Гринберг Кэрри, Хелин : другие произведения.

Лунные капли во флаконе, главы 4-6

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Глава 4
  
   "27 ноября.
   Конец.
   Я чувствую, что скоро всему придет конец. Или он уже наступил, а я и не заметила? Это и неудивительно! Я сижу в четырех стенах, почти не выходя из комнаты, точно пленница в собственном доме! Я стала невидимой для всех, просто исчезла, меня больше нет. Слуги заходят - вероятно, по привычке - приносят мне еду или ставят ее на стол в малой столовой внизу, молчаливо кланяются и ничего не говорят. Вот уже неделю, как я не слышала человеческой речи, не считая злого шепота горничных за спиной. Несложно догадаться, о чем они говорят!
   Хозяйка изменилась. Бедняжка, должно быть, тронулась. Посмотрите, как она выглядит! Ах, бедный лорд Вудворт, что за жена ему досталась! Разве непонятно, почему он теперь вовсе дома не появляется? Кто бы стал ее терпеть! Кому нужна такая жена! Она еще не разучилась говорить? Она хотя бы выходит из своей комнаты?
   Немая, больная, сумасшедшая, убитая горем и уже наполовину мертвая - неужели это я? О нет! Даже если допустить, что они не думают так, даже если они меня жалеют - на что мне сочувствие слуг! Что может быть унизительнее, чем их жалкое, никчемное сострадание! Как бы я хотела накричать на них и выкинуть на улицу, а самой вернуться в Лондон и танцевать на балах, как раньше. Шить платья у лучших мастериц, вновь оказаться при дворе короля! Я готова была бы забыть свое прошлое и начать новую жизнь, но...
   Но. Мой муж. Мой обожаемый Харольд.
   Бог знает, как сильно я люблю его, всегда любила и продолжаю любить, несмотря ни на что. Почему же он забыл свою милую Элинор? День за днем, неделю за неделей он становился все холоднее ко мне, а теперь я и вовсе перестала для него существовать. Он запер свое сердце и не дал мне ключа. Пусть мы и живем в одном доме, но не видимся днями напролет; когда же я подхожу к нему и пытаюсь заговорить, рассказать о том, что меня гложет, он разом меняется в лице, становится чужим. Я не узнаю его боле. Когда ему стало безразлично все, что происходит со мной? Когда он решил, что я ему больше не жена, и даже не подруга? Неужели То Событие перечеркнуло обе наши жизни?
   Едва я пережила всю ту невероятную, невыносимую боль, как вынуждена столкнуться с новой: вместо поддержки и твердого плеча человека, ради которого я прошла через все эти страдания, я получаю лишь холодность и отчуждение. Еще недавно я могла чувствовать одну всепоглощающую тоску, теперь же во мне пробуждается злость: на себя, на Харольда, на все, что происходит с нами.
   Внутренний голос шепчет мне, что всему должно быть разумное объяснение, и я предполагаю, что знаю, в чем оно заключается. Как же еще объяснить его постоянное отсутствие и пренебреженье мной - той, кого он называл любимой и единственной?! Я не должна позволять себе даже думать о таком, однако эта мысль вновь и вновь мучает меня, не давая ни минуты покоя даже ночью: Харольд больше не любит меня! Это очевидно, хотя я и отказывалась верить до последнего. То, во что я превратилась, просто невозможно любить, разве не так? Неужели вина в равнодушии моего мужа целиком лежит на мне?.."
  
   Амелия подвинула тусклую газовую лампу поближе и поспешно перевернула страницу: разворот был заполнен не до конца, и это, очевидно, была последняя запись.
  
   "28 ноября.
   Я едва могу сдержать ярость, которая разрывает меня изнутри! Каких невероятных душевных сил мне стоит не начать крушить все вокруг, а сесть за дневник и написать о моей ужасной находке. Мои руки дрожат от гнева: я едва ли смогу прочесть потом то, что сама же написала в этом нынешнем жутком состоянии, но мне этого и не нужно.
   Как я была глупа, как слепа! Сегодня мои глаза открылись, и я вдруг прозрела. Наивная, глупая, я все корила только себя одну и не догадывалась, что и мой дорогой Харольд был со мной нечестен. Быть может, тому виной смерть нашего ребенка, моя болезнь и хандра; но извиняет ли это любящего и преданного мужа? Нет, нет, никогда!
   Это письмо... Прояснило все.
   О, мой дорогой Харольд, как неосмотрительно с твоей стороны было оставлять подобные послания на столе! Ты думал, твоя жена настолько глупа и беспомощна, что не сможет зайти в кабинет и прочитать письмо? Ты жестоко ошибся, она прочла и сделала выводы!
   Ах, что за тончайшая бумага с изящными вензелями и виньеткой, надушенная лавандовой водой, лежала на твоем столе! Наверное, она от твоего делового партнера, мой милый? Этим изящным, мелким почерком он сообщает тебе о купленных акциях?
   Те строчки до сих пор стоят у меня перед глазами...
   "Мой дорогой друг... Не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе и о твоих горестях... невыносимо больно слышать о твоих бедствиях... Бедняжка Элинор, она все никак не поправится... Я знаю, как ты страдаешь. Разве ты заслужил подобное? Как бы хотела я быть рядом, чтобы поддержать и утешить тебя... Но это, к сожалению, невозможно - слишком много препятствий встают на моем пути..."
   Я закрываю глаза и вижу эти отвратительные строчки, наполненные сладкой речью, тягучей, как мед. Я с трудом удержалась, чтобы не порвать письмо там же и бросить в камин, который наша Мегги словно специально для того и растопила, чтобы уничтожить там следы любовной эпистолы! Но нет, пусть это будет моей уликой, которую невозможно будет опровергнуть. Эти слова врезались мне в память - значит, это я стала препятствием! Я, бывшая верной, преданной и любящей женой, теперь только мешаю тебе, да, милый?
   Я устала быть больной и слабой. Я уже потеряла себя и теряю теперь и мужа. Пришло время положить этому конец! Сегодня ему придется рассказать мне всю правду, и я перестану быть пленницей этих стен. Я уже слышу цокот копыт на подъездной дороге. Я не стану больше медлить ни минуты! Мой дорогой Харольд, пора тебе вспомнить о своей жене!"
  
   На этом записи обрывались, и как бы Амелия ни пыталась увидеть на пожелтевших от времени листах продолжение, история закончилась. Девушка недоверчиво пролистала тетрадь вперед: пусто, пусто, пусто! Рассказ этой женщины закончился так же внезапно, как и начался, лишь только напугав и раздразнив Амелию. И хотя дневник выглядел совершенно безобидным, разве что очень старым и потрепанным, от одного прикосновения к его страницам ее пробивала дрожь, и в то же время тянуло к нему некими магнетическими силами. Она провела пальцем по корешку и в необъяснимом порыве прижала тетрадь к груди. За эти нескольких дней и несколько страниц она успела сродниться с автором этих строк, привыкнуть к острому, стремительному почерку и ее немного экзальтированной манере письма.
   Но так ли давно это было? Таинственная Элинор представлялась ей бледной девой из легенд прошлых веков, скорее даже средневековой дамой, нежели ее современницей, хотя едва ли дневник был написан более века назад. Печальная и смиренная, она сидела в своей светлице, как узница в замке, отрешенная от мира и лишенная любви. Амелия вдруг осознала, что комнатой этой женщины могла быть та самая, в которой она сидит сейчас, склонившись над письменным столом. Раз дневник был найден в доме, то и хозяйка его жила именно здесь. Это новое открытие застало девушку врасплох, а история, читавшаяся, как часть романа, вдруг стала неожиданно реальной. Элинор жила не в замке, она жила в обычном доме - вероятно, тогда он не был еще таким старым и по-модному обставленным. Из своих окон она видела не волшебный Авалон, а сад и зеленые холмы Кента вдали. В саду, возможно, тогда цвели розы... Но не в ноябре.
   В ноябре небо висит так низко, что вот-вот упадет. В ноябре дуют холодные ветра с моря, и беспрестанно идет дождь. В ноябре дни столь печальны и мрачны, что только долгая осенняя ночь приносит долгожданное забвение. Элинор обедала в малой столовой. Не та ли эта комната, в которой матушка распорядилась устроить зимний сад и гостиную - самая светлая и уютная комната в доме? Но такова она летом, осенью же там можно бесконечно наблюдать, как дождь хлещет по окнам, голые ветки деревьев борются с ветром, и кругом царит увядание и смерть.
   Хотя на улице было тепло, а кирпичный дом как следует прогревался в течение дня, Амелия поежилась, будто холод и сырость проникли со страниц дневника в ее комнату.
  
   ***
  
   Следующий день был столь не похож на холодный ноябрь, что мысли о несчастной Элинор сами собой сменились более приятными: о чудесной погоде и предстоящей прогулке с милым Сэмьюэлом Адамсом. И хотя дневник все еще лежал под подушкой, и расставаться с ним Амелия не собиралась, ее полностью поглотила забота о том, какое платье надеть и брать ли с собой парасоль. Больше всего ее заботило то, что любимое желтое платье она уже надевала на пикник на прошлых выходных, и предстать в нем снова перед Сэмьюэлем и его матерью было просто немыслимо.
   Единственное, что огорчало девушку этим прекрасным летним днем, так это вновь увядшие цветы на ее письменном столе. Дженни меняла букетики каждый день, находя каким-то образом то ландыши и гиацинты, то даже тигровые лилии, которые никогда не водились ни в их саду, ни где бы то ни было еще в окрестности. И каждый раз следующим утром Амелия находила цветы увядшими и засохшими, словно те простояли без воды по меньшей мере неделю.
   - Что вы храните этот гербарий, - поджав губы, сетовала Конни и выбрасывала их в окно.
   - Вчера Дженни поставила совершенно свежий букет, ума не приложу, что с ними стало! - упрямо отвечала девушка, сама поражаясь тому, как быстро гибнут цветы.
   - Ну что за глупости вы говорите!
   На самом деле, это Конни говорила глупости и вечно с ней спорила, но матушка учила, что ругаться с прислугой - дурной тон, и этим может заниматься экономка, а никак не воспитанная девушка. К тому же, Конни научилась вполне сносно завивать ей волосы и делать красивые локоны, и Амелия прощала ей дерзости.
   - Вы все взяли, мисс? Вас ждет долгая прогулка!
   - Разве Мэри не поедет с нами?
   - С вами будет миссис Коулс, я надеюсь, она справится. Не забудьте зонтик, солнце сегодня палит, как в какой-нибудь Индии! Какое счастье, что тут дуют свежие ветра с побережья, правда, мисс?
   - Это приятно, - ответила Амелия, задумчиво завязывая шляпную ленту под подбородком.
  
   Миссис Адамс с Сэмьюэлем прибыли почти без опоздания, в то время как миссис Черрингтон только собиралась. Было решено поехать на двух открытых колясках вместо большой кареты - Сэмьюэл пообещал, что так они смогут полностью насладиться кентской природой и видами. Однако же посадка в коляски заняла несколько больше времени, чем планировалось.
   Сначала миссис Черрингтон вдруг ощутила, что неважно себя чувствует, но уговорами миссис Адамс она решила все же не отказываться от поездки.
   Мэри снабжала миссис Коулс - няню маленькой мисс Луизы - всем необходимым в поездке, отчего у той просто не осталось свободных рук, чтобы удержать юную мисс, и та бегала возле них, с любопытством разглядывая гостей. Девочка пребывала в возбужденном настроении и просилась то на ручки к маме, то сама пыталась штурмовать карету.
   Миссис Адамс принялась было рассаживать всех по коляскам, и пожелала непременно сидеть "со своей дорогой подругой Кейтлин" и крайне расстроилась, что ей придется оставить миссис Черрингтон с няней и дочерью, которые, наверняка, доставят той много неудобств, а самой сесть к Амелии и Сэму.
   - Дорогая матушка, мы доедем за полчаса, - уверил ее Сэмьюэл, помогая подняться в коляску. - Мы дольше будем пререкаться!
   Всю дорогу Амелия молчала, наслаждаясь поездкой, хоть под конец ее и немного укачало. Тем не менее, день был настолько чудесным, лошади быстрыми, а компания приятной, что она лишь улыбалась, да придерживала шляпку, чтобы ту не сдуло встречным ветром.
   - Моя дорогая, как предусмотрительно с вашей стороны было взять парасоль! - наклонившись к самому ее уху, проговорила миссис Адамс. - На таком солнце не мудрено и обгореть, а у вас такая нежная кожа!
   Сама миссис Адамс была одета в яркое желто-зеленое платье с рукавом по локоть, а шляпа в виде корзины с цветами была настолько маленькой, что едва ли могла защитить от солнца. Жизнь за городом сказалась на этой даме, обветрив ее лицо и руки и придав им коричневатый цвет, который нельзя увидеть у городских жителей. Странно, но если Сэмюэлю шел этот загар, который делал его более мужественным и оттенял голубые глаза, то миссис Адамс казалась женой фермера, а не преуспевающего бизнесмена. Амелия подумала, что всегда будет брать с собой зонтик и надевать только закрытые платья.
  
   Дорога, как и обещал Сэмьюэл, оказалась легкой и приятной: половину пути они ехали вдоль реки Медуэй, наслаждаясь умиротворяющими пейзажами. То здесь, то там появлялись стоящие небольшой группкой дома или раскинувшиеся среди полей фермы, а церковные шпили поднимались над низенькими домами, как жирафы в саванне, которых Амелия видела на гравюрах об африканской жизни.
   - Порой кажется, что здесь ничего не менялось на протяжении веков, а жители не смогут сказать, при какой королеве они живут, Елизавете или Виктории, - задумчиво проговорил Сэмьюэл.
   - Неужели так везде, кроме Лондона? - удивилась Амелия.
   Сэм засмеялся, и девушка улыбнулась вслед за ним.
   - О нет, дорогая мисс Черрингтон, вы еще не видели местных верфей, и Чатема, да и завод моего отца убедил бы вас, что и до нашей глубинки добралась цивилизация. Вы ведь, наверное, и не представляете, что от Чатема до Лондона можно добраться быстрее, чем за час?
   Она удивленно взглянула на сидящего напротив юношу, который с таким искренним восторгом рассказывал ей о прогрессе и железной дороге; ей же хотелось, чтобы все оставалось так, как было давным-давно, в чудесные старые времена, воспетые в балладах.
   - Вам нравится это? Прогресс, железная дорога...
   - Ах, милая, разве это может не нравиться? - вмешалась миссис Адамс. - Конечно, я люблю Кент и сама родилась здесь же на Медуэе недалеко от Чатема, но разве можно не ценить то, что дает нам наш век? Мой дорогой муж постоянно благодарит Господа за чудесные возможности для торговли и промышленности - разве можно было бы мечтать о подобном, родись мы в прошлом веке? К тому же новинки моды и новые ткани доходят до нас из Лондона буквально на следующий же день!
   - Посмотрите, мисс Черрингтон, видите ли вы что-нибудь?
   Амелия проследила направление, куда указывал Сэмьюэл, и захлопала в ладоши от восторга: старинный замок, виденный ею раньше лишь на иллюстрациях, возвышался на противоположной стороне реки в окружении зеленых садов и очаровательных домиков. Сначала она заметила лишь высокую зубчатую башню, разрезающую небо, но когда коляска повернула, девушка увидела весь замок целиком. Одна лишь мысль о том, что эти величественные каменные стены стоят здесь едва ли не добрую тысячу лет, показалась ей настолько волнующей, что ее сердце затрепетало. Они помнят, возможно, времена самого короля Артура! Они пережили всю историю Англии, множество осад и пожаров, они рушились и возводились снова... Амелия без труда представила себе рыцарей в блестящих доспехах, как на картинах Россетти, и прекрасных дам в свободных платьях с длинными рукавами и высоких головных уборах. Если бы стены умели говорить, что бы они рассказали?..
   - Ну, вот мы и приехали, - сообщил Сэм и помог спуститься сначала миссис Адамс, а затем и Амелии, которая с любопытством рассматривала все вокруг.
   Коляска миссис Черрингтон подъехала буквально через минуту. Кейтлин спустилась с помощью Сэмьюэла и миссис Коулс и не преминула пожаловаться, какой утомительной ей показалась дорога. Зато маленькая Луиза была вне себя от восторга.
   - Мама, мама, здесь живет принцесса? - бросилась она к миссис Черрингтон, едва та ступила на землю.
   - Миссис Коулс, пожалуйста, возьмите малышку, пока она не убежала, - устало произнесла Кейтлин, отводя от себя ручки младшей дочери.
   - Конечно, мэм. Не желаете ли воды?
   - Не сейчас.
   - К сожалению, принцессы здесь больше не живут, - усмехнулся Сэмьюэл, - они предпочитают Бат и Уайт, сюда же приезжают простые жители со всех окрестностей. В прошлом году замок открыли всем желающим.
   Амелия огляделась: и правда, при ближайшем осмотре замок уже не казался таким безлюдным, как с той стороны реки, а напоминал скорее Гайд-парк во время сезонов. Сады выглядели ухоженными, а по дорожкам, посыпанным гравием, прогуливались пары и матери с детьми - или, скорее, это были няни, которых можно было узнать по темно-серым платьям с белыми передниками, - нарядно одетые матери же неторопливо шли в отдалении, прячась под кружевными парасолями от полуденного солнца.
   - Я предлагаю вам пока отдохнуть в тени, - Сэмьюэл указал на скамейки под раскидистым вязом, - а я принесу сэндвичей и лимонада, и мы продолжим наш путь.
   И правда, у замковых ворот расположились торговцы со своими лотками, торгующие как водой, сладостями и легкими закусками, так и гравюрами с картин Бартлетта и Сарджента с изображением Рочестерского замка. Амелия мысленно улыбнулась: то, что чудилось ей дивной средневековой сказкой, на проверку оказалось туристической достопримечательностью.
   - Вы выглядите расстроенной, мисс Черрингтон, - Сэмьюэл уже вернулся с покупками и подал ей стакан холодного лимонада. - Вам здесь не нравится?
   - Ах, что вы, это прекрасное место! Я никогда не видела ничего подобного! Однако эти люди... Понимаете ли, мне кажется, что они убивают волшебный дух этого места, - Она отхлебнула глоток лимонада. Он оказался вкусным и прохладным, и приятно освежал.
   - Смею вас заверить, это не так! Этот замок до сих пор хранит в себе множество тайн, и я уверен, что вам будет интересно их узнать.
   - В самом деле? Так расскажите мне о них - быть может, тогда и я смогу забыть об этих праздных людях, и представить, что здесь по сей день живут те, кто когда-то защищал эти стены сто или двести лет назад... Хотя нет, этот замок ведь гораздо старше!
   - Вы правы, мисс Черрингтон, замку больше семисот лет, - Сэмьюэл кивнул.
   - Только подумайте! - воскликнула миссис Адамс. - Я и представить себе не могу, как давно это было. Может быть, нам немного пройтись и посмотреть на такую старину поближе?
   Молодой человек кивнул матери.
   - Разумеется, мы посмотрим на замок вблизи. Хотя и отсюда открывается прекрасный вид, - добавил он. - Если миссис Черрингтон уже отдохнула, мы можем отправиться.
   - Я уже вполне оправилась, этот напиток был весьма кстати. Только прошу вас, не станем торопиться: слишком быстрая ходьба меня утомит.
   - Конечно, миссис Черрингтон. Торопиться не стоит - напротив, так вы сможете лучше осмотреть окрестности и насладиться прогулкой.
   - В таком случае, отправимся, - с этими словами миссис Адамс решительно поднялась со скамейки. Миссис Черрингтон последовала за ней. Сэмьюэл предупредительно пропустил Амелию вперед, и они неторопливо двинулись по дорожке.
  
   День выдался жарким, но Амелия не чувствовала ни малейшей усталости. Парасоль защищал ее от солнца, как и летняя кружевная шаль, прикрывавшая шею и плечи. В такой день очень приятно было оказаться на свежем воздухе вместо привычной духоты ее комнаты, и о том, что ее голубое платье цветом напоминает летнее небо, и радовалась, что так удачно подобрала туалет для прогулки. Она наблюдала, как медленно приближается неприступная стена, сложенная из древних серых камней. Впрочем, сейчас, в ярких солнечных лучах они казались почти белыми. Немалую роль в том, чтобы этот день стал одним из лучших в ее жизни, играл и ее собеседник, который как раз рассказывал ей об этом месте.
   - Эта крепость перенесла немало осад и битв, ведь Рочестер во все времена прикрывал путь к Лондону. Поэтому так важно было охранять его.
   - Тогда просто удивительно, что его не разрушили. Хотя он выглядит удивительно крепким, - заметила Амелия.
   - Что вы, мисс Черрингтон, разумеется, его много раз разрушали, но потом каждый раз восстанавливали вновь. Эти стены повидали многое, ведь замок строили еще на развалинах построек древних римлян.
   - Как же давно это было! - ахнула Амелия.
   - Но конечно, уже много лет на него никто не нападает, - успокоил ее Сэмьюэл. Он шагал по дорожке, и Амелия шла подле него, не замечая, что миссис Адамс и миссис Черрингтон несколько отстали, погруженные в свой собственный разговор. - Вы совершенно правы в том, что он выглядит прочным и величественным, но все-таки сейчас совсем не тот, что был много веков назад, когда залы и галереи этого замка населяли благородные рыцари и их дамы.
   - Дамы? - удивилась Амелия. - Неужели они тоже жили здесь во время всех этих страшных осад?
   Сама эта мысль показалась ей кощунственной, ведь девушка считала, что дамы не должны видеть ужасов войны, а тем более принимать в ней участие. Сэмьюэл с улыбкой взглянул на Амелию, которая смотрела на него с искренней заинтересованностью и вслушивалась в каждое слово. Ее щеки порозовели, а глаза заблестели от любопытства.
   - Разумеется, когда приближалась опасность, их старались отослать в более безопасное место, - поведал он. - Но это не всегда было возможно, к тому же не все дамы соглашались покинуть стены. История сохранила имя одной из таких отважных леди, и легенда о ней весьма известна в этих краях. По правде говоря, именно ее я и хотел вам рассказать, - признался Сэмьюэл и понизил голос. - Вернее сказать, легенду о ее призраке.
   Амелия вздрогнула и на мгновение запнулась.
   - Призраке?
   - Конечно, это всего лишь часть предания... Не стоит верить всему, что говорят, однако же и легенды не рождаются на пустом месте. В наших краях все ее знают, и оттого стараются не появляться здесь ночью. От призраков, знаете ли, нет добра. Но позвольте, я начну с самого начала. Если вам интересно об этом услышать, разумеется.
   - Да-да, конечно, расскажите, мистер Адамс! - с жаром закивала Амелия.
   Ее интерес был таким неподдельным, что Сэмьюэл улыбнулся и поспешил начать рассказ.
   - Это случилось во времена Плантагенетов, а точнее, когда трон занимал Генри Третий. Тогда этот замок подвергся осаде рыцаря по имени Симон де Монфор с войском мятежников - он сражался против короля, и уже успел одержать несколько побед. Люди считали его чуть ли не святым за одно лишь то, что он сражался против монархии. Это были совсем другие времена, мисс Амелия, и тогдашние короли не имели ничего общего с нашей монархиней. Впрочем, в нашей истории Монфор отнюдь не положительный персонаж.
   Защитникам замка тогда пришлось нелегко. Приступ следовал за приступом, и осада длилась не одну неделю. Только представьте, что все эти холмы были заполнены войском: лошади и всадники окружили твердыню, и выбраться из крепости было решительно невозможно. Именно тогда замок пострадал сильнее всего: многие из стен и башен были полностью разрушены. Только несколько десятилетий спустя их снова отстроили. Но не буду утомлять вас этими ненужными подробностями, ведь я собирался рассказать вам о леди Бланш, или, как потом ее называли в народе, Белая Леди. Леди Бланш де Варенн, - он намеренно произнес это имя на французский лад, - была возлюбленной одного из храбрейших защитников замка. Та самая прекрасная средневековая дама в башне, чей образ трогает наши сердца до сих пор. Ее рыцарь отважно отбивал атаку за атакой, когда Монфор ворвался в замок, и тогда защита потребовалась не только стенам, но и еще возлюбленной. Ведь по легенде, не только тот рыцарь любил ее, но и сам Монфор мечтал сделать ее своей дамой сердца.
   В пылу битвы ее возлюбленный вдруг заметил леди Бланш на крепостной стене, да не одну: она бежала, пытаясь спастись от преследующего ее Монфора! Он шел за ней по пятам, и она очутилась на стене, стараясь скрыться, но вместо этого оказалась загнанной в угол. Рыцарь - ее возлюбленный - заметил это, и выпустил стрелу прямо в негодяя, намереваясь убить его. Однако... - Молодой человек печально улыбнулся, а Амелия задержала дыхание. - Он попал прямо в цель, но противник был с ног до головы закован в стальную броню, стрела отскочила от нее... и поразила леди Бланш в самое сердце.
   - Как ужасно! - воскликнула Амелия, пошатнувшись.
   - Действительно, ужасно, - согласился Сэмьюэл. - Но на этом легенда не заканчивается. - Он помолчал. - С тех пор каждую весну, ровно в день этого трагического события, на стенах замка видят призрака леди Бланш в том самом белоснежном платье, которое было на ней в день гибели, и с той самой стрелой в груди, которая пронзила ее сердце. По крайней мере, так говорят. Сам я не видел, - добавил он.
   Они уже обогнули северную башню замка и шли в тени стены. Здесь солнце не так припекало, и Амелия, заслушавшись, опустила зонтик и замедлила шаг. Миссис Адамс и миссис Черрингтон видно не было: вероятно, они значительно отстали.
   - Но вы ведь наверняка не верите, что ее призрак все еще обитает в этом месте? - тихо спросила девушка, останавливаясь. Она подняла голову, придерживая шляпку. Высоко вверху на фоне ярко-синего неба виднелись зубцы крепостной стены.
   - Кто знает, - Сэмьюэл тоже остановился и взглянул наверх. - Невозможно сказать наверняка.
   Интонация, с которой он произнес это, заставила Амелию внимательно взглянуть на него. В голубых глазах джентльмена застыло выражение задумчивости, и девушка подумала, что, быть может, она может поделиться с ним и своими мыслями.
   - Знаете, мистер Адамс, - решилась она, - ведь и наш дом не обошелся без таинственных и печальных историй.
   - Неужели?
   - Да, да, я тоже не сразу поверила в это, но с тех пор, как мы приехали, слишком многое говорит о том, что в его стенах тоже случались трагедии, быть может, очень страшные...
   Сэмьюэл так внимательно смотрел на девушку, что она немного смутилась.
   - Но не будем сейчас говорить об этом, - Амелия снова взглянула на возвышавшийся над ними донжон. - Ведь эта крепость куда более старая и интересная.
   - Эта стена действительно очень древняя, должно быть, она выстояла в той самой битве.
   - Подумать только, - откликнулась Амелия, - эти камни помнят и саму леди Бланш. - Аккуратно ступая по траве, она сделала несколько шагов к стене. Она и в самом деле оказалась темной и шероховатой, обветренной и поросшей мхом. Девушке показались, что они дышат историей, и ей вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к этим камням. Осторожно прислонив к стене парасоль, она стянула тонкую перчатку, чтобы не испортить дорогое кружево, и провела пальцами по шершавому камню. Несмотря на тень, он оказался очень теплым, почти горячим.
   - Они точно живые.
   Сэмьюэл тоже сошел с дорожки и положил ладонь на стену рядом с маленькой ручкой мисс Черрингтон.
   - Так и есть.
   - Вы правда чувствуете? - она посмотрела ему прямо в глаза. Он кивнул. Девушка ощутила, как что-то теплое коснулось ее руки, и вздрогнула. Пальцы Сэмюэла нежно дотронулись до ее ладони, но джентльмен не убрал руку, как следовало бы, а вместо этого бережно взял ее пальчики и, склонившись к ним, коснулся губами нежной кожи.
   Амелия стояла, не в силах пошевелиться, и лишь смотрела на собственную обнаженную кисть, точно та ей не принадлежала.
   - Простите меня, - прошептал Сэмьюэл, поспешно выпуская ее руку и делая шаг назад.
   Девушка не знала, что сказать в ответ. Она лишь молча натянула перчатку, взяла свой парасоль и вернулась на дорожку.
   - Я боюсь, мама хватится меня, - наконец произнесла она дрогнувшим голосом. В это же мгновение из-за поворота у северной башни показалась маленькая Луиза, за которой спешила миссис Коулс.
   - Да, да, вы правы, мисс Черрингтон, - ответил Сэмьюэл. - Нам действительно следует вернуться.
   Не говоря больше ни слова, они двинулись по дорожке обратно.
  
   ***
  
   Только оказавшись в тишине и одиночестве своей спальни, Амелия ощутила усталость. Она отослала Конни, решив, что позовет ее позже - когда настанет пора переодеваться к ужину. Девушке хотелось прилечь, но вместо этого она подошла к окну, откуда открывался вид на сад, пытаясь продлить то чувство радости, которое не покидало ее на протяжении всей прогулки.
   Какой славный был день! Яркие картинки кентских пейзажей, замка и его окрестностей, гуляющие пары и целые семьи вереницей проходили перед ее мысленным взором. Пожалуй, сегодняшний день оказался самым богатым на впечатления с того мига, как она приехала в этот дом; и даже усталость в ногах была приятной. Амелии не хотелось расставаться с воспоминаниями о поездке, и она с удовольствием перебирала в памяти каждую мелочь, каждое слово Сэмюэла. Как интересно и захватывающе он рассказывал обо всем, что происходило в замке в былые времена! Этот молодой джентльмен столь много знает. Большая удача, что в этой глуши им удалось познакомиться с этой семьей. Возможно, мистер и миссис Адамс и впрямь немного простоваты, но зато Сэмьюэл - совсем другое дело, его речь и манеры просто безупречны.
   Амелия вспомнила, с каким воодушевлением он поведал ей о защите замка и о той истории... с леди Бланш, кажется? И о ее призраке, появляющемся на крепостной стене.
   Она отошла от окна и опустилась на стул, наконец, почувствовав, как усталость накрывает ее с головой. Непослушными пальцами девушка сняла шляпку и швырнула на кровать. Дженни потом уберет ее.
   Ее мысли вертелись вокруг Белой леди, но она постаралась отогнать их. Сегодняшний день был слишком хорош, чтобы омрачать воспоминания о нем хмурыми мыслями, к тому же с нее вполне достаточно трагических историй, случившихся в этом доме. Амелия поежилась, и ей показалось, что откуда-то вдруг вновь потянуло сквозняком. Должно быть, это поездка слишком утомила ее. Она вернулась к более приятным мыслям.
   Да, с Сэмюэлем было невероятно приятно беседовать и прогуливаться по дорожке... Но отчего же она в мыслях называет его Сэмюэлем? Разумеется, он может стать ей хорошим другом, ведь он умен и добр, но она видела его всего два раза в жизни, и ей следует думать о нем исключительно как о молодом мистере Адамсе, и не более того. Излишняя фамильярность не пристала молодой леди и не приведет ни к чему хорошему. На память ей вдруг некстати пришел эпизод у стены замка, когда Сэмьюэл, то есть мистер Адамс, поцеловал ей руку. Щеки Амелии порозовели от этого воспоминания. И зачем только она сняла перчатку? Ведь ей отлично известно, что леди должна всегда носить их, по крайней мере, вне дома. Что за глупая причуда! Хорошо, что мама или кто-нибудь еще ничего не заметили, а ведь могли бы! При мысли о том, какой разговор с родителями ждал бы ее тогда, девушку передернуло. Нет, мистер Адамс - настоящий джентльмен, и наверняка сам жалеет о случившемся. Лучше всего просто забыть об этом, будто ничего и не случилось. В конце концов, ведь ничего дурного не произошло. Она просто будет вести себя с ним, как с добрым знакомым, только и всего.
   Внезапно Амелия почувствовала, как к ее лицу прилила краска. Ричард! За весь день она ни разу не вспомнила о своем дорогом Ричарде, увлеченная поездкой и красотами замка. А ведь только что она размышляла о Сэмюэле Адамсе, словно это он ее лучший и давний друг, а вовсе не Ричард. Ей должно быть стыдно. Неужели она так ветрена и переменчива? Нет, Амелии не хотелось так думать. Ричард всегда был и останется для нее лучшим другом. И, быть может, не только другом.
   Девушка решительно придвинула к себе письменный прибор и взяла листок писчей бумаги. Она сейчас же напишет ему письмо, вот что она сделает. Кому же еще она может поведать обо всем, что с ней происходит, как не ему?
   Амелия опустила перо в чернильницу и, больше не раздумывая, принялась писать.
  
   "Дорогой мистер Харви!
   Всем сердцем приветствую Вас и искренне надеюсь, что Вы и Ваши родители пребываете в добром здравии. Не могу передать, как я скучаю по Лондону и по обществу Вашей милой семьи. Смею надеяться, что и Вы не забываете о нас и вскоре напишете мне ответ. Поверьте, я с радостью прочту о любых новостях, даже о тех, что могут показаться Вам незначительными.
   Что же до нашей жизни, то почти ничего не переменилось со времени моего последнего письма: какие новости могут быть в деревне? Однако не думайте, что я пишу вам из одной только скуки и праздности: о нет, здесь тоже могут найтись и интересные занятия, и приятное общество.
   Совсем недавно мы познакомились с нашими соседями, которыми оказалось весьма милое и любезное семейство Адамсов. Впрочем, мой отец уже давно знаком с господином Адамсом - ведь это он так помог нам с переездом и с обустройством на новом месте. Папа говорит, что его советы оказались поистине бесценными, ведь никто так хорошо не знает графство Кент, как он. А для нас с мамой это было новое и приятное знакомство.
   Но самое интересное случилось сегодня: мы с нашими новыми друзьями предприняли небольшую прогулку в Рочестерский замок, который расположен всего лишь в получасе езды отсюда. Разумеется, мистер Черрингтон и мистер Адамс не смогли составить нам компанию; с нами поехали миссис Адамс и ее старший сын, Сэмьюэл Адамс. Моя мама и сестра, разумеется, присоединились. Не стану утомлять Вас ненужными подробностями; скажу лишь, что поездка была вовсе не утомительной, а виды Кента в долине Медуэй - невероятно живописными. Но, разумеется, самый изумительный вид открылся нам, когда мы подъехали к самому замку. Даже если Вы и видели гравюры с его изображениями, то смею заверить Вас, что они не передают и половины той величественной красоты, которая поразила меня, едва я увидела крепость. И теперь она выглядит крайне внушительной, а каким же был этот замок несколько столетий назад! Молодой мистер Адамс рассказал нам массу интереснейших вещей о нем. Но более всего меня поразила местная легенда о некой леди, трагически погибшей прямо на стене бастиона во время битвы. Она пала от руки своего возлюбленного, который лишь хотел защитить ее. Подумайте только, какая трагическая смерть!
   Но вернусь к замку: он оказался весьма оживленным местом, и я была удивлена, увидев, сколько народа стекается, чтобы посетить его. Я не оставляю надежды, что однажды Вы посетите нас и, может статься, тоже увидите это место.
   Впрочем, я хотела поделиться с Вами еще кое-чем, что терзает меня в последние дни. Дело в том, что я по случайности услышала нечто любопытное и одновременно пугающее о нашем новом доме - точнее, о его прежних жильцах. Когда-то здесь случился сильный пожар, после которого одна из комнат так и осталась закрытой. Мне не известны ни подробности случившегося, ни то, как давно это было; я только знаю, что здесь стряслась какая-то беда, потрясшая всю округу. Иногда мне становится неуютно и даже страшно здесь, меня тяготят дурные предчувствия. Быть может, я слишком впечатлительна и принимаю подобные вещи близко к сердцу, однако у меня неспокойно на душе. Пожалуй, мне не стоило и вовсе упоминать об этом, но мне хочется думать, что Вам, моему единственному другу, я могу поведать о том, что гложет меня, не боясь показаться смешной и глупой.
   Не хочу утомлять Вас более столь мрачными мыслями. Кроме того, я лелею надежду вскоре увидеться с Вами и в полной мере насладиться вашим обществом: я наверняка знаю, что мой отец будет рад увидеть Вас у нас в гостях, и уверена, что вскоре он отправит Вам приглашение. Вы ведь не откажетесь приехать к нам в Кент и развеять все мои страхи?
   С самыми сердечными пожеланиями,
   Ваша Амелия Черрингтон.
   13 июня 1885 года"
  
   ***
  
   Амелия заворожено следила, как пылинки, медленно кружа, оседают в лучах утреннего солнца. Свет, проходящий через витражи церкви, обретал новые краски и наполнялся жизнью. Разноцветные кусочки стекла повествовали о жизни Христа, и в то же время привносили немного мирской радости в строгие церковные стены. Родители Амелии считали, что подобная радость здесь не уместна, и оттого всегда заставляли ее, не отвлекаясь на витражи и убранство, смотреть на пастора, девушка же играла в эту игру с самого детства, пытаясь тайком скосить глаза так, чтобы рассмотреть и помещение, и прихожан, и старые фрески на стенах.
   Пасторы всегда говорили одно и то же на воскресной службе, и неважно, была ли это церковь в Лондоне или небольшой приход в кентской деревне Монк Вуд, и Амелия научилась слушать их, не вникая в смысл слов. Иногда ей казалось, что она засыпает, а мысли ее уносятся прочь, блуждают по нефу, поднимаются вверх по высоким стрельчатым окнам, точно некая ощутимая субстанция наподобие дыма или пара. Мысли эти были густыми и тягучими, как карамель. С трудом оторвавшись от созерцания танцующих пылинок, Амелия остановила взгляд на женщине, сидящей через несколько рядов от нее. На ней была невероятно высокая шляпка, напоминающая кремовую розочку на торте, и когда женщина кивала или вертела головой, ее головной убор устремлялся вслед за ней. Девушке казалось, что еще несколько таких колебаний, и шляпка попросту упадет на соседа справа, но та упорно держалась на голове, и Амелия гадала, сколько шпилек удерживает этот шедевр. Провинциальная мода не переставала ее удивлять.
   Незаметно для самой себя она обратилась мыслями к тому, что ее собственная летняя соломенная шляпка уже довольно потрепанная, а новый заказ не везут из Лондона вот уже три недели, и об этом надо непременно сообщить отцу, хотя лучше матушке, потому что отца не волнуют подобные мелочи. С другой стороны, и матушка едва ли будет разбираться с ее шляпкой, и эта мысль опечалила Амелию. Когда она вновь очнулась от этих дум, то внезапно поняла, что хор уже закончил пение, и прихожане постепенно расходятся. Шляпа-торт колыхалась практически у выхода из церкви, бежевое платье матери также оказалось далеко впереди.
   Девушка поспешила к выходу, ругая себя за нерасторопность и рассеянность.
   Уже у дверей кто-то крепко схватил ее за запястье, и Амелия вздрогнула всем телом, столь неожиданно это было. Когда она обернулась, чтобы увидеть, кто позволил себе подобную дерзость, то содрогнулась еще раз, на этот раз от страха, и едва сдержала крик. На нее маленькими черными глазками из-под нависших век смотрела отвратительная морщинистая старуха, да так пронзительно, будто видела насквозь. Сама она была маленькой, едва ли не карлицей, но держала девушку так крепко, что та и не помышляла вырваться. Ее черная темно-серая одежда и мелкие черты лица делали ее похожей на крысу - сморщенную, как печеное яблоко, старую безобразную крысу.
   - Ты ведь из того дома, - прошелестела она, не отпуская руки Амелии. Из-за половины отсутствующих зубов речь ее была неразборчива, и девушке пришлось напрячь слух, чтобы понять ее.
   - Из дома? Простите, я... - пролепетала девушка.
   - Из дома! - тонкие губы старухи расползлись в гримасе, должной изображать улыбку. - Ты такая же молодая, какой и она была когда-то! И даже чем-то похожа на нее...
   - На кого? - прошептала Амелия.
   - Из дома, из дома! По тебе сразу видно, ты ведь как она. Такая же молодая и красивая, - старуха хотела было дотронуться до ее лица, но лишь провела скрюченными пальцами возле щеки. - Как горела тогда ее кожа, лопалась и облезала, лопалась и облезала, пока ее личико не стало красным! А какое красивое было личико! Она носилась вся в крови, обугливалась на глазах, как головешка, и кричала, и кричала! Опасайся огня, девочка, а то сгоришь, как фитилек. Так она и горела: одежка вспыхнула, как спичка, а она все бегала и бегала, и кричала, и кричала так, что в деревне слышно было! Пыталась с себя огонь скинуть, а вместо этого поджигала все вокруг. Она не боялась огня, а ты бойся, я-то знаю, к чему он может привести!
   - О господи! - девушка пошатнулась, не до конца понимая, что говорит ей эта безумная старуха.
   - Она сама беду накликала, - шепотом продолжала старуха. - Мужа своего разозлила, он ее в огонь и толкнул. Он больше всех испугался, когда свою жену увидел, только не жену уже, а труп, покрытый красной коркой и остатками наряда. Красивое у нее платье было, белое, будто свадебное, и тонкое-тонкое, легкое, как пушинка. Вместе с ним и сгорела! Упала в камин, и сгорела! Сгорела! - все громче и громче говорила она, пока и вовсе на крик не перешла. - Наша бедняжка Элинор вся разом и сгорела!
  
   Глава 5
  
   Половицы скрипят, когда она идет по темному коридору. Почему так темно? Амелия осторожно тянет руку в сторону, пока не натыкается на шероховатую стену. Где-то здесь должна быть ручка газового светильника. Она шарит по стене, но никак не может его найти. Почему его нет? Она медленно двигается вперед, касаясь пальцами стены, чтобы не потерять ориентир в пространстве. В конце этого коридора ее комната. Но она все идет и идет, ничего не видя перед собой, а стена никак не кончается. Она ускоряет шаг, желая поскорее очутиться в своей тихой и безопасной спальне, как вдруг коридор резко обрывается; но вместо того, чтобы полететь вниз по лестнице, она просто проваливается в пустоту. У девушки перехватывает дыхание, но она не успевает испугаться и закричать, как уже сидит на полу в холле; здесь брезжит слабый свет, хотя ни одна лампа не горит.
   Амелия поднимается на ноги и оказывается перед дверью в восточное крыло. Из-под двери льется мягкий свет, и она инстинктивно подается вперед, ближе. Она тянется к ручке, которая отдаляется от нее, и Амелия делает шаг, потом еще один, и тут ее окатывает море света, ослепляющее после полной темноты.
   Высокий темноволосый мужчина входит в комнату; его брови нахмурены, а губы поджаты. На нем рубашка, жилет и брюки, кажущиеся Амелии ужасно старомодными. Он подходит было к камину, но потом замечает молодую служанку, почти еще девочку, которая растапливает его, и отходит к большому письменному столу из красного дерева. Лицо девочки вдруг преображается: это та старуха из церкви. Она смотрит вслед мужчине своими колючими крысиными глазками и медленно поворачивается назад, мехи в ее руках расправляются, огонь взметается столбом по каминной трубе.
   - Харольд, почему ты уходишь? Я хочу с тобой поговорить! Почему ты исчезаешь каждый раз, когда я с тобой разговариваю?
   Красивая молодая женщина с темными волосами и жгучими карими глазами врывается в кабинет вслед за мужчиной, все ее существо являет собой возмущение и ярость. Она едва достает мужчине до плеча, но не выглядит хрупкой; на ней белое платье из тонкого, почти воздушного газа, окутывающее ее точно пеной. Она прекрасна, словно богиня, но ее сверкающие глаза полны решительности и гнева. Служанка поспешно собирает совок и ведерко и исчезает.
   - Ты думаешь, что можешь просто не обращать внимания на свою жену? Вот уж нет!
   - Элинор, тебе нужно успокоиться, послушай! - он пытается взять ее за руку, но женщина вырывает ее.
   - Нет, это ты послушай меня! Слишком долго я не говорила ни слова, молча страдая и глотая обиду в своей спальне, одна-одинешенька! - в ее голосе звучат истеричные нотки, готовые взорваться фейерверком скандала.
   - Что ты такое говоришь!
   - Я говорю правду. И еще сказала не все, далеко не все! - она поднимает руку и потрясает клочком бумаги, который зажат в ее кулачке. При виде этой бумаги Харольд поворачивается к столу, открывает сначала один ящик, затем второй...
   - Ты рылась в моих бумагах? - его лицо выражает недоумение.
   - Да оно лежало прямо сверху, вот здесь! - она порывисто указывает на стол, потом нервно подходит к камину, не в силах устоять на месте. Там она останавливается и переводит сбившееся дыхание. - Ты даже не позаботился спрятать его! Думаешь, я такая дура, что даже разучилась читать?
   - Во-первых, ты не должна была заходить в мой кабинет, - произносит ее муж сквозь зубы, - не говоря уже о том, чтобы...
   - Я в своем доме! И в своем праве! - женщина уже почти кричит. - Не пытайся скрыть, что у тебя кто-то есть! Я обо всем догадалась! - У нее перехватывает дыхание от ярости, и пару мгновений она просто пожирает мужа глазами, тяжело дыша и прижав руку с письмом к груди.
   - Элинор, ты не в своем уме, одумайся!
   - Ты завел себе любовницу! Я все знаю! - она бросается к мужу, храбро глядя на него в упор сверкающими яростью глазами.
   - Успокойся сейчас же! - Харольд пытается взять ее за плечи, но она яростно отталкивает его руки.
   - Не трогай меня! Этими же руками ты дотрагивался до нее! Ты низок! - она бросается на мужа, барабаня кулачками по его груди. Тот перехватывает ее запястья и отстраняет прочь. Элинор оказывается у самого огня и в изнеможении хватается за каминную полку, опустив голову и прижав руку ко лбу. Когда она снова поднимает лицо, глаза ее полны слез, но ярость в них ничуть не угасла; напротив, в ее огромных черных зрачках плещется ненависть. Она медленно поднимает руку и потрясает письмом у себя над головой.
   - Она не отнимет тебя у меня, никогда! - на этот раз она не кричит, а почти шипит. - Ты - мой муж, и останешься со мной!
   - Элинор, отдай мне письмо, - Харольд делает несколько шагов к жене.
   - Нет! Ты не получишь его, пока не объяснишь мне все! Я не позволю, чтобы какая-то потаскуха переманила моего мужа.
   Он пытается выхватить письмо, но Элинор проворно заводит руку за спину.
   - Да я скорее выцарапаю тебе глаза! - и она бросается на мужа, но на этот раз действительно целится пальчиками прямо ему в лицо. Разъяренный мужчина хватает ее руки над локтями и с силой отпихивает назад.
   На секунду время останавливается. Элинор падает и пытается ухватиться руками за воздух, смятые листы летят на пол, но никому уже и дела до них нет. Она встает, но не видит шлейф своего платья: тонкая ткань занимается огнем в мгновение ока, и в мгновение ока вспыхивает, будто факел. Какое яркое пламя! Амелия чувствует, как пламя охватывает ее, и в смятении прикрывает рукой лицо, чтобы отгородиться от жара, но он не отступает, а только разгорается сильнее. Ее платье охвачено пламенем, жар нестерпим, и она посреди этого огня, как Жанна Д'Арк на костре. Вслед за пожаром ее охватывает ужас, она бросается к Харольду, но он отступает, исчезая из виду. Что-то мешает ей видеть, и она откидывает со лба горящие локоны. Она слышит сухой треск огня, пожирающий их, но ничего не может сделать. Девушка стряхивает с себя огонь, но теперь он и на ее руках; она бросается в объятия портьеры, чтобы сбить пламя, но сухой бархат занимается в считанные секунды. Испустив отчаянный крик, Амелия падает на ковер, задыхаясь от дыма и пламени, который уже пожирает ее тело; рядом тлеет что-то черное - это локоны ее собственных волос. От платья уже ничего не осталось, и женщина сжимается в комок, закрывает глаза, но ей нечего бояться наготы - она полностью скрыта огнем. Кожа Амелии трескается, выпуская наружу струйки крови, которая сразу же чернеет и запекается. Когда огонь добирается до лица, она кричит, не слыша саму себя, прижимая к нему горящие руки; ее глаза лопаются от жара, и она больше не видит ничего. Воздух наполняется запахом паленой плоти, и нечеловеческая, дикая боль накрывает ее с головой. Не остается ничего, кроме бушующего пламени, боли и ее собственных криков, которые, наконец, затихают, когда обожженные легкие больше не могут вдыхать воздух.
   Она летит в клубах дыма - или это уже летит ее душа, расставшаяся с телом? Амелия парит, освобожденная огнем, и видит внизу, на полу, свои распростертые обгоревшие останки. Рядом она видит горничных, поспешно заливающих водой огонь. Каким-то чудом уцелевшие обрывки белого платья совсем не прикрывают темно-красного мяса, которое открыл взгляду огонь, лица больше нет, и можно лишь с трудом различить то, что когда-то было ее носом или губами, а на месте глаз зияют два черных провала. Еще одна дыра на месте рта; ее мертвое тело словно продолжает беззвучно кричать, но теперь уже никто, никто и никогда не услышит ее... Ни одна живая душа не ответит ей, сколько бы она ни кричала, и сколько бы ее собственный крик ни звенел у нее в ушах.
  
   ***
  
   Утро 15 июня 1885 года выдалось поистине прелестным. Над кентскими холмами простиралось бирюзово-синее небо, лишь изредка омрачаемое легкими облаками-барашками, быстро бегущими по ветру. Миссис Черрингтон полулежала в шезлонге на своем любимом месте под раскидистым вязом и наслаждалась погодой и прекрасным видом окрестностей. К тому же, от дома ее отделяла лужайка не более чем в сто ярдов, и она могла в любую минуту позвать Мэри, пожелай чего-нибудь. Подле нее стояла корзина с рукоделием на случай, если ей захочется чем-то занять руки, но Кейтлин сомневалась, что ей когда-нибудь может надоесть просто отдыхать и плавать в своих мыслях, как по едва колышущейся водной глади. Когда на горизонте показалась движущаяся точка, впоследствии обратившаяся всадником, она сначала и вовсе приняла ее за плод своего воображения. Однако же незнакомец приблизился и оказался не кем иным, как Сэмюэлем Адамсом. Гость был нежданным, а оттого внес некоторое смятение в мысли миссис Черрингтон: сегодня она ждала другого визитера, и сначала ей было показалось, что это ее долгожданный доктор едет к ней на лошади из Лондона, но эта идея, определенно, была абсурдной.
   Молодой человек спешился и направился к ней, держа в руке небольшой сверток.
   - Миссис Черрингтон, прошу прощения за столь внезапный визит, - произнес он, едва переведя дыхание после быстрой езды, - но матушка послала меня к вам с небольшим подарком, наказав, чтобы я передал вам его в целости и сохранности.
   - Вот как! - удивленно вскинула брови миссис Черрингтон.
   - Она хотела и сама приехать, но Кевин - он еще младенец - все утро капризничал, вот она и отправила меня. Сказала, что это очень важно, - Сэмьюэл улыбнулся так искренне, что миссис Черрингтон не могла более сердиться на него за несогласованный визит. Да и следовало бы ей уже привыкнуть, что здешние нравы намного проще, чем в Лондоне.
   - Что ж, присаживайтесь, вы, вероятно, устали с дороги. Почему вы не приехали на карете? Это намного удобнее.
   - В такую чудесную погоду прогулка верхом куда приятнее, к тому же я обещал отцу обкатать его нового скакуна. Его зовут Арго, настоящий красавец, не правда ли? - Сэм указал на привязанного у ворот гнедого жеребца, совсем еще молодого и ретивого. Миссис Черрингтон сдержанно кивнула - она ничего не понимала в лошадях. - Я с ним немало помучался, но скоро он станет совсем послушным и тихим, можете мне поверить. Ах да, что же это я!..
   Сэмьюэл, наконец, протянул ей сверток.
   - Моя мать передала вам какую-то волшебную мазь, которая, по ее словам, помогает от всех болезней. По крайней мере, нас она все детство ею лечила! И там еще настойка от головной боли, - миссис Черрингтон покрутила в руках пузырек, понюхала и, скривившись от резкого запаха, убрала его обратно.
   - Это очень любезно с ее стороны, выразите вашей матушке мою самую искреннюю благодарность. Не желаете ли чаю или лимонаду? - она потянулась к колокольчику.
   - Не стоит, - поспешил заверить ее Сэм. - Не хочу вас задерживать, мой визит и так побеспокоил вас.
   Он и правда уже собрался идти, как вдруг задняя дверь дома, ведущая в сад, распахнулась, и на пороге появилась Амелия. Было бы некоторым лукавством сказать, что Сэмьюэл не ожидал ее увидеть. Более того, во время беседы с ее матушкой он порой кидал быстрые взгляды на дом, пытаясь угадать, какие же окна принадлежат ее комнате и, быть может, увидеть легкое колыхание занавески, а то и вовсе стоящую у окна девушку. Но захочет ли она видеть его после вчерашнего неосмотрительного поступка, так смутившего и напугавшего ее?
   Сейчас же девушка собственной персоной направлялась к ним, возможно даже, слишком поспешно; Сэм отметил, что она очень торопится, завязывая на ходу шляпку, и пару раз даже едва не оступилась на неровном газоне.
   - Дорогая, что-то случилось? - удивилась миссис Черрингтон.
   - Ах, нет, матушка, все прекрасно, я лишь вышла поприветствовать гостя, - проговорила она стремительной скороговоркой, все еще теребя шляпную ленту под подбородком.
   - Я же говорила, чтобы ты оставалась сегодня в постели, ты кажешься мне больной.
   Амелия упрямо мотнула головой.
   - Я очень рад видеть вас, мисс Амелия, - Сэмьюэл приподнял шляпу и учтиво поклонился.
   - В-вы уже уезжаете?
   - К сожалению, мне требуется в скором времени поехать к отцу на завод, у нас остались незавершенные дела, и ему нужна моя помощь с некоторыми юридическими вопросами.
   - Тогда я провожу вас! Это ведь ваша лошадь стоит у коновязи?
   Едва они отдалились на расстояние, когда их речь уже не доносилась до миссис Черрингтон, Амелия позволила себе заговорить.
   - Вы не представляете, как я рада, что вы пришли именно сегодня, - зашептала она, беспокойно глядя то на юношу, то на сидящую в отдалении мать.
   - А вы не представляете, как я рад, что вчерашний инцидент...
   - Ах, мистер Адамс, забудьте! Меня терзают другие мысли, куда более страшные. Не мысли даже, а кошмары, от которых я не могу избавиться! - она говорила быстро и немного сбивчиво, будто у нее было мало времени, хотя они шли очень медленно, а до ворот оставалось еще достаточное расстояние.
   Только сейчас Сэмьюэл заметил, как неестественно бледна юная мисс Черрингтон. Он и раньше замечал ее необычайно светлую, словно тонкий фарфор, кожу, но прежде на ней проступал легкий румянец, а глаза светились маленькими звездочками. Сегодня же под ее глазами запали глубокие тени, и было заметно, что она кусала губы так сильно, что на них проступила кровь.
   - С вами все в порядке? Вы выглядите очень утомленной!
   - Это все неважно, - махнула она рукой и вновь перешла на шепот. - Я ведь говорила вам, что с этим местом связана ужасная тайна? Ее завеса приоткрылась передо мной: на доме лежит проклятие! Это истинная правда, я слышала разговоры слуг и местных жителей, однако теперь и сама убедилась в этом. Мне снился жуткий сон, который я видела, как наяву. Нет, я не могу даже вспоминать об этом! И я боюсь говорить...
   Она приблизилась к нему так близко, как только позволяли приличия, и заглянула в глаза с немой мольбой.
   - Мистер Адамс, простите меня, ведь то, что я говорю, кажется вам сущей бессмыслицей!
   - Вы не правы, - поспешно возразил он, аккуратно беря девушку под руку. Она дрожала, словно осиновый лист, и даже через ткань платья ее кожа казалась ледяной.
   - Могу я просить вас лишь об одном одолжении? - умоляюще произнесла она.
   - Для вас - что угодно, мисс Черрингтон!
   - Прошу вас, выясните, что же произошло здесь много лет назад! Я хочу знать все об этом проклятии и о той женщине, что погибла в огне.
   - Женщина?
   - Элинор Вудворт, - прошептала она и прикрыла рот ладошкой.
   - Обещаю вам, что постараюсь разузнать все возможное. А вы обещайте мне, что не будете так переживать по поводу события, произошедшего в стародавние времена. Мне больно смотреть на ваши мучения.
   Амелия кивнула. Юноша распрощался с ней и, запрыгнув на своего скакуна, направился прочь, она же еще некоторое время смотрела вслед, пока он не скрылся за горизонтом.
  
   ***
  
   - По правде говоря, Мэри, я очень рада, что ко мне наконец-то приедет доктор Бруннер. Я жду его весь день напролет, - проговорила миссис Черрингтон, протягивая горничной чашку.
   Наполнив ее ароматным цейлонским чаем, горничная предложила хозяйке свежеиспеченные миндальные печенья, однако та лишь покачала головой.
   - Я уже сыта. Совершенно нет аппетита! И голова вчера вновь болела. Меня страшно беспокоит, что мой доктор так далеко: ведь ему, должно быть, нелегко ездить из Лондона, и он не сможет посещать меня всякий раз, как мне сделается дурно. Ах, не верю я, что местный воздух и правда пойдет мне на пользу.
   - О, мэм, вы выглядите очень посвежевшей, - поспешила заверить ее Мэри. - Я уверена, что и доктор вам скажет то же самое!
   Она оглядела стол, накрытый для полдника, из которого миссис Черрингтон лишь немного поковыряла глазунью, разок откусила от бисквита и съела тост с клубничным джемом. Юная мисс Черрингтон сегодня и вовсе только спустилась к завтраку, а затем быстро вернулась в свою комнату: Конни на кухне сплетничала, что та всю ночь кричала во сне, словно ее каленым железом жгли. Как же тяжело быть благородной дамой, раз они такие слабые и хворые - в очередной раз пришло на ум горничной. Мэри в свои без малого сорок лет могла весь день напролет без устали драить дом, стирать и гладить белье тяжеленным чугунным утюгом, бегать вверх по крутым ступеням по каждому зову хозяйки, а к концу вечера чувствовать лишь слабую усталость в пояснице. А уж проблем со сном у нее отродясь не бывало!
   - Как же я рада, что мой муж все же согласился пригласить доктора Бруннера. Он единственный, кто не считает, что моя болезнь - лишь хитрая выдумка, - покачала головой Кейтлин.
   - Что вы, мэм, никто так не думает!
   Кейтлин лишь вздохнула и откинулась на спинку плетеного стула, обложенного подушками. Так она и просидела, то глядя в окно, а то и вовсе с закрытыми глазами, пока Мэри убирала со стола и меняла цветы в вазе. Иногда ей казалось, что даже спляши она здесь тарантеллу, хозяйка бы не обратила на нее ни малейшего внимания. Однажды, несколько лет назад, завидев миссис Черрингтон в таком состоянии, Мэри ужасно перепугалась: та смотрела невидящим взглядом в камин, а рука ее безвольно спадала с кресла. Горничная позвала ее несколько раз, и только потом хозяйка приоткрыла глаза и проговорила:
   - Какой чудесный сон, Мэри... Пожалуйста, не мешай мне.
   Сейчас она остановилась в нерешительности у двери, раздумывая, спросить ли ей, не желает ли мэм еще чего-нибудь, не принести ли ей шаль, книгу или рукоделие, но потом лишь рукой махнула и бесшумно покинула столовую.
   Через несколько часов, когда Мэри зашла в комнату, чтобы оповестить о прибытии доктора, она застала хозяйку все в том же состоянии; она смотрела за окно, на гладкую зеленую лужайку, с тем же пустым и спокойным выражением лица, что и всегда.
   - Миссис Черрингтон! Миссис Черрингтон, - пришлось ей повысить голос. - Доктор Бруннер прибыл.
   - Замечательно, Мэри. Пригласи его ко мне.
   - Не желаете ли, чтобы я подала ему чаю?
   Кейтлин нетерпеливо передернула:
   - Вероятно, стоит. Но сначала приведи его сюда, а потом подавай свой чай, сколько вздумается!
   Доктор Бруннер вошел, сопровождаемый Мэри, на ходу снимая шляпу и перчатки и отдавая их горничной. При виде этого высокого лысоватого мужчины с вечно сведенными бровями и плотно сжатыми губами миссис Черрингтон буквально засияла.
   - Ах, проходите же! Я так давно вас ждала! - она подалась навстречу гостю, хотя обычно редко вставала только затем, чтобы поприветствовать кого-то. - Мэри, ну где же чай!
   - Я прибыл сразу же, как только мистер Черрингтон сообщил мне, что ваше состояние вызывает некоторые сомнения...
   - Я ни в коем случае не хотела надоедать и беспокоить вас из-за какой-нибудь ерунды, однако стоит признать, что порой я чувствую себя просто невыносимо. Поистине счастье, что мой дорогой муж решил не доверять мое здоровье местным шарлатанам. Но позвольте же предложить вам что-нибудь перекусить, прежде чем мы начнем говорить о столь неприятных вещах!
   Она нетерпеливо барабанила пальцами, пока Мэри перекладывала с сервировочного столика все тот же набор, что недавно убрала со стола после полдника: булочки, бисквиты, печенья, джем и мармелад, сахар, щипцы для сахара, чайник, чашки, блюдца, розетки для варения, приборы, салфетки...
   - Мэри, ты сегодня ужасно нерасторопна! - миссис Черрингтон казалось, что эти приготовления заняли вечность.
   - Не злитесь на нее, - улыбнулся Бруннер, когда за горничной закрылась дверь.
   - Что вы, разве я могу! Она самый близкий мне человек здесь.
   - Как можно так говорить, миссис Черрингтон, разве этот человек - не ваш муж?
   - Я имела в виду, что он так редко бывает дома, - попыталась объяснить она, смутившись. - Я совсем другое хотела сказать...
   - Что ж миссис Черрингтон, это вполне понятно, ведь такой деликатной женщине, как вы, требуется твердое мужское плечо рядом.
   - Вы совершенно правы, и я ценю все, что Бертрам делает для меня, но порой мне бывает так одиноко. Мне кажется, что только вы и можете меня понять.
   - Разумеется, ведь я ваш врач.
   Она печально улыбнулась ему.
   - Дорогой мой доктор Бруннер, пообещайте, что будете иногда заезжать к нам! Я понимаю, что мы живем теперь слишком далеко от Лондона...
   - Ради моей любимой пациентки я готов преодолеть это расстояние, - заверил он.
   Миссис Черрингтон кокетливо улыбнулась.
   - Однако позвольте заметить, что вы выглядите лучше, чем во время моего последнего визита в Лондоне, ваши щечки порозовели, и я вновь вижу блеск в ваших глазах.
   - Это все оттого, что я рада вашему приезду. Вот и головная боль сегодня отступила, разве ли это не чудо! Но я не могу повернуть шею: наверное, соки опять застоялись. Посмотрите, вот здесь невыносимо болит, - она провела рукой по шее сзади. - И еще спина...
   - Тогда я рекомендую полный осмотр, - задумчиво произнес доктор. - Пройдемте в вашу комнату, если вы не возражаете! Может быть, потребуется массаж.
   Он помог миссис Черрингтон подняться с кресла и прихватил свой врачебный чемоданчик, оставленный у входа в столовую.
   - Вы ведь принимаете те пилюли, что я вам прописал? - спросил он уже на лестнице.
   - Их осталось совсем немного, - пожаловалась Кейтлин, поднимаясь вслед за ним. - Но они волшебно действуют!
   - Позвольте, ведь их должно было хватить еще на месяц, - удивленно приподнял бровь доктор Бруннер.
   - Что ж, значит, я слишком расточительна, но простите мне мою слабость! Иногда я просто не помню, сколько уже приняла. Они чудесно помогают: от них я сплю, как младенец, и мне снятся восхитительные сны. Ах, порой мне хочется никогда не просыпаться, погрузиться в сон навечно...
   - Этого я не могу допустить, ведь тогда я потеряю ваше милое общество. Я выпишу вам рецепт, чтобы местный аптекарь изготовил лекарство, но прошу вас, следуйте моему предписанию. Вы обещаете? В них довольно сильное вещество - именно из-за него вам снятся эти красочные сны.
   - Конечно, мой милый доктор, я буду осторожней. Какое, должно быть, это чудесное вещество - я бы продавала его всем желающим! Но разве вы хотите, чтобы меня вновь мучили ужасные мигрени и подавленное настроение? Какой несчастной я себя тогда чувствовала! Вы же помните, что за жалким существом я была, когда вы впервые пришли к нам в дом?
  
   Он, разумеется, помнил. Это было четыре года назад, через несколько месяцев после рождения в семье Черрингтонов младшей дочери. Мистер Черрингтон обратился к нему по рекомендации своего партнера, мистера Уилсби, и с тревогой - и, возможно, с некоторым раздражением, поведал, что его жена никак не оправится после родов.
   - Ее поведение стало невыносимым с тех пор, как она вышла из положения, - сокрушался мистер Черрингтон. - Совсем другой человек!
   Когда доктор впервые увидел миссис Черрингтон, та предстала перед ним совершенно растерзанной. Она пребывала в той крайней степени нервного истощения, когда единичный осмотр врача ей едва ли бы помог, и было решено, что доктор Бруннер будет навещать ее по меньшей мере раз в неделю.
   - Я полностью доверяю ее вам, доктор, - сказал мистер Черрингтон, удалившись из ее комнаты и ее жизни.
   И хотя первое время доктор не прописывал ей ничего сильнее успокоительного, постепенно миссис Черрингтон стала поправляться, пусть это и отняло мучительно много времени. За закрытыми дверями ее комнаты доктор Бруннер проводил порою по несколько часов, успокаивая ее и выслушивая жалобы, которые сводились в основном к тому, что дочь едва не лишила ее жизни при родах и продолжает делать это теперь. Тогда он и узнал ее главный секрет: миссис Кейтлин Черрингтон ненавидела свою младшую дочь. С момента ее рождения она видела Луизу лишь на крестинах и испытала такое к ней отвращение, что, сказавшись больной, велела тотчас отвезти ее домой.
   - А ваша старшая?
   - Амелия милая девочка, - проговорила она, кусая нижнюю губу. - И мне было всего двадцать лет, когда она появилась на свет. Я почти не помню уже той боли, которую она мне причинила своим рождением, и за это время смогла ее простить. К тому же она всегда была тихим ребенком, вторая же визжит так, что я слышу ее в своей комнате, когда пытаюсь заснуть! Почему же эта глупая миссис Коулс не может дать ей опиумной настойки, как делают все няньки, лишь бы ребенок замолчал?
   Доктор Бруннер искренне жалел бедную женщину, но, как ни старался, не мог найти той болезни, что терзала ее последние месяцы, если не считать этим недугом маленькую Луизу. Сегодня Кейтлин жаловалась на головные боли, на следующей неделе у нее прихватывала спину, затем болело сердце или расстраивался желудок; каждый раз, находя лекарство от одной болезни, он упускал из вида другую, и вскоре за ним вновь присылали встревоженную Мэри. Поначалу та бежала к нему со всех ног через несколько кварталов, чтобы сообщить, что у хозяйки прихватило сердце, однако потом, привыкнув, стала заходить по дороге к своей товарке с Друри-лейн или на рынок. Болезнь миссис Черрингтон, тем не менее, так и не излечилась, и то разгоралась с новой силой, то утихала на время: доктор искал новые лекарства, уже не спасаясь одним успокоительным и уксусными примочками на виски; пациентка же со страстью ипохондрика искала у себя все новые и новые симптомы.
   - Без вас я бы наверняка уже умерла, - призналась как-то Кейтлин Черрингтон, порывисто прижимая его руку к своей груди. Затем, устыдившись такого двусмысленного поступка, она долго извинялась и уверяла доктора, что не хотела смутить его. Впрочем, доктор Бруннер и сам не раз замечал, какими взглядами она встречает его, как ее рука случайно касается его руки, как пылает ее кожа при осмотре. В тот день ему против обыкновения пришлось задержаться у миссис Черрингтон подольше, ведь оставить ее в таком состоянии значило бы поступиться врачебной этикой.
  
   ***
  
   - Доктор Бруннер, я хотела бы попросить вас еще об одном одолжении, - проговорила миссис Черрингтон, выходя из-за ширмы и поправляя платье.
   - Для вас - все, что угодно, миссис Черрингтон.
   Он неторопливо собирал свой чемоданчик, протирая приборы и ампулы и расставляя их по местам.
   - Мой муж беспокоится о здоровье Амелии, - начала она после некоторой паузы. - Я считаю, что это сущие пустяки, но была бы рада, если бы вы осмотрели и ее. Она кажется мне в последнее время какой-то беспокойной, плохо спит... Сегодня ночью я проснулась оттого, что она кричала во сне, представляете себе? Разумеется, нам бы не хотелось, чтобы подобное повторилось!
   - Не волнуйтесь, я осмотрю ее, но я уверен, что с юной мисс все в порядке. Молодые девушки часто бывают излишне впечатлительными.
   Кейтлин провела его в комнату Амелии - самую крайнюю по коридору - и поведала шепотом:
   - Я сочла ее слишком слабой и велела оставаться сегодня в постели.
   Девушка и вправду выглядела неважно, но назвать ее смертельно больной было бы неверно. Скорее, она выглядела излишне встревоженной; даже несмотря на то, что она провела весь день в постели, казалась уставшей, будто от долгой прогулки или тяжелой работы.
   - Ах, матушка... - завидев миссис Черрингтон и доктора, зашедшего в комнату вслед за ней, она приподнялась на локте и предприняла попытку встать, но мать ее остановила.
   - Оставайся в постели, дорогая, доктор осмотрит тебя.
   - Но я не больна!
   Миссис Черрингтон лишь вопросительно взглянула на нее, словно один вид девушки, ее неубранные волосы и бледная кожа говорили об обратном. Амелия откинулась на подушку. Скорее всего, матушка права: ей лучше знать, ведь доктор часто бывает у нее, и после его посещений она действительно выглядит и чувствует себя лучше, вот и сейчас на ее щеках проступил румянец, да и голос совершенно изменился. Но девушке очень не хотелось быть больной. Это значило бы привлечь к себе излишнее внимание, вызывать гнев отца, стать слабой и беспомощной. Ах, как это было бы некстати! Слишком многое гнетет ее в последнее время, и Амелия чувствовала, что просто не справится с еще одной напастью.
   Доктор Бруннер тем временем измерил пульс и температуру пациентки, оттянул ее нижнее веко, осмотрел горло и ощупал живот сквозь простыню. Последняя манипуляция показалась девушке не слишком приятной, однако она попыталась сосредоточиться на маленькой бородавке на самом кончике докторского носа, которая поднималась и опускалась вслед за ним. Эта бородавка до того захватила ее внимание, что она не заметила, когда доктор закончил осмотр и обратился к ней:
   - А сами-то вы на что жалуетесь, юная мисс?
   Она удивленно перевела взгляд с него на мать, сидевшую в кресле у окна, и вновь на доктора.
   - Я чувствую себя замечательно, - не очень убедительно ответила девушка.
   - Вы уверены? - усмехнулся он. - По правде сказать, вы выглядите такой изможденной, что я едва ли могу в это поверить. Как ваш аппетит?
   - Он умерен.
   - Ах, доктор Бруннер, не слушайте ее, она ест, как птичка, - подала голос миссис Черрингтон.
   - Что ж, как я и думал. Вероятнее всего, у вашей дочери хлороз, им страдают сейчас едва ли не все девушки ее возраста. Не пугайтесь, миссис Черрингтон, - поспешил добавить он, увидев, как вытянулось лицо Кейтлин, - от него вас спасет хорошее питание и пребывание на свежем воздухе. Пусть ваша кухарка приготовит бифштекс, и проследите, чтобы юная мисс достаточно и разнообразно питалась. Видите, какая у нее тонкая кожа, будто бы немного зеленоватая? Это первый призрак! Но меня волнует другое: ваша дочь кажется излишне встревоженной, хотя я не вижу тому объективных причин.
   - Милый доктор, я давно замечаю за ней такое, - закивала Кейтлин. - Вот уже несколько лет ее мучают кошмары, она кажется нервной и издерганной. Совершенно необъяснимо!
   Амелия переводила взгляд с одного на другую, покусывая губу - ей казалось, что она вдруг стала невидимой, а они вели беседу о каком-то постороннем объекте, отсутствующем в комнате. На нее так никто и не взглянул.
   - У молодой девушки ее возраста и положения не должно быть оснований для волнений, особенно если она живет в подобном чудесном доме на природе. Я бы посоветовал на время исключить любое чтение, которое может чрезмерно ее впечатлить, и следить, чтобы у нее было хорошее питание, и пусть принимает успокоительное на ночь.
   - Удивляюсь, как я сама не додумалась дать ей свои капли! - согласилась миссис Черрингтон. - Они так прекрасно помогают заснуть и умиротворяют.
   - Что ж, это ей точно не навредит, - кивнул доктор Бруннер. - У меня с собой есть пузырек лауданума, а как только лекарство закончится, закажете у фармацевтов в Чатеме или Рочестере вместе с вашими пилюлями.
   Он достал из чемоданчика небольшой флакон светло-коричневого стекла и, поставив на тумбочку возле кровати, обратился, наконец, к Амелии.
   - У него не слишком приятный вкус, мисс, он может показаться вам горьким, однако это лекарство! Я бы порекомендовал вам начать принимать его сначала два раза в день, пока не почувствуете результат. Тридцать капель, как и написано на этикетке. Когда ваши нервы успокоятся и кошмары перестанут вас мучить, а настроение вновь станет ровным и спокойным, можно будет пить его только на ночь для улучшения сна или и вовсе от него отказаться.
   Девушка сдавленно кивнула, продолжая рассматривать флакончик.
   - Первое время вас могут мучить головокружения и желудочные боли, но, уверяю вас, это быстро пройдет.
   - Я уверена, ей это поможет, - заверила его миссис Черрингтон. - И я рада, что с моей дочерью ничего серьезного.
   - Думаю, она скоро поправится.
   Они покинули комнату так же быстро, как и появились, Амелия успела услышать только "Я провожу вас, доктор" и "Буду рад...", как дверь закрылась, оставив ее вновь в полном одиночестве наедине с кошмарами, о причине которых доктор с бородавкой даже и не догадывался.
  
   ***
  
   Легкий ветер приятно обдувал ее лицо. Амелия распахнула настежь обе оконные створки, чтобы полностью насладиться им. Бриз был свеж и приятен и шел прямо с моря, раскинувшегося неподалеку. Волна с мягким плеском накатывала на прибрежные камни и тихо отходила назад. Чайки молчаливо летали над плещущейся водой, едва не задевая ее своими широкими белыми крыльями. С закрытыми глазами было так легко представить, что эти волны качают тебя, словно колыбель, убаюкивают, и не слышно ничего, кроме их плеска. Туда-сюда, туда-сюда в умиротворенном забвении. Может быть, она стала русалкой? Как та бедняжка из сказки Андерсена? Какая глупая мысль. Девушка засмеялась - у нее же есть ноги!
   Она обнаружила себя стоящей босой на полу в своей комнате: никаких волн, а внизу пред ней простирается вовсе не водная гладь, а залитая лунным светом лужайка, которую в обманчивой темноте так легко было перепутать с водой. Да и откуда здесь взяться морю - оно в нескольких десятках миль от их дома. Но отчего тогда воздух так свеж и приятен? Амелия вдохнула его полной грудью, не чувствуя ночной прохлады и сырости, проникающих в комнату. Занавески колыхались на ветру, точно крылья бабочки, и ночная сорочка Амелии то надувалась на ней парусом, то спадала, лаская тело.
   Она повернулась к трюмо, стоящему у платяного шкафа и не сдержала удивленного вздоха. В свете луны сорочка просвечивала насквозь, и вместо плотного хлопка, закрывающего ее тела от шеи до пяток, она увидела себя почти обнаженной, как Венера Боттичелли, стыдливо прикрытая лишь тонкой прозрачной тканью. Это было ужасно неприлично, но она не могла отвести взгляд от своего отражения, такого странного и пугающе нового. Несмотря на полную луну, в комнате было довольно темно, а девушка не хотела зажигать светильник, чтобы не нарушить всей очаровательной таинственности сегодняшней ночи. Первой ночи, когда она ничего не боялась, а лишь с удивлением смотрела вокруг, точно заново открывая для себя знакомые предметы. Амелия подошла вплотную к зеркалу, чтобы разглядеть эту новую себя и свою комнату: в отражении та казалась неожиданно просторной, словно бальная зала, а потолки устремлялись вверх, теряясь в темноте. Тени выписывали причудливые фигуры на полу и мебели, превращаясь то в высокую башню Рочестерского дворца, то в невиданного зверя, то в женский силуэт. Огромная кровать со скинутым одеялом маняще распростерлась позади, но девушка вовсе не хотела спать. Только не сейчас. Ей было дорого каждое мгновение - вдруг эта странная магия закончится, и она больше не будет слышать шум моря и чувствовать колыхание ветра в волосах, а вернется в свой обычный мир ночных кошмаров и постоянных страхов?
   Тень от дерева упала на Амелию через распахнутое окно, преображая ее. Девушка не могла оторвать взгляда от зеркала: она ни разу не видела, чтобы ее глаза были такими огромными, а кожа сияла внутренним светом, как Луна. Как завороженная, она смотрела на свое лицо и волосы, ставшие непривычно темными. Ночная сорочка, сделавшаяся прозрачной от лунного света, казалась ей сейчас совершенно лишней, и она без раздумий стянула ее и кинула на пол. Она никогда не видела себя целиком обнаженной, никогда не переодевалась у зеркала, старалась не смотреть на свою наготу, такую отвратительно постыдную, но сейчас казавшуюся ей совершенной. Амелия засмеялась, и отражение засмеялось вместе с ней. Молодая девушка по ту сторону зеркала была прекрасной и в то же время совершенно чужой, ведь Амелия не могла стоять голой перед трюмо и с таким бесстыдством себя рассматривать! Она должна сейчас спать в своей постели, а не слушать шум моря. Она не могла смеяться и кружить в лунном свете. Она не могла распахнуть окна, потому что боялась простудиться, потому что горничные наверняка заметят, потому что матушка будет ее ругать, потому что приличная девушка вообще не могла делать ничего подобного, что делает сейчас ее отражение. Конечно же, это какой-то другой человек!
   Девушка медленно распустила косу, в которую убирала волосы на ночь, и они тяжелыми волнами упали на спину и плечи, щекоча кожу. Если днем они были легкими, словно пух, и напоминали цветом солому, то сейчас они будто разом потемнели и потяжелели. Как у Элинор. Именно такой она видела ее в своем кошмарном сне. Эта мысль показалась ей такой необычной и удивительной, что она даже дотронулась до лица и легонько ущипнула себя за щеку, чтобы проверить, в самом ли деле это она. О да, отражение принадлежало ей: и это бледное лицо, и широко распахнутые голубые глаза, и светлые брови над ними. Ее нос, ее губы, и уши, отчего-то ставшие ей чужими. Амелия крепко зажмурила глаза, а когда открыла их вновь, и отражение, и комната в нем поплыли, как растекающийся по блюдцу мед. Прежде, чем пол начал уходить из-под ног, она успела сесть на стул и опереться на письменный стол. На нее внезапно накатила усталость прошлого дня, и Амелия подумала, что если закроет глаза, то заснет прямо здесь, даже не добравшись до кровати. Но вместо этого подвинула к себе тетрадь с тюльпанами - дневник, в который она сегодня еще не написала ни строчки, хотя и обещала себе вести записи ежедневно. Если она сейчас заснет, то день закончится, и она так и не успеет ничего написать.
   Амелия потянулась к чернильнице, в темноте нечаянно оросив каплями чернил стол, писчую бумагу и дневник. Она сама не видела, что писала, и оттого строки уходили то вверх, то вниз, наезжая одна на другую, а вместо букв изредка появлялись странные символы, несуществующие в английском языке. Но девушка все писала и писала, а когда чернила заканчивались, продолжала скрести сухим пером, раздирая тонкие страницы.
  
   "15 июня, какая чудесная ночь. Самая лучшая из всех ночей в моей жизни. Почему я всегда писала о днях, но молчала об этом чудесном времени, когда дом окутывает тишина, слышно лишь море за окном - нет, это не море, но я хочу, чтобы вместо лужайки под окном было именно оно - и чтобы ветер со свистом врывался в распахнутые окна? Он обнимает меня, шепчет что-то на ухо, и здесь становится так хорошо и свежо. Я качаюсь на его волнах, как в лодке. Если бы я только не была такой усталой, я бы спустилась сейчас вниз и бежала по траве в лунном свете, но глаза слипаются... Мне кажется, я сейчас засну. Доктор дал мне каких-то горьких капель, наверное, от них я теперь хочу спать и даже не знаю, закончу ли эта запись. Я пишу с закрытыми глазами - интересно, смогу ли я завтра прочесть то, что написала? Или все это тоже окажется сном?
   Я боюсь следующего утра, потому что это значит, что эта ночь закончится, а вместе с ней и то волшебство, что я испытала. Я боюсь снова стать собой и не увидеть больше в зеркале ту незнакомку. Я боюсь боюсь боюсь, что и шум моря мне лишь пригрезился, и вся моя свобода лишь воображаема. Сейчас я могу стать птицей и улететь прочь отсюда, меня ничто не держит. Я скинула с себя все лишние оковы и могу теперь стать свободной, но не закончится ли моя свобода вместе с рассветом?
   У меня так много дел завтра, а значит, мне нужно снова стать собой, такой рассудительной и правильной. Мне надо написать письмо Ричарду. Или я уже писала ему письмо? Тогда я напишу ему еще одно и скажу, что я люблю его, и что мой отец хочет, чтобы мы поженились. То есть что я этого хочу, ведь я этого очень хочу! Отец обмолвился как-то за ужином, что я скоро стану миссис Харви, а я не знала, что ответить и что сделать, и поэтому засмеялась. А сейчас я плачу, но я не знаю, почему, ведь я всю жизнь хотела выйти замуж на Ричарда и стать миссис Харви. Лучше я напишу ему об этом прямо сейчас, пока не забуду, что я его люблю. Ведь я же люблю его? А что тогда я чувствую к Сэмьюэлу? Должно быть, я падшая женщина, раз могу думать сразу о двух мужчинах - но об этом никто не должен знать! Я слышала, что тех женщин, у которых несколько мужчин, называют распутными, и неужели я теперь такая? Вдруг я тоже люблю Сэма? Как мне это понять? Все мои мысли сейчас только о нем, я хочу, чтобы он был сейчас рядом со мной. Я уверена, Сэм тоже услышал бы море и чаек, и, посмотрев на меня сейчас, тоже увидел бы ту девушку из зеркала. Но я не могу ему этого рассказать! Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он меня не любил. Но почему тогда Сэм меня поцеловал? Рука горит до сих пор! Это было так неожиданно и ошеломляюще, так... приятно. Прости меня, Господи, я не должна об этом думать! Как же мне стыдно... Если Ричард узнает, он возненавидит меня.
   Я сейчас же напишу ему... Он тоже увидит море...
   И мы поедем в свадебное путешествие в Италию..."
  
   Она не написала Ричарду. Она едва помнила, что писала что-то об Италии - и в своих грезах тут же оказалась во Флоренции, на площади Синьории. Там тоже пели чайки, а Дженни укладывала ее спать. Она перенесла Амелию в постель и помогла ей натянуть ночную сорочку.
   - Я не хочу, - пробормотала девушка сквозь сон, - я хочу летать.
   - Тихо, мисс, - ее руки проворно застегивали пуговицы под самой шеей, а Амелия стремилась их вновь расстегнуть.
   Дженни закрыла окна, прибрала беспорядок на ее столе и укрыла девушку одеялом, поцеловав на ночь в лоб, как это делала мама, когда Амелия была маленькой. Поцелуй был таким страстным и горячим, он коснулся ее губ и спустился ниже на шею, что она вся загорелась. Это была уже, конечно, не Дженни, а Сэмьюэл, и они вместе гуляли по Флоренции, и он целовал ее все жарче и жарче, пока не начался пожар.
  
   Глава 6
  
   Под пледом, которым укрыла ее Конни, было слишком жарко, и Амелия отбросила его. Почему она все время проводит в постели, словно больная, почему спит среди бела дня, когда во всем ее теле такая бодрость? Ей ведь совсем не хочется спать! Она выбралась из постели и сладко потянулась, расправляя затекшие суставы.
   На языке еще хранилась память о горьковатом привкусе капель, но теперь их вкус вовсе не казался Амелии неприятным, как было поначалу. Какое славное снадобье! И как славно было бы сейчас станцевать, чтобы еще полнее почувствовать жизнь, которая переполняет все ее существо! Амелия вскочила на ноги, ощутив себя бодрой и свежей, как никогда прежде, и закружилась по комнате. Кружение наполнило ее воздухом, и она почувствовала себя легкой, точно перышко. Еще чуть-чуть, и она взлетит. Она могла бы танцевать, танцевать и танцевать, не переставая, как прежде на балах.
   Она остановилась, потому что ее голова и впрямь пошла кругом. Но это было так приятно! Почему она больше не бывает на балах? Элинор всегда любила танцевать и веселиться. И что это за глупая, уродливая одежда на ней? Слишком простая для платья ткань скрывает грудь, плечи и руки, колет кожу, и еще эти ужасные пуговицы у самого горла. Этот неуклюжий наряд делает ее фигуру бесформенной и безобразной. Да это же ночная рубашка! Она даже тихонько рассмеялась от своей догадки. Кто же танцует на балах в ночной рубашке? Какая глупость! Она фыркнула и схватилась за верхнюю пуговицу, но петелька оказалась слишком тугой. В нетерпении девушка рванула ворот, да так порывисто, что сразу несколько пуговиц отскочили и со стуком посыпались на пол. Она снова рассмеялась, проворно стянула рубашку через голову и отшвырнула в угол. Потом распахнула шкаф.
   То ли дело ее чудесное белое платье, такое же легкое, воздушное и изящное, как она сама. Разумеется, оно висело на самом виду, ведь это самый любимый ее наряд. Она поспешно натянула его и закружилась так, что тонкая полупрозрачная ткань обвилась вокруг, разлетаясь, как платье сказочной феи. Изящное французское кружево обрамляет декольте, шелковые ленты окантовывают рукав и очерчивают талию, поднявшуюся под самую грудь, а ниже водопадом ниспадает свободная ткань: шелковая внизу, легкая газовая - поверху. Она нежно ласкает ее ноги, не сковывая движений. Кружась, она бросила взгляд в зеркало - ах, как же она хороша! Яркие глаза сияют, будто угольки, губы подобны бутонам роз, волосы черные и глянцевые, как смола, еще не остывшая после лесного пожара. И ярко и празднично горят красные язычки пламени, занимающиеся вдоль подола, так весело бегут наверх! Она танцевала и танцевала, а огонь поднимался по ее юбке, образуя причудливые узоры, обвиваясь вокруг талии дивным алым поясом. И чем быстрее кружилась Элинор, тем ярче разгоралось пламя; добравшись до лифа, оно вспыхнуло сильнее, расцветая на ее груди цветком страстолиста. Она захохотала. Как чудесно быть такой яркой и красивой, прекраснее всех! Она сделала последний стремительный оборот, и платье разом вспыхнуло на ней, победным факелом озаряя ее собственное ликующее лицо в зеркале. Но потом язычки пламени бестолково заметались, отражение начало меркнуть и отдаляться...
  
   Амелия проснулась. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах ритмом огненного танца. Боже, так ей все это приснилось. Что за странный сон, что за безумие! Она видела в зеркале Элинор, более того - она сама была Элинор. Амелия села в постели. Солнце стояло высоко над горизонтом - очевидно, время обеда уже прошло... Неважно, ей совсем не хотелось есть.
   В дверь постучали, и в спальню вошла горничная.
   - Добрый день, мисс. Как вы спали? - на ее лице отразилось беспокойство.
   - Хорошо, просто замечательно, - рассеянно ответила Амелия, наблюдая, как горничная готовит одно из ее домашних платьев. Только потом она увидела пару больших мягких полотенец, перекинутых через руку горничной. Та заметила взгляд девушки.
   - Миссис Черрингтон просила меня помочь вам с ванной, - мягко напомнила она со слегка озабоченным выражением лица. - Сегодня суббота, мисс.
   - Ах да, ванна...
   Амелия совсем потеряла счет дням, и забыла, что пришла пора совершать купальные процедуры.
  
   Служанка поработала ручкой насоса, и от воды поднялся теплый пар, обволакивающий и умиротворяющий. Он скрыл и розово-бежевые стены ванной комнаты, и фигурки, украшающие этажерку. По комнате разносился приятный запах макассарового масла и глицеринового мыла. Амелия потянулась, насколько ей позволило ограниченное пространство. Горничная деловито обошла вокруг, поправляя складки простыни, спадавшей с краев ванной, и принялась за губку и мыло. Воздух наполнился тонким ароматом лаванды. Он успокаивал, как и мыльная пена, нежно касавшаяся спины и плеч Амелии. Она закрыла глаза. Теперь горничная занялась ее волосами, массируя голову и смывая с них всю пыль последних дней, расчесывая их редким гребнем. Перед глазами Амелии расплывались разноцветные круги - желтые, синие, красные... Она улыбнулась. Легкие руки, касавшиеся ее, были такими ласковыми. Только Дженни умела так быстро и заботливо смыть усталость, будто ее и вовсе не было. Она могла бы вечно нежиться в теплой воде.
   - Мисс, давайте смоем пену.
   Со вздохом Амелия покорилась. Она встала в ванной в полный рост, и позволила облить себя порцией воды, а потом еще одной... теплые струи приятно ласкали кожу, вызывая целую гамму ощущений: от одних по телу девушки бежали мурашки, от других и вовсе перехватывало дыхание.
   - Вот так.
   Амелия почувствовала прикосновение нагретых полотенец, и, наконец, открыла глаза. Вытершись и одевшись в свежее белье и муслиновое платье в бело-розовую полоску, она задумчиво остановилась посреди помещения, пока служанка убирала флаконы с мылами.
   - Не представляю, как бы я обходилась без тебя, - проговорила Амелия. - Мне дико даже представить, чтобы кто-нибудь другой помогал мне в ванной!
   - Я отнесу белье и полотенца вниз, мисс.
   - Ведь ты единственная в этом доме, кто так предан мне, - продолжала девушка, словно не услышав ответа служанки. - Только тебе одной я всегда могла до конца доверять, моя милая Дженни! - в порыве чувств Амелия обняла ее.
   Внезапно снова закружилась голова, и комната резко поплыла перед глазами.
   - Как странно... - рассеянно пробормотала Амелия, схватившись за краешек ванны, чтобы удержать равновесие.
   Однако комната продолжала плыть, а пол так и стремился уйти из-под ног. Наверное, она опять слишком много танцевала! Амелия прижала пальцы ко лбу, чтобы остановить вращение. Нет, она только что принимала ванну... Предательское головокружение! А ведь ее предупреждали, что ей не следует слишком много танцевать, она так легко возбудима. Об этом говорила ей и мама, и Харольд... Ее милый муж. На лице девушки заиграла было кроткая улыбка, но в следующий миг ее лицо исказилось от злости. Харольд, этот предатель, который убил ее! Проклятый негодяй!
   - Почему он так поступил, Дженни? - простонала она, чувствуя, как слабость овладевает ею. - Почему он ничего не сделал, зачем допустил, чтобы я сгорела? - она резко обернулась к горничной. - А ты? Ты, которой я доверяла больше всех на свете, кто оставалась моей поверенной во всех делах, почти моей подругой! Ты... ты тоже предала меня! - Элинор в бессильной ярости стукнула ладошкой по столу, и тут же ее ноги подкосились, и она осела на пол.
   - Ты скрылась, исчезла, когда мне так нужна была твоя помощь! - она всхлипнула. Как же она одинока и несчастна! Никто в целом свете не понимает ее, и никогда не хотел и не стремился понять. А ведь какую жизнь могла бы прожить бедняжка Элинор, не погибни она так рано и так глупо по вине тех, кого считала своими близкими людьми. О, она жила бы так, что остальным оставалось бы только завидовать! Она бы танцевала на балах, а все бы только ахали, восхищаясь ее дивной красотой и чувственной грацией. Герцогини принимали бы яд от зависти, а лучшие мужчины Лондона оказались бы у ее ног. Но не только они, нет - она отправилась бы путешествовать. Она бы поехала во Францию и непременно в Италию - ведь она всегда так мечтала побывать во Флоренции и Венеции. И покоряла бы всех, кто встречался бы на ее пути... да, Элинор нравилось внимание мужчин, и ей нравились мужчины. И все они - сильные и изящные, темноволосые и блондины, французы и итальянцы - пали бы жертвами ее чар. Что ей Харольд! Несчастный изменник!
   Ее глаза вновь гневно загорелись. Она еще покажет им всем! Она не сдастся, не допустит, чтобы ее сожгли, как старое письмо, брошенное в камин за ненадобностью. О нет, они все еще узнают, чего она стоит! Она вцепилась в край тумбы, чтобы подняться на ноги, но силы оставили ее, а в глазах потемнело...
  
   - Мисс Черрингтон, вам плохо? - кто-то потрогал ее за плечо.
   Амелия вздохнула и резко подняла голову, приходя в себя. Она сидела возле ванной, ухватившись одной рукой за ее бортик. Над ней стояла Конни с подносом в руках, с тревогой глядя на нее. Амелия почувствовала, что ее шея затекла, и поворот головы отозвался болью.
   - Здесь слишком душно! - вынесла вердикт горничная, распахивая двери в комнату. - И вода чересчур горячая! Верно говорят, что это вредно.
   - Должно быть, я задремала, - пробормотала девушка. Язык едва ворочался во рту, став сухим и шершавым. - Я хочу пить.
   Конни поспешно помогла ей подняться и отвела в спальню.
   - Прилягте, мисс, а я пока принесу воды и приготовлю вам лекарство.
   - А где Дженни? - рассеянно пробормотала Амелия, послушно забираясь под одеяло.
   Конни лишь покачала головой, отмеряя нужное количество капель.
   - Вот, мисс Амелия, выпейте. - Девушка послушно взяла стакан. - А я пойду вниз, если позволите. Из-за стирки сегодня ужасно много работы, - добавила она, извиняясь.
   Амелия лишь кивнула в ответ, возвращая пустую чашку горничной, и откинулась на подушку. Дверь спальни негромко хлопнула.
  
   Сон был тревожным, но когда она очнулась от забытья, то не смогла вспомнить, что именно это было. Амелия приподнялась, оперевшись на локоть. В спальне царил полумрак. Чувствуя легкую слабость, она выбралась из-под одеяла. Ее слегка мутило, точно от голода. Она проспала и обед, и ужин, и ей просто необходимо поесть. Нужно разбудить кого-нибудь из слуг. Или просто спуститься на кухню самой. Сколько же она проспала? Должно быть, несколько часов. Амелия накинула на плечи шаль и отдернула штору.
   Над кромкой леса вдали сияла огромная красная луна. Как красиво! Забыв о голоде, Амелия смотрела в окно, будто околдованная. Луну окружало множество ярких звездочек, которые мотыльками роились вокруг нее. Девушка завороженно наблюдала за их серебристым кружением. Но вдруг с луной что-то случилось: она медленно меняла цвет, становясь темнее, багровея и наливаясь кровью; звездочки закружились быстрее. Они тоже краснели, пока не стали похожи на тяжелые капли крови. Они ускорились, завертевшись, как сумасшедшие, и вдруг брызнули прямо в лицо Амелии. Она тут же отпрянула, вытерла с лица влажные капли и в страхе взглянула на ладонь: на ней и впрямь было размазано что-то красное. Кровь! Амелия бросилась к трюмо.
   Увидев себя в ярком лунном свете, девушка вздрогнула: это лицо не принадлежало ей. Кожа пепельно-серого цвета была покрыта трещинами, как кусок пергамента, который бросили в огонь. Она медленно поднесла руку к щеке и коснулась одной из трещин, подцепляя краешек сухой кожи. Рука дрогнула, и большой кусок кожи отделился от лица и опал, как сухой лист. Девушка в испуге прижала пальцы к обеим щекам, и верхний слой кожи посыпался вниз, как штукатурка, на глазах обращаясь пеплом, и обнажая красную, местами еще кровоточащую плоть. Так значит, это была ее кровь, там, на луне? Обмирая от ужаса, но все же не в силах остановиться, она коснулась влажноватого мяса, которое оказалось на месте подбородка, и оно податливо обмякло под ее пальцами, оставившими вмятины; потом зашевелилось, сползая вниз с лица. Амелия, замерев, проследила, как этот мерзкий кусочек плоти на мгновение повис на подбородке, а потом шлепнулся к ее ногам. Пальцы дрожали. Но что же с ее глазами? Почему она не видит в свете луны их блеска? Она всмотрелась, но увидела лишь зияющую черноту пустых глазниц. Амелия на мгновение замерла. А потом пронзительно закричала. Она хватала себя за лоб, за щеки, срывала куски мяса и отшвыривала от себя, видя, за истлевшими губами обнажаются зубы, и все кричала, кричала... Потом, уже обезумев от собственного крика и не в силах больше выносить зрелище собственного разлагающего лица, изо всех сил ударила обоими кулаками прямо в центр зеркала. Оно с хрустом треснуло, и несколько кусков стекла выпали из самого его центра, и со звоном разбились. В глазах у Амелии потемнело, и она перестала что-либо видеть и слышать.
  
   - Какой чудесный пирог с клубникой испекла сегодня миссис Гиффорд! Амелия, передай еще кусочек, пожалуйста.
   - Конечно, матушка.
   - И этот заварной крем - настоящее лакомство. Возьми же кусочек!
  
   ...Амелия стремительно шла по коридору, ведомая только одной целью, которая магнитом тянула ее вниз по лестнице. Она решительно пересекла холл и распахнула обе створки дверей, ведущие в восточное крыло. Подобрав юбки, она бросилась прямиком к камину. Угли в нем уже потухли, и лишь пепел и зола мертвой серой грудой стыли внутри. Но ей нужна была правда, ей нужно было, наконец, понять, что случилось в этой комнате в тот страшный день. Ради этого она готова превозмочь страх. Быть может, она еще сможет найти какие-то свидетельства случившегося - обрывок письма, клочок платья, хоть что-нибудь. Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось!
   Она опустилась на колени и тронула холодный пепел. Потом наклонилась ближе и разворошила его так, что легкая, почти невесомая пыль попала на пол и даже на ее платье. Но Амелии было все равно. Неужели совсем ничего? Она яростно разметала остатки пепла, ногтями скребя пол под ним.
   - Мисс Амелия, что вы делаете? - изумление в голосе миссис Уильямс не поддавалось никакому описанию. - Идемте, мисс, поднимайтесь, нечего вам здесь делать.
   Только почувствовав на своем плече твердую руку экономки, Амелия вздрогнула, опомнившись. Она подняла глаза на миссис Уильямс, но прочла на ее лице лишь сильное удивление и даже страх.
   - Пойдемте, мисс Амелия, - повторила та. - Если ваш отец узнает...
   - Что... - едва смогла пролепетать Амелия, и подавленно замолчала. Бросив взгляд на камин, она увидела лишь пустоту и мертвый холодный камень. Камин уже давно не топили. Где же зола?
   - Боже, только посмотрите, что вы сделали со своими пальчиками!
   Амелия посмотрела. Ее аккуратные ноготки были стерты, половина из них сломались, а на одном из пальцев даже выступила кровь. Девушка тихонько ахнула, наконец, позволяя экономке поднять себя и вывести из пустой комнаты.
  
   ***
  
   Перемешав кочергой угли в очаге, кухарка устало вздохнула и вернулась на свое привычное место за кухонным столом. Накрыв ноги старым потертым пледом, всегда так славно согревавшим ее, она поудобнее устроилась на скамье и с удовольствием подставила усталую спину идущему от очага теплу. На столе ее ждала газета двухдневной давности и чашка свежего чая. Номер "Морнинг пост" достался Мод от экономки миссис Уильямс, та получила его от дворецкого, а он, в свою очередь, прочел газету только после того, как мистер Черрингтон изучил ее от первой до последней страницы. И хотя с тех пор прошло уже достаточно времени, чтобы новости успели изрядно устареть, Мод все равно с предвкушением зашуршала страницами.
   Из посудомойной слышался мерный перестук посуды: кухарка не оставляла свою новую помощницу Джуди без работы. На редкость старательная деревенская девочка изрядно помогала Мод, и у той теперь было достаточно времени как на газеты, так и на сплетни. На противоположном конце стола Мэри, склонившись над тазом с теплой водой, сосредоточенно выжимала сок из половинки лимона на едва заметное пятно на одной из манжет сорочки. Когда эта работа была завершена, камеристка подхватила корзинку с бельем, требовавшим починки, и устроилась за столом напротив кухарки. Разложив перед собой швейные принадлежности, она извлекла из корзинки первый из полдюжины воротничков, и принялась пришивать к нему кружева.
   Несколько минут спустя кухарке, наконец, наскучила газета, и она отложила ее: беседа с горничной, по ее опыту, сулила куда больше интересного.
   - Хм, не так уж и плохи здешние нитки, - заметила Мэри, придирчиво рассматривая только что пришитое к сорочке хозяйки кружево, - шва и не заметишь. Только все равно видно, что не в лондонском магазине покупались. Уж я-то чувствую, где фабричная работа, а где... - она презрительно фыркнула.
   Мод с усмешкой кивнула.
   - Куда уж здешним товарам до лондонских, - продолжала Мэри, сев на любимого конька. - Разве они сравнятся со столичным изобилием кружев, пуговиц и тесьмы? Ни о каком выборе и речи не идет!
   - Что правда, то правда, - откликнулась кухарка. - Выбрать особенно не из чего: два мясника, зеленщик да молочница. Куда уж им до Ковент-Гардена! Меня миссис Черрингтон уж скоро бранить начнет, что всякий раз подаю к столу одно и то же. А что, если хозяева решат прием устроить, или кто-нибудь с визитом приедет? Где я возьму ананас для десерта, скажите на милость? А ведь прежде ни одного званого ужина не проходило, чтобы его не было.
   Мэри согласно закивала, отвлекшись от шитья.
   - А что уж говорить о дамских магазинах на Риджент-стрит или Пиккадилли, по ним одно удовольствие прогуляться! Целый день бы там и ходила. А пусть хоть и за булавками для хозяйки зашла, кто бы меня оттуда погнал! Тут-то вообще развлечений не бог весть как много... Конечно, мне уже не до танцулек да гулянок, но даже я вижу, какая здесь скукотища для молодежи. А ведь когда я была помоложе, помню, в Лондоне оставалось только выбирать, на что потратить вечер воскресенья, если выходной выпадал. Помню, как мы с другими девушками на Пасху ходили на Гринвичскую ярмарку - так чего там только не было! И фокусники, и бродячий театр, и цирк шапито - мы там до упаду смеялись! А какими вкусностями с лотков торговали: и сидром, и леденцами на палочке, и яблоками в карамели, и булочками с повидлом... Чего только там не было! А карусели? За шесть пенсов можно было и прокатиться, и еще на какое-нибудь лакомство оставалось. А здесь... На что нужна эта половина выходного дня, если все равно заняться нечем, да пойти некуда?
   Мод пожала плечами, неторопливо поднимаясь с места и возвращая остывающий чайник на плиту.
   - А мне, честно сказать, пришлось по вкусу прогуляться до деревни и послушать, что местные рассказывают. Эта Салли - молочница, ты помнишь ее? Она, кажется, все обо всех знает. Если хочешь узнать о последних новостях, прямиком отправляйся к ней. Ее послушать, так в здешней деревне - Монк Вуд, или как ее - на какой двор ни зайди, всюду или от страшной болезни кто-то умер, или скотина передохла, или ребенка сглазили, или еще какое несчастье приключилось.
   - Вот только этих суеверий тут не хватало, - скривилась Мэри, откусывая нитку.
   - Так Салли и в развлечениях толк знает, она мне тоже кое-что рассказывала.
   Горничная заинтересованно подняла голову.
   - Это ж какие тут развлечения?
   - Здесь минутах в тридцати езды есть замок - уж не помню, как называется, только вот там каждое первое воскресенье месяца такие ярмарки устраиваются, что любо-дорого посмотреть! И народу столько, сколько во всей этой деревне никогда и не бывало.
   - Да это же тот самый замок, куда наши дамы ездили с теми соседями! Только кто же нас туда повезет? А что в этой ярмарке толку, если туда пешком добираться полдня. - Она с досадой пожала плечами и вновь принялась за работу. - Все свободное время на это и уйдет!
   - А по мне, если тебе так уж хочется повеселиться и на людей посмотреть, то можно и найти, на чем поехать. Деревенские-то ездят! Вот и собралась бы с ними.
   - С деревенскими? - хмыкнула Мэри, но окончить фразу не успела: на лестнице раздались торопливые шаги, и в кухне появилась Конни.
   Раздраженно откинув со лба выбившуюся из-под чепца прядь волос, она кивнула двум другим служанкам и, стуча каблучками, проследовала мимо них в прачечную с охапкой одежды для стирки.
   - Это чего это она такая взмыленная? - проворчала ей вслед кухарка.
   Конни вернулась уже через минуту, поправляя на ходу передник.
   - Вот чего это она меня вечно другим именем зовет? - выпалила она, опускаясь на скамейку рядом с Мод. - Будто у меня своего нет!
   - Это ты о ком? Каким таким именем? - уточнила та, небрежно пододвигая Конни еще одну кружку чая.
   - Дженни, каким еще! - огрызнулась она.
   Мэри и Мод многозначительно переглянулись.
   - Разве такое уж сложное у меня имя? - раздосадовано продолжала Конни. - Никак не возьму в толк - мисс и вправду не может его запомнить или просто насмехается? А может, хозяева решили мое имя поменять, только мне не сказали? Некоторые любят всех горничных по-своему называть, точно и не крестили нас вовсе другими именами, - она сделала быстрый глоток. - Но почему же Дженни?
   Кухарка задумчиво покрутила в руках кружку.
   - Так ведь Дженни - имя той самой девушки, что работала у нас до тебя, - наконец произнесла она. - Ну, знаешь, та самая, на чье место тебя приняли...
   - Так это которая... Покойница же она! - пробормотала Конни испуганно. - Но почему тогда мисс зовет меня ее именем?
   - Ох, Конни, - Мод снова покачала головой, - знала бы ты, как мисс Амелия переживала, когда бедняжка скончалась - ведь они с ней так хорошо ладили.
   - Да, кажется, вы упоминали об этом, - Конни вздохнула. - Но все равно я не понимаю...
   Мэри снова отложила шитье.
   - Так ведь у нее ближе, чем Дженни, никого и не было, - пояснила она. - Дженни не только прислуживала - они и сплетничали обо всем, и смеялись там, наверху, прямо как настоящие подружки. Дженни-то свое место знала, но вот молодая мисс только ее и признавала. Даже когда Дженни чем-то занята была, и миссис Черрингтон меня посылала помочь мисс Амелии одеться, так она всегда грустила и о Дженни спрашивала. Мне это всегда неправильным казалось, так с хозяйской дочерью сближаться, но что я могла сделать.
   - У нашей мисс никогда других подруг и не было, - вставила Мод, - вот она в Дженни и вцепилась. Она была девочкой хорошей, покладистой, молоденькой совсем...
   - Сколько же ей было лет? - Конни и думать забыла про чай.
   - Двадцать четыре должно было стукнуть. Никто и не думал, что такая молодая женщина так неожиданно умрет!
   - Вот уж верно, - согласилась кухарка, поправляя сползший с колен плед. - За неделю сгорела, кто же думал! Мы уж видели, что ей все хуже и хуже, только что можно было сделать? Все время в лихорадке была, вся целиком сыпью покрылась, мы уж перепугались-то как! Даже хозяйский доктор приходил, такой важный, с очками. Послушал ее, посмотрел, сказал, что бедняжка где-то тифом заразилась. Только вот помочь уже не смог, слишком поздно было.
   Мод склонилась над кружкой, размешивая сахар, а затем продолжила:
   - Да и без доктора все ясно было. Через три дня уж и схоронили нашу Дженни... - она задумчиво отхлебнула.
  
   ...Тот пасмурный, промозглый день, когда хоронили Дженни, был еще свеж в ее памяти - да и немудрено, ведь с той поры и месяца не прошло.
   Хотя стояла уже середина мая, дождь над Лондоном моросил неделю кряду. Погребальная процессия выглядела особенно печально и гнетуще под свинцовым небом. Похоронное бюро и семья Черрингтон, сделавшая все для того, чтобы их горничную погребли, как подобает, приложили достаточно усилий, чтобы процессия выглядела соответствующе печальному событию, однако когда они добрались до Нанхэдского кладбища, вымокшие лошади и траурные повозки являли собой довольно жалкое зрелище.
   Само кладбище казалось еще более безрадостным и безнадежным. Повсюду простирались аккуратные ряды одинаковых безликих могил, довольно тесно прилегавших друг к другу, и возвышались скромные надгробия, похожие, как приютские детишки в одинаковых серых рубашках. К счастью, ни слугам, ни тем более хозяевам не пришлось созерцать тех ужасов, которые Мод когда-то видела на кладбищах для нищеты - ни общих безымянных могил, ни мародеров, ведущих свой грязный промысел едва ли не среди бела дня. Нет, Нанхэд угнетал лишь своим безмолвием и удручающей тишиной.
   Пока пастор монотонно говорил слова молитвы, дождь все продолжал моросить, осыпая холодными мелкими каплями кутающихся в плащи и накидки людей, могилы и гроб с бедняжкой Дженни. Ее бледное, словно вылепленное из воска лицо выглядело старше, чем обычно. Безучастные фигуры присутствующих, явившихся попрощаться с усопшей, казались такими же одинаковыми, как и серые могильные камни вокруг. Мод зябла, несмотря на теплую накидку с подкладкой, наспех перекрашенную по случаю траура в черный цвет. Мэри, как и всем остальным слугам, пришлось поступить так же: ведь выкрасить старую вещь было куда дешевле и быстрее.
   Семья Черрингтон проявила благосклонность, явившись на похороны своей горничной. Они стояли в первом ряду с мрачными лицами и траурными ленточками на одежде. Кто знает, о чем думали они, и не посетила ли миссис Черрингтон мысль о том, что лучше бы она осталась дома в тепле; и не размышлял ли мистер Черрингтон о том, что вечером по возвращению ему следует перепроверить счета из банка. И лишь на лице Амелии, стоящей позади родителей, отпечаталось истинное горе. В ее широко раскрытых глазах затаились страх и глухое отчаяние. Она смотрела в одну точку прямо перед собой, точно не слыша ни слов пастора, ни перестука дождевых капель, не видя скромного черного гроба, у которого стояла.
   Наконец, пастор закончил читать молитву, гроб накрыли крышкой, и трое молчаливых могильщиков поспешили опустить его в яму. Когда они, наконец, справились с разбухшими от дождя веревками и безмолвно исчезли, мистер Черрингтон по праву главы дома первым взял горсть земли и бросил его в могилу. Глухой стук влажного комка о крышку гроба в сонной тишине показался раскатом грома.
   Амелия резко вздрогнула и побледнела - хотя и без того была бледнее тени - и издала слабый сдавленный возглас.
   - Нет! - выкрикнула она и прикрыла ладонью рот, а затем резко развернулась на каблучках и кинулась прочь. Оскальзываясь на мокрой траве, она почти бежала, забыв подобрать полы длинной юбки, и та все больше напитывалась влагой, а вдоль подола обозначилась темная кайма. Едва не оступившись, она добралась до дорожки, в конце которой стояла карета. В гробовой тишине слышался только хруст гравия под ботинками Амелии и ее сбившееся дыхание.
   Влажный и скользкий ком глины упал из ладони Мод в яму. Кухарка поспешно отошла в сторону, нашаривая в кармане носовой платок, и встала рядом с Мэри. Та тоже промокала глаза краешком платочка. Все старались избегать смотреть друг на друга и поспешно отворачивались или опускали очи долу. Церемония быстро завершились, но не один человек и виду не подал, будто произошло что-то необычное, а лицо мистера Черрингтона и вовсе не дрогнуло. Но даже в повозке, в которой слуги возвращались с кладбища, всю дорогу царила напряженная тишина. Оставалось лишь догадываться, насколько удручающей могла быть атмосфера в карете хозяев.
  
   - Да, наша мисс была очень привязана к Дженни, - подытожила Мэри. - Потом еще несколько дней мы не знали, как и подойти к ней, такой она была несчастной и потерянной.
   - Что верно, то верно. В тот же вечер после похорон миссис Черрингтон послала меня за мисс Амелией, чтобы позвать к ужину, так едва я заикнулась, что нам всем очень жаль бедную Дженни, так молодая мисс разрыдалась так, что я испугалась, как бы с ней припадок не случился. Закричала, чтобы я и говорить больше не смела ей о бедной Дженни, и что она слышать не хочет о ее смерти.
   Конни лишь удрученно молчала.
   - Конечно, мисс Амелия - девушка благородная, чувствительная, - со вздохом добавила Мод. - И теперь еще это ее недомогание...
   - Наша мисс такая же болезненная, как и миссис Черрингтон, - констатировала камеристка. - Можете мне поверить, уж я немало лет у нее прослужила и знаю в этом толк. Благородным дамам гораздо тяжелее приходится, чем нам. А уж такой молоденькой девушке, как наша мисс, и подавно вредно волноваться и переживать.
   - Вот именно, - подтвердила Мод, покровительственно посмотрев на Конни. - Так что лучше ничего не спрашивай да не подавай виду, что тебе что-то не нравится. Вот еще нашла, чем возмущаться! Твое дело - прислуживать и знать свое дело. А уж как молодая барышня тебя называет, это тебя не касается! Лучше подумай о том, как бы о ней позаботиться.
   - Верно, - кивнула Мэри, заканчивая свою работу и аккуратно складывая белье хозяйки в корзинку. - Твоя работа - получше ухаживать за ней. Вот я каждую минуту готова услужить миссис Черрингтон - и все ее лекарства наперечет знаю, и слежу, чтобы она их вовремя приняла. И ни секунды без дела, а ты что тут расселась? Белье прачка завтра заберет, а ты иди пока, готовь столовую к ужину.
   - Точно! - всплеснула руками Конни. - Как же это я забыла, который час, - горничная вскочила со скамейки и поспешила к лестнице.
   Мэри покровительственно посмотрела ей вслед:
   - Вот-вот, а то опять все второпях делать будет. Ну, ничего, она молодая, все успеет. Пойду-ка я отнесу хозяйское белье, - она неспешно встала из-за стола.
   Мод неспешно поправила чепец и поднялась вслед за ней.
   - А что же я-то сижу! Совсем заболталась с вами, бездельницами! А уж пора к ужину готовиться. Джуди! - завопила она. - Ты там спишь, что ли? Или я все должна одна делать?
  
   ***
  
   - Амелия!
   Миссис Черрингтон повторяла ее имя уже не в первый раз, и каждый раз все настойчивее, хотя девушка все это время стояла за дверью. Только не эта комната, только не сейчас! Она не готова, она не может туда войти... Ее пальцы, влажные от пота, скользнули по дверной ручке, и та со скрипом поддалась. Это было страшнее любых ее кошмаров, поскольку ей не пригрезилось - хоть она и до покраснения щипала кожу на руке, пытаясь проснуться.
   - Как ты долго, - недовольно поджала губы матушка, не поворачиваясь к ней. - Заходи же.
   Низкая фигура миссис Черрингтон в простом домашнем платье и гипюровом чепце казалась чужеродной в пустой комнате с облезшей штукатуркой и серым от пыли и грязи паркетом. Конечно, все следы пожара давно исчезли сами или были ликвидированы: стены очистили от копоти, пол отскребли, сняв вместе с сажей и верхний слой дорогого паркета, оконные проемы с пустыми рамами заколотили. И только камин, виновник произошедшего, было не так просто убрать, для этого потребовалось бы перестроить всю систему дымоходов в доме, и он, вычищенный и неработающий вот уже много десятилетий, стоял посреди комнаты молчаливым напоминанием о случившемся. Амелия поспешно отвела взгляд и старалась больше не смотреть на него; ей было одновременно и страшно из-за своих видений, и стыдно оттого, что вчера ночью ее здесь застала миссис Уильямс.
   - Прошу прощения, - пробормотала она, но мать ее уже не слушала.
   Только сейчас девушка заметила, что та держала в руках несколько отрезов плотной ткани и внимательно их рассматривала.
   - Какой тебе нравится больше?
   Она протянула Амелии набивную шелковую ткань цвета парнасской розы, сама же продолжала изучать карминовый штоф.
   - Но для чего все это?
   - Ну конечно же, для занавесок! Обои будут персиковыми, я нашла уже премилый образец, но никак не могу определить цвет гардин. Этот все же слишком яркий, - вынесла она вердикт, вертя в руках кусок материи насыщенного темно-красного цвета.
   - В... в эту комнату?
   - Разумеется, милая, - миссис Черрингтон удивленно посмотрела на нее, словно на неразумное дитя. - Твой отец посчитал, что негоже такой большой и просторной комнате в восточном крыле с видом на подъездную дорогу простаивать, и решил отдать ее в полное дамское распоряжение. Разве это не чудесно?
   Амелия невольно приоткрыла рот, однако ничего не ответила. Сама эта идея невероятно пугала ее, и голова шла кругом лишь от одной мысли, что... Но она лишь перевела дыхание.
   - Я решила, что здесь будет музыкальная комната, - гордая оттого, что такая замечательная мысль пришла ей в голову, миссис Черрингтон не обращала внимания на молчание дочери, а, возможно, и не ожидала от нее иного. - Вот здесь, у окна, мы поставим фортепьяно, а в углу - арфу. Мадемуазель Пати ведь учила играть тебя на арфе? Впрочем, неважно. Ты сможешь играть здесь для наших гостей и упражняться, не боясь нарушить мой покой. Через пару недель нас навестит Ричард Харви, было бы прекрасно успеть все тут закончить к его приезду. Ну, что скажешь?
   - Матушка, это... это поистине замечательная идея, - пролепетала Амелия, - но, быть, может, не стоит так спешить?
   - Глупости, милая, нечего откладывать. Но пойдем отсюда, здесь даже негде присесть, а воздух такой затхлый, что трудно дышать. Ноги моей здесь не будет, пока не закончится ремонт.
   Миссис Черрингтон торопливо покинула комнату, Амелия же задержалась там буквально на секунду - остановилась уже у самой двери, но и этого хватило, чтобы перед глазами пронеслась мечущаяся по комнате Элинор, разрушающая все вокруг себя в огненном танце. Девушка стремглав бросилась в коридор.
   - Ах, милая матушка, пожалуйста, послушайте меня! - выпалила она, когда обе женщины оказались в малой гостиной.
   - Что-то еще? - удивилась миссис Черрингтон, которая уже присела на любимый диван и теперь старательно расправляла шаль на коленях.
   - Я умоляю вас повременить!
   Амелия сама не ожидала от себя такой решимости, но эти слова буквально сами вырвались из ее рта. Мать непонимающе посмотрела на нее и приподняла брови в молчаливом удивлении.
   - Это... так сложно объяснить, - пробормотала она, запинаясь. - У меня нехорошее предчувствие по поводу этой комнаты, ведь там...
   - Ах, так вот почему миссис Уильямс обнаружила тебя вчера там!
   - Она все рассказала? - побледневшими губами прошептала девушка.
   - Разумеется, и это очень опечалило меня. Одна мысль, что моя дочь бродит ночами по дому, тревожит меня, но сейчас я не хочу говорить об этом. Неужели ты не можешь просто пить свои капли на ночь и спать, как все приличные люди?
   Кейтлин устало приложила тыльную сторону ладони к глазам и отвернулась.
   - Ты утомляешь меня, Амелия.
   - Пожалуйста, позвольте мне сказать!
   Она бросилась к матушке и упала к ее ногам; та аккуратно отстранилась.
   - Пожалуйста, не помни платье, разве нельзя обойтись без этой сентиментальщины?
   - Моя дорогая матушка, вы не представляете, что за секрет скрывают эти стены! Дом хранит страшную тайну, о которой я случайно узнала. Ведь именно там, в той комнате, которая раньше служила кабинетом, погибла первая хозяйка этого дома. Я видела это словно вживую: ее охватил огонь, и в секунду она превратилась в пылающий факел! Поверьте мне, я не вру! - сбивчиво заговорила она. - Это так ужасно, так ужасно! Она является ко мне в кошмарах! Эта комната сама по себе воплощение мрака, неужели вы не почувствовали это, когда вошли? Мои предчувствия не могут лгать! Дом проклят! Ах, прошу вас, заприте комнату и не заходите туда больше. Я не могу, просто не могу этого больше выносить...
   Амелия уткнулась лицом в колени миссис Черрингтон и зарыдала так отчаянно, что женщине пришлось прикрыть уши.
   - Посмотри на меня, Амелия.
   Она продолжала плакать - теперь уже беззвучно, - и Кейтлин осторожно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе.
   - Ты говоришь бессмысленные вещи, и мне кажется, что это какой-то дурной сон! Я сделаю вид, что ничего не слышала. Боже мой, Амелия, на кого ты похожа!
   Кейтлин неторопливо встала и посмотрела на дочь.
   - Подойди сюда, - сказала она мягко.
   Над каминной полкой висело небольшое круглое зеркало в тяжелой медной раме, из которого на Амелию смотрела она сама, безобразная от слез, с красными, распухшими глазами и носом, а сморщенный лоб превратил ее в старуху.
   - Вытрись, - миссис Черрингтон протянула ей свой платок. - И запомни, как отвратительно ты выглядишь, когда плачешь. Слезы тебя не украшают, а лишь уродуют, и надо быть совершенной дурочкой, чтобы плакать при людях.
   Амелия поспешно утерлась батистовым платком с витиевато вышитыми "КЧ" и покладисто кивнула. Ее отражение показалось ей самым уродливым, что она когда-либо видела в жизни, а уж матушка точно не заслужила того, чтобы быть свидетельницей подобной истерики.
   - Твой муж не захочет с тобой даже разговаривать, увидев подобное непотребство. А истории про привидения и твои кошмары - вовсе не то, что он захочет услышать от любящей жены. Запомни это и придерживай язык! У меня же от подобных историй и вовсе голова болит.
   - Вы совершенно правы, - прошептала девушка.
   Кейтлин тяжело вздохнула и вновь посмотрела в зеркало - на этот раз взгляд ее едва лишь коснулся Амелии, останавливаясь на своем собственном лице. Конечно, она была уже не молода и не так прекрасна, как в двадцать лет, глаза окружила сетка мелких морщин, а уголки губ безвольно поникли, но сейчас рядом со своей юной дочерью она выглядела неплохо. Некоторое время ее взгляд скользил по зеркальной поверхности, будто пытаясь воскресить старое воспоминание из глубин памяти, затем миссис Черрингтон вернулась на диван в свое царство подушек, шалей и безмятежности.
   - Моя дорогая, запомни одну вещь, - проговорила она, не глядя на нее. - Никто и никогда не будет интересоваться тем, что ты думаешь и что ты хочешь. Проявление чувств сочтется истерией, собственное мнение - дерзостью. И чем лучше ты научишься себя сдерживать, тем счастливей будет твой жизнь в браке.
   - Но... разве я не могу быть искренней с человеком, которого люблю? - непонимающе спросила Амелия.
   Миссис Черрингтон усмехнулась одним лишь уголком рта.
   - Какая глупость, Амелия. Выкинь это из головы раз и навсегда. Ты приличная девушка, и должна всегда вести себя пристойно. Твои мысли, твои слова, твои поступки - все должно соответствовать твоему положению, а такая дама, как ты - хорошего происхождения и образования - никогда не позволит себе выражать чувства подобным образом. И, пожалуйста, никогда больше не плачь на людях - ты становишься похожа на лягушку.
   Амелия поспешно закивала, все еще сжимая в кулаке носовой платок, мокрый от слез.
   - А теперь иди в свою комнату и успокойся. Только из любви к тебе я не скажу отцу о том, что ты напридумывала. Надо же, дом проклят...
   В расстроенных чувствах девушка поспешила прочь, ругая себя за глупое поведение. Вслед ей раздался звон серебряного колокольчика миссис Черрингтон и шумные шаги Мэри.
  
   ***
  
   Амелия сидела за туалетным столиком и медленно перебирала лежащие перед ней предметы. Жесткую щетку для волос она положила на самый край, потом подвинула поближе; повертела в руках гребень из слоновой кости, такой ажурный и изящный, что совершенно не подходил к ее нарядам и ни разу еще не надевался. Его она положила в шкатулку к другим своим немногочисленным драгоценностям: хризолитовым сережкам прабабушки, подаренным ей на конфирмацию, золотой броши с мелкой россыпью бриллиантов - слишком роскошной, чтобы даже смотреть на нее - жемчужно-рубиновому гарнитуру, ее приданому. Ни одну из этих вещей Амелия еще никогда не носила. Она мечтала, как будет сиять на своем первом балу в этих драгоценностях, но ее дебют все откладывался - сначала из-за болезни матери, потом из-за переезда... Теперь же, если она и посетит лондонский сезон, то скорее всего уже как замужняя дама.
   Она отложила шпильку для волос, которую задумчиво вертела в руках, и боязливо посмотрела в зеркало. Краснота глаз прошла, и в мягком свете газовой лампы девушка казалась себе вполне хорошенькой, только вот очень несчастной. Нет, она не собиралась себя жалеть - что может быть ничтожнее, чем жалость к себе. Конечно же, матушка права, и Амелии следовало взять себя в руки, подчинить свои чувства и переживанию разуму, успокоиться и больше никогда, никогда не позволять себе подобных выходок. Она уже не маленькая девочка, она не должна бегать ночью по дому, не должна зарываться в мамину юбку, и уж тем более не должна верить страшным историям о привидениях.
   Всю жизнь перед Амелией были образцы идеальной девушки - эти бумажные черно-белые красавицы смотрели на нее с журналов мод и рекламы мыла, их речь лилась со страниц "Советчика молодым девушкам", именно их приводила ей в пример мадемуазель Пати, когда воспитанница путала до мажор и до минор. Эти девушки были улыбчивы, легки на подъем, до крайности вежливы и безупречны манерами. Они с легкостью могли организовать обед на десятерых, нарисовать пейзаж, побеседовать на с гостями французском и немецком, никогда не огорчали родителей и постоянно были заняты делом. Они носили самые модные наряды, убирали волосы в сложные высокие прически, были румяны и веселы. Именно такой пообещала себе стать Амелия Черрингтон много лет назад и свое обещание не сдержала.
   Она закрыла лицо руками. Как ей измениться? Как стать правильной дочерью и женой? Ведь такую, как она, никто никогда не полюбит и не сделает своей законной супругой! Она старалась не расплакаться вновь, сжимала кулаки, царапая ладони, но слезы предательски наворачивались на глаза. Несколько глубоких вздохов помогут ей справиться с расстроенными чувствами, а спасительные капельки успокоят нервы и погрузят в сладкую дрему. Быть может, она вновь услышит море и будет качаться на его волнах - и никогда никому не расскажет о том, что происходит с ней в ее грезах. Улыбнувшись своим мыслям, Амелия принялась расчесывать волосы перед сном. Двадцать раз провести щеткой с внешней стороны, двадцать раз с внутренней, сбрызнуть розовой водой и маслом, заплести в косу - этот ритуал она знала наизусть с самого детства. Она почти не смотрела в зеркало, поглощенная своим занятием, однако краем глаза заметила, как в отражении появилось нечто новое, чего до сих пор в комнате не наблюдалась. Девушка медленно подняла голову и всмотрелась в зеркало, и чем дольше она смотрела, тем явственнее становился ужас, охвативший ее.
   О нет, эта тень ей не примерещилась, как не была она сном или плодом ее воображения. То, что сначала показалось ей белой дымкой, на глазах становилось все плотнее и плотнее, пока, наконец, не превратилось в полупрозрачную женскую фигуру. Девушка резко обернулась, но фигура не исчезла, более того, она была реальнее, чем тусклое отражение в зеркале. Она парила в воздухе в дюйме от пола, а платье - старое, вроде тех, что носила в юности бабушка Амелии - слегка колыхалось. Ее лицо, волосы, наряд - все слилось в сотканный из густого тумана образ, и Амелия не сомневалась, кем является эта призрачная женщина.
   - Ну здравствуй, Амелия, - улыбнулась Элинор темной впадиной рта.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"