Хаймке Дрор сидел в купальном халате, по-турецки сложив ноги под собой на диване, и пялился в телевизор. В этот поздний час весь Израиль замер в одной и той же позе, ощущая себя участником великого действа, которое разыгрывалось на цветном экране. Называлось это действо "Мисс Обаяние-2000", и вызывало к себе вполне понятный интерес.
Итак, Хаймке Дрор сидел на диване и с досадой наблюдал за происходящим на экране. А досадовал он по двум причинам: во-первых, его, одного из основателей и зачинателей этих конкурсов на сей раз не удосужились пригласить, даже в качестве зрителя. Он каждый год, если и не возглавлял жюри, был хотя бы одним из арбитров .
"Вот недоумки, - кипятился про себя Хаймке , - да когда я в первый раз с таким трудом протащил конкурс на экран, вы все под стол пешком ходили, да и экран был не цветной, а чёрно-белый. А сейчас вы идёте по дороге, проторенной мной и такими, как я, а как позвать меня на конкурс - так нет! Стар я, что ли, для этого?"
Он спрыгнул с дивана и подбежал к зеркалу. На него смотрело осунувшееся, небритое, опухшее лицо с красным носом. Хаймке уныло побрёл обратно - он вспомнил о второй причине своего досадливого состояния: вот уже несколько дней, как его мучил грипп. Лечащий врач только руками развёл, когда Хаймке обратился к нему:
- Ничего не поделаешь, Хаймке, это вирус. Пей акамол и будь мне здоров, - и похлопал пациента по плечу.
- Жалко, что я не врач, - сказал ему Хаймке , - ведь надо, по сути, знать всего две вещи: всё сваливать на вирусы и выписывать акамол. И для этого я пришёл?
- Хаймке, Хаймке, это не смертельно, - засмеялся доктор,- ну, помучаешься с недельку, что поделаешь?
Этот врач, Ави , лечил всех телешоуменов и вообще всё телевидение, и конечно, всё про всех всегда знал: кто, как и с кем живёт и кто от кого что подцепил.
- Слушай, Ави, - почти умоляющим голосом сказал Хаймке, - у меня через неделю, сразу после конкурса красоты, поездка в Анталию. Сделай что-нибудь, хоть поставь меня на ноги для начала.
- Ну, за недельку ты очухаешься, с Его помощью, - Ави вновь покровительственно похлопал его по плечу и вознёс ехидные глаза к небесам, как будто и не был отъявленным безбожником, - и в Турцию полетишь без проблем, я почти уверен.
А конкурс? -
Что - конкурс? -
Как я в таком виде появлюсь в зале перед публикой? -
- Да ладно, Хаймке, хватит тебе, ну пропусти ты его один раз, - врач в очередной раз хитро улыбнулся и подмигнул.
Ты с ума сошёл, Ави! Юбилейный конкурс 2000 года, и меня там нет? -
- Не нервничай, Хаймке, будет хорошо , и всё устроится как-нибудь, - врач снова оскалился, на это раз как-то таинственно - или это показалось Хаймке? -Грипп особенно опасен в сочетании с климаксом. Как у тебя со всем остальным?
- Да пошёл ты! - Хаймке напоследок махнул на теперь уже откровенно смеющегося Ави и уныло побрёл домой.
Несколько грустных дней он провёл в постели, никуда не выходя из дому, но это мало помогло: конечно, слегка полегчало, но по-прежнему текло изо всех дырок и слабость по-хозяйски господствовала во всём теле.
Вдобавок ко всему, на конкурс его тоже не пригласили, и теперь Хаймке сидел у телевизора и злился на весь мир.
На экране появились ведущие, Нешер и Ривка.
- Нашли кого пригласить в качестве ведущих, - подумал про себя Хаймке ,- ну, Нешер ещё куда ни шло, его любят, но Ривка... Вечно безвкусно одета, а губы сложены так, как будто всё время жуёт жвачку. Б-же, она на каблуках! Когда это она научилась на них стоять? А помада! Небось, у себя под домом в лавке купила! Ужас!
. А вот, наконец, и сюрприз, который нас всех ожидает... - между тем, сказал Нешер-
- Нет-нет, про сюрприз скажем позже, - "перебила" его Ривка, - давай сначала представим членов жюри.
Хаймке прозевал начало их вступительной речи и, услышав про сюрприз, стал всматриваться. Но судьба явно не благоволила ему в этот вечер.
-У, паршивка, перебила, - забрюзжал он про себя, сознавая вполне, что так и было задумано, - чего стоит ваш конкурс без Хаймке?
Ведущие тем временем представляли членов жюри. Большинство их было знакомо Хаймке, с ними он работал на прежних конкурсах.
- Интересно, кем они заменили меня? Пока сплошь одни и те же лица, - Хаймке вытянул шею. Из носа предательски капнуло на ковёр.
- И, наконец, последний член жюри, - Ривка сделала паузу . - Знакомый нам всем диктор Яаков Галь !
Хаймке свалился с дивана и больно при этом ударился. Яаков Галь! Вот кем они заменили его! Вот на кого променяли его, Хаймке! Яаков работал на студии уже давно. Диктором он был отменным, обладал приятной внешностью и хорошо поставленным голосом, но был старым убеждённым холостяком весьма аскетичных манер, не обращавшим на женщин абсолютно никакого внимания, хотя многим из них, по слухам, нравился. И вот ему доверили судить о женской красоте вместо Хаймке! Как он, Яаков, может разбираться в этом столь тонком вопросе, если - и Хаймке в этом был абсолютно уверен - никогда не спал с женщиной, а обнажённую грудь видел только в мультфильмах!
Хаймке полежал немного, зарывшись сопливым носом в ворсистый ковёр, повыл от обиды, потом поднялся и, стараясь не глядеть на экран, пошёл заваривать кофе. Пока кофе закипал, он всё же не смог удержаться от искушения и повернулся.
Ведущие представляли девушек в порядке очерёдности. Красавицы выходили в вечерних платьях, каждая при этом пыталась улыбаться, занимая своё место на сцене. Когда вышли все двадцать девушек, они образовали как бы шеренгу красоты, затем перестроились в круг, помахали друг дружке и публике и ушли.
На смену им выбежал один из молодых певцов и заблеял одну из своих щёлкающих, булькающих, цокающих песен, сопровождая её бесконечными кривляниями, приседаниями, пируэтами и пробежками. Певец был облачён в рваные джинсы, свободную майку и спортивные туфли, ничто не сковывало свободы телодвижений. Публика прихлопывала и качала головами в такт ритму.
Хаймке услышал, как зашипел кофе, перелившийся из турочки на плиту. "Чёрт! - выругался он про себя. - Нашёл, на что засматриваться!"
Всё-таки в турочке немного осталось, на одну порцию. Пока Хаймке возился, наполняя чашечку и вытирая плиту, он услышал, как ведущие снова стали вызывать девушек. Он наспех собрал губкой кофе с плиты и с чашечкой кофе вбежал в салон.
Девушки выходили на сцену в купальниках. Каждая пятёрка появлялась в костюмах одного цвета, поверх которых были накинуты золотистые платки, и на сцене образовались четыре группы: розовая, голубая, оранжевая и сиреневая. Участницы замирали в индивидуальных позах, словно китайские фарфоровые статуэтки, зрелище радовало взор, и Хаймке невольно залюбовался, позабыв про остывающий кофе.
Между тем красавицы по одной ушли, а затем стали вновь появляться, на сей раз по одной, в купальниках без накидок, но с номерками, прикрепленными на правом плечике. Каждая проходила по сцене, грациозно кланяясь публике, одаривала лучезарной улыбкой и исчезала.
Хаймке усиленно тёр слезящиеся от болезни глаза, стараясь ухватить каждую подробность, каждую деталь походки, каждую линию тела, каждую чёрточку лица под маской грима. Больше всего ему понравились номера четыре, семь и восемнадцать.
" Посмотрим, посмотрим, уважаемое жюри, совпадёт ли ваше мнение с моим, -злорадно подумал Хаймке. - С такими арбитрами, как Яаков, вам бы не девушек оценивать, а афишные тумбы!"
Он вновь уселся на диван, подогнув под себя ноги. На сцене теперь кривлялся тот же самый певун, но он успел приодеться - в другую майку и другие рваные джинсы. "Тебе бы лучше лёгкой атлетикой заняться, а не эстрадой, - Хаймке отпил. - Больше бы пользы и тебе, и стране".
Из носа капнуло в чашку. Хаймке досадливо поморщился и отложил кофе в сторону.
Певец, слава Б-гу, на сей раз быстро отмучился, и на сцену вышли Нешер и Ривка. Зал замер, как и вся небольшая страна, в томительном ожидании.
- Ну, вот, уважаемая публика, и подошёл к концу конкурс "Мисс Обаяние-2000",- начал Нешер. - Он подарил нам много прекрасных минут и открыл много прекрасных имён.
- В течение почти двух часов, - продолжила Ривка, - вся наша страна неотрывно следила за ходом конкурса. И вот теперь наступила решающая минута. У нас в руках конверт, где названы три лучшие, на взгляд жюри, девушки. А потом нас всех ждёт сюрприз, как мы и обещали. Итак...
Нешер раскрыл конверт и передал Ривке. Стало совсем тихо. Сердца всей страны забились в унисон. Хаймке удивился своему волнению: "Ну, посмотрим, посмотрим..."
Итак, номер четыре - Дана Оз из Рамат-Гана ! -
Рослая, под метр восемьдесят, блондинка с большими голубыми глазами захлопала в ладоши и подошла к ведущим. Публика зааплодировала.
Номер семь, - продолжила Ривка, - Орна Леви из Ашкелона! -
Орна была эталоном другого типа красоты, восточной: высокая, как Дана, смуглянка с чёрными, как смоль, волосами и антрацитовыми блестящими глазами.
Хаймке свесил ноги с дивана, чтобы не свалиться вновь. "Если объявят номер восемнадцать, - подумал он ,- то я, пожалуй, поверю, что у господина Галя молодая любовница!"
- И, наконец, последняя выбранная жюри красавица... - Ривка задержала дыхание и обвела глазами зал. Слышно было, как хлопают друг об дружку её накрашенные ресницы, - это Полина Берман, номер восемнадцатый, из Тель-Авива!
Красавица-шатенка с зелёными с поволокой глазами вскинула в знак победы руки и вышла из общей шеренги.
- Да уж, справились и без меня, - обиженно, вслух произнёс Хаймке. - Надо поближе познакомиться с этим Яаковом. Оказывается, он плут ещё тот!..
- А теперь, - продолжил Нешер , -всех нас ждёт обещанный сюрприз. Мы уверены, что вся наша страна, весь израильский народ с замиранием души, а душа у нас общая, следит и гадает, кто станет победителем, а кто займёт почётные второе и третье места. Но среди вас, дорогие телезрители, есть один человек, который больше всех хотел бы быть тут, в зале, но не смог, потому что болезнь помешала ему сделать это...
- Конечно же, - подхватила Ривка, - мы имеем в виду основателя конкурсов красоты в Израиле, господина Хайма Дрора. Поприветствуем его, господа, аплодисментами и вставанием!
Публика встала, аплодируя. Невольно в своей квартире встал и Хаймке. Халат сполз с него на ковёр, и он стоял теперь в одних трусах, растроганный, не зная, что делать дальше.
- Сядь, Хаймке, сядь, - сказал Нешер в камеру, - садитесь, уважаемая публика, благодарим вас. Ты думал, Хаймке, что тебя забыли? Неужели ты мог подумать, что в день юбилейного конкурса 2000 года кто-нибудь может не помнить о твоей роли в истории этого прекрасного состязания?
- И чтобы ты убедился, что это действительно так, - продолжила Ривка, - наш сюрприз состоит в следующем: тебе, и только тебе, дорогой Хаймке Дрор, доверена честь через три дня назвать имя победительницы и двух призёров. Это будет данью нашего уважения, признания твоего огромного вклада и просто элементарной справедливостью.
- Но я же улетаю завтра утром в Анталию, - растерянно пролепетал Хаймке, растерянно разведя руками.
- Через три дня в этом самом зале, после твоего возвращения из Турции, - произнёс Нешер, - ты скажешь своё веское слово. Как ты убедился, мы всё про тебя знаем, а ты надеялся от нас так легко избавиться?
Тут показали зал, и Хаймке увидел доктора Ави, сидящего в партере. Так вот в чём дело, догадался он, вот как всё просто!
Из носа вмиг перестало капать, головные боли прошли, и вообще Хаймке мгновенно почувствовал себя абсолютно здоровым.
Ну, что, - спросила Ривка, - ты согласен? -
- Конечно, конечно, сладкая моя, - закричал Хаймке Дрор. Он подполз на коленях к экрану и, воспользовавшись, что Ривку показывают крупным планом, стал целовать её прямо в губы, накрашенные безвкусной помадой.
Ривка слегка поморщилась (или ему это только показалось?) и повторила:
- Итак, через три дня встречаемся с Хаймом Дрором в прямом эфире. Счастливого пути, Хаймке!
На сцену выбежал певец, и одновременно пошли титры.
Зазвонил телефон. Хаймке схватил трубку.
Ну, -спросил его довольный голос Нешера, - как тебе конкурс-2000?-
- У меня нет слов, дружище, - закричал Хаймке, - это что-то особенное, неповторимое. Вы прекрасно справились без меня.
Как ты себя чувствуешь?-
- Великолепно, абсолютно здоров , - и Хаймке говорил сущую правду.
"Как мало человеку надо для счастья!" - подумал он.
- Когда прилетишь из Турции, позвони прямо из Бен-Гуриона , - вновь услышал он голос Нешера.
Перелёт Хаймке перенёс хорошо, но как только добрался до гостиничной койки, тут же уснул крепким сном, и так проспал почти до самого вечера: сказалась слабость после болезни. Когда он, наконец, открыл глаза, солнце уже клонилось к закату.
"Что это я, в самом деле, спать , что ли, сюда приехал?" - Хаймке быстро вскочил с постели, оделся и, выйдя из отеля, зашагал к морю. Купающихся на пляже уже почти не было, да и те, что остались, складывали вещи и одевались, торопясь к ужину. Хаймке разделся, бросил вещи прямо на песок и подбежал к воде, ступив в неё по щиколотку: тёплая. Солнце, слегка выглядывая из-за линии горизонта, подмигивало и ласково припекало голову.
Хаймке поплыл, нырнул, вынырнул, снова поплыл. Отдалившись на достаточное расстояние, он окинул взглядом берег, обратив внимание на трёх мужчин, которые медленно, вперевалочку, шли вдоль линии воды. Подробности их лиц с такого расстояния разглядеть было трудно; бросалось, однако, в глаза отличие одежды: все трое были одеты во всё белое, начиная от обуви и кончая белыми жабо, выглядывающими из-под белых пиджаков. Мужчины шагали, тихо переговариваясь между собой, и их силуэты резко выделялись на фоне предсумеречного пляжа. Хаймке, заинтересовавшись, проводил их долгим взглядом, нырнул в глубину, а когда выплыл, мужчин уже и след простыл . "Наверное, музыканты, играющие в ресторане одного из прибрежных отелей", - сделал вывод Хаймке. Он выскочил на берег и принялся бегать туда-сюда. Солнце уже окончательно распрощалось с сутками, и стало довольно прохладно. Хаймке быстро оделся и закурил сигарету. Неплохо было бы чего-нибудь выпить для разогрева, пронеслось в голове. Да и не ел он уже почти целые сутки.
Все прибрежные ресторанчики были почему-то, как по команде, закрыты, лишь вдалеке светилась вывеска .Подойдя поближе, Хаймке прочёл вслух: "Кафе "Ориент".
Он постучал в стеклянную дверь. Через пару минут шторка за дверью отодвинулась и Хаймке увидел, что его рассматривает высокий, усатый, с проседью в гладко зачёсанных волосах турок, очевидно, бармен. Хаймке знаками стал просить, чтоб его впустили. Тот, что был внутри, показал на табличку: до семи вечера сегодня. И исчез за колыхающейся шторкой. Хаймке принялся стучать снова, на сей раз более настойчиво. Он решил достучаться во что бы то ни стало. Минуты через три стеклянная дверь открылась. Тот же мужчина, глядя на Хаймке весьма осуждающе, покачал головой и изрёк на самом распространённом языке международного общения - ломаном английском:
- Мы уже десять минут, как закрылись на сегодня, мистер.
Это было уже хоть что-то.
- Я очень проголодался и хочу чего-нибудь выпить, - умоляющим голосом произнёс Хаймке. - Прошу вас. Я так голоден и холоден, что, боюсь, мне не добежать до ближайшего кафе. Готов заплатить двойную таксу.
Это подействовало. Высокий и усатый отошёл в сторону .
Проходите, господин.-
- Благодарю вас, - Хаймке почти бегом, чтобы тот не передумал, перешёл порог кафе и помчался к стойке бара. Бармен еле поспевал за ним.
- Чего изволите? - спросил турок, когда, наконец, мужчины оказались по разные стороны стойки.
- Для начала бренди, - Хаймке уже слегка стучал искусственными зубами, - и поесть...Всё равно что.
- Но у нас ничего не осталось, кроме нескольких сэндвичей, господин.
Хаймке жадно проглотил рюмку бренди, отчего стало легче дышать, и кивнул:
--
- Дайте то, что есть, только побыстрее.
Кто-то приятельски положил руку сзади ему на плечо. Хаймке вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стоял, по всей вероятности, один из тех троих, которых он видел гуляющими вдоль морского берега. Это был невысокого роста, коренастый мужчина лет шестидесяти с причёсанными на срединный пробор редкими седыми волосами и столь же седыми усами, открывающими при улыбке ровный ряд белоснежных фарфоровых зубов. Хаймке покосился на руку, слегка сжимающую его плечо. Её украшал крупный агатовый перстень. Карие глаза внимательно, но, впрочем, очень добродушно, изучали Хаймке, которому незнакомец очень напомнил речного бобра.
- Альберто Манчини, - представился итальянец. - Попрошу вас за наш столик .
Он, наконец, снял свою тяжёлую руку и протянул, представляясь. Хаймке инстинктивно пожал её.
- Хайм Дрор, - пролепетал он.
- Попрошу вас отужинать со мной и моими друзьями, - всё так же улыбаясь, повторил Манчини. - Этим вы нас очень обяжете. Прошу.
Не дожидаясь ответа, - а Хаймке бы и так не отказался, - он фамильярно схватил его под руку и, не обращая внимания на бармена, почти силой втащил в узкий коридор, заканчивающийся дверью. Итальянец толкнул её и посторонился, приглашая Хаймке зайти.
Они оказались в небольшой комнате, тускло освещаемой свечами, посреди которой выделялся круглый стол, уставленный всевозможными яствами из морских глубин и винными бутылками, в большинстве наполовину опустошёнными. Двое сидящих за столом мужчин поднялись Хаймке навстречу.
-Мистер Дуглас Феллоу, Лондон, - представил одного из них Альберто.
Англичанин слегка поклонился и протянул Хаймке руку. Высокий, сухощавый, с густыми вьющимися седыми волосами и бакенбардами на пол-лица - типичный представитель туманного Альбиона, тоже под шестьдесят.
Француз выглядел несомненно моложе своих сотрапезников, если он, конечно, не воспользовался чудесами косметики своей родины: высокий, пожалуй, даже выше мистера Феллоу, судя по лицу, склонный к полноте, но , вероятно, стремящийся это скрыть и потому, как подумалось Хаймке, весь под белоснежной рубашкой затянутый в корсет, с чёрными, как смоль, длинными волосами, гладко зачёсанными назад и сильно блестящими от обилия бриолина. Перье выглядел не более, чем лет на сорок пять.
Бармен, тихо постучавшись, принёс стул и дополнительные приборы для Хаймке, и все расселись по местам. Манчини сделал халдею знак удалиться и разлил всем белого вина.
-Господа, - тихо, но многозначительно произнёс он, - я предлагаю осушить этот бокал за нашего гостя, господина Хайма Дрора из Израиля. Ваше здоровье, господин!
Все подняли бокалы и выпили. Хаймке не терпелось, наконец, приняться за еду. Он положил в свою тарелку краба, оторвал лапку, обильно полил лимонным соком и вгрызся в него. Было так тихо, что казалось, слышится подрагивание свечных огоньков. Расправившись с крабом, Хаймке взялся за жареного в тесте осьминога. На время он полностью отключился от окружающей обстановки, у него была только одна мысль: утолить голод, от которого - а может и от спиртного натощак - у Хаймке гудела голова.
Лишь слегка успокоившись, он , наконец, вспомнил о приличиях и посмотрел по сторонам. Но его опасения были совершенно напрасны: каждый преспокойно занимался содержимым своей тарелки. Всё же Хаймке нашёл нужным первым нарушить молчание.
- Простите, господа ,- произнёс он, - вы, наверное, слышали наш с барменом разговор и поняли, в какой неприятной ситуации я оказался...
- Ну, что вы, не стоит благодарности, - словно предугадывая его мысли, отозвался Манчини.
- Лучше расскажите о себе, - приветливо улыбаясь, произнёс француз. - Кто вы и откуда, мы уже знаем.Не хотите ли что-нибудь добавить?
- С удовольствием, господа, - Хаймке раскрыл створки мидии, - когда-то ваш покорный слуга долго работал на израильском телевидении, а сейчас... - он развёл руками, забыв, что держит мидию. Капля желтоватого соуса забрызгала отворот белого пиджака мистера Феллоу. - О, простите, сэр!..
Ничего, не стоит извинений, - отреагировал англичанин . - Продолжайте, пожалуйста.-
Сейчас я на пенсии уже почти год , - грустно произнёс Хаймке.-
Его собеседники переглянулись между собой.
Вот как? - спросил Перье с милым французскими акцентом. - Почему же?-
- Нужно давать возможность проявиться молодым силам, - Хаймке положил себе салат из морской капусты с мясом кальмара ,- к тому же, я, признаться, устал, просто устал и хочу отдохнуть.
Тяжело потрудились на своём веку, сэр? - поинтересовался англичанин.-
- О да, я много и трудно работал, господа. Мне принадлежит честь основания многих передач на израильском телевидении, причём, в самом его зачатке. Если бы вы жили в Израиле, то поняли бы, господа, как это непросто в моей стране, сколько препонов, технических и бюрократических, надо преодолеть, скольких людей убедить. И вот после всего пройденного однажды в моей жизни наступило то прекрасное утро, когда я проснулся с чувством: всё, больше не могу, выдохся. И ушёл дрейфовать в тихую заводь около года назад.
- И ваша голова сейчас больше ничем не забита? - с доброй насмешкой отозвался Альберто. - Я имею в виду: у вас нет семьи, детей?
- - Нет, представьте себе. Я был дважды женат, но при таком ритме и образе жизни какая жена выдержит?
- Кроме того, вы, конечно, не являли собой пример супружеской верности, - улыбнулся Франсуа.
- Ну,- Хаймке скромно потупил взор , - когда работаешь на телевидении, а вокруг столько прекрасных див, которым ты всё время нужен...
О, как я вас понимаю ! - воскликнул Альберто.-
Все рассмеялись. Гостеприимный итальянец при этом не забыл о полноте бокалов.
За прекрасных дам! - произнёс он.-
- Стоя! Только стоя! - потребовал француз.
Мужчины встали, подняли бокалы и выпили стоя.
- Положите себе этого прекрасного салата, - обратился к Хаймке Франсуа .- Даю голову на отсечение, а она, поверьте, немалого стоит, что сочетание ананаса, средиземноморской зелени и черепашьего мяса, сдобренного добрым белым молодым вином с моей родины, вам придётся по душе.
Хаймке воспользовался его советом. Салат был действительно изысканно вкусен.
- А теперь, господа, расскажите, пожалуйста, о себе, - попросил Хаймке. - Ваша очередь ответить взаимностью на мою откровенность, не так ли?
- Позвольте мне, - попросил мистер Феллоу. Остальные двое согласно закивали, не отрываясь от тарелок.
- Все мы, было чудесное время, учились в Оксфорде, правда, на разных факультетах: мистер Манчини на медицинском, месье Перье изучал журналистику, а ваш покорный слуга - живопись. И так уж случилось, что все трое полюбили одну и ту же девушку. Правда, тогда мы этого не знали, потому что она ухитрялась встречаться со всеми тремя одновременно, и каждый из нас при этом был уверен, что она принадлежит только ему!..
Хаймке удивлённо взглянул на рассказчика:
И чем же всё это закончилось?-
- А закончилось всё это тем, что девушка помахала всем нам ручкой, выйдя замуж за отпрыска одной из богатейших фамилий Англии.
-Как же вы узнали друг о друге? - изумился Хаймке. - Он на некоторое время забыл даже о вкусном салате.
- Она пригласила всех нас на свадьбу и там познакомила... - последние слова Феллоу произносил еле-еле, давясь от смеха.
Рядом с ним в беззвучном смехе трясся француз, Манчини же буквально грохотал, сползая со стула. Глядя на них, Хаймке невольно тоже стал смеяться. Правда, в отличие от сотрапезников, о еде не забывал.
В комнату заглянул бармен.
Что-нибудь случилось, господа? Нужна помощь? -
- Да, - с трудом промычал Альберто, - скажи, пожалуйста, повару, пусть бросит в воду спагетти и поставит жариться угрей. И передай, чтоб не пережарил!
Слушаю, господин. - Бармен исчез.-
- Ох, уж эти женщины, - произнёс Перье, утирая салфеткой слёзы, - как вы порой жестоки, но как вы всегда прекрасны!
- Что же, господа, - поднялся с бокалом в руке сэр Феллоу , - предлагаю выпить за прекрасную леди Шарлотту!
Это та самая леди Шарлотта, которая... - изумился Хаймке.-
- ... и сегодня годовщина её свадьбы, на которой мы познакомились, - перебил его Феллоу. - С тех пор каждый год, где бы мы ни были, мы созваниваемся заранее, обговариваем ближайшее для нас троих место и, бросив все дела, собираемся: трое до сих пор влюблённых в одну и ту же женщину. За леди Шарлотту, господа!
Все поднялись с полными бокалами.
- Да, это была прекрасная женщина, - тихо сказал Франсуа, когда все сели, - таких сейчас не встретишь!
- - Конечно, - добавил Феллоу, - жизнь берёт своё, у нас всех семьи, дети, у некоторых даже внуки, но леди Шарлотта всегда в нашем сердце, и мы вечно будем любить её!
Так она скончалась? - ахнул Хаймке. -
Вырвалось это из него совершенно непроизвольно, но лучше бы он этого не произносил!
Трое друзей, до этого беззаботно переговаривающиеся, вдруг одновременно повскакивали со своих мест и превратились в стаю разъярённых тигров.
- Да как вы смеете такое говорить! - загремел бас Манчини. - Шарлотта жива, слышите, господин, жива! Может, кто-то и думает, что её нет на этом свете, но для нас она по-прежнему жива и любима!
Он схватил бедного Хаймке за воротничок спортивной рубашки и притянул к себе. Раздался треск рвущейся ткани.
- Извольте извиниться! - зашипел Перье. Он стоял рядом со сжатыми в кулаки руками. Из-за него, поблескивая от гнева глазами, выглядывал Феллоу.
- Простите, господа, я не хотел вас обидеть, - с трудом произнёс, давясь от кулаков на своём горле, Хаймке. - Несомненно, леди Шарлотта с нами на этой грешной Земле.
Кулаки ослабли.
Так-то оно лучше, - сказал Альберто, занимая своё место. Уселись и его друзья.-
- Я, пожалуй, пойду, - произнёс робко Хаймке, вытирая салфеткой ананасный салат, опрокинувшийся ему на брюки.
- Ну уж нет , - Манчини снова поднялся, - теперь вы уж точно наш должник и мы не дадим вам уйти так просто. Вы даже не рассказали нам, что вас привело в Анталию. Садитесь и рассказывайте!
Хаймке в нерешительности вернулся на место.
- Мне, в отличие от вас, господа, в этом отношении нечего рассказывать. Я просто купил трёхдневный тур в Анталию, и потому я здесь. Вот, пожалуй, и всё.
Трое в белых костюмах переглянулись между собой и дружно рассмеялись. Хаймке в полном недоумении переводил взгляд с одного на другого.
- - Да нет, вы не подумайте ничего дурного, ради Б-га, - прикрывая смеющийся рот салфеткой, сказал Перье, - просто...
- Просто, - перебил его Манчини, - сами подумайте, как это забавно: пенсионер в Анталии, не отягощённый никакими думами и заботами...- он снова загрохотал, смеясь.
Хаймке растерялся, не зная, как себя вести. "Странные, - подумал он, - эти поклонники Шарлотты. То готовы меня вышвырнуть , то смеются как ни в чём не бывало, совершенно без причины. И что их рассмешило: пенсионер Хаймке в Анталии! Ну что здесь забавного?"
И вдруг он понял причину смеха. Она была проста и банальна: он, Хаймке, не приличествовал моменту, - как нищий в грязной одежде, случайно затесавшийся на помпезный бал-маскарад и никого не интересующий, как пресный прозаик , попавший на тайное собрание возвышенных поэтов, он вызывал смех отторжения.. "Что ж, -подумал Хаймке , - недаром же я столько лет провёл на телевидении, устраивая и являясь ведущим различных шоу! Кто, как ни я, знает, как вызвать к себе интерес публики, быть в центре! Вперёд, Хаймке, на сцену!"
- Хорошо, господа, буду с вами откровенен, - произнёс он. - Всё дело в том, что в нашей стране вчера состоялся конкурс на звание самой обаятельной девушки Израиля. Из всех двадцати участниц арбитры отобрали троих, и отослали вашего покорного слугу в Турцию, чтобы я в тишине, в спокойной обстановке, распределил их по призовым местам.
Вновь вспыхнувшие неподдельным интересом, взгляды его собеседников мигом сосредоточились на нём.
- Да, - произнёс в наступившей тишине мистер Феллоу ,- оказывается, вы не так просты, мистер Хайм Дрор из Израиля. Почему же вы не сказали нам об этом раньше?
В дверь постучали, и вопрос повис в воздухе. В комнату внесли огромное блюдо спагетти и вкатили жаровню с шипящими в масле угрями. Манчини сделал знак официанту, чтобы тот удалился.
- И как же вы, - сказал он, одновременно накладывая себе спагетти и поливая их красным соусом, - определите, кто первая, а кто, скажем, третья? По каким критериям? Неужели, не зная близко женщину, можно судить о её обаянии?
К Хаймке вернулось чувство уверенности. Очутившись вновь в центре внимания, как в добрые старые времена, когда он работал телешоуменом, он почувствовал себя в своей тарелке. Медленно, с достоинством положив себе порцию спагетти и таким образом выдержав чинную паузу, он намотал немного на вилку и, держа её на весу, посмотрел на собеседников.
- А зачем мне думать об этом, господа? В сущности, какая разница, кто будет первой, а кто - второй? Может, это и имеет значение, но лишь для них, этих трёх красоток. Что касается меня, то вот что я сделаю: так как все они чрезвычайно красивы и обаятельны, то в последний вечер перед отлётом брошу жребий: перемешаю три бумажки с именами красавиц и, закрыв глаза, буду тянуть по очереди: кто третья, кто вторая и кто, наконец, первая.
Он замолчал, довольный собой, и наполнил рот спагетти.
- А не кажется ли вам, - произнёс мистер Феллоу, - что вы поступаете... - он замолк, словно не решаясь, - вы поступаете, ну, скажем, не очень правильно...
-- Нет-нет, не неправильно, а цинично! - громко и даже резковато пробасил Манчини. -Вам одному доверена судьба трёх прекрасных дам, а вы.. Вы с полным пренебрежением хотите распорядиться ею с помощью слепца-жребия! Ну, не цинизм ли это, я вас спрашиваю?!
Хаймке удивлённо посмотрел на него.
- Что делать, - произнёс он торжественно-менторским тоном, - что поделаешь, господа. Мир жесток и циничен, и все мы подвластны его законам!
- Да, - тихо повторил Перье, - мир жесток и циничен, и в этом мы с вами согласны, господин Дрор. Но человек, если он действительно высшее существо, привносит в него прекрасное и преобразует мир, делает таким, чтобы стоило жить!
-- Женщина создана для любви, это - воплощение всего прекрасного на земле, -продолжил его речь Феллоу . - Причём, в отличие от мужчины, она наделена способностью не только принимать любовь, но и дарить её. Как же вы смеете, господин Дрор, так легкомысленно относиться к столь деликатному вопросу, как обаяние женской красоты! Слон в посудной лавке, вот вы кто!
Хаймке почувствовал, что обстановка вокруг его скромной персоны вновь накаляется. "На этот раз, - подумал он, - Манчини не станет бросаться словами, а просто окунёт меня в жаровню с угрями!"
- Господа, вы абсолютно правы ,- примирительным тоном сказал он, положив себе в тарелку жареного угря. -Конечно же, спор на эту тему абсолютно неуместен. Но как, скажите мне, как поступили бы вы на моём месте? Ведь все девушки действительно прекрасны. Как, впрочем, - добавил он, оглядев своих собеседников, - все женщины на земле.
" Б-же мой, - подумалось ему, - послушали бы меня бывшие жёны, Сарале и Мириле! Не помню чего-то, чтобы я когда-нибудь говорил им нечто подобное!"
Между тем, его соседи удовлетворённо переглянулись и, как показалось Хаймке, кивнули друг другу, словно в знак согласия.
- Мы рады, - произнёс француз, - что сумели переубедить вас. В нашем узком кругу почтительное отношение к женскому полу является непреложным законом. Даже наши профессии выбраны не случайно: Альберто - хирург-косметолог, мистер Феллоу -специалист в области женского портрета, ну, а если вы окажете любезность ознакомиться с парой -тройкой моих книг или хотя бы статей в различных женских изданиях, то убедитесь в остальном самолично.
Что же касается вас, - продолжил Феллоу, - то мы будем рады помочь.-
Хаймке отставил бокал с вином.
Помочь мне? Зачем? И как?-
Вместо ответа Франсуа Перье протянул руку к тележке с напитками и переставил на стол глиняную, покрытую тёмно-коричневым лаком пузатую, с узким длинным горлышком бутылочку.
"Если он сейчас откроет пробку и оттуда со словами "чего изволите, господин?" вырвется джинн, я не удивлюсь", - подумал Хаймке.
Держа руку на горлышке, Перье торжественно произнёс:
- Здесь, внутри этой глиняной посудины, хранится напиток, который достался мне от бабушки, а ей от её бабушки. Привезён он был давным-давно одним из моих предков из далёкого заморского путешествия в африканские джунгли. Как он к нему попал, никто толком не знает, но бабушка утверждала с пеной у рта, что бутылка была подарена моему предку, врачу, который добровольно помогал исцелять аборигенов, вождём одного из местных племён за благородство и в знак дружбы. Напиток, как мы уже имели не раз возможность убедиться, имеет чудесное свойство: он облагораживает чувства и помыслы человека, не позволяет ему совершить неблаговидный поступок.
- Всякий раз, - продолжил Феллоу, - когда кто-либо из нас опасался опуститься ниже, чем требуют правила высокой морали, мы прибегали к помощи нашего друга Перье, и, может, оттого, что это случалось достаточно часто, особенно в последнее время, когда мир катится под откос, бальзам почти закончился. Осталось лишь несколько капель на донышке.
- - И мы решили отдать их вам, господин Дрор, - у Манчини были очень тёплые глаза, -потому что именно вам предстоит решить благороднейшую из задач и не ошибиться.
Хаймке с ужасом наблюдал, как Перье откупорил бутылочку и слил её содержимое - а это было всего несколько капель - в его бокал. Комната наполнилась запахом горького миндаля. Хаймке вспомнилось, что какой-то сильнодействующий химический яд имеет этот же запах. "Ну, Хаймке, - пронеслось в мозгу, - прощайся с жизнью. Благородство ещё никого ни к чему хорошему не приводило".
Между тем Манчини разлил всем вина и встал с бокалом в руках.
- Предлагаю тост за нашего нового друга господина Дрора и за успешное решение им благородной задачи: выбора обаятельнейшей из прекраснейших! Стоя, господа, и до дна!
Все встали и чокнулись. К вящему удивлению Хаймке, напиток не изменил вкуса вина. На душе посветлело. "Ну, что же, - весело подумал он, - будем ждать прилива благородства!.."
Но вместо этого ему вдруг сильно захотелось спать. Он зевнул, прикрыв рот рукой, и посмотрел на сотрапезников. Те в полной тишине занимались каждый содержимым своей тарелки. Хаймке ощутил сильный прилив слабости и почувствовал, как глаза слипаются помимо его воли. "Всё, конец , - решил он. - Прощайте, Сарале и Мириле, и простите меня за всё, что вы имели от меня в этой жизни. Чёрт подери, - вспыхнуло в мозгу, - а ведь я действительно становлюсь благородным мужчиной..."
3
Хаймке вдруг обнаружил себя находящимся в огромном, блестящем натёртой мастикой паркетом зале в окружении большого количества абсолютно незнакомых ему людей. Лёгкую футболку, шорты и спортивные туфли сменили великолепный, расшитый золотой нитью камзол и лаковые туфли с пряжкой. "Б-же мой, помоги, - подумал Хаймке. - Вот до чего довели эти штучки с напитком! Как же я сразу, болван, не догадался? Это интернациональное трио отослало меня пройти азы благородства в средневековье!"
Между тем, окружающие стали расступаться, приседая и кланяясь. "Шляпа, шляпа", -услышал он . Хаймке боязливо огляделся. Взгляд его натыкался сплошь на мужские задницы, обтянутые бархатными штанами. Владелец которой из них напомнил о шляпе, понять не представлялось возможным, но зато Хаймке понял две вещи: во-первых, что нужно снять шляпу, что он и сделал, а во-вторых, что он находится на балу в средневековой Англии, ведь слово "шляпа" он знал только на двух языках. Осмелившись, Хаимке слегка приподнял глаза: меж двумя рядами полусогнутых в поклоне тел величественно шествовала коронованная пара.
"Как же зовут этого расфранчённого гуся? - подумал Хаймке. В какую эпоху я попал? - Он стал судорожно перебирать в уме всех известных ему английских королей. - Артур, Эдуард, Генрих...Б-же, они же, по-моему, ещё и по номерам шли. Как же это выяснить? Спросить, что ли, у кого-нибудь?" Но сразу скумекал, что это очень плохая идея. Ну, не спросит же он, в самом деле, у рядом торчащей задницы, как зовут её короля! Поразмыслив ещё немного, Хаймке понял, что существует ещё большая проблема, и заключается она в том, каким именем представится он, Хаймке Дрор из Израиля, если кому-нибудь вздумается его спросить, "с кем имеет честь".
Бежать! Вот что надо делать! Бежать отсюда подальше, куда глаза глядят! Лишь это показалось выходом из того дурацкого положения, в которое втянули его те трое . Хаймке немедленно приступил к реализации: он стал потихоньку, пока окружавшие его склонились в поклоне, пятиться назад, пока не упёрся в боковую дверь. Распрямившись, чтобы выйти, Хаймке, к своему ужасу, столкнулся с мужчиной, готовившимся вступить в залу.
Простите, сэр, - пролепетал он робко и вполне искренне.-
Мужчина удивлённо взглянул на него.
Что-то я вас никогда раньше не встречал, - произнёс он хрипло.-
Хаймке всмотрелся. Ну, конечно, сомнений быть не могло: это был Феллоу. Очевидно, подумал Хаймке, тот же механизм, что перенёс его сюда, перенёс и его недавнего сотрапезника. Обрадованный, что встретил знакомое лицо, Хаймке прошептал:
Мистер Феллоу, вы что же, не узнаёте меня? Это же я, Хаймке Дрор из Израиля!-
- Что? - господин разозлился ещё больше. - Да как вы смеете называть меня мистером? Хотя, не смею отрицать, я действительно сэр Феллоу, один из отпрысков благороднейшего рода, что ведёт своё исчисление с древнейших времён! А вы кто, смею вас спросить? И откуда вам известно моё имя?
Хаймке Дрор втянул голову в плечи. Он всё понял: перед ним стоял один из благороднейших, будь они неладны, предков мистера Феллоу, и потому он узнал его. "Порода есть порода, - с грустью подумал Хаймке, - её трудно испортить". Время, однако, сыграло с ним злую шутку, и необходимо было срочно ретироваться, пока не собралось всё королевское окружение.
Сейчас, сейчас, минутку, - сказал он. От растерянности на чистом иврите.-
Я всё понял! - заорал Феллоу. - Вы шпион! Вот почему вы знаете, кто я! -
Он схватил бедного Хаймке в охапку и захрипел:
Я поймал шпиона! Возможно, он подослан, чтоб убить короля!-
Что есть силы Хаймке хрястнул Феллоу по благородной челюсти. Руки разжались, и он вырвался бежать. Хаймке мчался, слыша за собой топот многочисленных ног и лязг доспехов, и по пути сбрасывая с себя всё, что можно. В конце концов он босиком, в шортах и спортивной майке забежал в одну из боковых комнат и затворил её на запор.
Шаги преследователей на некоторое время стихли, вероятно, они искали в другом коридоре. Хаймке огляделся. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел женщину, сидящую на кровати и боязливо прячущуюся в одеяло. Хаймке приложил палец к губам. Женщина испуганно закивала головой.
- Я ничего вам плохого не сделаю, - прошептал Хаймке. - Мне только нужно укрыться на некоторое время, а потом я уйду.
Женщина внимательно всматривалась в него. Луна, выйдя из-за туч, осветила комнату, и Хаймке похолодел: перед ним сидела Сарале, его первая жена.
Сара? - не удержавшись, произнёс он.-
- Вы не забыли моё имя? - тихо, с неизвестным Хаймке акцентом, по-английски произнесла женщина. Она встала с постели и, уже не боясь и даже не стесняясь, в ночной рубашке, подошла к Хаймке. - Неужели вы меня помните? Ту несчастную, которая любила вас и которую вы бросили?
- Подождите, подождите, Сара, вы меня с кем-то путаете, - шёпотом, пугаясь собственного голоса, - произнёс Хаймке.
-- Ну, уж нет, Хаиме, я не путаю вас ни с кем, - женщина заговорила в полный голос. -Вспомните нашу общую родину, Толедо. Вы сын богатых синьоров, живущих в огромном поместье, и я бедная служанка, одна из несчастных девушек, работающих на кухне. Моя привлекательная внешность сгубила меня, и вы, соблазнив наивную девственницу, уехали учиться в Англию. Когда мой грех стал виден окружающим, мне пришлось рассказать обо всём вашим родителям. Лучше бы я этого не делала! Обвинив во всём меня саму, ваши мама и папа заявили, что я хочу прикарманить часть семейного богатства и просто выгнали на улицу , дав несколько грошей на дорогу. Лишь потом я узнала, что была лишь одной из целой череды глупых девушек, которых вы обманули. Но я не сдалась и, поработав там и сям и собрав денег, я с вашей дочерью...
Б-же, ещё и дочь... - схватился за голову Хаймке.-
- Да, у вас есть дочь, но она вам не принадлежит, - гордо произнесла Сара. - Мы приехали в Англию , чтобы найти вас, но безрезультатно. Когда у меня кончились все деньги и нечем стало кормить ребёнка, добрые люди попросили кого надо, и меня взяли кухаркой в этот замок - владелец его благороднейший человек и обожает испанскую кухню.
Сара встала посреди комнаты и возвестила громовым голосом:
- Но Б-г - он велик и всегда воздаёт сторицей. А ты ещё смеешь после всего того, что сделал, просить убежища? Посмотри, как бывает: я живу у достойных господ и моя дочь воспитывается у них в качестве приёмной, а ты... Тебя преследуют за какое-то злое деяние! Господь всегда карает подлецов!
В дверь постучали.
Мы преследуем шпиона! - закричали снаружи. - Именем короля, откройте!-
Шпиона? - повторила Сара. - Вот как ты пал, Хаиме!-
Она опустилась на колени и, припав к постели, зарыдала в голос. Хаймке подбежал к раскрытому окну.
- Ломайте дверь! - закричал кто-то. - Наверное, негодяй не позволяет несчастной женщине открыть нам!
Раздались удары в дверь. Один, второй... Увидев, что дверь стала поддаваться, Хаймке прыгнул в темноту...
4
Хаймке лежал на полу своего номера и с удивлением оглядывался вокруг. Какое счастье, что прыжок в бездну из окна средневекового замка оказался всего-навсего прыжком с собственной кровати в дурном сне!
Он посмотрел на часы. Три часа ночи. Хаймке встал с пола и хотел было перелечь на кровать, как вдруг сообразил, что в дверь его номера действительно стучат.
Кто там? - тихо произнёс Хаймке, подойдя босиком к двери.-
Прошу вас, откройте, - прошептал женский голос на чистом иврите.-
Хаймке открыл дверь. Перед ним стояла Полина Берман собственной персоной, номер восемнадцатый из Тель-Авива.
"Сон продолжается", - понял Хаймке и дёрнул себя за мочку уха. Но Полина не исчезала; наоборот, заметив его движение, слегка улыбнулась. Вполне материально и очень мило.
Нет, господин Дрор, это не сон. Может, пригласите войти?-
Да-да, конечно, - Хаймке отошёл, пропуская её. -
Полина грациозно прошествовала мимо него: высокая, стройная шатенка, волосы собраны вместе в пучок, белый с голубым костюм прекрасно облегал её замечательную фигуру, длинные ноги в мягких матерчатых туфлях были почти доступны взору, весьма условно прикрытые укороченной донельзя юбкой.
.""Ну и дела!"-подумал Хаймке
Откуда ты? - задал он самый дурацкий вопрос.-
С неба свалилась, - Полина уже сидела, нога на ногу, в кресле и улыбалась .-