу стихи русских поэтов, и Пушкина, и Лермонтова, и Тютчева, За ними пришли сказки, а следом - мифы и легенды стран далёких, неведомых. Как вспоминал Михаил Анищенко, "русские сказки, мифы и легенды были как будто растворены в молоке моей матери. Припадая к её груди, я вбирал в себя любовь к России." И помнится, в глубокой древности сказано: "Вначале было Слово."
Вот ведь что интересно, Слово это пришло к Михаилу от Мамы, литейщицы по профессии. И Слово это пробудило в ребёнке ещё только проблески воображения, пробудило в нём чувственность, так необходимую поэту. Ко всему этому прибавилась заповедь матери: "Главное, никогда ничего не надо бояться. Сначала надо пойти, а полюбить и поверить можно потом".
Наклонилась вишенка.
Смотрит и сопит.
Михаил Анищенко
Спит себе и спит.
День уже кончается.
Сына ищет мать.
А над ним качается
Божья благодать.
СИСТЕМА.
К школьному возрасту прочитан был уже "Граф Монте-Кристо". Прочитан самостоятельно, в возрасте дошкольном. В Школе пришлось переучиваться, читать букварь по слогам: "МА-МА МЫ-ЛА РА-МУ..." БЫло унизительно и мучительно, но училка попалась мстительная и заставляла ребёнка читать по слогам. Её можно понять: "патрон не вкладывался из-за своей индивидуальности в обойму". Однажды её мстительность превратилась в постыдное унижение. Попросился на уроке выйти в туалет. В просьбе было злорадно отказано, и случился... случился детский конфуз под громовый хохот одноклассников. Это были первые соприкосновения ребёнка с СИСТЕМОЙ. Сколько их ещё будет в его недлинной жизни...
Всюду творятся гадости.
Только звучит во тьме:
"Мир твой прекрасен, Господи,
Словно цветок в тюрьме!"
Видишь, какой он маленький,
Весь беззащитный, ах!
Словно цветочек аленький
У сатаны в руках.
То ли эти горькие обидчивые воспоминания детства, школьных лет, пожизненно впечатались в память... Читая стихи уже сложившегося поэта, не покидает ощущение, что герой, а вернее, автор в лице героя, обрёк себя на трагическое одиночество.
Я один на земле. Все друзья и подруги
Разошлись в темноте, как круги по воде.
Двадцать лет темнота над родимой землёю,
Я, как дым из трубы, ещё пробую высь...
Перелистываю страницы, не покидает какое-то или удивление, или смущение. Едва ли не в каждом стихотворении наличествует личное местоимения "Я".
Я ушёл, я сбежал из вертепа.
Я уехал за тысячу вёрст
Я закрою глаза, я закроюсь рукой,
Боже правый! Пропадаю!
Жизнь пускаю на распыл.
И не помню, и не знаю -
Как я жил и кем я был.
Я устал от тоски. Я не сплю.
Я стою у окна. Замерзаю.
Эгоцентризм? В стихах поэта очень редко можно встретить слово МЫ. И в бесконечно повторяющихся "Я" - отражение душевного одиночества.
"Москва, Москва! как много в этом звуке..."
(Из А.С.Пушкина, "Евгений Онегин")
.
В нашем случае Москва - это обобщённый образ Города. Да и в самом деле, не брать же в качестве символа Города, к примеру, Вятку, или Калугу. Или даже Куйбышев-Самару. Не в обиду будь им сказано, но отдаёт от этих названий чем-то провинциальным. Хотя, признаться, именно провинциализм городов мне по нраву. Мнение сугубо личное, а потому не подвергаемое ни критике, ни ревизии.
Город... Это особый уклад жизни, особый её ритм, особый социальный расклад и особые людские отношения, которые крестьянскому сословию непонятны, да и зачастую кажутся враждебными.
В стихах городского уроженца, не единожды в Москве бывавшего, среди сотен и сотен написанных им стихов, обнаружил я лишь единицы, всего несколько, посвящённых Городу. Есть что-то ностальгическое в этих строчках, посвящённых Львову:
Возвращается в сердце былая любовь,
Снова слышится голос Каштанки.
Из российских небес я спускаюсь во Львов,
Где уже постарели каштаны.
По брусчатке похожей на бок карася,
Да по хрусту упавшего семени,
Я иду по бульвару, губу закуся,
Как глагол из прошедшего времени.
И в этой ностальгии звучат лирические мотивы.
И как же неожиданно, каким отторгающим является нам образ другого города, родной Поэту Самары:
ВОКЗАЛ САМАРЫ
Вокзал - символический фаллос,
Вставал из обрывков веков;
И плоть его в небо вторгалась,
Звенела струей облаков.
Не узнанный Шивой и Тарой,
Не знающий древних кровей,
Стоял над поганой Самарой,
Он выше молитв и церквей.
Динамики что-то вещали,
И, чувствуя кожей родство,
Унылые люди с вещами
Входили под своды его.
И я, лилипутом, уродцем,
Тревожился, сердце скрепя,
Что он в темноте содрогнется,
И выбросит нас из себя
И представляется Город сюрреалистической явью, исторгающей из себя Живое. Пожалуй, в этом стихотворении наиболее сильно было выражено отношение Михаила Анищенко к Городу.
А Москва... Он бывал в Москве не раз. Ведь был зачислен в Литературный институт, который посещал, из которого трижды вышибался, по причине... по причине "традиционной русской болезни". Да ведь талант не пропьёшь, и потому каждый раз восстанавливался, назло "болезни" да на радость таланту. И закончил ЛИТИНСТИТУТ, получив специальность - ПОЭТ!
Ну не лежит душа к городу, отторгает его и внутренне, и словесно!
Город - камеры да клетки.
Тьма задёрнутых гардин.
Слева - маски, справа - слепки,
Посредине - пшик один.
Я, как дождь, в ночи шатаюсь
И неведомым влеком,
В человеке усумняюсь,
Чтобы веровать в него.
Да ведь у природы свои законы... Отторгая что-то, другое привечаешь.
"О Русь - малиновое поле
И синь, упавшая в реку, -
Люблю до радости и боли
Твою озёрную тоску."
С.Есенин
Обрадовался. Что же это я "зациклился" на одиночестве поэта, когда в его поэтической копилке так много стихов, самим Михаилом отнесённым в жанр любовной лирики. Значит, не был он одинок. Говорю не о физической близости, потому как и семья была у него, жена, сын. Но разговор-то у нас о духовной близости. И вот множество стихов любовной лирики и посвящены духовному.
Молодое стихотворение
Не важно, что поздняя осень,
Что вымок вокзальный навес...
А важно, что в ноль двадцать восемь
Уйдёт транссибирский экспресс.
И снова, под вечер, под вечер,
Читая стихи о любви,
Я буду приписывать встречным
Все лучшие чувства свои.
Я буду по Родине мчаться,
Заглядывать в блоковский том,
В печальных попутчиц влюбляться,
И мучиться долго потом.
И вновь, от Приморья до Бреста,
Я буду в предчувствии весь...
И жизнь, как чужая невеста,
Покажется лучше, чем есть.
1973
"Транссибирский экспрес" - это из далёких детских лет.
"Когда мне было шесть лет, бабушка, вдова погибшего на войне комиссара танкового корпуса, взяла меня в невероятное путешествие в Сибирь. Тогда, сидя у окна вагона, я впервые вобрал в себя великие просторы моей Родины." Опыт автобиографии, фрагмент эссе.
В детстве всё воспринимается величественнеe, масшабнее, большое кажется громаднее. И к этом пытливому взгляду добавьте впечатлительность и воображение, взращённые мамой. Так родилось чувство, которое Михаил Анищенко пронёс через всю свою жизнь и которое, наверное, можно выразить словами песни: "Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля! Это русское раздолье, это - РОДИНА моя!"
Михаил Анищенко - однолюб. И как же много у него признаний в любви той единственной, которую любил и неистово, и горько, и мучительно.
Мне прилечь бы, пасмурная родина,
Под кустом растаять, как сугроб...
Чтобы снова белая смородина
Красной кровью капала на лоб.
Чтоб забыть всю злость и наущения,
Жажду мести, ставшую виной;
Чтобы белый ангел всепрощения
Словно дождик, плакал надо мной.
Чтоб платить и ныне, и сторицею
За судьбу, сиявшую в глуши;
Чтобы гуси плыли вереницею
В небеса распахнутой души.
По тихой родине - пешком,
Всю жизнь - от липы до калины...
Я был смиренным пастушком
В туманах Чуровой Долины.
А мимо рек моих и трав,
Тянулись дни босой печали;
И за составом шел состав
В чужие росстани и дали.
"Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей..."
Михаил Лермонтов.
"Люблю Отчизну я, но странною любовью. Не победит её рассудок мой..." - это о нём, о Михаиле Анищенко. Когда мы говорим о Поэте Михаиле Анищенко, то невольно сравниваем его с предшественниками, с русскими поэтами Есениным и Рубцовым. Есть то, что объединяет их, связует в единое целое со всей русской литературой - искренняя любовь "к отеческим гробам", к истокам, к Отечеству. И есть, есть отличительная черта, которая бросается в глаза. Для Есенина Родина воплощена в патриархальность, в деревню, в то, откуда он РОДОМ. Точно так же и для Рубцова - его Родина - Малая Родина - Вологодчина, воплотившая для него общее понятие Отечества.
В стихах Анищенко вы не найдёте конкретики, не найдёте географической привязки. Для него Родина, Отечество - это ВЕРА и ДУХ.
В этом, наверное, и заключается "но странною любовью"...
Поздно руки вздымать и ночами вздыхать.
Этот мир повторяет былые уроки.
Всюду лица, которым на всё наплевать,
Всюду речь, у которой чужие истоки.
Я закрою глаза, я закроюсь рукой,
Закричу в темноте Гефсиманского сада:
- Если стала Россия навеки такой,
То не надо России... Не надо... Не надо.
Из Российской Газеты от 25 июля 1998 года:
"Тонущее в долгах Камское речное пароходство стало тяжким грузом для казны и... спасательным кругом ловкому предпринимателю, сумевшему прибрать в свои западные фирмы лучшие теплоходы вместе с валютной выручкой.
Вопреки нормам российского законодательства Камское речное пароходство за последние годы не возвратило в страну около трех миллионов американских долларов и свыше полумиллиона немецких марок. Часть этих денег осела на счету фирмы "Антонов Канада корпорейшн", основанной за океаном нынешним генеральным директором пароходства Михаилом Антоновым. Его же зарубежные частные фирмы завладели самыми новыми на Каме пассажирскими и грузовыми судами. А обобранное пароходство тянут теперь в омут разорения оставленные неподъемные долги."