Юнкер : другие произведения.

  

  

  

  

I

  

  

  Вот уж пару недель, как, следуя настоятельному совету врача, Силантий Николаевич Коровин бросил курить и употреблять алкоголь, отчего возненавидел весь белый свет, особенно по утрам. Жизнь его, и без того не выдающаяся, совсем потеряла краски и вкус. То есть вкус-то остался, но только во рту, и какой-то затхлый, будто от просроченных, заплесневевших продуктов. Манера крутить цигарки из тонкой рисовой бумаги, набивая ее душистым табаком с перемолотыми в старинной кофемолке косточками бергамотовой груши, осталась, но ее нынешняя бесполезность еще больше раздражала Коровина, а то и вовсе ввергала в кручину и мизантропию.

  Время от времени его посещали гастрономические сны, в которых он выпивал множество ликеров и наливок, приготовленных бывшей тещей, чье имя Коровин похоронил где-то в памяти. На эксгумацию имени уходили все силы, и от этого пробуждение было тяжелым. Утром он вставал совершенно разбитый и всерьез подумывал о суициде. Однажды он даже поехал в хозяйственный магазин, прикупить капроновую веревку и кусок земляничного мыла. В троллейбусе рядом с ним покачивалась особа лет тридцати пяти в суконном пальто. Как бы невзначай, она прижималась к Коровину и кокетливо строила глазки.

  Запах приторных духов и давно забытых ощущений вызвал у него легкое головокружение. Виски заломило, пепельные бакенбарды распушились и стали похожи на заячьи лапки. Меланхолия отступила. Силантий Николаевич забыл о ненависти ко всему окружающему. Напротив, оно, это самое окружающее, показалось прекрасным и очень ароматным. От внимания к своей персоне Коровин машинально втянул отвисший живот и дрогнувшим голосом предложил встретиться. Губы барышни надулись апельсиновыми дольками, она стыдливо опустила ресницы и чуть слышно назвала адрес. Коровин аж взмок от волнения.

  — Завтра, с утра! — задыхаясь, прохрипел он.

  — Хорошо! — услышал он утвердительный ответ.

  Дамочка лукаво прищурила подведенный глаз и выскочила на ближайшей остановке. Поправив берет, она помахала рукой отъезжающему троллейбусу. Тот отсалютовал снопом искр.

  Ночью Силантий Николаевич ворочался, то и дело посматривал на часы. Ни свет ни заря он поднялся, прополоскал рот эликсиром изумрудного цвета и надушился до головокружения. Коровин дотошно рассмотрел в зеркале свое отражение, поправил воротничок и пустился в авантюрное путешествие.

  Листья ватагами срывались с веток, стегали по выбритому до синевы лицу. Некоторые из них прилипали омерзительной рыбьей чешуей. Коровин брезгливо сдирал их и швырял на тротуар. Миновав сквер, он оказался в малознакомом районе. Вглядываясь в подернутые ржавчиной номера промокших от дождя зданий, отыскал нужный адрес. В пропахшем нечистотами подъезде Коровин потоптался на вышарканном коврике у порога и постучал. Ему открыла карикатурная женщина в полинявшем халате, с махровым полотенцем на голове. Обильно заштукатуренное лицо с кружками огурцов под глазами перекосилось в приветливой улыбке.

  — Ой, я в таком виде! — воскликнула она плохо узнаваемым, прокуренным голосом. — Ну что же вы стоите?

  Женщина посторонилась, пропуская Коровина, выглянула в подъезд и захлопнула мышеловку.

  «От волнения, наверное, осипла!» — Силантий Николаевич слегка опешил. Блесна, на которую он клюнул в общественном транспорте, в домашних условиях выглядела не так уж и соблазнительно! Сунув хозяйке букетик революционных гвоздик, он скинул башмаки. Взопревшие в синтетических носках ноги оставляли на линолеуме влажные, похожие на толстые вопросительные знаки, следы. Коровин прошел в гостиную.

  Разобранная тахта успела остыть, скомканное одеяло напоминало могильный холм, а подушка — покосившееся надгробие. Дверь в соседнюю комнату была прикрыта, будто за ней скрывалась тайна.

  На душе Коровина стало зябко, будто он готовился совершить преступление, заранее предвидя свою казнь. Обреченно вздохнув, он опустился в кресло. С кухни доносилось тихое кудахтанье. Так напевают себе под нос, когда все ладится, и нет причин для беспокойства. «Курочка готовится к любовным забавам!» — подумал Коровин. Он решил не тянуть резину: «Надо быстрее отстреляться и свалить!» Стараясь не шуметь, он отстегнул подтяжки и скинул брюки. Скомканная рубаха полетела в угол.

  Агрессивно-возбужденное состояние гостя заставило хозяйку вскочить с табуретки и отпрянуть к стене. Любитель «клубнички» налетел на нее петушком, дрожащими руками повернул спиной к себе. Она не сопротивлялась. Полотенце с ее головы слетело, по плечам рассыпались седеющие пряди. «В троллейбусе каштановая вроде была, или мне показалось?» — впрочем, это уже не имело значения. Дело близилось к финалу, когда тихие шаги за спиной заставили Коровина повернуть голову. Как в детской игре «Море волнуется раз...», он замер в нелепой позе. От удивления задергалось левое веко, во рту пересохло.

  — Вы?!

  Гражданка из троллейбуса не обратила на него должного внимания и с досадой воскликнула:

  — Мама, как тебе не стыдно? Своих мужиков, что ли, мало?

  В такой конфуз Коровин еще не попадал! Дыхание его сбилось, в ушах протяжно запищали комары. Он покраснел и с отвращением оттолкнул от себя ту, которую только что очень любил.

  — Вот тебе крест, дочка, не виновата я! Вызывай милицию, смотри, что он со мной сделал! — Удачно обесчещенная женщина одернула халат. — Я на работу собиралась... Ни сном ни духом, а тут влетает твой хахаль, все у него дымится... Маньяк какой-то!

  От этих слов Коровина будто шальная муха укусила. Вена на его лбу вздулась, намекая на изрядно подскочившее давление.

  — Тонкости обхождения, уважительности, деликатности, наконец, не хватает современным людям! Вот, что я вам скажу, матушка! — сердито произнес он, глядя сквозь нее. Прикрыв ладонями срам, он бочком направился в комнату, где оставил пальто и брюки. — А дочка ваша — шлюха! Это она меня сюда заманила. Господи, как вы мне все надоели, суки проклятые! Да думаете ли вы о чем-нибудь другом, кроме этого самого?! Чтоб вам всем пусто было! Который теперь час? Батюшки, уже полдесятого! Боже мой, я же на службу опаздываю! Если затеете суд, знайте — я в долгу не останусь — у меня хорошие связи! Вы еще попляшете! То-то... Устроили тут притон, понимаешь!

  Пламенная речь Силантия Николаевича произвела на женщин гипнотическое действие. Они застыли истуканами с острова Пасхи и не знали, как реагировать. С лица распутной мамаши отвалились огуречные кружочки, еще сильнее исковеркав ее внешность. Коровин воспользовался замешательством, спешно оделся и погрозил тонким, как охотничья колбаска, пальцем. Уже на выходе из скандального дома до его ушей донеслось:

  — Чтоб тебя бесы попутали, старый развратник!

  

  

II

  

  Происшествие настолько вывело Коровина из себя, что на работе он заперся в кабинете, облокотился на стол и вздремнул. Время от времени он дергал головой и шевелил губами цвета говяжьей вырезки. Коровину снился Римский Папа, перебежавший к магометанам. Голову Святейшего украшала чалма с павлиньим пером и золотой брошью; бархатный халат отливал янтарем. Понтифик сидел на ковре, по-турецки скрестив ноги, и курил кальян. Рядом под нудную мелодию трясла животом полуголая наложница с густо подведенными каджалом глазами.

  Коровин присмотрелся и вздрогнул. О боже, он и был той пышногрудой, в шелковых шароварах женщиной. Это его руки-змеи плавно двигались вдоль гибкого тела, подчеркивая достоинства фигуры. Вероотступник возгорелся страстью, отложил в сторону мундштук и протянул к Коровину ухоженные руки с перстнями на пальцах. «Богатый дядька, однако!» — польщенный вниманием, Силантий Николаевич изо всех сил завилял бедрами. Его пластичность привела ренегата в трепет.

  — Ублажи меня, я тебе индульгенцию выпишу! — начал умолять он, запамятовав, что это уже не в его компетенции.

  Коровин опустил длинные ресницы, подумывая о более близком знакомстве: «Может, сделает главной женой?!» Неожиданно с Папой произошел эпилептический припадок. Пустив пену, он затылком отбил четкую барабанную дробь.

  Коровин отшатнулся и чуть не упал со стула. Разлепив веки, он машинально схватил телефонную трубку и важным голосом стал отвечать несуществующему оппоненту:

  — Лука Фомич, все будет сделано в срок. Не переживайте.

  Не прерывая монолог, он соображал: «Кого там черти принесли?» Дверные петли угрожающе скрипнули, и на пороге появилась толстенная старушенция. Она пыхтела паровозом, пытаясь выглядеть воинственно. Удушливое амбре заполнило кабинет. Так не пахло даже от ассенизаторов, выполнявших самые грязные работы. Коровин сморщился. Он силился понять: старушка разлагается при жизни, или явилась с того света? Пока он втягивал носом воздух, из-за спины бабки вынырнула вторая — сухая, как мумия, с колючими глазами. Старуха придирчиво осмотрела кабинет и уперлась взглядом в грудь Силантия Николаевича.

  Жгучая боль пронзила сердце, будто в него вогнали занозу, даже не занозу, а осиновый кол! Сдавленно охнув, начальник ЖЭУ опустился на стул. Коровину хотелось послать старух ко всем чертям, но интуиция подсказала, что не стоит торопиться.

  — Здравствуйте, бабушки! — кисло поздоровался Коровин.

  Ведьма, что выглядывала из-за подруги, оскалилась. Ее одиноко торчащий зуб выглядел устрашающе.

  — Как вам не стыдно?! Совсем совесть потеряли! Какие мы бабушки? Нам до пенсии еще пахать и пахать!

  Коровин пригляделся. Действительно, кочерыжки оказались не совсем древними. Так, немного временем подпорченные, но еще вроде ничего себе — из разряда девочек одряхлевших, нафталином припудренных. Он смутился, лихорадочно застучал по столу пальцами.

  — Простите, голубушки! За составлением графиков зрение посадил. Потому и воспринимаю все в искаженном виде.

  Бабки уселись на стулья, заерзали и стали шептаться. Согласовав план действий, упитанная старуха, то есть обрюзгшая девушка, выудила из кармана пальто сложенный тетрадный лист.

  — Чтобы не забыть чего, я на бумажку все записала, — грозным голосом она начала перекладывать свои проблемы на плечи Коровина: — Кран течет на кухне — раз! Смывной бачок не работает — два. Приходили ваши оболтусы, поковырялись, да так и оставили, как есть...

  Коровин понимал, что жалобам не будет конца и хотел уже сослаться на занятость, но тут звонким кипятком брызнул телефон. Силантий Николаевич приложил трубку к уху.

  — Начальник ЖЭУ-13 слушает!

  Телефонная трубка заговорщицким голосом сообщила:

  — Коровин, к тебе ходоки нагрянут. Будут жалобы предъявлять да на нервы капать. Не вздумай ерепениться, это комиссия замаскированная. Проверяют, кто и как с населением работает.

  — С кем имею честь...

  — Папа Римский!

  Силантия Николаевича словно подменили.

  — Утомились, поди, родненькие? — Не дожидаясь ответа, он крикнул в никуда: — Сделай нам чаю с баранками!

  Коровин глядел на старух и силился сообразить: из какого ведомства те пожаловали? В голову лезли разные варианты: от выше стоящего начальства до комитета госбезопасности. Набрав в легкие воздуху, он проворковал:

  — Простите, не знаю, как звать-величать. Вы бы хоть представились, красавицы!

  На красавиц старушки не тянули, это он так — леща пустил. Если быть предельно честным, то в гроб краше кладут! Но чего не сделаешь, чтобы показать себя в лучшем виде. Постные рожи жалобщиц засияли, запах в кабинете усилился. Коровин обмахивался газеткой, но голова уже пошла кругом.

  — Неужто не признали?

  Коровин напряг зрение, но не узрел ничего нового. Одна походила на обрюзгшую бабу Ягу, другая — на череп с таблички «Не влезай — убьет!» Коровинские извилины переплелись и трещали. Костлявая старуха прояснила обстановку.

  — Соседские мы. Живем в доме, к вашему участку прикрепленному! Каждый день мимо ходим.

  «Туман пускают, чертяки, хотят бдительность усыпить! Хрен вам, не на того напали!» — Коровин вышел из-за стола.

  — Снимайте пальтишки, сейчас чаевничать будем да проблемы насущные решать! — плеснул он елеем.

  Таким добрым и отзывчивым его сроду никто не видел.

  Секретарша толкнула дверь бедром и вкатилась в кабинет. Поставила угощение на стол, улыбнулась, приглашая отведать, что бог послал. На огромном подносе исходили паром три чашки, рядом с ними, на блюде, лежали бублики и шоколадные конфеты. Бабки не заставили себя упрашивать. Чмокая беззубыми ртами, они принялись уплетать подношение.

  С притворным умилением Коровин глядел на них и искал в столе блокнот.

  — Вы пейте, пейте и говорите, что нужно сделать. Я запишу и приму срочные меры.

  Он терпеливо выслушал претензии, при старухах дал нагоняй подчиненным и распорядился немедленно устранить проблемы.

  — Святой вы человек, Силантий Николаевич! Мы думали, что о вас ничего доброго при жизни не скажешь. — Бабки распихали по карманам конфеты и исчезли так же внезапно, как и появились.

  Коровин подошел к окну и выдохнул. «Пронесло! Хорошо, что сразу не попер их! Осторожнее надо быть с посетителями. Мало ли что», — он хотел врезать граммов сто коньяку, но ему помешал скрип дверных петель.

  — Можно?

  Силантий Николаевич недовольно скривил лицо.

  Фильдеперсовая гражданка в кожаном плаще и шляпе с широкими волнообразными полями вошла и стала рыться в ридикюле.

  — Оставьте меня в покое! Не видите — я занят! — взорвался Коровин, вымотанный проверочной комиссией.

  В этот самый миг над его головой сгустились тучи.

  

  

III

  

  Коровин жил одним днем, планов на будущее не строил и во всем полагался на авось. Безмятежность и лень прописались в его квартире. На покрытом плюшевой скатертью столе царил такой же хаос, как и в голове: около полупустого графина валялась раскрытая книжка, на ней — расческа с клочками волос между зубцами. Из-за испачканного вареньем глобуса выглядывала статуэтка индийской богини мудрости, знаний и просвещения — Сарасвати, к ней жался стакан с недопитым чаем.

  Коровинский лоб украшали поразительно ровные морщины. Казалось, что по нему провели граблями, да так и оставили борозды в доказательство выполненной работы. Неразгаданная тайна плескалась в бездонных, как граненые стаканы, очах. Какая именно, не мог постичь даже сам Силантий Николаевич. Вообще, в нем просматривались барская изнеженность и одновременно грубая мужицкая сила. Ну а как должен выглядеть человек, от которого недавно зависела относительно комфортная жизнь людей?

  По отполированным, похожим на санный след, рельсам нехотя волочились трамваи. В их беспорядочном трезвоне слышалось: «Пора вставать! Пора вставать!» Спросонья город кряхтел, моргал глазами светофоров. Мандариновое солнце выглянуло из-за крыш и весело покатилось в сторону кладбища. Начинался новый день, полный неожиданных сюрпризов.

  Коровин лежал на диване с лоснящимися, давно потерявшими естественный цвет подлокотниками. За ночь полушария его мозга сплющились, как два тетрадных листа. Мысли были такими же плоскими и бесцветными. Вставать не хотелось. Внезапный порыв ветра распахнул балконную дверь, потрепал надувшуюся пузырем штору, а затем пошел гулять по квартире. Ворча проклятья, Коровин поднялся.

  Неожиданно из-за гардины выглянул полный, невысокого роста мужчина в белой тоге. Незнакомец приветственно поклонился и протянул пухлую, как у ребенка, руку.

  — Канабис! Ангел из «Гильдии добра», — представился он по-простому, без пафоса.

  — Силантий... — растерялся Коровин. — В прошлом начальник ЖЭУ, сейчас — сантехник. Оказия вышла, понизили.

  Гость сочувственно покачал головой.

  — Да, да... Я в курсе. Как-то я звонил вам на работу. Советовал не хамить посетителям, но вы ослушались. Что теперь об этом говорить, — он вернулся к начатой теме: — Так вот, мы не принадлежим ни Богу, ни его компаньону Дьяволу. Не удивляйтесь, они компаньоны, что бы ни вещала Святая церковь. Наша гильдия, отделившись от них, творит добро по всей земле. Вижу у вас мебель старенькая, да и ремонт требуется. Одолели финансовые проблемы? Это прискорбно. На то и существуем мы, чтобы устранять подобные недостатки!

  Канабис топнул ногой. В ту же секунду с балкона зашла парочка ангелов-альтруистов. С пивными животиками, выпирающими из-под хитонов, они выглядели комично. Удивление вызывали маленькие крылышки, торчащие из-за широких спин гостей в разные стороны.

  «Как же с такими можно летать?» — подумал Коровин.

  — А как летает шмель, вы не интересовались? — читая мысли, спросил Канабис.

  Коровин поскреб подбородок. Не найдя ответа, пожал плечами.

  — Ну, да ладно, не в этом цель нашего визита. Мы устраняем социальную несправедливость, существующую среди различных слоев населения. Боремся за равенство везде и во всем. Ленина читали? Нет? Зря!

  Канабис принял позу вождя мирового пролетариата и выбросил вперед холеную, покрытую рыжеватыми волосами руку.

  — Товарищи! — картаво произнес он. — В то время, когда трудовой народ влачит жалкое существование, кучка богатеев-эксплуататоров жрет ананасы и хлещет шампанское. Привыкшая к роскоши прослойка плюет на нужды тех, за чей счет жирует! Пора поделиться с рабочим классом тем, что принадлежит ему по праву! Адольфус, Бонапартье! — обратился ангел к помощникам. — Удалите рухлядь, заполонившую дом несчастного пролетария и организуйте доставку приличной мебели.

  Благовестник, чей лик украшали малюсенькие усики, трижды хлопнул в ладоши. Продавленный диван испарился, оставив на полу прямоугольный след из слоя пыли. Заодно пропали старенькие кресла и рабочий стол со всем, что на нем было.

  — Не стоит переживать из-за этого барахла. Сейчас мой напарник продемонстрирует свое умение приносить людям радость.

  Бонапартье поднес к губам ладонь и дунул на нее. Мгновенно интерьер комнаты изменился до неузнаваемости: полинявшие от времени занавески превратились в бархатные, расшитые понизу замысловатой вязью портьеры. Вместо абажура, свисающего с потолка перевернутой корзинкой, засверкала хрустальная люстра, а мебель явно принадлежала царскому семейству. Стены украсили картины Густава Климта и Рене Магритта.

  — Ну вот — другое дело! А то живете, как беспризорник на чердаке. Да, чуть не забыл! Возьмите на первое время. — Канабис протянул ошарашенному Коровину пачку иностранной валюты. — Благодарить не стоит! Это наша миссия. Нет лучшей награды, чем радость клиента. Ведь вы остались довольны?

  Коровин нечленораздельно замычал. Ущипнув себя, он вертел головой, с восторгом разглядывая подарки.

  — Мир вашему дому! Живите и процветайте!

  На прощание благодетели поочередно обняли Силантия Николаевича и ретировались тем же путем, что и появились.

  Коровин не верил глазам. Он ощупал инкрустированный золотом гарнитур и поспешил на кухню. Та была обставлена не хуже гостиной. Из огромного импортного холодильника он вытащил бутылку «Хеннесси». Игнорируя запреты врача, хлебнул прямо из горлышка. Коньяк был замечательным!

  — Вкуснятина! Воздалось за труды мои тяжкие! — Коровин вернулся в комнату, поставил на журнальный столик бутылку и включил плазменный телевизор, собранный трудящимися далекой Японии. С экрана, поражающего взгляд четкостью изображения, вещал человек в милицейской форме:

  — Сегодня при невыясненных обстоятельствах из антикварного салона неизвестные злоумышленники похитили мебель и предметы, представляющие историческую ценность. Так же был ограблен магазин бытовой техники и Центральный Банк России. Убедительная просьба: все, кто имеет какую-либо информацию о местонахождении музейных экспонатов и преступников, сообщите по телефону... — дальше следовал длинный номер, который не то что запоминать, но и записывать не возникало желания.

  — Вот люди воруют! Это тебе не задвижки тырить, — восхитился Коровин и тут же прикусил язык.

  Смутные подозрения поползли по захмелевшим мозгам. Их ход прервал дребезжащий звонок. Коровин отпер дверь и увидел лучшего друга, интеллигентного алкаша с расплывчатой физиономией и глазами замороженного судака, которым он безнадежно пытался придать высокомерное выражение. Природа одарила его неуловимо скользким взглядом, успевающим оценить и собеседника, и все, что находилось вокруг. Заприметив ценную вещицу, Николя, как он именовал себя на французский манер, брал ее, вертел и, как бы ненароком, совал в карман.

  Пойманный с поличным жулик подвергался насилию. Его лицо украшали фиолетовые, долго не сходящие пятна. После экзекуции Николя обращал взор в глубину души. Не найдя там ничего, кроме вредных привычек, — испытывал печаль смирения. Он раскаивался, замаливал грехи и снова воровал.

  — Слышал, что в городе творится?! — Николя поперхнулся. — Откуда у тебя это? Уж не...

  Подталкиваемый долгом порядочного гражданина он убежал.

  

  

IV

  

  Закованный в наручники Коровин безуспешно пытался доказать существование ангелов из организации «Гильдия добра». Следователь, насмотревшийся за свою жизнь на преступников всех мастей, слушал задержанного и заполнял протокол допроса.

  — Значит, подельников выдавать не желаете! Что ж, это ваше дело. Хотя, взваливать на себя всю вину глупо. Такой срок светит, что выйдете на волю дряхлым старикашкой, — заезжая откуда-то издалека, он применил давно испытанный прием: — Знаете, вальяжные и невозмутимые, с внешностью аристократов породистые коты со снисходительным презрением взирают на уличных собратьев. Да и как еще смотреть на тощих, вечно рыскающих по помойкам дальних родственников, правда?

  Коровин не понимал, куда гнет следователь. Тот, как ни в чем ни бывало, продолжал:

  — В душе сибаритов живет убежденность в неприкосновенности, в движениях присутствует благородная лень. Но стоит отнять у светского льва, коим считает себя домашний кот, сметану, как он впадает в депрессию. А уж если по каким-либо причинам Мурзик оказывается на улице, то его нежизнеспособность становится очевидной. Некогда самодовольный, холеный котяра превращается в жалкого, покрытого колтунами и лишаями изгоя.

  Представитель внутренних органов участливо посмотрел Коровину в испуганные глаза.

  — Вижу, у вас со здоровьем-то не все в порядке. Можете не дотянуть до освобождения!

  — Клянусь Святыми угодниками, это Канабис виноват и его помощники! — Силантий Николаевич подробно описал, как выглядят небесные жулики. Слушая бред задержанного, следователь потянулся к телефону.

  

  

V

  

  Врачи осмотрели Коровина и пришли к выводу — налицо признаки шизофрении. Палата, в которой содержался Силантий Николаевич, почти не отличалась от рядовой. Лишь решетка на окне и глазок в обитой войлоком двери нагоняли тоску. На протяжении месяца Коровина кололи препаратами, после которых возникало безразличие ко всему и клонило в сон. Однажды он проснулся и увидел на привернутой к полу табуретке Канабиса. Тот подмигнул и приветливо улыбнулся.

  — Как дела, Силантий Николаевич?

  Канабис забросил ногу на ногу.

  — Плохо, ломает всего! — Коровин затрясся в рыданиях. — Врач, собака, надо мной опыты ставит. За что вы так со мной?

  Силантий Николаевич хотел успокоиться и глубоко задышал, но это не помогло. Голова закружилась, стало подташнивать.

  — Понимаете, мы предоставили вам возможность пожить красиво. Пусть один день, но по-царски! Сейчас вы в психлечебнице, но это временно. А вот ваш друг Николай уже на том свете. Да и многие жильцы дома тоже — взрыв бытового газа! Так что не забывайте: мы — ангелы из «Гильдии добра», приносящие счастье. Не волнуйтесь, Коровин, вы под нашим попечительством, и бояться абсолютно нечего! Вот, наденьте это! — Канабис протянул сверток. — Это одежда вашего врача. Бедняга только что вздернулся в своем кабинете. Об этом еще никто не знает. Поторапливайтесь, я выведу вас из этих мрачных стен.

  Мешковатый костюм висел на Коровине. Приходилось то и дело подтягивать штаны и одергивать пиджак. Без проблем миновав проходную, Силантий Николаевич обратился к спасителю:

  — Где же я теперь жить-то буду?

  — Не стоит беспокоиться, мы все предусмотрели. Поселим вас в элитном доме для престарелых! Полное обслуживание, кормят три раза в день, концерты, оздоровительные процедуры. А какие там старушки! — Канабис восторженно зацокал языком. — Скучать не придется! О такой жизни можно только мечтать!

  — Да, но я же не старый! — возразил Коровин.

  — Вы давно на себя в зеркало смотрели? — В руках благодетеля появилась пудреница. — Полюбуйтесь, какую огромную работу проделала медицина. Вас хоронить пора! А вообще, хорошо всегда иметь при себе сухие румяна. Может случиться так, что при пробуждении от сна вид у самурая будет неважный. Тогда следует слегка нарумянить лицо. Это из кодекса Буши.

  Из зеркала на Коровина смотрел незнакомый изможденный человек с лицом песочного цвета с впалыми щеками. Уставшие глаза потухли, как лампада, в которой угас огонек веры. Сальные волосы переплелись и свисали паклей. Морщины на лбу стали глубже. К ним добавилась вертикальная линия между бровями, а пухлые некогда губы потрескались и приобрели мертвенный оттенок.

  Соболезнуя Коровину, испортилась погода. Ветер взбесившимся псом набросился на объявления, на обрывки старых афиш и со злостью принялся их трепать. На мгновение он угомонился, но лишь для того, чтобы с новой силой продолжить безобразие. Заворочалось в гнездах птичье племя; тяжело и возмущенно зашумели старые липы. Улица потемнела и выглядела бесконечным коридором. Уткнувшись в горизонт, она растеклась чернильным пятном.

  Пока добирались до пункта назначения, Силантий Николаевич лелеял смутную надежду, что им откажут в оформлении, скажут, что свободных мест нет, и Канабис подберет другой, более подходящий вариант. Но «Гильдия добра» трудилась на совесть.

  

  

VI

  

  Плотно сбитая, румяная, как матрешка, заведующая ждала их на крыльце.

  — Дорогой друг! — обратилась она к Коровину. — Дом престарелых «Оптимист» приветствует вас! Мы рады видеть в своих стенах такого замечательного человека!

  Улыбка порвала лицо «матрешки» от уха до уха. Ослепительно белые зубы давали понять, что каждая сэкономленная картофелина, каждая ложка сахара, проскочившая мимо стакана постояльца, делают эту улыбку шире и эффектнее. Заведующая проводила Коровина до палаты и вручила ему ключ с номерком.

  — Обживайтесь! Чувствуйте себя как дома! — Она поправила хорошо уложенные волосы и удалилась.

  Коровин пробуравил ее взглядом и стал ковыряться с дверью.

  Преждевременно состарившийся работник ЖЭ осмотрел новое пристанище. Скудный интерьер казенных апартаментов не сулил ничего доброго. К дверному косяку жался кособокий шифоньер; одну ножку заменял кирпич. Тумбочка рассохлась и давала возможность заглядывать в нее, не открывая дверцу. Честно говоря, дверца отсутствовала вообще. Панцирная сетка на койке провисла и почти касалась пола. Убранство дополняли многое повидавшие на своем веку портьеры. Застиранные и вылинявшие, они умоляли не касаться их, ибо могли рассыпаться. Собственно, это было лишним — солнце свободно проникало в комнату сквозь многочисленные, ассиметрично расположенные на них прорехи.

  Утро началось энергично. Пионерский горн заставил Коровина подпрыгнуть на кровати. Не разумея, что происходит, он выглянул из палаты. По коридору бежали, толкая друг друга локтями, жильцы дома престарелых. Их сосредоточенные, напряженные лица не выражали сытости и довольства.

  — Новенький? — спросил сутулый дедок и остановился напротив Коровина. — Бегите за мной! Тем, кто отлынивает от утренней зарядки, грозят исправительные работы!

  Двухметровый верзила в спортивном костюме измерял плац хозяйским шагом. Старики построились в две шеренги.

  — Внимание! Слушай мою команду! Коленочками стараемся достать до подбородка. Попрошу не филонить, я всех вижу! Резче движения, резче! Раз, два! Раз, два! — Верзила ходил вдоль строя, пожевывая свисток.

  Коровин послушно задрал ногу, но не удержал равновесие. По принципу домино, посыпалась вся шеренга. Физрук не дал никому опомниться и скомандовал:

  — Кто не устоял, принять упор лежа! Всем — по пятьдесят отжиманий. Время пошло. И раз, и два!..

  На счете «три» несколько человек остались лежать на асфальте.

  — Симулянты лишаются завтрака! — обрадовал их физрук.

  Разминка кончилась, взбодренные старики трусцой засеменили в столовую. Там их встретил ветеран сцены. Когда все уселись за столики и загремели тарелками, он запел приятным баритоном:

  — Из полей уносится печаль, из души уходит прочь тревога...

  «Соловьиную рощу» сменил Матросский танец. Выступление пожилого артиста напоминало агонию. Старики подбадривали его сопением и сухим кашлем.

  Измочаленный отдыхом и оздоровительными процедурами Коровин лежал на кровати. Внезапно из-за шкафа выплыли две тени. Оторвавшись от стены, они с грохотом упали на пол и приобрели объемные формы.

  — С новосельем, дружище! — Бонапартье и Адольфус бросились к Силантию Николаевичу. — Обживаешься? Вот и молодец! Помни, мы всегда рядом. Если возникнут какие-то неурядицы, то поможем их устранить. Кстати, ты так и будешь ходить в столовую или хочешь, чтобы еду носили в палату?

  — Лучше в палату. Не люблю, когда в тарелку заглядывают. Еще бы от физкультуры освобождение получить...

  Коровин не успел закончить, как острая боль согнула его пополам. Затем тело обмякло и вытянулось. Коровин не сразу понял, что произошло. Он хотел присесть, но у него не получилось.

  — Классик прав: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно...» Но, в любом случае, будет именно так — мучительно и больно, — Адольфус погладил обездвиженного Силантия Николаевича по голове. — Ну вот, теперь персонал вынужден кормить тебя с ложечки. Как барин устроился!

  Удовлетворив желания подопечного, ангелы вылетели в окно.

  — Черт бы вас побрал! — заплакал Коровин.

  Симпатичные старушки, с восхищением описанные Канабисом, игнорировали общество скверно пахнущего паралитика. При случайной встрече они опускали глаза, торопясь прошмыгнуть мимо. Упитанная неопрятная нянька вечно ворчала. По пансионату она бродила в марлевой повязке — не потому, что соблюдала гигиену, а из-за своей пугающей внешности.

  Говорили, что паспортистка, вклеивая ее фотографию, сошла с ума. По причине некрасивости, нянечка не являлась женщиной в физиологическом смысле. Некоторые смельчаки пытались ее осчастливить, но водка кончалась раньше, чем наступало возбуждение. В ее жизни встречался человек, который совершенно не интересовался ни возрастом, ни внешностью, ни полом. Но и он, изрядно приняв на грудь, признал, что это выше его сил! Из-за сексуальной неудовлетворенности старая дева была раздражительна и зла. Она проклинала выпавшее на ее долю испытание, чем умножала скорби Коровина. Из ее слов вытекало, будто он — наказание божье, посланное ей по нелепой ошибке.

  Нянечка открыто презирала калеку за беспомощность. Надевая на Коровина рубашку или меняя штаны, она старалась незаметно ущипнуть или поцарапать его. Крики и стоны подопечного доставляли ей веселье. Она втайне мечтала, что он потребует другого опекуна. Напрасно — Коровин еще в школе уяснил, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Единственное, чего он хотел, так это уединения и покоя. Одиночество позволяло сконцентрировать внимание на своем внутреннем мире, взвесить на весах совести все совершенные в течение жизни поступки и пересмотреть постулаты нравственности, господствующие в обществе.

  Коровин окунался в безрадостные думы и засыпал. Рожденные в душевных муках умозаключения за ночь выветривались из головы самым непостижимым образом, оставляя после себя пустоту и тревогу. Зимним вечером в канун Нового года Коровин лежал с закрытыми глазами и размышлял о своей беспросветной участи и причинах ее появления.

  — Спите? — оборвал логическую цепочку знакомый голос.

  — Канабис, когда вы прекратите меня обманывать? Обещаете счастливое будущее, а на самом деле получается все хуже и хуже!

  — Что вы! Я никогда не обманываю. Все лучшее — впереди.

  

  

VII

  

  Близились торжества. Старики украшали интернат бумажными снежинками, сосновыми ветками, от которых за версту разило гробовой доской.

  — Сейчас поедем, дармоед! Взглянешь, как нормальные люди Новый Год встречают, — ворча под нос проклятья, нянька усадила Коровина в коляску, придала ему более-менее нормальный вид и покатила в столовую.

  Вокруг наряженной елки водили хороводы измотанные жизнью постояльцы. Праздничный маразм вернул их в детство, и они изображали искреннюю радость: хлопали в ладоши, разбрасывали конфетти. Вдоль стен актового зала вытянулись столы, дразнящие праздничной сервировкой.

  — Вези меня сразу туда, — обратился к няньке Коровин. — Давно шампанского не пил!

  Шустрая бабулька в черном платье, бесспорно приготовленном для похорон, пыталась сплясать ламбаду. Со стороны казалось, что ее бьет током. Коровин не оценил танцевальных потуг одряхлевшей гетеры: «Ее на небе заждались, а она все костями громыхает!»

  — Друзья, давайте поблагодарим спонсоров из «Гильдии добра», не поскупившихся на широкий жест, и начнем пировать!

  Речь заведующей увязла в дряблых аплодисментах. Брякнули стаканы, заскребли по днищу тарелок ложки. Поддатые старушки взвыли плаксивыми голосами. Репертуар был однообразен, с уклоном в ботаническую тему. Коровин слушал причитания о шуме камыша и смертельных конвульсиях обледенелого клена. Как никогда ему стало дурно, хотелось напиться и забыть о гнете бытия. Нянька хладнокровно убила его мечту. Пользуясь суматохой, она лихо опустошала стакан калеки. Силантий Николаевич решил вернуться в палату.

  — Что за человек? У всех праздник, этот же только настроение способен портить! — не скрывала раздражения нянька.

  Она больно щипнула Коровина и покатила его в спальный корпус. На пандусе коляска вырвалась из ослабленных алкоголем рук. Набирая скорость, она устремилась вниз. Стена встретила оскорбленного инвалида жаркими объятиями. Коляска встала на дыбы и перевернулась. На свое удивление, Коровин самостоятельно поднялся. Тело казалось невесомым, будто погруженным в воду; ноги Силантия Николаевича едва касались пола. Он оттолкнулся и завис под потолком. Ошарашенный этим обстоятельством Коровин глядел на перепуганную няньку. Та вертелась около мужика, развалившегося в луже густеющей крови.

  Из глубины коридора к Коровину подлетели Адольфус и Бонапартье. Широко улыбаясь, они по-дружески обняли его.

  — Видишь, как здорово получилось! — Ангелы отряхнули на нем одежду. — Твои мучения закончились! Впереди ждут тишина и вечный покой! Не в этом ли заключается истинное счастье? Прощайся со своим трупом, а нам пора — народ нуждается в помощи!