дух карабинера пал перед моими ногами  
и последняя прима смотрит на меня 
в зверином оскале, своими глазами-озерами, 
в которых хочется тонуть и залить всю шхуну 
талой водой, укрыться под осенними листьями
и расчесывать на коже свои давно забытые нарывы, 
и главное - никогда не отрывать взгляд. 

если тебя заметят на берегу Баренцева моря -  
беги, несись без оглядки, 
перепрыгивая чрез неказистые валуны, 
целуя в губы, почти что чрево, 
чужих пьяных жен. устрой марафон 
по брошенным тропам памяти, 
в кленовых зарослях. 
пойми, что у реальности есть 
еще и другие углы. не такие острые, 
где не все решает географичность, 
графика, фотогеничность.  
и твой апатичный дух. ведь если прислушаться
к шуму, узнаешь, что тебя призывают, 
пытаются обрести, в теплом уютном сквере, 
где последний писатель жжет свой дебют.  

человек - крыса под нагретой кастрюлей 
на животе у ребенка. 
человек - хлопья снега, что падают 
на длинные, грязные волосы, 
пока горит красный свет. 
человек - рыба в пустом аквариуме, 
без корма, без лодок, мез мебели. 

он всего навсего голый. 
вывалился на обочину 
и смотрит глазами подростка 
с остервенением сжимающего в руках 
заточку. с зачатками разума, 
будто рожь сжимают в ладонях, 
собрав по крупицам 
на замерзающем поле. 
исторический век уже давно умер, 
в агонии, 
и мы застыли, топчемся в темной парадной, 
в топ сайдерах на босу ногу, 
танцуя без партнеров нелепую босанову. 

а вокруг пахнет вареным луком и отрубями.
прохожие будто с отрубленными руками. 
спрятали их в карманы своих непомерных 
лысеющих курток и синтетических брюк, 
ведь уже вымирают не только курды.  

люди мерзнут, но не замечают вьюги, 
не вколачивают в непрогретую землю 
с корнями таблички марки уют. 
лишь красуются перед зеркалом, 
улыбаясь и расчесывая чахлые спины 
до крови. я вас увидел и не забыл, 
оставшись где-то между, 
где-то под, 
где-то над.