- Просто сделай это, - говорил Иисус, и глаза его горели так, как не горели никогда раньше. - Это необходимо. Тогда все поверят.
Иуда молчал, разглядывая рыжую пыль под ногами, мелкие камешки, которые давно сбили в кровь его босые ноги. Он колебался - затея ему категорически не нравилась. Да что там говорить! Затею он считал дурной и безнадежной.
- Ты же... умрешь, - наконец, проговорил Иуда, не поднимая глаз. Иисус сделал шаг вперед и схватил своего собеседника за руки - Иуда только ахнул от неожиданности.
- Это необходимо, - повторил их учитель. - Нам поверят. Все. Наши имена увековечат. Я буду спасителем... а ты - моей правой рукой. Моим правым крылом.
С каждым днем здесь становилось все жарче и жарче. Высокое солнце неумолимо светило, гася все надежды людей на дожди и прохладу. Погибал скот, погибали под знойным летним светилом люди. Сейчас, наверное, они готовы были поверить во что угодно, лишь бы это "что угодно" избавило их от медленной смерти в душной пустыне.
- Они и так поверят, - озвучил свои мысли Иуда. Он медленно поднял глаза на своего учителя, чье лицо практически затмевало своим светом солнце. - И я тебе верю. Мы все - Пётр, Павел...
- Да нет же! - огорченно воскликнул Иисус, отпуская запястья самого верного своего друга. - Людям нужно чудо.
Он был упертым, упрямым до невозможности, и никогда не слушал чужих слов. Пожалуй, именно за это его так любили и верили ему так страстно - как можно не поверить человеку, до такой степени преданного себе и своему делу?
- Сделай это, - повторил Иисус. - За тридцать серебряников.
- Я... сделаю, - очень медленно проговорил Иуда, снова опуская глаза.
Иисус обнял его, говорил еще что-то радостно про людей, про плодородные земли и про легенды, которые сочинят про спасителя и его друга потомки, а Иуда молча смотрел на рыжую землю, раскаленную и потрескавшуюся под невыносимым жарким солнцем.
- Предатель! - кричал Пётр, занося руку для нового удара. Бордовая в закатных лучах земля жадно пила человеческую кровь, делая ее едва видимой. Иуда молчал, считая удары собственного сердца. Серебро оттягивало пояс, тянуло его вниз, на колени, и еще ниже - под пыльную горячую твердь, туда, где темно и не больно.
- Тварь! - с презрением говорил Лука. Иуда не поднимал глаз; он знал, что наткнется взглядом на стену льда, но этот лед вряд ли облегчит его страдания.
- Проваливай, собака, - выплюнул Павел, и ударил Иуду босой ногой под ребра. - Предатель.
Иуда медленно вставал, ожидая новых ударов, которые - немного, но все же! - заглушали душевную боль. Он ждал их, как люди ждали дождя, но они не приходили. Верные ученики Иисуса просто стояли, выпуская предателя прочь - в пустыню, в жару и мучения.
Иуда знал, что через три дня его Иисус не воскреснет, что смерть была впустую, что никаких легенд и прочей славы не будет. Он встал, шатаясь, как пьяный, и пошел прочь, прекрасно понимая, что умрет точно так же, как умер Иисус - мучительно, бессмысленно, бесполезно.
Он винил себя только в том, что не смог переубедить Иисуса не совершать самую большую глупость в его жизни.
И он уже не узнал, что Иисус совершил самую большую глупость не только в своей жизни, но и в жизни всего мира.
Спустя три дня небеса разверзлись, выпуская на грязную, окровавленную землю дождь. Упругие струи разбивались о твердь, заставляя ее шипеть, как раскаленная сковорода, омывали деревянные кресты и поля с иссушенной травой.
Упругие струи разбивались о тело одинокого человека, лежащего в пустыне, смывая с его лица грязь, боль и смерть.