your God is dead and no one cares if there is a hell I will see you there
Зачем я бросился в окно?
Ценою страшного паденья
Хотел купить освобожденье
От уз, наскучивших давно.
Нам обещали Вальгаллу, Рагнарёк и вечный покой, смерть в бою бок о бок с братьями и товарищами по оружию, нам обещали женщин, вина, ветер и брызги соленой крови в лицо - совсем как морская вода. Наши кони должны были быть лучшими, а колесницы сверкать в синеве, затмевая солнце, наши копья должны были вспарывать облака, как землю, а биение наших сердец должно было оглушать противников и дарить нам самим блаженство.
В итоге мне досталась вечность - стылая и ненужная, бесконечная жизнь и бесконечная смерть без надежды на прощение: Один никогда не щадил предателей.
В оправдание я говорил, что за ним невозможно было не пойти, нереально было ослушаться, сбежать с узкой доски, ведущей никуда; я считал... я считаю его истиной в последней инстанции даже сейчас, спустя сотни лет. Нить, связавшая нас, прочнее тех цепей, в которые был закован Фенрир, и даже зная, что впереди меня не ждет ничего, кроме опостылевшего цикла, я продолжаю упорно вставать и идти. Просто чтобы в очередной раз увидеть, как ярко вспыхивают перед смертью его золотисто-медные глаза.
- Чего ты хочешь? - как-то спросил меня он. Сырой ветер закручивал в танце запревшие осенние листья, под ногами собакой с переломанным хребтом бились воды Сены, пахло мокрым асфальтом, пылью и немного - ладаном. Кто-то уже начал нас отпевать.
Я непонимающе вскинулся тогда. Корсет сжимал мои ребра, а подол платья словно намеренно окунули в грязь: судьба который раз посмеялась надо мной, даровав мне тело парижской куртизанки. Это он никогда не менялся, это его каждый раз ждало возвращение в том же облике; мое наказание было более тяжким.
Я занимал чужие жизни, прогоняя их полноправных владельцев прочь, приходил в себя шлюхой, музыкантом, поваром, мальчишкой из церковного хора. Бросал все и отправлялся умирать, а на следующий день в сводках новостей мелькал неизменный короткий некролог. Людям вокруг было больно, и эта боль наваливалась на мои плечи дополнительной невыносимой ношей.
- О чем ты? - ответил я и закашлялся. У проститутки был туберкулез, чему я несказанно обрадовался.
Меня окатило холодом его взгляда, я даже отшатнулся в сторону.
- Чего ты хочешь от меня? - снова сказал он. Взгляд его смягчился, налился привычной обволакивающей патокой, перед которой я не мог устоять ни в былые времена, ни сейчас.
И в этот момент я осознал со всей невозможной четкостью - я хочу, чтобы он извинился.
- Попроси прощения, - выдохнул я.
Он рассмеялся, мотнул гривой огненно-рыжих волос и сделал шаг в пустоту.
Им обещали Вальгаллу, Рагнарёк и вечный покой, им дали то, что было обещано, а мне досталась дурная память, затягивающая, как водоворот. Я завидовал людям, тому, что они рождались чистыми, отмытыми от всех былых грехов, тому, что они жили просто так, просто для того, чтобы жить, а не для искупления вины.
Нас называли компаньонами, друзьями, говорили, что мы подходим друг другу, как никто. Он в ответ только ломал тонкие губы в улыбке, а мое сердце замирало и пропускало удары. Хитрый, худой, угловатый, с глазами, которые для души хуже всяких бальзамов и притирок; иногда я думал, что его неизменная внешность - тоже мое наказание.
Наш Рагнарёк закончился, так и не успев начаться. Он не попадался никогда, но в этот раз увернуться ему не удалось. И мне вместе с ним - отдачей я был закручен в череду предательств, сам того не подозревая. И я помнил его взгляд в последние моменты нашего пребывания в Вальгалле: он словно спрашивал меня - неужели ты так и не понял?..
Рассвет встретил меня лепестками света, распустившимися на потолке, и собственным отражением - у этого тела вся спальня была обставлена зеркалами. Бледное худое лицо, легкая щетина, тронувшая впалые щеки, черные глаза и неожиданно пшенично-светлые волосы; человек, которому суждено умереть сегодня, был потрясающе красив. Рядом шевельнулось одеяло, по подушке змеей скользнул ярко-рыжий волос. Я поморщился - насмешка казалась слишком явной, чтобы быть совпадением.
- Ты куда? - хрипло спросила женщина, поднимая голову.
Посмотреть ей в глаза было выше моих сил. Я уставился в носки лакированных ботинок, машинально проматывая в уме варианты: кем она была этому человеку? Женой, любовницей, снятой на ночь шлюхой?
- По делам, - отозвался я. Женщина выдохнула и снова откинулась на подушку.
Дальше - просто.
Улица брызнула в меня холодом, окунула в пронзительную серость новостроек. Я плотнее запахнул чужой плащ, прищурил чужие глаза и перенес чужую ногу в новом ботинке через бордюр, отделявший тротуар от проезжей части. Какой-то выродок на спортивном автомобиле пронесся мимо, едва на сбив меня с ног, но я мог даже не отходить: в крайнем случае, "божий промысел" выбил бы управление из его рук, расшибив машину о ближайший столб.
Нет ничего хуже божественной любви и божественной ярости.
Конечно, когда-то я пытался убить себе сам, честно и наивно ожидая, что это прервет бесконечную череду возрождений и смертей. Но веревки рвались, ножи разламывались о мои запястья, стая голодных бродячих собак пробегала мимо, словно не замечая. Даже какой-то лысый мужчина, в лицо которому я выплеснул его же пиво, просто встал и вышел. Один раз я сорвался с крыши, чтобы прийти в себя под ногами ничего не увидевших людей; я лежал и смеялся, пока ко мне не подошел он, пока он не присел у этого чужого, но абсолютно целого тела, и не протянул руку. "Сколько можно тебя ждать", - сказал он, а я всхлипнул в последний раз и сомкнул свои пальцы вокруг его ладони.
Бессмертие - это прекрасно, пока оно остается сказкой для неокрепших умов. Бессмертие - это прекрасно, пока не столкнешься с ним лично. Точнее, не начнешь сталкиваться из раза в раз.
Ноги сами несли меня - мимо автобусных остановок, усталых сутулых людей, магазинов и парков с голыми деревьями. Этот город был мне незнаком, но, судя по всему, со времени моей последней встречи с... ним прошло не меньше двадцати лет. Срок каждый раз был новым: иногда считанные месяцы, иногда столетия, и по происшествию такого количества времени частенько меня спасала только привычка тела.
Невидимая нить, протянувшаяся между нами, привела меня на окраины, к возвышавшемуся древним монстром заводу. Ржавая колючая проволока, изранившая руки, темные провалы окон, сваленный у забора мусор - все говорило о том, что люди давно оставили это место. Он был здесь, ждал меня, а его длинные рыжие волосы трепал пропахший пылью и прелостью ветер.
- Сколько можно тебя ждать, - привычно сказал он. Я пожал плечами, зачем-то отряхнув плащ от налипших сухих листьев.
- Сколько нужно.
Мы шли вдоль разрушенной каменной стены, потом скользнули в провал. Я лишь вздернул брови, когда разглядел в полутьме незнакомый мне механизм - зазубренное колесо и доску с кнопками, которыми, видимо, оно и включалось.
Людская техника всегда оставалась для меня темным лесом, зато он разбирался в ней так, словно родился в человеческом мире.
Тут он остановился, обернулся ко мне, загородив собой проход.
- Ты знаешь, я не могу умереть.
- Знаю, - чуть удивленно ответил я.
- Не знаешь, - нелогично возразил он, замолк, затем махнул рукой. - Ты хоть раз видел мое мертвое тело? То, что убивает твоего человека, лишь переносит меня в другое место - до твоего нового возрождения.
На несколько мгновений я задумался, осознавая, что мне все равно. Но его, видимо, не особо интересовала моя реакция.
- Один превзошел сам себя. - Его губы изогнулись в недоброй улыбке. - Он сказал мне перед тем, как вышвырнул нас прочь: "Все кончится, когда ты перехитришь сам себя". И знаешь, что. - Он шагнул ко мне. - Избавление всегда было со мной, а я смог разглядеть только спустя такое количество времени...
Я молчал, замученный ожиданием смерти. Несчастное тело с трудом вмещало в себя мою душу, усталость оплетала, тянула книзу, жаждала прорваться, и сил, чтобы сдерживаться, оставалось все меньше и меньше.
- Ты должен убить меня, - закончил он, с силой сжав мое плечо.
- Нет, - ответил я быстрее, чем успел подумать. Его предложение представлялось мне вершиной абсурда.
- Я устал. - Нечеловеческое, неправильное, красивое лицо стало таким несчастным, что я почти поверил. - Твое наказание - просто детский сон по сравнению с моим кошмаром. Я пытаюсь жить, как они, пока жду тебя. Каждый раз, спустя некоторое время, они начинают шарахаться от меня, потому что не могут причинить мне даже боль... не подозревая о том, что боль внутри меня гораздо сильнее того, что могут сделать они.
- Ты говоришь о боли? - усмехнулся я. - Ты?
- Я, - кивнул он, старательно проигнорировав мое ехидство. - Пожалуйста. Избавь меня от страданий, Тор.
Первый раз за вечность он назвал меня по имени, но отчего-то это пробудило во мне только глухую злость.
- А что насчет меня? - спросил я, сбрасывая его руку с плеча. - Ты снова думаешь только о себе.
- Мы же связаны, - отозвался он с какой-то невнятной тоской. - Стоит только разорвать цепь... Ты уйдешь следом за мной, я обещаю. Ты больше не воскреснешь. И не отнимешь чужой жизни, если это для тебя так важно...
Он говорил тихо, медленно, а я, завороженный его голосом, и не заметил, как он вложил мне в ладонь топор. Почти молот, почти насмешка, почти пощечина, пусть даже нанесенная неосознанно.
Хотя... Локи никогда и ничего не делал без задней мысли.
- Попроси прощения, - хрипло проговорил я.
- Прости, - просто ответил он. - И, к слову, это тело идет тебе куда больше, чем предыдущее.
Наточенное лезвие взрезало воздух. За несколько мгновений до смерти Локи просто исчез, оставив после себя прядь длинных огненно-рыжих волос и тонкий запах сандала.
Я встретил рассвет в одиночестве на крыше заброшенного завода. С этой же крыши я и шагнул, когда боль в груди достигла своего пика.
Стакан в моей ладони тонко звякнул, пролив на белоснежную скатерть вино. Красные кляксы мгновенно расплылись, как капли крови на снегу.
Женщина, сидевшая напротив меня, удивленно вскинулась, когда я поднялся.
- Ты куда?
- По делам, - выдохнул я.
Нить, связавшая нас, куда прочнее тех цепей, в которые был закован Фенрир.