Душная бразильская ночь, как пылкая любовница, обняла улицы городка. Ее жаркое дыхание слышалось в шелесте пальмовых листьев, а липкая и жаркая темнота наваливалась на прохожих, как пышное тело мулатки. Но прохожие, словно неверные мужья, убегали от ночи - в дома, где из распахнутых окон струился свет, веселый смех и музыка. В одном из облупленных домишек нервно и громко бряцало пианино. Молодой парень, стоявший на улице у стены этого дома, какое-то время критически прислушивался к звукам, а затем, задрав голову, крикнул:
- Эй, Энрико! Это ты терзаешь развалюшку?
- А хотя бы и я! - послышалось из окна. - Твое какое дело?
- Дело есть, так что похрусти пальцами, приятель!
- Леонсио, ты что ли? - Из окна высунулась кудрявая голова. - Где ты пропадал? Что за дело?
- Так, были проблемы с копами, - откликнулся Леонсио, впрочем, совершенно беззаботным тоном. - Понимаешь, у нас тут свадьба! Гуляем всей помойкой, так что уж сбацай нам чего-нибудь!
- Не вопрос, а где твой оркестр?
- Эй, ребята, подтягивайтесь! - Леонсио помахал рукой, и из тени, где смутно шевелилась компания гуляющих, выступили несколько фигур. Хромой старик держал неведомо где добытую концертную флейту, сам Леонсио снял со спины небольшую гитару и обернулся. Молодые стояли тут же - смолянисто-загорелый самбо, потомок испанцев и негров, обнимал подругу, стройную, смуглую, с сильным и гибким телом. Алое платьице в обтяжку давало вволю полюбоваться на выпирающие округлости, полные губы были полуоткрыты, большие карие глаза широко распахнуты. Красота пышного южного цветка, приколотого тут же, в слегка растрепанном пучке волос. Вряд ли жаркая пара посещала какие-либо учреждения для регистрации своего союза - страсть не терпит формальностей.
- Что сыграем, амигос? - вопросил Леонсио, перехватывая гитару поудобнее. "Невеста" улыбнулась, и бархатным голосом сказала:
- Компарситу - сможешь?
- Как не смочь? Для тебя, красотка, все смогу!
"Жених" сверкнул глазами, усматривая в словах покушение на свою подругу, но тут Леонсио махнул рукой, грянуло танго, и он рванул девушку с места и закружил в танце.
Друзья, знакомые и просто мимопроходящие свидетели оживились, столпились вокруг пятачка света, в котором кружила пара. В такт музыке жених с силой подхватывал невесту, кружил и едва не бросал в сторону, но она, искусно перебирая стройными ногами, пробегала несколько шагов, чтобы на мгновение застыть живой прекрасной статуей, и тут же быть вновь подхваченной сильными руками своего мачо. Пианино старалось вовсю, компенсируя расстроенность звуков искренностью исполнения. Но вот бурные аккорды сменились тягучей мелодией - и пара вновь приникла друг к дружке, словно и не было только что бурных бросков и прыжков. В канаве журчал поток, темнота деликатно скрывала его цвет, состав и количество мусора, окутывая происходящее романтическим флером. Леонсио перебирл гитарные струны, старик с флейтой, закрыв глаза, выводил мелодию. Его душа пела о прожитых годах, тоскуя о молодости и славе в морском флоте родины, там, где он потерял ногу... Но молодежь, конечно, не знала об этом, и под пьющую душу музыку погружалась в свои грезы.
Танец закончился, паре шумно зааплодировали, засвистели, да так, что задрожал свет фонарей. К ногам молодых полетели монеты, даже несколько купюр, и вдруг в одном месте крик поменял тональность - с восторженного на возмущенный.
- Кошелек! Мой кошелек, чиканос!
Толпа зашуршала, колыхнулась.
- И мой кошелек! - взвизгнуло на разные лады несколько женских голосов. - Ах, сакраменто! Воры!
Полицейский патруль, который оказался среди зрителей "свадьбы", вынужденно засуетился. Танцевавшая парочка вместе с Леонсио попытались отступить в тень пальмовой аллеи, но не успели - полицейские сноровисто перекрыли им дорогу, привычно подхватили и втолкнули в разбитую, видавшую виды машину. Под свист, улюлюканье и стук бутылок несостоявшиеся молодожены покатили в полицейский участок.
Участковый уже ждал их, почесывая пузо. Пузо не помещалось в рубахе, прорываясь сквозь строй пуговиц, как демонстранты сквозь заградительную цепь. Опять новую покупать, на размер больше...
- Ба, кого я вижу, - лениво протянул участковый, оглядывая выгруженную из машины компанию. Девушка потупилась, ее приятель изображал каменную невозмутимость. Старичок трепетно прижимал к груди флейту. Схваченный вместе с ними пацаненок с бегающими глазами нервно дернулся, но полицейский смотрел на Леонсио. - Ты опять взялся за старый промысел?
- Нет, конечно! - так горячо возмутился гитарист, что мало кто усомнился бы в его искренности. - Маноло, как ты мог подумать!
- Ну-ну, - с сомнением протянул Маноло. - Много настригли?
- Пятьдесят три песо, - отрапортовал патрульный полицейский, стоявший тут же.
- Негусто, - пожурил начальник, перестал чесать живот и принялся ногтем ковыряться в зубах. - И что мне с вами делать?
- Мы полны раскаяния!.. - пылко заверил Леонсио, и ободряюще, белозубо улыбнулся всем присутствующим.
- Сожалеете о содеянном и больше никогда, никогда... - рассеянно договорил за него Маноло. - Вот что, Ноэль, - он кивнул второму полисмену, - эти деньги... хм... прикрепи к делу. А вы, бандиты, ступайте за мной!
Задержанные цепочкой проследовали за офицером и вскоре вышли на задний двор участка, незамощеный, с безнадежно распахнутыми воротами. Ночь ободряюще подмигивала сверху бриллиантовыми звездами.
- Катитесь отсюда, и чтобы духу вашего на моем участке больше не было! - скомандовал полицейский.
- А как же гитара? - возмутился Леонсио, предьявляя инструмент. Самая тонкая струна одиноко и печально свисала. - Ваши ребята оборвали!
- Но-но, не наглей! - рыкнул Маноло. - А то передумаю, и засажу вот в кутузку...
Пацаненок рванул с места. Только лопатки замелькали, девушка и старик забормотали какие-то сбивчивые благодарности, а мужчины, степенно, как и подобает, развернулись и пошли к воротам.
Маноло поглядел им вслед, сплюнул и сказал:
- А ведь если бы просто станцевали, больше выручили бы!
- Мы подумаем, - клятвенно заверил Леонсио, бесследно растворяясь в темноте за воротами.