В книге этот персонаж кажется второстепенным. Словно некоей деталью, нужной скорее для выгодного сравнения, для развития сюжета. Но интересен факт: с него начинается действие романа, им же и заканчивается.
В первой главе он возникает, как наивный, девственно невежественный молодой автор. Один из множества пролетарских поэтов, которые рубят свою убогую рифму, как щепу. Возможно, он не так примитивен, как Гаврила из "Золотого телёнка", но совершенно искренне не имеет ни малейшего понятия о писательском даровании. Он играет в поэзию, как в кубики, следя лишь за тем, чтобы рифмы совпадали хоть немного. Он, как и миллионы точно таких же молодых и резвых патриотов, легко идёт по жизни.
Партия обрисовала путь: облик гражданина предельно ясно изложен в какой-нибудь пионерской памятке. Он весело и непринуждённо строит социализм. Он с готовностью разоблачает всех врагов социалистической морали. Он убеждён в правильности своего пути. Противоречий нет. Но враги пока ещё не изжиты. С простодушием недальновидной молодости Иван не понимает, что любая обличительная статья в то мутное время - это чья-то загубленная жизнь. Но, как водится, все издержки относит на счёт коллективного разума.
Это очень удобная позиция. Ошибся ты - старшие товарищи поправят. Укажут, что считать, как думать, как относиться, каким идеалам доверять. Но вместе с тем он по-молодому жив и непосредственен. Жизнь его ещё не била. Герои собственных стихов для него, как куклы. Плохой был человек Иисус - пожалуйста! Его не было вообще как исторической личности - пожалуйста! Ведь, в конце концов, это просто предрассудки.
И вот этот прямой человек, с незамутнёнными мистикой извилинами, встречается с трансцендентным прямо посреди привычных московских улиц. Не нужно ехать куда-то там в Шамбалу, не надо искать следы давно исчезнувшего. Что может быть безопаснее родной социалистической приземлённости?!
Эта встреча с непонятным, с тем, что он только что отрицал с таким невыразимым пафосом непросвещённого атеиста, лишает его рассудка. Тот, кто не верил в Бога, уверовал вдруг в дьявола! Не смешно ли для атеиста?! И вот тогда он понял, каково это быть зрячим в стране слепцов. Он видит свою истину, недосягаемую чужим глазам, он понимает её угрозу, но как донести своё видение до остальных - беспечной, глупой толпы?! Один, один в пустыне слепоты!
Все реальные детали бытия приобретают новый смысл. В каждом незначительном эпизоде видится некий ниспосланный свыше смысл. Он чувствует себя словно ведомым духом, свои галлюцинации принимает за некие пророческие озарения. Почему-то ему непременно нужно попасть на такую-то улицу и в такую квартиру. И никто не спрашивает его ни о чём. Ему нужно бороться, непременно нужно победить зловредного иностранца и его наглого переводчика. И начинается фантастический, сумасшедший, нереальный бег по улицам Москвы - безумный поэт скользит, как невидимка, среди теней, населяющих столицу.
Всё смешалось в голове бедного Иванушки. Потёртая бумажная иконка становится защитой и путеводительным светом для вчерашнего безбожника. Все понятия сдвинулись и потеряли прежний смысл. Его состояние есть самый подлинный синдром случайной религиозной ушибленности. Её симптомы сходны с шизофренией. Его побудительные мотивы не ясны окружающим. Его логика выходит за пределы общепринятой. Перед ним приоткрылась завеса бытия, и он испугался обратной стороны декораций.
Иванушка внезапно и необъяснимо выпал из нормального, привычного мира ценностей, понятий и целей. По-человечески - сошёл с ума. А для таких в этом мире тоже есть место - психушка. Там работают здравомысленные люди, которые знают, как лечить шизофрению, но не знают, как избавить человека от реального дьявольского наваждения.
Клиника Стравинского, хоть и лучшая в Европе, тем не менее, для избавления от трансцендентного не приспособлена. Её диагнозы простые. Именно такие общество всегда ставило тем, кто мыслит выше элементарного куска хлеба с маслом и стакана водки. Психушка во времена социализма, как и во все прочие времена, была наказанием для отличающихся от нормы. Неважно - выше или ниже нормы.
Едва ли в социалистической России все клиники были подобны этой. Скорее всего, это было исключение. Высокогуманное заведение с очень добрым персоналом. Страшилище из диссидентских снов в романе Булгакова обрело черты милосердия. Стерильный рай для Мастера, дом скорби для Иванушки. Так сразу взять да и свалиться из уважаемых поэтов в палату для умалишённых!
Чтобы оценить прелесть этого спасительного уголка, надо сначала пройти через мытарства, как Мастер. Чем не покой для усталого путника? Но Иванушка весь в пылу боя. Ему нужны милиционеры, верёвки, пулемёты. Он убеждён, что страну нужно спасать от шпионов. Образ врага ещё прочно сидит в его больной голове. Он не понимает, откуда что взялось, сегодня утром только ничего не было! Мишу Берлиоза вот убили! Да, ладно бы убили - нет! - со свинской прозорливостью рассчитали каждый его шаг и предсказали (да как это возможно в наше неверящее время?!) его гибель с точностью до детали! Простодушный мальчишеский ум не признаёт ничего непонятного. Он протестует. Он требует немедленно всё это прекратить!
И вот в этом доме скорби он встречает Мастера. Наверно, это второе самое значительное событие в его доселе безмятежной жизни. И всё в один день.
Человек всегда бунтует против непонятного. Он надеется своим напором исторгнуть это непонятное из окружающего мира. Это детская реакция. Пореветь погромче - и страшная бяка убежит. Мастер стал для наивного Иванушки учителем. Он просветил его и объяснил устройство мира. То, что раньше замечалось, но не понималось и не оценивалось, теперь приобрело иной смысл.
Раньше Иванушка не обратил бы внимания на такого Мастера, напрасно пробивающегося по редакциям. Лапшённикова кривлялась не Бездомному, а всяким неудачникам. А Иванушку писательская нива приголубила, дала ему верный кусок хлеба, и неплохой. Одарила его льготами, как баловня таланта. Подарила ему читательские массы, как римский император одаривает своих верных слуг рабами и землями. Что перед этим какой-то неведомый Спаситель?! Да полно, был ли он?! Не выдумка ли больных мечтателей и поповских недобитков?! С одним таким мечтателем и апологетом поповщины его и встретила судьба. И где? В дурдоме! Не странно ли? Высокие истины говорят не со страниц книг, которые должны бы нести эту миссию, а звучат там, где, по идее, место утратившим рассудок. Всё в этом странном мире поставлено с ног на голову. Подобная ситуация очень схожа с библейской. Несмотря на множество иудейских учителей в прославленных школах богословия, голос Иоанна Крестителя звучит в пустыне.
Вот в таком же пустынном месте и встретил Иванушка своего учителя. Вот где в его пустующую душу пробился свет таланта. Он уже и раньше был ушиблен им: Воланд, бессовестный шпион, иностранный консультант, вражеский лазутчик, первый впустил его в мир света Мастера. В мир его причудливых видений. Мир оказался не прост и не примитивен. В мире кипят такие страсти, он так велик, так многообразен.
Белая мантия, красный подбой! В душу простодушного Иванушки вторглась масштабная фигура Понтия Пилата. Он вместе с Мастером плыл по морю строк. Он вместе с Левием Матфеем плакал под горой. Он рукой Афрания пронзал Иуду. Он ненавидел, он любил, он плакал. Великое, титаническое прошлое! Оболганное, уничтоженное, затоптанное, забытое! Что после этого его стишки?! Весь Грибоедовский рассадник не стоит и ногтя Пилата!
И вместе с этим история любви Мастера и Маргариты. Невидимая миру страсть и верность. Сокрытое в подвале величие. Кто из юношей не мечтал о такой любви?! Кому не снилась таинственная незнакомка?! И мир убил их. Убил Мастера. Убил возлюбленную его. Убил Пилата. Как после этого не смириться и не принять психушку за место успокоения? Может, только это и есть гавань для талантов.
Иванушка Бездомный во всей повести, за исключением самого конца выглядит комической фигурой, но симпатия Булгакова к нему несомненна. Как и доброе отношение Мастера. Да и кто бы стал смеяться над юношеской непосредственностью? А Воланд посмеялся - на то он и Сатана. Но не погубил. А мало ли таких младенчески наивных мальчишек используют в своих целях разномастые демагоги и маститые деятели. Сколько таких наивных, чистых мальчиков шло на смерть ради нелепых принципов, в обстановке высокопарного обмана. Сколько и сейчас им впаривают гнилых идей и иезуитски хитрых разглагольствований.
Отречение Иванушки от мира так называемой пролетарской поэзии выглядело едва ли не по Достоевскому. Он признаётся равнодушному сыскарю, что его стихи плохие. Это как исповедь: посмотри, я больше не прячусь, не притворяюсь, не лгу. Я не могу быть, как Берлиоз. И что такое Берлиоз?
А следователю всё безразлично. Не пишете, ну и не надо. Он всё равно не читает ничего. Ни плохих стихов, и ни хороших. Пустота за глазными яблоками.
И до последних строк Булгаков оставляет эту добрую, хотя и очень забавную фигуру. Что же достаётся Иванушке за его прозрение? Страшные, мучительные сны о Голгофе. Жестокий дар Воланда? Нет, искренняя совесть. Чтобы заслужить свет, надо пройти через тьму. Дар таланта мучителен, как сама Голгофа.
Он висит, распятый на одном из трёх крестов. Иванушка - убийца Гестас. Он - бывший тот, кто питался кровью Мастера. Такова агония признания вины. А рядом с ним не Иешуа Га-Ноцри. Рядом с ним не книжный персонаж, а Сам Иисус Христос.
Тьмой объят весь мир. И лишь надежда на милосердие Того, чью кровь пролил небрежно и издевательски объятый смертным мраком мир. Последний ужас, судорога жизни - и милосердное копьё равнодушной безносой смерти отпустило Иванушку. И вместе с ним ушла и боль.
Зачем Булгаков оставил страдание уже не юному Ивану? Зачем оставил тоску, боль, маету, тоску по лунной дороге? Наверно, мир нуждается в том, чтобы кто-то в нём добровольно нёс ношу жажды по прощению. Пока кто-то помнит о Пилате, тот помнит об Иешуа.