Твою мать! Дом "милый" дом! Просто невообразимо рада видеть родные стены и такие же родные лица, взирающие на меня, будто я какую-то козявку притащила. Нет, ну чем их Адриан то не устраивает?
После знаменательного разговора с Адрианом я только и делала, что готовилась к поездке в родимое гнездо, будто иду на войну. Я прекрасно понимала, что разговор с родителем будет не самым легким. Учитывая характер отца, да и его властность, это выйдет наитяжелейшим испытанием. Все это жутко угнетало и делало нервной, что превращало меня в язвительную, саркастичную особу, с которой благополучно для собственной шкуры лучше не иметь дела. Видимо, Квуалетти это прекрасно понимал и общался со мной по мере необходимости. А необходимость у него возникала каждый вечер.
Этот фетишист в штанах, теперь пижамных, взял за правило являться ко мне в спальню в тот момент, когда я только улягусь в кровать. Забираясь под одеяло, он укладывался рядом, прижимал меня к себе, страстно целовал и... и все! Дальше мы спали. Конечно, учитывая мое состояние, я была способна только на то, чтобы повторить действия султана из того анекдота: вызвал султан всех своих жен, построил их в цепочку, приказал повернуться к нему спиной и оголить попы. И целовал он каждую в попку и приговаривал: "Все что могу. Все что могу". На все мои шпильки по поводу его невинного нахождения в моей кровати, а тем более вообще как такого его пребывания в оной, он благополучно молчал, заставляя и меня замолчать очередным страстным поцелуем. А еще он пользовался своей чрезмерной силой внушения. После его властного "Спи!", я отправлялась в объятья Морфея аж до самого утра, когда Адриана рядом со мной уже не оказывалось.
Приехав в Россию, а летели мы самолетом. Надо же как-то засвечивать свои перемещения, а то у государственных деятелей с их разведкой и системой слежения за гражданами мозг взорвется, пойми они, что некоторые из их электората могут за пять минут пропутешествовать по всему миру. И прямо с трапа мы отправились в резиденцию князей Куськовых. И по прибытии натолкнулись на грозного предка.
- Что это? - прогрохотал отец, указывая на мое ожерелье, сверкнувшее в лучах света, когда я освободилась от шубы.
- А на что это похоже? - напрямик спросила я.
Я что-то не поняла, обязательно задавать тупые вопросы, когда итак все понятно? Ведь все взрослые люди, прекрасно все понимающие и оценивающие ситуацию. Так какого ботвы хрена смотреть на меня как на маленькую?
- Ты немедленно мне все объяснишь!
- Тут ничего и пояснять не требуется. Я стала донором Адриана Квуалетти.
- Обоюдным донором, - вмешался оный, обхватывая меня за талию и притягивая к себе.
- Наталия, как все это понимать?! Как ты посмела!
- Может, все же не при всех и не на таких повышенных тонах? - робко попыталась урезонить я родителя.
В ответ он дернул меня за руку, вырывая из объятий Адриана и протягивая вторую клешню к рубиновой слезе на шее.
- Ты немедленно снимешь эту мерзость со своей шеи. И больше никогда! Слышишь меня: НИКОГДА не посмеешь, что-либо сделать без моего ведома!
- Я большая девочка, чтобы принимать такие решения! - отмахивалась я от его назойливых грабель.
- Ты мой ребенок! И сколько бы лет тебе не было ты им и останешься!
- Я не намерена менять своего решения! - зло выплюнула я.
- Как ты можешь? Что я тебе такого сделал, то ты так себя ведешь? - несчастно проговорил отец.
Вот так всегда, когда не получается добиться своего гарканьем и напором, мой отец прибегает к своему главному оружию простив своих детей: моська обиженного родителя, который в лепешку расшибается лишь бы чадам было хорошо, а эти отродья даже не стараются превозносить его до небес, а осмеливаются отстаивать свои права и привилегии. И ведь все же делаю, чтобы добиться хоть какого-то его признания, одобрения, в конце концов, любви искренней и безвозмездной.
- Я все делал ради твоего благополучия. А ты мне платишь такой черной неблагодарностью. Ты ведь совершенно не думала обо мне, когда соглашалась на это.
- В этом нет ничего предосудительного, - спокойно проговорил Адрина, нежно и ласково вызволяя меня из рук отца. - Такой союз, учитывая возраст и положение Натали, Вертисом будет рассматриваться, как вольная помолвка, но вполне допустимая в его кругах.
- Мне плевать, как к этому отнесется Вертис. Главное, что моя дочь выказывает ко мне полное пренебрежение и не ценит ничего из того, что я для нее сделал.
- Ваша дочь будет счастлива со мной. Я клянусь Вам в этом.
- Она и до этого была вполне счастлива, пребывая в семье. И в Ваших услугах она не нуждается!
- Это уже ей решать, - глаза Адриана нехорошо блеснули красным.
- Я не позволю ей принимать таких решений!
- А какие ты решения даешь мне принимать? Что я могу делать, чтобы не вызвать твоего величественного недовольства? - взорвалась я. - Как я могу добиться от тебя признания, что я хорошая дочь? Чем ты вообще не доволен? Что тебя не устраивает?
- Нет, это ты вечно не довольна мною. Ты все время мне противоречишь. Ты не ценишь ничего из того, что я тебе дал! Чем я мог заслужить такую ненависть к себе? Ты все время думаешь только о себе.
- Боже, не могу поверить, что ты такое говоришь. Я только и делала, что обеспечивала ваш с матерью комфорт. Я управляла всеми слугами, следила за исполнением любого твоего или материнского приказания, потакала каждому вашему капризу. Я ходила на все ненавистные балы и рауты, на которых вы так хотели показаться! Лишь бы ВЫ были довольны!
- Ты никогда не ценила то, что мы с матерью сделали ради тебя после того, когда Ник оставил тебя, хотя именно ты виновата в этой ситуации. Ты вела себя совершенно неосмотрительно и практически обесчестила себя. И отплачиваешь нам такой черной неблагодарностью!
Это был удар ниже пояса. Я задохнулась от негодования. Меня изнутри распирала такая боль, от которой захотелось умереть. Она прогрызалась из самой глубины, когтями прорезая все внутренности, задевая сердце и легкие, и грозила вылиться сильными, горючими слезами.
Адриан резко притянул меня к себе, и я носом уткнулась ему в шею. Вцепившись в могучие плечи, старалась унять дрожь, что колотила мое тело. Судорожно глотая воздух, пыталась вместе с ним вдохнуть терпкий мускусный аромат мужского тела, несущий в себе силу и спокойствие.
- Князь, - спокойно, но с нотками какой-то властности, проговорил Адриан, - Мы с вашей дочерью стали обоюдными донорами - это уже свершившийся факт. И как я уже говорил: для Вертиса это равносильно скандальной, но помолвке. Нравится Вам это или нет, но это данность. Так что, для Вас есть два пути, по которым вы можете пойти: либо поддержать вашу дочь в ее решении, либо усложнить ее и без того нелегкое положение, выказав в открытую свое несогласие с этим союзом. Выбирать Вам, но какое бы решение Вы ни приняли, знайте: она моя.
В следующее мгновение поняла, что меня укладывают в кровать. Еще сильнее вцепившись в Адрина, я дала волю слезам. Меня била истерика сильная, всепоглощающая. Так хотелось забиться в какую-нибудь пещеру и больше никогда никого ни видеть, ни слышать. Хотелось полностью отрешиться от этого мира. И только большое, сильное мужское тело, растянувшееся на кровати вдоль моего, словно являлось спасительным якорем. Его тепло окутывало меня коконом, заставляя таять боль и холод, что поселились в груди.
Я плакала, пока в конец не обессилила. Постепенно ко мне стали возвращаться осязание мира и восприятие действительности. Я поняла, что уткнулась в шею Адриана, его рубашка насквозь промокла от моих слез, а в нос бьет такой притягательный и умопомрачительный запах его крови. Рот тут же наполнился слюной вожделения. Большая мужская ладонь подтолкнула меня в затылок, давая понять, что я смело могу уступить своим желаниям.
- Давай, Куська, пей. Тебе это сейчас надо, милая, - пророкотал Адриан мне на ухо, подставляя свою шею.
Облизнувшись, я аккуратно погрузила свои клыки с такую вожделенную вену. Пока я пила медленными глотками, Адриан нашептывал мне какие-то слова на совершенно непонятном языке. Но их звучание было таким приятным и умиротворяющим. Периодически его губы нежно прикасались к моему ушку, посылая приятный озноб по всему телу. Так находясь в надежных и теплых объятиях такого для меня противоречивого мужчины, я постепенно приходила в себя после жестоких слов отца.