Юнкер : другие произведения.

  

  

  

I

  

  Вымощенная булыжником площадь неоднократно меняла название. Изначально она именовалась Торговой, затем — площадью Революции. Спустя много лет после кровавых событий стала Театральной. С одной стороны овального плаца жались друг к другу многочисленные кафе и магазинчики; с другой находилось здание драматического театра, построенное в середине девятнадцатого века. Между ними раскинулся сквер. Огороженный ажурной решеткой, разделенной на секции кирпичными столбами, он шумел листвой и пускал облака тополиного пуха. Вдоль ограды вытянулся тротуар с вросшими в него чугунными фонарями каслинского литья. Около одного из этих великанов по утрам появлялся нищий.

  Он сидел на асфальте и не проявлял ни к чему интереса. Грязный пиджак с большими заплатами на локтях, войлочные боты и мятые брюки свидетельствовали о том, что человек ведет не вполне нормальный образ жизни. Однако пьяным или с похмелья его никто не видел. Сколько ему лет, определить на глаз было сложно. Внешность побирушки менялась в зависимости от погоды. Иногда он казался стариком, а порой — вполне трудоспособным мужчиной. Прохожие бросали в кепку медяки и шли дальше, совсем не интересуясь, кто этот человек и какая нужда заставила его сидеть с протянутой рукой.

  Николай Гудвин ежедневно проходил мимо, но завести разговор не осмеливался. Однажды он пересилил себя, приблизился к попрошайке и присел на корточки. Тот выглядел моложе обычного. Видимо, солнечные лучи разгладили морщины на его лице, или он хорошо выспался.

  — Что, мужик, работать неохота? А клянчить не стыдно?

  С возрастом все люди становятся философами — сказывается накопленный опыт. Но не многие им делятся. Нищий почесал заросшую щетиной щеку.

  — Ты слышал, чтобы я клянчил? Люди сами подают. Если есть лишние деньги, почему бы не поделиться?

  — И тебя это устраивает?

  — Меня устраивает все, кроме суеты. Посмотри вокруг. Куда все бегут, куда торопятся?

  — Странно ты рассуждаешь. По делам! У всех они есть, кроме тебя. Если все усядутся под забором, то некому будет подать милостыню. В результате — сдохнут от голода! Я, например, играю на сцене. Дарю зрителям эмоции, заставляю их думать, сопереживать... — Николай полез в карман за сигаретами.

  Пока он прикуривал, собеседник вывернул тему наизнанку:

  — Люди, не задумываясь, бегут к смерти. С каждым шагом она все ближе и ближе. Человечество забыло, что находится в гостях; стремится к комфорту и праздности. Настанет момент, когда нить жизни оборвется, и все окажется напрасным: ведь ничего на тот свет не захватишь. Даже эмоции и аплодисменты!

  Слова нищего задели самолюбие Николая. Они будто подчеркнули ничтожность его профессии.

  — А какая польза от тебя? — завелся он.

  Старик не задумываясь, ответил:

  — Какая польза? Я не мешаю людям жить. Допустим, я умру, станет ли кому-то легче? Нет! Потому что я не доставляю хлопот! Если же не будет тебя, то твой партнер по сцене начнет потирать от радости руки. Ведь отныне лучшие роли достанутся ему! Вот и думай, кто из нас лишний.

  Николай вспомнил, как на него напали год тому назад. Лишь по счастливой случайности прохожие помешали преступникам. Тогда Гудвин посчитал это хулиганством и не придал особого внимания. Теперь же посмотрел на произошедшее иначе.

  — Каждому свое: тебе — паясничать на сцене, другому — печь хлеб. На мою долю выпало сидеть и наблюдать за ходом жизни. Иди, занимайся делом — забор двоих не прокормит! — сказал нищий и отогнал назойливую муху.

  — Ну, ты и фрукт! — Николай бросил в фуражку монету.

  Прокручивая в голове беседу, он не торопясь побрел к театру. Что-то особенное было в рассуждениях старика, они раскрывали другую, до сей поры мало интересующую Николая сторону бытия. Он все больше времени проводил в беседах с уличным философом. Истолкованные им обыденные вещи обретали совершенно иной смысл. В то же время хотелось ущемить самолюбие уверенного в своей правоте бродяги. Посмотреть, как он начнет злиться, терять самообладание.

  — Понятно, что живешь ты неважно. Семьи нет, ухаживать за тобой некому. Одиночество не угнетает?

  Нищий саркастично ухмыльнулся.

  — Глянь на своих друзей — наглажены, сыты. Дома жена и дети, все вроде бы хорошо. Но спроси их: при виде прелестной девы не хочется ли им стать холостяками и приударить за ней? А беззаботно гуляющая молодежь, не связанная узами брака, не вызывает у женатиков зависть и сожаление, что на ее месте не они? Одиночество меня не угнетает. Наоборот, оно освободило от многих хлопот и предоставило уйму времени для размышлений.

  Крыть было нечем, и Гудвин пошел ва-банк:

  — Пробьет час, и ты умрешь. Хоронить тебя будет некому; никто не помянет добрым словом.

  Старик перебил речь Гудвина смехом.

  — Все так! Но разве ты испытаешь удовлетворение, когда над твоей могилой прольют реки слез? Тебе будет безразлично — покойника проблемы живых не интересуют! Мысли о собственных похоронах беспокоят людей до тех пор, пока они живы.

  У Гудвина затекли ноги, он поднялся.

  — Тебя послушать, так жизнь — бесполезная штука! — иронично заметил он.

  — Она не бесполезная, она вредная. Ибо ведет к кончине, заставляя при этом страдать!

  — Так и радость она дарит! — возразил Николай.

  — Дарит, — старик вздохнул. — Запомни: никакая подаренная радость не облегчит предсмертных мук! Люди об этом редко думают, но, корчась в агонии, проклинают день, когда появились на божий свет. Выходит, счастливы те, кто не родились.

  Дым кремированной листвы витал над городом. Оплакивая похороны лета, шли дожди. Осень согнала философа с насиженного места. Он пропал, как будто его никогда и не было. С исчезновением попрошайки ничего не изменилось. Николаю первое время не хватало странного собеседника, но постепенно он о нем забыл.

  Благодаря внешности и артистическим способностям, Николай быстро поднимался по карьерной лестнице. Ведущие роли в театре, съемки в сериалах и рекламе приносили неплохие доходы. Незаметно он перешел в категорию людей, у которых все в жизни получалось. Он достигал поставленной цели любыми путями. Где конвертик сунет, где встанет на сторону нужного человека, а где просто улыбнется, панибратски обнимет, изобразит восторг от нечаянной встречи. Гудвин легко научился обманывать совесть.

  Разговоры о моральных принципах для него стали пустой болтовней. Конечно, возникали проблемы. Но они разрешались как-то сами собой. Можно сказать: фартило! Он оброс связями и смотрел на жизнь снисходительно, философски рассуждая о своем месте в ней. Место это было теплым и комфортным. Гудвин не стал покупать отдельную квартиру, а сразу принялся строить дом.

  Осень проделала огромную работу — причудливо разукрасила мир, а затем смыла дождями пеструю акварель. Поблекшая земля, как готовая к смерти старуха, ждала, когда ее завернут в белый саван. Гудвин докурил сигарету и отошел от окна. Шаркая дырявыми тапками, на кухню коммуналки зашла соседка.

  — Надымил, лицедей! Не один живешь, в подъезд выходи!

  — Не ворчи, Петровна, скоро съеду! Подселят вам алкоголика какого-нибудь — запоете серенады! — Гудвин налил в стакан заварку. — Дом почти что готов. Осталось внутри отделать. Мебель прикуплю и — адью, господа хорошие, заживу по-барски! Быть может, обженюсь. Теть Клав, говорят, ты гадаешь. Сделай одолжение, загляни в день грядущий.

  Соседка будто этого ждала. Она выудила из фартука замусоленную колоду.

  — Давай посмотрим, что тебе выпадет, — перетасовав карты, забубнила: — Идет, через год. Позади, впереди. Печалишься, стараешься, боишься, сомневаешься. Кто тебя любит? Что дальше будет? — Соседка раскладывала карты на полинявшей клеенке и поясняла, что ждет Николая в ближайшем будущем: — Дорога тебе выпадает, бумаги и деньги, — взглянув на него, хмыкнула. — Вижу дом, но только казенный!

  — Врут твои картишки! — Николай потерял к ней интерес.

  Какой казенный дом могла разглядеть на потрепанных картах соседка, так и осталось для него загадкой.

  Гудвин ежедневно заезжал на стройку и лично контролировал ход работ. Благодаря цоколю и архитектурному убранству крыши, особнячок выглядел выше. Сужающиеся кверху вазы, установленные на парапетных столбах, придавали ему стройность. Особенно удался фасад с декоративной лепкой в виде растительного орнамента. Дверной проем, оформленный портиком и литым навесом, опирался на массивные колонны.

  Гудвин собирался реализовать еще одну задумку. По пути в театр он созвонился с порекомендованным ему художником.

  — Алло! Мне бы Игоря Олеговича Краско... Здравствуйте, вас Гудвин беспокоит. — Николай притормозил на светофоре. — Хотелось бы встретиться. Вечером? Хорошо!

  С небес спускалась ноябрьская ночь. Свернув с шоссе, автомобиль въехал в арку, ведущую во двор.

  — Игорь Олегович, я почти на месте. Ничего, что задержался? Дела, сами понимаете, — Гудвин убрал телефон и припарковался.

  Дверь открыл крупный мужчина с гладко выбритым красным лицом. В одной руке он держал заляпанную краской палитру, в другой — кисть и папиросу.

  — Добрый вечер! Проходите. Можете не разуваться. В мастерской я не особо утруждаю себя соблюдением чистоты и порядка. Более чем на день их не хватает.

  Жестом он пригласил Гудвина в комнату, заставленную подрамниками, гипсовыми бюстами с отколотыми носами и всякой ерундой. В дальнем углу стояла Венера Милосская с обеими руками, у окна — старинные напольные часы.

  — Чем могу быть полезен? — обратился Краско к гостю, которого часто видел по телевизору

  — Мне нужен портрет. Хочу дом украсить своим живописным ликом; оставить память потомкам, если таковые будут, и удовлетворить тщеславие. — Гудвин театрально засмеялся.

  — Напишем, коли надо. Расценки знаете? Удовольствие не из дешевых. — Художник оглушительно высморкался. — Извините, простыл слегка.

  — Ничего страшного. Деньги — не проблема! Но я не могу позировать часами.

  Услышав, что гость не будет торговаться, Краско посветлел.

  — Этого не нужно. Принесите фото, остальное — мое дело.

  — Фотография у меня с собой. — Гудвин вытащил из внутреннего кармана конверт. — Только костюм другой надо, а то...

  — Не переживайте, костюмчик какой нужно, такой и сделаем.

  — Вот и славно! Меня интересуют сроки. Как долго будет выполняться работа? Хотелось бы к новоселью сделать себе подарок.

  — У меня много заказов... — Лоб художника сложился гармошкой. — Но за двадцать пять процентов сверху я напишу ваш портрет вне очереди.

  «Однако, вы, батенька, вымогатель!» — не выдавая раздражения, подумал Гудвин и согласился на доплату. Дома он прокрутил в голове весь разговор с Краско. «Никогда не забывайте, что театр живет не блеском огней, роскошью декораций и костюмов, эффектными мизансценами, а идеями драматурга», — всплыли в памяти слова Станиславского. «Ничего, Игорь Олегович, ты с лихвой отработаешь накрученные проценты. У меня имеется хороший сценарий!»

  Через пару дней Гудвин набрал номер портретиста.

  — Игорь Олегович, добрый день! Как продвигаются дела?

  Краско с отдышкой ответил:

  — Здравствуйте! Все хорошо. Подъезжайте в выходные. Хотелось бы узнать: в каком костюме вы предпочитаете себя видеть?

  — Что-нибудь в стиле эпохи возрождения. Это возможно?

  — Для настоящего волшебника нет невозможного! — простужено засмеялась телефонная трубка.

  В назначенное время Гудвин перешагнул порог мастерской. Пожав руку художника, он проследовал за ним в комнату. Краско снял с мольберта накидку. С холста на Гудвина смотрел мужчина, похожий на него, как зеркальное отражение. Утомленный праздным образом жизни, в колете с высоким стоячим воротником он выглядел потрясающе! Волнистые волосы ниспадали на плечи, подчеркивая тонкие черты лица. Портрет получился замечательным, но Николаю хотелось прижать хвост зажравшемуся, как ему казалось, мастеру.

  — Знаете, — он выдержал паузу, — неплохо. Но можете ли вы дополнить портрет головным убором: феской или беретом?

  Краско не ожидал, что заказчик начнет вносить коррективы.

  — Что ж, как изволите! Феску так феску! — ответил он и, нервно потирая руки, добавил: — Извините, у меня много работы.

  Накидка вернулась на место.

  Гудвин сидел в глубоком кресле и любовался танцующим в камине огнем. Вот оно, тихое домашнее счастье, — с тикающими ходиками, с котом, свернувшимся на твоих коленях! Радости Николая не было предела: хочешь привести женщину или друзей — приводи. Хоть днем, хоть ночью — никто слова не скажет, не возмутится завесой табачного дыма и громкой музыкой.

  По городу блуждала метель. Витрины магазинов пестрели еловыми лапами с разноцветными шарами и дождем из фольги. Народ готовился к встрече Нового года. Гудвин решил пригласить к себе коллег и бывших соседей, насладиться их восторгом от обставленной по-барски холостяцкой берлоги. Дело было за малым — заб-рать портрет и повесить его на видное место.

  — Алло! Игорь Олегович, что там у нас? Вечером заскочу!

  По подсчетам Гудвина еще оставалось время на то, чтобы потрепать нервишки художнику и до праздников забрать портрет.

  — Черт, я никак не пойму, чего здесь не хватает?! Все вроде на месте и что-то не так! Может быть, волосы сделать чуть короче или руки на груди сложить? А? — предложил он, решив до конца насладиться ролью душевного экзекутора.

  Как большинство творческих личностей, Краско болезненно реагировал на все, что касалось его работ. Привыкший к похвалам и восхищенным взглядам, он настолько уверовал в свою гениальность, что любые замечания считал за оскорбление и намеренное принижение его способностей. Слушая капризы Гудвина, он пытался погасить в душе огонек ярости, но тот разгорался сильнее, превращаясь в адский пожар. Задетое самолюбие толкало Краско к самым непредсказуемым действиям. В такие моменты лучше всего выйти на улицу, проветрить мозги, что художник обычно и делал, но сейчас он не сдержался. Негативная энергия кипятком выплеснулась наружу.

  — Вы, молодой человек, сами не знаете, чего хотите! Если вам кажется, что я не достаточно профессионален, то закажите портрет другому мастеру! Я удержу причитающееся за выполненную работу, остальное верну! — Он скомкал тряпку с пестрыми разводами.

  Глядя на «маляра», Гудвин презрительным тоном подвел черту:

  — А что вы так реагируете? В конце концов, я деньги плачу! Постарайтесь завершить к тридцатому декабря!

  Не прощаясь, он нарочито громко хлопнул дверью. Краско проводил заказчика озлобленным взглядом.

  — Сопляк, понимал бы чего! Что его не устраивает? Волосы покороче, руки на груди... Да как разговаривает, словно барин с холопом! Того и гляди в морду плюнет!

  Художник взял со стола перочинный нож и с ненавистью резанул по холсту. Лицо на портрете с треском расползлось.

  «Старый хрен! Заломил цену, как за Тинторетто, еще и кочевряжится!» — Николай остановился у табачного киоска, полез за кошельком. Шумная ватага подростков сбила его с ног. Гудвин, при падении, ненароком разбил витрину. Огромный кусок стекла гильотиной рубанул сверху. Подоспевший на помощь гражданин всплеснул руками и забил тревогу:

  — Скорую! Кто-нибудь, вызовите скорую!

  В палате до Николая дошло, о каком казенном доме говорила соседка по коммуналке. Выписавшись из больницы, он плюнул на портрет и на заплаченные за него деньги. Краско он больше не звонил. Ужасный шрам, располосовавший щеку и бровь, отнял все роли, на которые он рассчитывал. Гудвина приглашали на съемки в бандитские сериалы, но предложения играть второстепенных героев он принимал за оскорбление. В театре для него тоже ничего не находилось. Не зная, чем себя развлечь, Николай стал завсегдатаем игорных заведений. За зеленым сукном казино он забывался и испытывал азарт, присущий авантюристам всех мастей. Ему нравилось наблюдать за скачущим по игровому полю шариком, ощущать легкий холодок между лопаток. Постепенно Гудвин увлекся карточными играми. С упорством добросовестного ученика он постигал хитрую науку.

  

  

II

  

  Свежестью и запахом приближающейся грозы веяло из открытого окна. Застенчиво, боясь потревожить притаившийся в углах сумрак, в комнату вползал рассвет. На кровати, заложив под голову руки, лежал Гудвин. Его обезображенная шрамом физиономия походила на посмертно снятую маску. Изредка Николай обреченно вздыхал, вспоминая минувший вечер: «Почему не остановился? Сорвал банк, встань и уйди! Зачем испытывать судьбу? Такой куш упустил, а еще долги отдавать! Черт, у кого же занять денег, чтобы рассчитаться? Завтра крайний срок — хоть дом продавай!» Суматошный бег мыслей прервало чье-то покашливание. «Боже, кто здесь? Я же один из казино вернулся!» — Гудвин приподнялся на локтях. В углу, скрытый полумраком, на пуфике сидел старик.

  — Ты кто такой? — раздраженно спросил Гудвин, припоминая, где мог его видеть.

  Гость подошел и сел на краешек кровати.

  — Не признал, Коля? Бывает! — Старик обиженно поджал губы. — Что ж, отвечу на вопрос, но ты мои слова сочтешь за вздор, в лучшем случае за глупую шутку. Бог я! Верь не верь, ничего от этого не изменится. Пытался я тебе кое-что у фонаря растолковать, да видно плохо ты меня слушал. Смотрю, как жизнь прожигаешь, и думаю: может, помочь тебе надо? А то пропадешь со своими заскоками! Какого черта вчера не ушел вовремя?! Я же тебе внушал, что пора завязывать! Нет, еще поиграю! Доигрался?! Хочешь, в институт тебя определю? Образование техническое получишь, на работу устроишься.

  Гудвин упрекнул старика в непонимании ситуации.

  — Какой к черту институт? Ты, дед, в своем уме? Тут долги гирями висят. Не выплачу, хоть в петлю лезь! Знаешь, каким я людям должен? Шутить не будут!

  — А зачем занимал? Второй год фишки мечешь и никак не уяснишь: казино, как лотерея, — не ты его, а оно тебя обует! Если бы давеча ушел с выигрышем, то нынче бы его там и оставил. Да еще с процентами! Дурак ты, Коля, элементарных вещей не понимаешь! Ну, так будешь знаниями овладевать?

  — Отстань, не до этого мне! — Гудвин снова лег, но тут же подскочил от озарившей его идеи. — Слушай, дед! Если ты Бог, то почему бы тебе не сделать так, чтобы мне всегда фартило в игре? Я тогда без лишних знаний неплохо проживу!

  Старик поднялся. Измерил комнату шагами.

  — Нужно ли это тебе? Подумай хорошенько, не торопись!

  — Нечего думать. Сделай, о чем прошу. До конца дней своих молиться за тебя буду!

  Старик засмеялся, пригладил рукой седые волосы.

  — За меня молиться не надо, мне это ни к чему. Просьбу твою выполню, а там — как знаешь. На меня больше не рассчитывай! — недовольно крякнув, он опустился на пуфик и исчез.

  Гудвин открыл глаза: «Приснится же такое! Нервы ни к черту, пора валерьянку пить!» Он поднялся и прошел в кухню. Над столом висел пришпиленный кнопкой тетрадный листок со словами: «Играй! Все долги оплачены!»

  Давным-давно в Москву приехал иностранец. С собой он привез ларец, завернутый в черную с красными разводами шаль, что соответствовало цвету карточных мастей. В нем лежала игральная колода. Вначале к картам на Руси относились терпимо. Люди проигрывали деньги, скотину, а то и жен с детьми. Усмотрев в этом происки нечистой силы, игрокам стали отсекать пальцы. Наказание не охладило страсть к игре. Со временем оно стало менее жестоким. Пойманных за дьявольской игрой сажали в тюрьму, били батогами или штрафовали.

  Мало кто задумывался над тем, какой властью обладают карты над человеческой душой. Не думал об этом и Гудвин, ему было не до этого. Старик сдержал слово — фортуна повернулась лицом, осыпая баснословными деньгами. Раздав долги, Николай зажил на широкую ногу. Не было такого желания, в котором бы он себе отказал. Деньги исправно выполняли свою функцию, утоляя самые сумасбродные прихоти.

  По натуре Гудвин был веселый и не жадный; редко отказывал в просьбах. Все, кто его знал, относились к нему хорошо. Но у медали две стороны: стоило выпить лишнего, и Николай становился неуправляем. Хамил крупье, швырял в бармена стаканы или цапался с игроками. Ему все прощали — он был визитной карточкой игорного бизнеса. К тому же, протрезвев, дебошир извинялся, с лихвой покрывая все издержки, а обиженных по пьяной лавочке людей задабривал дорогими безделушками. Будучи пьяным, Гудвин приводил домой девиц легкого поведения. Гульнув неделю-другую, он просыпался в поту, выгонял осточертевших подруг и дней пять отлеживался. О пьяных выходках бывшего актера по городу ходили легенды.

  Как-то вечером он подъехал к игорному заведению, где убивал время. На входе его остановили.

  — Извините! Вас пускать не велено!

  — В чем дело? Вы же меня знаете!

  Крепкие парни пожали плечами и перекрыли вход. То же самое произошло и в других казино, куда он в тот вечер пытался попасть. «Сговорились, суки! Боятся, что разорю! — сплюнув на асфальт, Гудвин сел за руль. — Хоть с бандюганами играй!»

  

  

III

  

  Мотя, известный в городе сутенер и содержатель притонов, устраивал подпольные карточные турниры, с которых имел часть дохода. Поговаривали, там крутятся деньжищи, которые и во сне не снились! Николая терзали сомнения: «Казино — это казино, там же — шулера. У этих ребят все карты крапленые! Сражусь разок, если почувствую непруху, то больше туда ни шагу!» — Гудвин запустил мотор.

  Двухэтажный дом из красного кирпича выглядел удручающе. Углы кое-где покрылись грибком, а от стен веяло могильной стужей. За плотно задернутыми портьерами мерещилось что-то коварное. Дверь Гудвину открыл похожий на бультерьера карлик. Схватив гостя за полу пиджака коротенькой, сильной рукой, он потащил его по узкому коридору, застеленному ковровой дорожкой. В передней их приветствовало чучело медведя. На вытянутых лапах косолапый держал начищенное медное блюдо. По бокам от него стояли две вазы с декоративными пальмами, а над головой висели часы с кукушкой. Безвкусный интерьер напоминал дом терпимости или запасник краеведческого музея. Дальше по коридору располагалась комната, стены которой украшали картины безымянных художников. Ее центр занимал овальный стол на массивной ноге. Поджарый шатен с острым, сильно выпирающим кадыком встретил Гудвина изучающим взглядом.

  — Что, мил человек, надумал судьбу испытать, или деньжата лишние завелись? — сказал мужчина и поставил на стол чашку с недопитым кофе. — Ладно, не отвечай, земля слухами полнится. Приходи в пятницу, к восьми вечера!

  Игра шла с переменным успехом, Николай видел, что его пытаются развести, однако высшие силы действовали безотказно. Все попытки шулеров облапошить новичка закончились ничем.

  Не сказать, чтобы Гудвин много выиграл, но и эта сумма вполне устраивала. Так продолжалось месяца два. После очередной игры Мотя по-дружески обнял Николая.

  — Серьезные люди взглянуть на тебя желают. Понравишься — не пожалеешь! — прощаясь, он пожал руку. — Спокойной ночи!

  Что-то подсказывало Гудвину: «Откажись, найди любой повод. Прикинься больным, в конце концов!» Но не хотелось ронять престиж, с таким трудом завоеванный в кругах картежников.

  Дождь разбивался о лобовое стекло и нагнетал тревогу. Вдавив до упора педаль газа, Гудвин мчался на запланированную встречу. Кирпичный дом потемнел от влаги, отчего казался мрачнее обычного. Лилипут вцепился клещом и тащил Николая по знакомому маршруту. Его уже ждали.

  Игра ничем не отличалась от предыдущих. Те же ставки, те же еле уловимые жесты и все тот же расклад — Гудвин был на коне! Время пролетело незаметно. У дверей Николай отсчитал хозяину проценты, узнал дату следующей встречи и распрощался. Камень, давивший на душу последние дни, свалился. Мотя проводил гостя и вернулся в прокуренную комнату.

  — Способный малый, карты насквозь видит!

  — Так-то оно так, но мышь никогда не станет кошкой, какой бы фартовой она ни была! — Рябой мужчина хрустнул пальцами и достал телефон. — Встречайте красавца цветами и шампанским!

  Гудвин поставил автомобиль на сигнализацию и направился к дому. Сырая мгла плотно укрывала безлюдный переулок. Фонарь под козырьком отвоевывал у темноты пятачок вокруг крыльца. Не успел Николай войти в зону блеклого света, как под лопатку вонзилось жало. К ногам упала и разбилась «розочка» из бутылочного горлышка. Не совсем понимая, что жизнь вытекает кровавыми ручейками, Гудвин пробовал подняться, но сил не хватало. Зрение заволокло туманом, сквозь пелену которого просматривался старик в затасканном пиджаке с иссеченным морщинами лицом. Стоя у ограды, он наблюдал за жалкими потугами Гудвина.

  — Боже, почему ты не предотвратил это? — захрипел Николай, распластавшись в луже.

  — Ты меня об этом не просил! — ответил старик и исчез, будто его и не было.