Юнкер : другие произведения.

  

  

  

I

  

  Ковыряться в земле не хотелось. Вера присела на перевернутое ведро, вытащила пачку «Родопи». С вызовом посмотрела матери в глаза и закурила. Та, как окаменелая, замерла среди грядок.

  — Ты чего себе позволяешь? — женщина выпрямилась, обтерла о подол грязные руки и шагнула к дочери.

  — Только тронь! Я за себя не отвечаю!

  Злата Сергеевна замешкалась, плюнула под ноги.

  — Все отцу напишу, совсем от рук отбилась!

  — Я сама напишу, не утруждайся!

  «Дорогой папа, наконец-то твоя дочка стала совершеннолетней и вправе сама распоряжаться своей судьбой! Я уже шагнула в самостоятельную взрослую жизнь: поступила в ПТУ на штукатура и начала курить», — других новостей не было. Вера сунула листок в конверт. Спустя недели три почтальон в потертом пиджаке вытащил из брюхатой сумки письмо и запихал его в прореху ржавого почтового ящика, прибитого к калитке.

  «Доченька, я и мои товарищи очень возмущены твоим поведением, и категорически осуждаем его! — чувствовалось, что отец серьезно переживает. — Немедленно брось вредную привычку — не подрывай мою положительную репутацию! Передай матери, пусть вышлет денег на адрес...» — Вера отворила окно и размяла сигарету.

  За свои восемнадцать лет она видела родителя редко. На воле он долго не задерживался. После очередной отсидки, папа слегка оттаивал в семейном кругу и снова пускался в кругосветное путешествие в «столыпинском вагоне». В те чудные мгновения, когда он отъедался и набирался сил у семейного очага, супруга и дочь с замиранием сердца слушали его многочисленные байки.

  — Сидим как-то на киче*. Холодно, жрать охота, дружок кровью харкает. Тоска неимоверная! Говорю одному прянику, чтобы спел, поднял настроение. Он взял и запел: «Как хорошо, что все мы здесь сегодня собрались!» — отец засмеялся, хлебнул из кружки остывший, цвета кофе с молоком чифирь.

  Давным-давно, когда ранец за спиной служил для выпрямления осанки, Вера забралась к отцу на колени: хотелось узнать, какие мудрые изречения написаны на его веках.

  — Пап, закрой глаза, я почитаю!

  Отец посмотрел сквозь дочь, сверкнул шеренгой отполированных нержавеющих фикс.

  — Почитать, дочка, родителей надо! А я не букварь, чтобы по мне азбуку учить! Ну-ка беги, играй с куклами. Нам с мамой делом заняться надо! — он шутя хлопнул ее по попе.

  Отец появлялся в доме еще пару раз. Вере исполнилось тринадцать лет, когда он вернулся домой, худой и веселый; сунул ей ворох мятых рублей на гостинцы и произнес непонятное слово:

  — Амнистия, бляха-муха!

  По дому папаша разгуливал в сатиновых трусах. Разрисованное тело мужа восхищало Злату Сергеевну и вызывало явный интерес. Она разглядывала картинки и охала. Такой красоты ей отродясь не доводилось видеть! Отец не стал откладывать любимые дела, наградил жену очередной беременностью и умчался вырубать тайгу. Злата Сергеевна сделала аборт, поглядела на фотографию удалого супруга и пустила скупую слезу. Из лагеря батя слал приветы, передавал с освободившимися друзьями какие-то безделушки. За это он требовал посылки со жратвой и денежные переводы.

  Вера загасила сигарету. Жизнь набила оскомину, хотелось вырваться из-под материнского контроля, устроить личную жизнь. Она встречалась с соседом Андрюхой. Сентиментальный юноша посвящал ей тривиальные стишки и заваливал охапками полевых цветов, которые Вера скармливала козе. Как-то под вечер молодые пошли в клуб. Для поднятия тонуса жених слегка залил очи. Самогон придал зрению необыкновенную остроту, Андрюха видел то, чего не было и в помине. Опьяненный ревностью поэт зарезал плясуна, опрометчиво приблизившегося к его невесте.

  Вера могла устроить свое будущее иначе, но, соблюдая семейный кодекс, расписалась в лагере с обожаемым тихоней. Отец из письма жены узнал о счастье дочери и накатал возвышенное послание, в котором одобрил ее выбор и благословил.

  Злата Сергеевна работала уборщицей в гастрономе. Вместе с мусором она приспособилась выносить коробки конфет или колбасу. Вера поджидала ее у вонючих, переполненных контейнеров, принимала эстафету и тащила домой «дары гастрономии». Кое-что съедалось самими, кое-что отправлялось в места не столь отдаленные. Безнаказанность притупляла бдительность и толкала Злату Сергеевну на более серьезные дела. Попытка стащить пол-ящика коньяка оказалась роковой. Злату Сергеевну поймали за руку и с позором уволили. Опрометчивый поступок поставил семью на грань финансового кризиса. Помогать сидевшим кормильцам в прежнем объеме она уже не могла, чем вызвала их недовольство.

  Под надраенными до блеска кирзовыми сапожками радостно поскрипывал снежок. В дом одновременно вернулись близкие родственники. Радости женщин не было предела! Предновогодний, хвойный вечер дарил надежду на светлое будущее. Мужики выпили за знакомство. За рюмкой разговор скатился к выяснению, кто в доме хозяин. Непродолжительная беседа накалила обстановку. В ход шло все, что попадалось под горячую руку. Сопровождал единоборство женский визг. Увлеченные мужья не реагировали на него. В итоге — победил опыт. Андрюху вынесли вперед ногами, а главу семейства, потерявшего в битве почти все зубы, приняли с распростертыми объятиями, но не в стоматологическом кабинете.

  Вера схоронила мужа, собрала чемоданчик и покинула отчий кров. Ни матери, ни, тем более, отцу писем она не писала и отношений не поддерживала. С тех пор в поселке о ней не слыхали. Город предлагал море работы. Вера выбрала цирк. Лет десять она убирала за животными, пока ее не выгнали за любовь к горячительным напиткам.

  

  

II

  

  За изгородью из металлических прутьев мирно отдыхала Жужа. Гаврик подкрался к вольеру. По воле провидения он родился карликом и люто ненавидел все большое. Нормальные люди вызывали раздражение, желание причинить им боль. Но люди способны постоять за себя, чего не скажешь о зверье, загнанном тем же провидением в рабство к царям природы. Гаврик пользовался этим и при любой возможности измывался над четвероногими циркачами. Короткими сильными руками лилипут схватил лопату, валявшуюся неподалеку от загона. С наслаждением ткнул ею в баклажанное тело бегемота. Жужа медленно повернула голову и измерила обидчика грустными глазами.

  — Ух ты, моя ягодка!

  Он еще раз пырнул беззащитное животное, бросил инструмент и направился в грим-уборную. Жужа проводила карлика настороженным взглядом. Широко зевнув, самка бегемота погрузилась в свои, никому не доступные мысли.

  Цирк жил специфической жизнью: крутил сальто-мортале, ронял на страховочную сетку воздушных гимнастов, смеялся над хулиганистыми выходками клоунов и поражался мужеству дрессировщиков. Мир, породнивший искусство и спорт, шарлатанство фокусников и повседневный риск канатоходцев, готовился к очередному представлению.

  — Гаврик, внимание! Пассировщики, не спим!

  Лилипут пристегнул к поясу лонжу и занял исходную позицию. Его напарник сиганул на подкидную доску в виде детских качелей. Гаврик сделал в воздухе кульбит, не без труда удержался на плечах партнера. Балансируя руками, он выпрямился.

  — Ап! — улыбнулся карлик сморщенным лицом.

  — Хорошо! Отработаем с Жужей — и номер готов, — постановщик трюка сел на бортик манежа. — Выводите чудовище!

  Жужа косолапо вращалась под мелодию танго. По команде она задрала голову, распахнула пасть с огромными клыками. Бегемот выполнял повседневную работу и не обращал внимания на людей.

  Цирк аплодировал факирам и жонглерам, хохотал над ряжеными в пестрые одежды арлекинами, хрустел фольгой шоколада и замирал, глядя на выступление эквилибристов. Гаврик посмотрел в зеркало, нанес на лицо последний штрих и покинул гримерку.

  — А сейчас перед вами выступит группа акробатов и всеобщая любимица Жужа! — объявил артистов шпрехшталмейстер.

  Кувыркаясь и прыгая, как блохи, на арену выскочила группа акробатов. Под музыку они вскарабкались друг на друга. Гаврик выделялся из всей компании. Коротышка приводил юных зрителей в неописуемый восторг. Смешно переставляя кривоватые ножки, он занял место на «катапульте», на мгновение закрыл глаза и сконцентрировался.

  Заиграло танго. Перед публикой появилась Жужа. Она вышла в центр манежа и изобразила танец. Дети, затаив дыхание, смотрели на огромное послушное животное. Один из циркачей прыгнул на приподнятый конец доски, и карлик взмыл в воздух. Неожиданно Жужа толкнула пирамиду из гимнастов и сорвала отрепетированное представление. Те не удержались и горохом рассыпались по арене. Самка бегемота распахнула безразмерную пасть, поймала малорослого обидчика и хлопнула челюстями. Взрослые зрители с ужасом наблюдали за случившимся, дети смеялись, не понимая произошедшей трагедии. Жужа выплюнула переломанное тело и скрылась за кулисами.

  На удивление всем, коротышка выжил, но работать уже не мог.

  

  

III

  

  Проигравший войну Жуже Гаврик переехал с цирковой арены к Вере. Жила парочка на пенсию по инвалидности и Верины заработки за мытье подъездов. Увлечение спиртным и ограниченность в средствах вынуждали ветеранов манежа пить, что подешевле. Бывало, они позволяли себе «Столичную» или «Пшеничную», но это по праздникам. В будние дни за милую душу шел денатурат и парфюмерия.

  Пена облаков сдулась, паутиной расползлась по небу. Солнечный луч проколол сырой воздух и стал купаться в лужах. Сверкающие блики слепили глаз. Робко зачирикали воробьи, послышались голоса прохожих. Вера еле-еле дотащилась до киоска. Каждый шаг загонял в голову гвоздь.

  — «Росинка» есть? — она наклонилась к окошечку.

  Продавщица узнала покупательницу, достала пару целлофановых пакетов с жидкостью для санитарной профилактики тела.

  — И стаканчик дай, я на скамеечке подлечусь!

  Вера отошла от киоска и надорвала зубами уголок упаковки. «Росинка» не сразу, но принесла облегчение. Тремор прекратился, движения стали более уверенными. В голове зашевелились мысли: «Надо Гаврика выгулять, засиделся дома!»

  Коротышка смирно сидел за столом и смотрел, как Вера разливает по стопкам вонючее пойло.

  — Ну что, гномик, выпьем и пойдем на прогулку?

  — Давай, Белоснежка! — мультяшным голосом ответил он. — Фу, гадость-то какая! Водка вкуснее!

  — Тоже мне гурман! Вкуснее, не вкуснее. Пей, что дают!

  Семейство опохмелилось и ожило. Вера вытащила во двор коляску, посмотрела на сожителя.

  — По машинам! — скомандовала она бодрым голосом.

  Коротышка вскарабкался на лавку, ловко перебрался с нее в транспортное средство. Под одеяльцем он ничем не отличался от ребенка, а Вера приняла образ пожилой мамаши или бабушки.

  Прогулочный маршрут лежал через колхозный рынок. Прилавки дразнили ароматом копченостей, укропа и прочими возбуждающими аппетит штучками. Вера впритык подогнала коляску к прилавку, заваленному филе и ребрышками.

  — Чего так дорого-то? Мясо все в прожилках да не очень свежее, а цену ломите, как за молодую телятину! — торговалась она.

  — Побойся бога, тетка! Вчера зарезали. Ей и года не было!

  — Покажи-ка вон тот кусочек! — Вера ткнула пальцем в висевшую на крюке вырезку и закашлялась, словно поперхнулась.

  Пока торговец отвернулся и возился с куском мяса, загребущие ручонки Гаврика стащили с прилавка то, что плохо лежало.

  — Ладно, можете не показывать, и так вижу! — пресекала действия продавца Вера.

  Толкая впереди себя коляску, она направилась к другому прилавку. Мясник вернул вырезку на место и взглядом скользнул по лотку. Не хватало филе и лопатки.

  — Присмотри-ка! — попросил он соседа и бросился догонять ничего не купившую тетку.

  Мужик бесцеремонно заглянул в пакет, болтающийся на ручке коляски. В нем ничего не оказалось. Тогда он полез в коляску, стал шарить под одеяльцем, укрывающим младенца. Сильный удар выбил из его глаз сноп искр.

  — Пошел ты... — игрушечный голос послал мясника туда, откуда редко возвращаются невредимыми.

  Пока мужик приходил в себя, Вера была уже на выходе. Так и не поняв, что произошло, мясник вернулся за прилавок.

  Дома Вера бросила добычу на стол.

  — Сейчас картошечки с мясцом пожарим, потом пластинки слушать будем! — она погладила Гаврика по ежику волос.

  Тот нежно обнял ее за ногу.

  — Девочка моя!

  Луна сквозь тюль роняла в комнату мертвецки-бледный свет. Развалившись и придавив Гаврика, похрапывала Вера. Коротышка не спал. Он осторожно выбрался из-под сожительницы. Стараясь не шуметь, прокрался на кухню. Остатки спиртного исчезли в его брюхе, там же оказалось недоеденное за ужином мясо.

  Утро получилось нерадостным. Мало того, что трещала голова,

  над Гавриком нависла угроза расплаты за ночные грехи. Вера за ухо выдернула его из кровати и поволокла на кухню.

  — Крыса проклятая, все подмел! Специально на утро оставила. Думала, как люди, похмелимся, позавтракаем!

  Крепкая оплеуха вывела коротышку из себя. Бульдожьей хваткой он вцепился зубами в ляжку сожительницы и стал рвать ее, не зная жалости. Вера закричала от боли, схватила сковороду. «Бульдог» разжал челюсти и повалился на пол.

  — Хватит меня пугать! — Вера нагнулась над Гавриком, но тот не подавал признаков жизни.

  Ночью она завернула труп в одеяло и тайком вынесла из дома. Без отпевания и поминок Вера похоронила карлика в канализационном колодце. На вопросы соседей: «Куда подевался Гаврик?» — она с напускной злостью отвечала: «Сбежал стервец, надоело жить нормально!»

  Вера смотрела на играющую в «классики» девчушку. Та прыгала по начертанным мелом квадратикам и бубнила под нос:

  — У попа была собака. Поп ее любил...

  Вера побледнела, поднялась с лавки и скрылась в подъезде.

  __________________________________

  Кича* — на зоне барак усиленного режима.