С детства Мажуа Моро усвоила простую, но важную истину: красивая девочка с голубыми глазами получает если не всё в этом мире, но непременно больше других. Лишнюю конфету, нечётное яблоко, стакан сока и внимание взрослых - особенно внимание взрослых. Всё, что для этого требовалось: ясный взгляд, приветливая улыбка и чистое платьице. Годы шли, запросы менялись, милое личико в соответствии со стандартами красоты требовало всё больших усилий по утрам, но заклинание "красота получает всё" продолжало работать.
Именно поэтому Эдуард сидел сейчас рядом с ней и видел её не накрашенное, тщательно обтёртое лосьоном лицо.
Они выросли вместе, но Мажуа всегда смотрела сквозь него. День за днём он был неизменно рядом, одинаково ярок бледной кожей и молочными волосами - так постоянно заметен в толпе других, что девушка никогда его не замечала. До того дня, как столкнулась с фактом: в этом году он - самый желанный парень во всём приюте. И Мажуа подобно спортсмену, которому опротивели драки на ринге, но долг требует новых побед, в который раз за свою жизнь подчинилась правилу: красота получает всё - должна получать, хочет она того или нет.
Эдуард достался легко - проще тех туфелек Morgan или духов Esprit, украденных на распродаже. Проще, чем любая другая вещь. Но причина крылась именно в том, что он не был вещью, и Мажуа пришлось понять это вскоре после того, как она собрала свои вещи и пришла к нему в дом.
Он стоял на особом счету у всех взрослых в приюте. Несколько скандалов и показательных выселений окончились в итоге лишь тем, что Мажуа оставили в покое, разрешив жить там, где ей хочется. С самого первого дня их совместной жизни Эдуард спокойно относился к её капризам и выбрыкам, но в этом не было затаённой агрессии или тихой собачьей преданности, которую она наблюдала в других кавалерах. Не сказав ни единого слова, он чётко дал ей понять, что ему всё равно, будет она с ним спать или нет, он одинаково может жить при любых условиях. И налетая из раза в раз на стену спокойствия и рассудительности, Мажуа осознавала, что эта стена становится для неё твёрдым полом в шторме её собственного характера. Она стала быстро трезветь после сцен и истерик, которых требовали правила хорошего тона для девушек, но понимала, что всё повторится вновь.
И Эдуард понимал это тоже.
Тем не менее, она получала то, что хотела. Показной поцелуй, объятия и подарки, туфли, платья, косметику, украшения и дневные прогулки, ради которых оба жертвовали часами драгоценного сна, чтобы затемно покинуть и вернуться в приют. Мажуа никогда не спрашивала, откуда у него деньги - он никогда не позволял заходить в его комнату и сопровождать его в редких ночных вылазках.
Это было табу.
И это табу стало её тайной.
Мажуа лучше всех понимала, сколько характера спрятано в спокойном молчании Эдуарда. И ей казалось, что Эдуард лучше всех понимает, что всё в этом мире имеет свою цену и никогда не появляется из ниоткуда. Никогда он не ставил в укор ей ту сотню мелких вещей, которые выдавали её женское присутствие в доме. Никогда не высмеивал тех ритуалов, благодаря которым она обладала внешностью и здоровьем - единственным, что ценили в ней другие мужчины. И поэтому с одинаковой простотой Мажуа ходила перед ним в дорогих платьях и нагишом с толстым слоем косметической глины на лице и груди.
Сложные вещи, которых нельзя уяснить эмоциональным нутром, оставались недоступны её разуму, и она могла простоять полчаса у доски на уроке алгебры, так и не взяв в руки мел. Эдуард равнодушно решал её домашнее задание, пока она сидела рядом и накручивала льняные волосы на бигуди. Лучше всего в этом мире у неё получалось нравиться, радовать глаз и украшать собою других - есть ли смысл делать что-то ещё?
Когда в школу пришёл новый учитель по психологии, его терпение и способность раскладывать сложные вещи на вереницы общедоступных слов провели Мажуа сквозь заслон неприязни к учёбе. И с тех пор, если дождь и усталость отменяли прогулку, она сворачивалась клубочком в постели и открывала учебник - Эдуард лежал рядом, наматывая на палец её жёсткий от лака локон, но ни слова не говорил о том, какого цвета этот локон и сколь сложную книгу она взялась прочитать.
И Мажуа, скорее, созналась бы подругам в неудачном эксперименте в постели, блеклом оргазме или прыщиках на спине, чем в этих молчаливых ночах, состоящих из терминов и фамилий теоретиков психологии.
Если бы два года назад кто-то спросил её, почему она встречается с Эдуардом, она без раздумий ответила бы, что он мил и красив. Сейчас она надеялась, что этот вопрос не задаст ей никто из тех, кому она вынуждена ответить. Потому что ответом будет: он уважает меня, но никому бы она не решилась объяснить, в чём именно состоит это уважение. Всё, что она из себя вытравливала, что старательно прятала от других, Эдуард находил столь же естественно, как солонку на обеденном столе, и относился к этому так же спокойно. Казалось, он твёрдо уверен, что люди от природы несовершенны и это норма, но Мажуа не понимала, в чём же тогда состоит его собственное несовершенство.
Порой, если он уходил в одиночестве, она подолгу стояла перед дверью в его комнату и гадала, стоят ли спрятанные тайны того, чтобы потерять его навсегда. И в этот момент она думала не про туфли, одежду или косметику, а про ледяное спокойствие, с которым он одинаково встречал то, чего сама она стыдилась, и то, что выставляла напоказ.
Мажуа твёрдо верила, что, вырвавшись из приюта, получит какое-нибудь образование и удачно выйдет замуж. Вечера, проведённые в компании книг и Эдуарда, колебали решение насчёт "какого-нибудь": ей хотелось вполне конкретное, для которого надо попасть на факультет психологии. Но свет солнца и аромат дневного крема заставляли ночные мечты выцветать, казаться глупыми и несбыточными. Мажуа ставила себе цель найти богатого мужчину неважно какого возраста и неважно какой внешности и жить за его спиной в роскоши и довольстве, обладая тем, чего в приюте она лишена. Час за часом она могла мусолить эту тему с подругами, доходя в фантазиях даже до маленькой дочери в платье из белого шёлка, но не могла ни слова сказать на этот счёт Эдуарду. Он дарил ей украшения, покупал одежду, он был почти тем самым, но она не могла представить его в роли мужа. И странными оказались причины: она знала, что вырастет, постареет, но Эдуард в её сознании даже на фоне этих образов оставался таким же, как и сейчас. Словно она была Венди - ей суждено повзрослеть, и уже её дочь в четырнадцать лет встретит белокурого мальчика в надвинутом на глаза капюшоне.
Мажуа безошибочно поняла, когда появился кто-то ещё - ей не понадобился опыт, советы подруг, ей не нужно выговариваться кому-либо. И не было этих глупых киношных улик в виде женского волоса на одежде, следов от губной помады или аромата женских духов, ничего не менялось в их отношениях - поцелуев и подарков осталось ровно столько же, но перемены коснулись самого Эдуарда. В волнах будничной суеты Мажуа наблюдала новые краски в белом узоре: задумчивость, взгляды по сторонам на дневных прогулках, взгляды на вещи - иные, не те, что нравились ей, словно появился кто-то ещё, кому это пришлось бы по вкусу.
Впрочем, нет, это не то. Мажуа не могла объяснить, что дало ей понимание странного факта: на границе его жизни стоит другая женщина, и это не образ или мечта, как в случае с её воображаемым мужем, это создание из плоти и крови. Может быть, она знала, что так однажды и будет. В конце концов, разве сама она строила далеко идущие планы?
Но пока ещё они были вместе на зависть всем остальным. Пока ещё она не лишилась этих тихих ночей. Только пока - но обратный отсчёт до окончания школы заставил её учиться больше, менять чаще ночные клубы на часы вдумчивого чтения. И так она стала смутно осознавать, что цепляется не за книги, а за саму себя - себя настоящую, которая в шторме характера и истерик ухватилась за Эдуарда как за скалу и впервые в жизни выкарабкалась на берег, спасшись от пенных волн. Но стоит этой скале исчезнуть - всё вернётся на круги своя, и останется только то, что она видит на фотографиях: красивая девочка с голубыми глазами.
Мажуа почти сожалела.
Ночью, соскакивая взглядом с рельс-предложений, она начинала думать про университет, теорию Хорни, гештальты, Скиннера и массу прочих вещей. Она представляла себе комнату общежития и свободу, свободу до самого горизонта - ото всего. Того самого всего, которое упорно даёт красота и от чего жизнь приучила её не отказываться. Она представляла себе работу, квартиру и то, что взрослые укладывали в слова "самодостаточность" и "самостоятельность". Но утром сползшая под бок книга больно впивалась в рёбра, под глазами набрякали тени бессонной ночи, и Мажуа сметала ночные мечты в мусорное ведро вместе с обрезками фруктов для косметической маски. На углу прикроватной тумбы лежала стопка черновиков, где почерком Эдуарда записано решение домашней работы по физике - это следовало переписать начисто до первого урока. И доставая тетради, сборники непонятных формул и чисел, Мажуа твёрдо верила: единственный способ не оказаться голодной и босой в подвале, откуда восемь лет назад её забрал социальный работник - замазать круги под глазами и придать лицу свежий вид.
Красота получает всё. Остальные пути слишком рискованны.
Этот солнечный день выпал на двадцать второе апреля - они ошиблись станцией метро и вышли к университету. Эдуард потянул её внутрь, в толпу абитуриентов: мальчиков, девочек, похожих и не похожих на них самих. И вместо покупки билетов в кино Мажуа записалась на вступительное тестирование, а потом заедала оплошность ванильным мороженым и осыпала Эдуарда упрёками.
Но спустя отмеренное число календарных дней, под завязку набитых книгами и конспектами, она сидела в стенах университета, наблюдая за движением стрелки часов к началу экзамена. Одна её часть мечтала остаться, жаждала испытать себя в том, что действительно ей по душе после долгих, длящихся из года в год переминаний с ноги на ногу на уроках математических дисциплин. Но вторая половина орала в полную глотку, требуя покинуть это место прямо сейчас: она боялась правды, боялась узнать, что у неё есть шанс получить свободу - или что у неё нет ничего, кроме милого личика и голубых глаз, что её удел - цепляться за красоту и покорно жевать то, чем красота её кормит.
Её длинные острые ногти мяли красную от царапин руку Эдуарда, она старалась дышать полной грудью, и в этой груди что-то горело - что-то, причиной чего был он сам. Мажуа думала, что никогда не сможет его отпустить, даже если через семьдесят лет будет гнить от артрита на топчане у камина, а он будет сидеть на подоконнике со здоровыми суставами и юным лицом.
Но когда по коридору, перекрывая галдёж, прокатился мелодичный звон и подростки устремились в экзаменационный зал, Мажуа встала на ноги. Она ощутила, как там, впереди, забрезжил шанс поймать саму себя - ту самую, что с помощью Эдуарда выкарабкалась из грозового шторма. И если это случится, она сможет пережить расставание, сможет прожить без него, и без мужа, и без этой тяжёлой, требующей стольких затрат красоты.
И тогда в жизни родится новое правило: я получаю всё.