На кухне, прямо над моим местом, располагалась птичья клетка, где и жил наш попугай. Обычный волнистый птиц, который любил есть прямо с человеческих рук. Его голубого цвета перья украшали пол под клеткой, как и вообще любую кухонную поверхность. Фактически, всё помещение было отдано в его полное распоряжение.
Летун из этого попугая был никудышный: он часто падал на кафельный пол, не пролетая и метра. Да и когтистые лапы были у него слабые: иногда он мог сорваться с железных прутьев родной клетки на донышко, покрытое остатками его зёрен. Он был ярким доказательством того, что в неволе животным живётся хуже.
Тот вечер я запомнила навсегда. Тогда по телевизору шёл очередной выпуск новостей. Моя дочь стояла ногами прямо на табуретке, где обычно сидела: так она могла дотянуться до стола. Дочь играла в повара, орудуя пластмассовыми вилками, купленными специально для неё. Однако в один момент игра с этими игрушечными предметами ей наскучила - захотелось чего-то более настоящего.
Она потянулась за серебреным ножом, лежавшим прямо перед её носом, тогда, когда я отвлеклась. Точно не помню, чем меня заинтересовал сюжет передачи, но за действиями дочери следить я перестала.
Итак, заточенный нож был в её руке, а меж тем попугай летел прямо надо мной. Шелест его крыльев раздался прямо рядом с ушами, поэтому я отвлеклась и оглянулась проверить, что творится с ребёнком. Попугай уже тогда планировал прямо на стол, не в силах удержаться на воздухе.
Всё произошло слишком быстро, чтобы запоминать какие-либо детали. Но одно я помню точно: она замахнулась, чтобы отрезать "кусок невидимого хлеба".
В тот вечер попугай лишился головы.
Каша здесь, прямо сказать, была отвратная. У неё было только два базовых состояния: либо каша твёрдая настолько, что хоть разбей тарелку с содержимым - каша останется в целости и сохранности; либо жидкая с комочками, от которых воротило сильнее, чем от нечистот, которые приходилось наблюдать изо дня в день. Если тарелку с твёрдой, как многовековой камень, кашей перевернуть, можно заметить ещё одно замечательное её свойство: каша намертво приклеивалась ко дну, будто бы оно было добротно обмазано клеем.
С кашей, впрочем, экспериментировать любили, поэтому существовали здесь и такие кулинарные изыски, как бутерброды. Для этого много усилий не нужно было прикладывать.
Стены в комнате были облезлые: краска, когда-то голубая, давно начала осыпаться. И теперь можно было отодрать добрый кусок этой самой краски и, изловчившись, намазать на него кашу (если она, конечно, не была твёрдой). Получался бутерброд, вкус из раза в раз оставлял желать лучшего, и казалось, что если всё же избавиться от каши - кусок стены вполне съедобен.
Ещё одним местным деликатесом считался хлеб, который подавали исключительно на праздники. Тогда приносили в комнаты аж по буханке белого хлеба, который, увы, уже зачерствел.
Тарелка с кашей стояла прямо по середине заляпанного стола, а девочка вилкой возила по дну глубокой тарелки. Звук выходил пренеприятнейший, но это была, пожалуй, единственная музыка, которую ей доводилось слышать за последние десять лет. А ещё этот звук отпугивал тараканов, которые спешили попрятаться во все щели, едва ложка скользнула по неровному дну.
Когда такого рода развлечение заканчивалось, насекомые выползали, шевеля своими крохотными лапками и длинными усами. Забирались по гниющим ножкам стола, ползли по конечностям самой хозяйки комнаты на стол. Они все спешили к каше, которая служила и их пропитанием. Они роились по всему столу, и цокот их крохотных лапок доносился до чуткого слуха девочки. Иногда ей казалось, что этот звук - перешёптывания, в которых зашифровано тайное ей послание, которое она так и не научилась понимать за все годы, проведённые с тараканами.
- Номер Шесть.
Она отвлеклась от занимательного наблюдения за своими питомцами на дверь, из-за которой доносился голос.
- На выход, - отчеканил голос, и его хозяин пошёл дальше.
Стоило ей дёрнуться, чтобы встать, как все тараканы сразу же замерли то ли от испуга, то ли от неожиданности, то ли от чего-то ещё. Девочка же покорно шла к двери, еле передвигая ноги.
Санитар в белом, чуть мятом халате уже стоял за дверью, ожидая, когда из-за неё кто-либо да покажется. Он глядел оценивающе и строго. Так, что Шестой захотелось вернуться обратно в каморку и захлопнуть за собой дверь. Настроение и так было не лучшее, а под этим испепеляющим взглядом хотелось сдохнуть сильнее обычного.
- Вперёд, - голос получился чуть приглушённым и исковерканным из-за маски, которую всегда носили санитары. Во всяком случае, никто из ныне проживающих здесь не видел лица надсмотрщика без этой самой маски.
Это было приглашение к ежедневной прогулке, которую в простонародье назвали "круг". Круг представлял собой строй из всех местных подопытных обитателей, которых сначала выстраивали в линию для пересчёта - так каждый узнавал о том, что фабрика опустела на ещё нескольких обитателей - затем же этот строй образовывал один или несколько кругов, по которому в течение часа гуляли дети.
Огромная площадка, где выстраивались дети, была лишь имитацией живой природы: на стенах были огромные обои, изображающие джунгли, с потолка свисали десятки ярких ламп, которые и освещали всё помещение.
- Пятьдесят вторая, - отчеканил кто-то из санитаров откуда-то с вышки. Из-за яркого, почти слепящего света, невозможно было разглядеть даже силуэт того, кто говорил. Здесь, при таком освещении, дети видели не дальше собственной руки - дальше всё было в какой-то густой белой дымке, и Шестой иногда казалось, что она слепнет с каждым днём всё сильнее.
- Шестая, - раздался новый, ещё незнакомый, женский голос.
Странно, но всегда, когда она слышала новые голоса она проваливалась в свои мысли, как под лёд. Звуки, издаваемые людьми, да и вообще незнакомыми существами привлекали её и заставляли погружаться в пучину раздумий, откуда сейчас её вытаскивали шорохи.
Дети зашевелились, стоило Шестой помедлить. Слышались перешёптывания, а затем звонкий, пронзающий чуткий слух, удар, потом приглушённый крик - это всего лишь реакция на удар плетью.
- Шестая! - отчётливее и громче.
- Здесь! - отвечала она, и теперь можно было слышать облегчённые выдохи.
Перед прогоном кругом всех осведомили о том, что на фабрику приехал новый охранник, мисс Молли. И она постарается сделать всё, что в её силах, чтобы не допустить побегов никаких вопиющих происшествий, о которых фабрика так усердно старается умолчать.
Так говорили каждый раз, а меж тем немногим оставалось задержаться тут дольше, чем на день: в их первую ночь на фабрике всегда творилось что-то необъяснимое, что приводило новых в ужас и повергало в сильнейший шок.
Одним из самых увлекательных занятий во время прогона кругом было разглядывание тех, кто шёл спереди. Вернее, тех, кого можно было разглядеть в этой дымке. Постепенно, правда, глаза привыкали, и уже обратно в комнату Шестая шла с полным ощущением того, что она в тумане.
А длинная процессия из полуживых скелетов шла медленно и безысходно, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. То, что на скелетах было надето назвать одеждой трудно: больничные рясы, сшитые, кажется, из обыкновенных простыней. А из-под них выглядывали тонкие ноги - кости, обтянутые кожей, по сути, на которых видны были болячки и синяки размером в ладонь обычного здорового санитара.
Обратно в комнаты все шли под предводительством новой мисс Молли. Цокая каблуками, она иногда боязливо оглядывалась назад и, едва только взглянув на бледные лица детей, поворачивалась обратно, чуть ускоряя шаг.
Она не могла подстроиться под их темп ходьбы.
Стоило только двери захлопнуться, как Шестая уселась на койку, которая поприветствовала свою хозяйку диким скрипом.
Сегодня в строю не досчитались шестнадцати. Всего за месяц фабрика опустела чуть ли не на семьдесят человек. Хотя, назвать их полноценными людьми было трудно, стоило лишь взглянуть на их хрупкие искалеченные жизнью и опытами тела. Многие даже не умели разговаривать, так как оказались здесь слишком рано.
О будущем фабрики, да и вообще о том, что может произойти дальше Шестая старалась не думать, но кроме думанья здесь, по идее, заняться было нечем.
Шестая опустила голову на подушку, такую же твёрдую, как утренняя каша. О ней думать тоже особого желания не было, но взгляд уже рыскал по столу в поисках тарелки, которую уже давно унесли.
Глаза закрывались, хотелось спать. Часовая прогулка выматывала, и с каждым днём Шестая всё лучше понимала, насколько труднее ей становится дышать после часа почти непрерывной ходьбы. Таким темпом ей оставалось совсем немного.
Чуткий сон был прерван шевелением за дверью. В течение нескольких секунд Шестая не могла понять, что происходит. Лишь потом, когда железная дверь отворилась, а на пороге показался неотчётливый силуэт, всё встало на свои места.
- Дежурит на пятом.
Дверной проём опустел, а потом Шестая услышала чертыханья откуда-то справа. Она и сама идти не особо хотела, но хотя бы раз в жизни принять участие в стечении ей хотелось.
В широком коридоре народу было не так много, как ей представлялось до этого. Так же медленно, как и на прогоне, все волочили ноги наверх, на пятый, где дежурила новая мисс Молли.
Это был своего рода обряд посвящения, в котором принимали участие обитатели фабрики и новые. Ужасное зрелище из раза в раз давало обречённым хоть какую-то разрядку. И если бы не ужасное физическое состояние - они бы точно смеялись, глядя на представление, которое каждый раз открывалось по-новому.
Про себя Шестая называла их всех, в том числе и себя, Кролями. Подопытными кроликами, откуда и пошло такое ироничное сокращение. Трусливые, загнанные в угол и запертые в клетке для проведения опытов - это всё о них.
Лестница стала ещё одним препятствием на пути к пятому этажу, где вот-вот должно было развернуться представление. Высоко задирать ноги, а ступеньки в высоту составляли тридцать сантиметров, было проблематично; они подкашивались, и тело, такое хрупкое и тонкое, грозилось рухнуть вниз, где дальнейшая его судьба предопределена.
Чтобы удержать равновесие требовалось несколько секунд, а меж тем новые Кроли всё прибывали и прибывали. Пусть они и были такими же слабыми и изнурёнными, они стремились ближе к стене, о которую опирались или же к перилам с тем же намерением.
На последнем рубеже стало совсем плохо: Шестая упала на колено, поставила руки на пол для устойчивости, но те предательски тряслись, не в силах удержать вес, обрушившийся на них.
Для передышки Шестая спряталась в потёмках за холодным железным шкафом. Пусть она и могла застудиться - сейчас ей хотелось отдышаться от такой прогулки.
Народу становилось всё больше с каждой секундой. И все почему-то также прятались в потёмках, как летучие мыши в пещерах. И ведь никто не знал, что они будут делать дальше: прыгнут ли вдруг на несчастную новую мисс Молли, которая находилась под впечатлением ещё от дневной прогулки; или останутся смотреть на то, как поступят другие.
В этом неведении и была всё прелесть, вся таинственность и торжественность.
Глаза Шестой снова слипались, а голова падала на острые колени. Она готова была уснуть на месте, если бы не показавшийся совсем рядом свет фонаря.
Охота началась.
Все притаились, приглушили дыхание, ещё не успевшее прийти в норму. Аккуратные и осторожные шаги новой мисс Молли усыпляли не хуже прогонов кругом, а свет фонаря действовал наоборот как будильник.
Все, и Кроли, и Молли, осторожничали. Все ожидали подвоха со стороны друг друга. И никто не представлял, что из этого выйдет.
Её шаги ускорились. Молли, похоже, нашла что-то интересное, что смогло привлечь её не слишком острое внимание.
- Эй! - окрикнула она кого-то.
Сейчас надсмотрщица находилась гораздо дальше, поэтому некоторые смельчаки выглянули из своих убежищ, чтобы получше видеть то, что заставило так отреагировать Молли.
Шестая была в их числе, только вот зрение подводило её. Чтобы лучше понять происходящее приходилось рисковать своей шкурой, и она заметила, как некоторые уже не слишком скрываясь ползли по кафельному полу по направлению к новой, которая настолько увлеклась, что упустила из виду чуть ли не полсотни полудохликов.
- Почему ты не в своей постели?
Она подошла к окну.
Странно, и Шестая сама никогда раньше не задумывалась, почему прогулки проводились в каком-то провонявшем болезнью и краской зале, когда за стенами был огромный мир, где места для этого явно было больше. Окна, однако, по ночам оставляли открытыми.
- Скажи мне свой номер.
Молли потянулась за чем-то в карман, а в это время Кроли начали подниматься с пола, полностью позабыв о том, что перед ними надсмотрщица. Они и не ожидали того, что она повернётся.
Молли затем потянулась за рукой нарушителя, который вдруг взвыл, будто волк, а в следующую секунду исчез - он упал на настоящую землю.