Кети Бри : другие произведения.

Небесные Всадники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЗОЛОТОЙ ПРИЗЁР єЗВЕЗДЫ ДРУГИХ МИРОВ. 2 СЕЗОН" У каждого есть своя звезда. Одни звезды светят ровно и долго, другие - вспыхивают и гаснут. Есть те, чьи звезды образуют созвездия. Есть те, что сжигают сами себя. Но все они освещают мир долгой ночью. Этери из княжеского рода, что ведет начало от Небесной Всадницы, чьи отрубленные крылья украшают государственный герб. Она не привыкла верить в чудеса, но ее ждет запретная кровная магия и разгадка родовых тайн. Маг Константин, третий из наследников престола, радуется тому, что никогда ему не быть императором... Царь Исари разменивает свою и чужие жизни на достижение мира и покоя. Их звезды сошлись, чтобы гореть ярче, или погаснуть. читать полностью на:https://prodaman.ru/Keti-Bri/books/NebesnyeVsadniki
  Пролог
  
  Новая жизнь Кириты началась с того, что из глубин её худого тела вырвалось нечто. И теперь, дрожащая, покрытая с ног до головы чужой кровью, она с ужасом взирала на тела своих сверстников, которые не прошли испытания, не пережили перехода из тела смертного в тело творца.
  
  Несколько суток подряд её унижали, пугали, пытали, заставляя выйти на поверхность спрятанную в глубинах души и сознания суть. Наконец жрицам это удалось.
  
  Одна из них, отбросив окровавленный нож, подошла ближе - осторожно, как к неприрученному зверю.
  
  Кирита зарычала, и её голос, низкий и хриплый, отразился от каменных стен подземного святилища. Жрица растянула зелёные от краски губы в улыбке. Глаза её, подведенные черной жирной линией, оставались холодны.
  
  - Тихо, малышка, тихо. Мы тебя не обидим...
  
  Кирита послушалась, она тогда так плохо соображала. Оскальзываясь на чужой крови, подошла к жрице, протянула руку... И, как все до неё и после неё, попала в рабство.
  
  - Только боль и страх пробуждают силу, - громко сказала жрица. - Боль и страх...
  
  Стало светло, будто тысячи свечей зажглись в огромном, темном и сыром подвале Главного Храма.
  
  Вышли из-за колонн жрицы, за ними послушницы, еще в белом, с чистыми лицами, без вживленных с помощью магии рогов. Опустились перед Киритой на колени, запели ей хвалу:
  
  - Вот она пришла! Небесная Всадница - властительница мира, одна из тех, кто его создал! Мы наденем на неё драгоценные одежды, умастим ароматными маслами, будем петь ей хвалу от рождения солнца и до его заката. От его заката - до нового рождения.
  
  Они лгали... Больше никто не станет петь ей хвалу. Но впервые ощутив, как трепещут за спиной новорожденные крылья, обуреваемая восторгом Кирита не видела обмана, не знала, что скоро ей захочется умереть.
  
  Теперь крылья волочатся за Киритой тряпками - жрицы Казги выстригают из них маховые перья. И перья, и кровь, и волосы посаженной в клетку, лишенной полета Небесной Всадницы нужны им для ритуалов, что дают силу. Силу отводить беды от своего и двух соседних вассальных княжеств. Но даже будь перья при Кирите, она не смогла бы улететь. Ведь лететь некуда. Над маленьким двором, где ей разрешено гулять два часа в день, - железная решетка.
  
  Иногда Кирита видит других Небесных Всадников из окна своей кельи. Они тоже гуляют, каждый в своем одиночестве. И каждого сопровождают две жрицы.
  
  По утрам после завтрака Кирита сидит, как статуя, в храме на золочёном троне, жрицы и простые люди целуют её умащенные драгоценными маслами ноги. А в полдень Всадницу ведут во внутренние покои, выстригают перья, берут кровь, несущую великую силу, делают с её телом что-то ещё, но Кирита не знает - что именно.
  
  Потом Кириту возвращают в её маленькую комнату. У Кириты есть кошка, но с кошкой нужно играть очень осторожно, чтобы не оставалось на теле царапин. Кошка мурчит, вспрыгивает Кирите на колени, и она гладит единственное живое существо, прикосновения которого дарят ей радость.
  
  Глупые люди верят, что поклоняются творцам мира, но это не так. Они поклоняются рабам. Низшим из низших, слабейшим из слабейших, никчёмным рабам казгийских жриц. У Кириты есть крылья, но они неспособны поднять её в воздух. У Кириты есть сила, которой она не умеет управлять. У Кириты есть разум, но он слишком слаб, чтобы помочь ей выбраться из западни. У Кириты ничего нет.
  
  Кириту кормят обедом, сытным и вкусным, она гуляет в сопровождении приставленных к ней жриц. Одна из них очень улыбчивая, постоянно предлагает Всаднице то одну игру, то другую. Они играют в мяч или в догонялки. У смешливой жрицы лицо раскрашено в синий цвет, на лбу и на висках золотые круги.
  
  Вторая жрица постарше, ей не нравится проводить время с Киритой. Её яркие алые губы на выбеленном лице сжимаются в полоску. Она считает унизительным развлекать Всадниц, чтобы они не зачахли от тоски. Смешливая жрица так не думает: она добра к Кирите. Так же, как Кирита добра к своей кошке. Она ведь тоже играет со своей кошкой, чтоб та не скучала, вычесывает ей шерсть, кормит и гладит.
  
  Небесной Всаднице неприятно чувствовать себя животным, но она благодарна жрице с золотыми кругами за эти игры, за хоть какое-то участие. Потом Кирита возвращается в свою комнату. Здесь её постель, стол, два стула без спинок, чтоб удобно было сидеть с крыльями, шкафчик с посудой и медным кувшином. На стене круглое зеркало с тонкой трещинкой посередине.
  
  У Кириты есть несколько книжек с яркими картинками и десяток листов бумаги, на которых она может рисовать красками. Когда листы заканчиваются, жрица приносит новые. А использованные пересчитывает и забирает. Строго запрещено писать или иным способом пытаться заговорить с кем-либо, кроме жриц. До того как Кирита стала Всадницей, она писать и не умела. Потом научилась, будто бы сама по себе.
  
  Жрицы сказали ей, что все Всадники и Всадницы умеют это. Что многие знания возникают из глубин разума, но что эти знания не во благо. Что они насылаются Бездной, чтоб сломить душу. Кирита не стала спорить. И не стала рассказывать, что, лазая под кровать за кошкой, она обнаружила на стене оставленную предыдущей хозяйкой комнаты надпись:
  
  "Меня звали Фелиция, теперь зовут Багра. Я родом из Гелиата, я была магом, теперь я Небесная Всадница. Я здесь против своей воли".
  
  Чем была нацарапана эта надпись? Может быть, острым когтем? У Кириты тоже острые длинные когти, она умеет их прятать, как и крылья. Но крылья прятать неприятно и больно.
  
  Кирита тоже не всегда здесь жила. Жрицы выбрали её по им одним известным признакам, когда ей исполнилось двенадцать. Избрали для испытания не одну её, конечно. Только из её деревни выбрали четырех девочек схожего возраста и шесть парней. Из них всех выжили трое: Кирита, еще одна девушка, ставшая жрицей, и парень. Его она больше никогда не видела.
  
  До двенадцати лет Кирита жила в маленькой деревеньке на берегу моря. Её родители друг друга ненавидели. Их поженили жрицы в надежде, что кто-то из детей от этого брака сможет пробудить в себе силу создателей мира. Родители Кириты совпадали по тридцати девяти священным признакам, и эти признаки себя оправдали: одна Всадница из десяти детей. Великое счастье. Одного сына и одну дочь родителям разрешено было оставить себе. Остальные мальчики отправились в армию, девочки - в прислужницы при многочисленных храмах.
  
  Некоторое время назад мать приезжала к Кирите. Говорить им не разрешили, но она, неожиданно постаревшая, сухая и седая, целых семь дней приходила в храм, целовала ноги дочери и кончики её крыльев. Кирита ничего не чувствовала. Мать положила к её ногам большую ракушку, которую жрицы потом не стали отбирать. Они часто отдавали ненужные безделушки своим подопечным, если с их помощью нельзя было сбежать или покончить с собой.
  
  Однажды получить благословение пришли двое мужчин. Один - наёмник, из "недостойных" - в Казге так называли выходивших за пределы княжества мужчин. Женщины не покидали его никогда. Другой и вовсе иноземец, из Багры, с тяжелыми золотыми браслетами, закрывавшими руки от запястья почти до самого локтя, запечатанный маг по имени Иветре. Из обрывков разговоров Кирита поняла, что он известный художник, который будет расписывать новый храм, и что ему в виде великой милости разрешили посмотреть на живую Всадницу.
  
  Среди многих дорогих даров, принесенных мужчинами, была простая кукла, сшитая изо льна, с очень красивыми нарисованными глазами, в зеленом платье с оборками.
  
  - Благослови меня, - произнес громко художник, целуя кончики перьев. Это щекотно немножко. И тихо шепнул: - В кукле записка, Всадница.
  
  А его спутник так же шепотом добавил:
  
  - Я тебя не сразу узнал.
  
  Кирита тогда окинула недостойного взглядом. Сероглазый и рыжий, он кого-то ей напоминал.
  
  - Ты не помнишь меня? - быстро сказал он. - Я ведь твой брат! Вайонн. Наша мать умерла, а ведь ходила к тебе за исцелением!
  
  Она покачала головой. Неправда! Вайонн был младше её! А этот уже стареет! Вот, морщины у рта, мешки под глазами. В волосах видна седина. Он еще должен быть совсем мальчишкой!
  
  Недостойный быстро, почти незаметно улыбнулся.
  
  - Ты здесь почти сорок лет. Прощай.
  
  Кирита не поверила ему. Какие сорок лет? И десяти не прошло, как она стала Небесной Всадницей. Не может быть, чтоб она прожила сорок лет взаперти... Неужто здесь так бежит время?
  
  Кукла очень нравилась Кирите. Она знала, что иногда Небесных Всадниц сводят с Небесными Всадниками для получения потомства, но детей им растить не позволяют. Иногда она играла с куклой, будто со своим ребенком, кормила и пеленала её, иногда беседовала - как с подружкой. Она плохо помнила, о чем говорят люди там, за стенами храма, но старательно и очень
  
  обстоятельно рассказывала о ценах на ткани и морковь, о болезнях детей, о корове, дающей мало молока...
  
  А потом околела Чернушка, её кошка. Кирита долго плакала, даже когда ей принесли нового котенка. Даже когда её отругала строгая жрица. Так плохо и больно ей еще никогда не было.
  
  Распуская ночью нитку на шве куклы, она думала, как горько и обидно будет, если записка была лишь шуткой иноземца-художника...
  
  Записка была. Написанная на языке, понятном лишь им, Всадникам! Это был необычный язык: в каждом из слов были спрятаны тысячи смыслов, и еще тысячи - между ними...
  
  "Здравствуй, - писал ей неведомо кто. Она лишь нечетко чувствовала его образ, встававший перед глазами смазанной картинкой. Будто на испорченном кристалле, передающем изображение. Будто картинка взмывает над кристаллом и тут же, не обретая до конца ни цвета, ни формы, падает вниз. - Сестра или брат. Через время и расстояние я слышу твой зов, твою боль и отчаяние. И ничем не могу помочь... только дать тебе умереть".
  
  Кирита прижала бумагу к груди крепко-крепко, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
  
  - Как он добр, как он добр, - шепнула она.
  
  Картинка, чуть более яркая, вновь встала перед глазами. У него юное, безбородое еще лицо, яркие, как пожар, волосы и синие глаза. Всю жизнь он прячет крылья... а это больно... так больно.
  
  Он живет среди людей, среди смертных, скрываясь от магов и жрецов... Но все же живет! Говорит с людьми, ходит по улицам, нет над ним железной решетки.
  
  "Вот, что следует тебе сделать, - Кирита читает и слышит скрип пера по бумаге. - Выучи написанные далее слова и повторяй их как можно чаще. Однажды, повинуясь магии, они остановят твоё сердце. Записку уничтожь. И куклу тоже".
  
  Дальше шли не слова, просто набор букв.
  
  Она умерла через две недели, шепнув, когда свет перед глазами стал меркнуть:
  
  - Ты так добр! Моя сила с тобой!
  
  Часть первая. Тот, кто желает мира
  
  Ночью долгой, ночью длинной
  
  Слышишь стоны над долиной?
  
  Плачет здесь земля.
  
  Кровью алой, кровью тёплой,
  
  Нашей кровью, знай и помни,
  
  Плачет здесь земля.
  
  Отзовись ты, коли слышишь,
  
  Ее болью вечной дышишь.
  
  Слышишь? Отзовись.
  
  Отзовись на боль и горе,
  
  Пусть одна ты капля в море.
  
  Слышишь? Отзовись!
  
  Багрийская народная песня
  
  Глава I
  
  Вечера в летнюю пору в Рассветных горах чудесны и нежны. Медленно опускается сумрак на дома и деревья, на поля и леса. Синий густой воздух вкусен и пьянит, будто молодое вино. Рассветные горы соединяют материки. Ледники лежат, как серебряная, самая крепкая в мире спайка. Не было дня, чтобы Аче не рисовал их. Хмурыми в непогоду, сверкающими в яркий полдень - неважно. Рассветные горы всегда прекрасны.
  
  Вечером слишком темно для рисования, и Аче со вздохом откладывает работу на завтра и ждет: не расскажет ли что интересное учитель. Учитель Иветре - известный на всю Багру художник. Это он написал и знаменитого Уго, полководца, разбившего войско камайнского халифа, и покойную царицу, такую прекрасную, что только в сказках и бывает, и даже самого царя...
  
  Аче прибился к учителю случайно, когда тот по заданию гатенской княгини прибыл вместе с помощниками в деревню, где мальчик жил с матерью. Именитому художнику была доверена реставрация одного из старейших в стране храмов, посвященного Всаднику Ветров - одному из Небесных Всадников, покровителю стихий.
  
  Вездесущие деревенские мальчишки, в числе которых был и Аче, в первый же день разузнали, где обосновались приезжие. Удовлетворив любопытство, разбежались они по обычным мальчишеским делам и больше не показывались под сенью храма. Один только Аче каждый день приходил сюда и подолгу наблюдал за живописцами.
  
  Из-за работ в храме школу временно закрыли, и ученики занимались теперь прямо дома у жреца, в большой комнате. Жрец, молодой, высокий, был родом из низины и ничего в горской жизни не смыслил. Все дома в деревне цеплялись за небесный подол башнями - сооружениями в первую очередь защитными от селей и врагов. А еще на крышах башен могли, не привлекая внимания, отдохнуть пролетающие мимо Небесные Всадники. Так, по крайней мере, говорили старики. Жрец называл это суеверием и напоминал, что от селей деревню защищают дамбы, построенные еще предыдущим князем. И прятаться в башнях во время войн между мелкими княжествами давно нет нужды. Оттого и дом себе он выстроил без башни, как в долине - большой, просторный, двухэтажный.
  
  Жрец постоянно спорил обо всем с коренными гатенцами, уверенными, что тот ничего не смыслит в Небесных Всадниках, даром что жрец. Ведь родился он не здесь, под сенью крыл
  
  основательницы страны прекрасной Багры, супруги первого багрийского царя, урожденного гатенского князя. Здесь, на самом краю земли, где до неба рукой подать, начиналось и заканчивалось так много легенд.
  
  Жрец тоже считал, что необразованные горцы ничего не смыслят в вопросах веры, ругался и называл свою паству еретиками. На него не обижались, ибо был он человеком добрым и о деле своем радел. Старики примирительно хлопали жреца по плечам и предлагали распить мировую. И пока дети занимались чистописанием, прямо под окнами накрывался стол. Супруга жреца, полненькая, добрая и отзывчивая, как и ее муж, выносила миски и блюда, а тот бегал от стола к ученикам, проверяя, как они справляются с заданиями. Потом, после уроков, детей тоже угощали чем-нибудь: орехами, уваренными в меду, сладкой кашей из кукурузы и виноградного сока, сушеными фруктами, печеньем.
  
  Храмовый двор был очень хорошо виден из новой комнаты для занятий, и Аче, вполуха слушая учителя, подолгу смотрел, как входят и выходят из храма работники. Если же учитель, заметив его отсутствующий вид, делал замечание, Аче отрывался от окна и принимался рассматривать висевшую рядом с грифельной доской роскошную карту континента. Алое пятно у самых гор - Багра, а на самом краю её, среди скал, притаилось Гатенское княжество.
  
  Гелиатская империя очертаниями напоминала Аче раскрывшего крылья пегаса. Крыло прикасается к Багре, граница проходит по полноводной реке, на карте выглядящей тонкой синей лентой. Задними копытами гелиатский пегас упирается в Рассветный хребет, передними - в одно из трех Тарнийских княжеств. С другой стороны от Багры - Камайнский халифат, похожий на огромный щит с отколотым краем, где расположено Внутреннее море. И Камайн, и Гелиат раскинулись от хребта и до великого океана, полного самых разнообразных чудищ. За ними другие страны, прекрасные и далекие. И по ту сторону хребта тоже.
  
  Если не было у Аче дел после школы, если матушке не требовалась помощь, он бежал к храму, вертелся рядом, подмечая каждый жест художников. Те тоже приметили любознательного парнишку, подозвали, расспросили: откуда и как зовут. Потом один сказал:
  
  - Слушай, мальчик, принеси-ка мне из ручья холодной воды.
  
  Аче охотно исполнил поручение.
  
  - А теперь вымой вон те кисти.
  
  На другой день Аче уже растирал яркие краски. На третий - старшина живописцев Иветре протянул мальчику кисть:
  
  - Возьми, попробуй.
  
  Аче подхватил кисть, окунул в краску и замер в нерешительности. Тогда мастер взял руку мальчишки и помог провести несколько первых линий. Так, без всякого договора, Аче стал учеником знаменитого художника. Теперь в деревню он бегал только ночевать, а весь день ни на шаг не отходил от учителя.
  
  Медленно, но истово трудился Иветре. Под его кистью одно за другим возникали лица Всадников и Всадниц. Держал Всадник Жизни за руку Всадницу Смерти, деву в одеждах белых и длинных, с печальным лицом. Нежно глядел на нее. Боролись друг с другом близнецы Правда и Ложь, с волосами из чистого золота.
  
  Аче дивился тому, как незаметно оживали линии, которые мгновение назад были еще мертвы, как начинали говорить краски, которые мгновение назад еще молчали.
  
  Теперь Аче видел замысел художника, понимал его мысли и чувства. И тем удивительнее было ему наблюдать, как эти мысли и чувства на глазах воплощаются в краски и линии.
  
  А у самой двери, в самом темном углу появился портрет княгини Этери, юной властительницы Гатенского княжества. Ей всего двадцать, она осиротела три года назад и заняла место своего отца подле трона молодого царя. Все знают, что князь Гатены - тень царя Багры.
  
  Аче не заметил, как пролетели два года, очнулся он, когда работа подошла к концу. Странная привычка овладела художником Иветре. Часами он стоял на лесах - и не работая, и не спускаясь на землю. Он стоял перед Этери и безмолвно созерцал её.
  
  В косах её, темных и длинных, был выписан каждый волосок, а смуглая кожа манила прикоснуться, ощутить живое тепло и мягкость. Казалось, сейчас княгиня сойдет со стены и ласково улыбнется своим подданным, которые верят в нее не меньше, чем в Небесных Всадников.
  
  Аче видел её однажды, когда она была еще юной княжной, только вернувшейся из женского монастыря, где несколько лет постигала науки. Тогда приехала она сюда, в деревню, навестить свою старую кормилицу - тетушку Иасаман, соседку Аче.
  
  В гатенском платье, с тремя десятками тонких косичек, она ничем не отличалась от горских девушек и с легкостью нашла с ними общий язык, напросилась в лес собирать конский щавель.
  
  Аче помнит, как деревенские шептались за её спиной: "Госпожа наша... спасительница..." И про крылья еще говорили, как обычно, когда упоминали князей... Теперь Аче смотрел на портрет княгини и думал: мерещатся ли ему крылья за её спиной?
  
  Когда наконец сняли леса и молодой жрец пропел в храме первую молитву, Аче обнаружил, что учитель исчез. Только через четыре года объявился мастер Иветре на пороге дома Аче, сказал, будто они расстались вчера:
  
  - Поедешь со мной, Аче? О том, чтобы тебя приняли подмастерьем в общество художников, я уже похлопотал.
  
  Разве мог Аче отказаться? Все четыре года он об этом лишь и мечтал, тратя все свободные гроши на краски и бумагу. К тому времени он превратился из мальчика в юношу, пошел работать на кузню. Но кузнечное дело, пусть тоже вдохновенное и загадочное, не влекло его.
  
  Они пустились в путь через неделю, когда учитель удостоверился, что Аче не забыл ничего из его науки. Долго рассматривал наброски, которые делал его ученик. Лица односельчан, незатейливые сценки из деревенской жизни. Кладбище, рассвет над горами, одинокий багряный лист на ветке, капли дождя на стекле, а за ними - радуга. Косой луч света в узкой бойнице башни, дождевые бочки, колесо телеги, привязанный к одинокому деревцу ослик, глиняные кувшины для вина, куст боярышника... Отдельно портреты матери: с распущенными волосами, с тяжелыми косами цвета меда. Матушка за прялкой, матушка у очага... Иветре отобрал несколько листов.
  
  - Это вот что?
  
  Аче взглянул на рисунок. Здесь он запечатлел старый дом на краю деревни, у самой противоселевой стены. Он давно обвалился, и если встать сбоку, чуть наклонив голову, то поросшие мхом балки и молодой орешник на разваленном крыльце превратятся в крылатую человеческую фигуру.
  
  - Занятно, занятно... - пробормотал учитель. - Ты умеешь смотреть на вещи под иным углом. Это хорошее качество для художника.
  
  И даже сам сходил посмотреть на этот дом. Аче рассказал о деревенских легендах, связанных с этим местом. Будто когда-то жил здесь Небесный Всадник, и здесь же он умер...
  
  Пришло время отправляться в путь. Аче обнял матушку, прощаясь, та со слезами на глазах поцеловала единственного сына в лоб. Учитель оставил ей денег - достаточно, чтоб матушка жила несколько месяцев безбедно. Потом обещал прислать еще.
  
  Через всю Багру проехали они вдоль гелиатской границы, видели, как на том берегу реки маги погоды разгоняют тучи, как рыщут в небе гелиатские дирижабли. Ночевали в придорожных корчмах или под открытым небом, и каждый вечер учитель после нехитрого походного ужина рассказывал Аче о том, что знал.
  
  А однажды прервал сам себя на полуслове, когда рассказывал о битве при Золотом озере: Гелиат против Каймана, и между ними армия новорожденного царства Багрийского, маленькая, но сильная. Сильная потому, что само небо её защищало, а во главе армии стояла самая настоящая Небесная Всадница, от которой пошли род князей гатенских и род царей багрийских...
  
  - Что же было дальше, учитель? - тихо спросил Аче.
  
  Иветре улыбнулся. Потер скрытые золотыми браслетами запястья - символ того, что когда-то он принадлежал к гелиатскому братству магов, а потом отрекся от него. Или от него отреклись...
  
  - Я знал её, Аче, очень хорошо знал. И иногда мне кажется, что она вернулась... Впрочем, не обо всем, Аче, можно рассказать. Ты согласен стать моим учеником?
  
  - Учитель, я ведь и так ваш ученик.
  
  Иветре покачал головой.
  
  - Нет, Аче, нет. Что такое живопись? Лишь покрывало для моих тайн... Ты согласен идти дальше?
  
  - Согласен, - шепнул Аче. - Согласен.
  
  - Это древняя, забытая по обе стороны хребта практика, - сказал Иветре, доставая из чересседельной сумки банку с чернилами, иглу, еще какие-то инструменты. - Ученик принадлежит учителю полностью. Телом и душой. Его приказы не обсуждаются. Верность не подлежит никаким сомнениям.
  
  - А учитель? - шепнул Аче.
  
  Иветре усмехнулся.
  
  - А учитель дает ученику не меньше. Весь свой опыт и знания. И свою душу. Когда придет время.
  
  - Что я должен делать?
  
  - Немного потерпеть. Давай свои запястья.
  
  Аче растерянно смотрел, как учитель, сверяясь с каким-то рисунком, наносит на его костлявые мальчишечьи запястья какие-то знаки.
  
  Через два дня они прибыли на ярмарку на самой границе трех государств: Гелиатской империи, Казгийского княжества и Багрийского царства. Они пробирались сквозь пеструю толпу, ведя коней на поводу.
  
  - Только здесь можно приобрести кое-какие редкие краски, - заметил Иветре, с насмешкой наблюдая, как Аче вертит головой.
  
  Здесь было на что посмотреть. Так много людей в одном месте Аче еще никогда не видел. Крутят гончары свои круги - и постепенно появляются из-под их рук звонкие и ровные сосуды. Так лепили когда-то мир Небесные Всадники, так лепят теперь учителя учеников... А рядом медники выбивают палочками дробь, ударяя по своему товару. Звук чистый, привлекает внимание. Пестрые ткани морскими волнами падают на прилавки. Шелк легкий и полупрозрачный, будто пойманный воздух...
  
  В самом сердце базара на круглой площади дают представление канатоходцы, все как один темнокожие, из кочевого племени кшелитов. Страшно смотреть на то, как юная кшелитка в белом, непристойно коротком платьице бежит, будто едва касаясь кончиками пальцев каната, протянутого через площадь.
  
  - Иди в чайный дом, Аче, - похлопал его по плечу учитель. - Поешь и жди меня. Потом можешь прогуляться по базару, но далеко от площади не отходи.
  
  - Хорошо, учитель, - ответил Аче, ослепленный и оглушенный красками, звуками и толпой.
  
  Хозяином чайного дома оказался невысокий ханец с раскосыми глазами и почти полностью обритой головой. Только на макушке оставался небольшой хохолок, собранный в хвост. Чай здесь подавали в пиалах, несладкий, круто заваренный. А к нему маленькие, на один укус, пирожные. Зато похлебка была хороша! Горячая, густая, с большим куском мяса на кости, с маринованным перцем на отдельной тарелке, черным хлебом и чесноком.
  
  Аче наелся, раза три прошелся вокруг базарной площади. Праздношатающегося парня чуть было не приняли за воришку, и он решил пройтись другим путем, чтобы не привлекать внимания.
  
  Уже давно стемнело, но базар и не думал сворачиваться. Аче, задумавшись, свернул куда-то между двумя палатками в медном ряду. Здесь не было ни факелов, ни магических шаров, похожих на маленькие солнца. Только неверный лунный свет освещал мелкие камешки под ногами, склады, тюки.
  
  Аче повернул было назад, но вдруг споткнулся обо что-то мягкое и вздрогнул, когда это мягкое вдруг засипело и схватило его за ногу.
  
  - Господин, господин... - прохрипело нечто, оказавшееся человеком. - Не желаете черной травы? Её отвар унесет вас в мечты... Свежая трава, прямо с грядки, хе, хе, хе!
  
  Аче против воли опустился на колени, вглядываясь в лицо неожиданного собеседника. Тот провел рукой по маленькому осветительному шару, лежащему рядом. Сверкнули золотом браслеты на его запястьях. Такие же, как у учителя.
  
  - Да, я бывший маг, - шепнуло существо.
  
  Аче вздрогнул, заметив провалившийся нос.
  
  - Пагубная страсть к веществам, расширяющим сознание, сгубила меня. Что я видел, что я видел, господин! - он вдруг осекся, махнул рукой.
  
  - Ай, ладно. Все равно никто не поверит. Товар смотреть будете?
  
  Против воли Аче кивнул. Он почти не слышал слов, борясь с тошнотой. Цепкие пальцы все еще держали его за лодыжку. Маг-изгнанник откинул покрывало, которым были укрыты его ноги.
  
  Аче едва не закричал. Ноги до самых бедер поросли маслянистой черной травой с широкими толстыми листьями. Маг откинул голову и захохотал:
  
  - Прямо с грядки, прямо с грядки! Разве ты не знал, что черная трава растет только на человеческом теле? Отличная шутка, не правда ли? Я сам её придумал.
  
  - Пустите, - сдавленно прохрипел Аче, вырываясь. - Пустите.
  
  Он и подумать не мог, что существует на свете такая мерзость! Аче бежал, не разбирая дороги, натыкаясь на предметы и редких прохожих. Выбежал на берег реки, с разбегу бросился в воду, прямо в одежде, поскуливая и стискивая зубы. Его трясло, как в лихорадке.
  
  Кое-как высушив одежду, Аче отправился на поиски учителя. Его все еще трясло. Он случайно услышал голос Иветре, доносившийся из глубин одного из неосвещенных шатров. Подошел ближе, робко заглянул внутрь.
  
  Учитель сидел на кошме, опираясь на узорчатые подушки. Перед ним стояла корзина, полная длинных перьев. Что за птице они принадлежали, сложно было понять. Иветре доставал одно перо за другим и поджигал, задумчиво вдыхая дым.
  
  - Что скажете, почтенный? - спросил его сидевший напротив мужчина, скорее всего, казгиец, рыжий и с бельмом на глазу.
  
  Лица учителя Аче видно не было.
  
  - А что сказать, - вздохнул он, выдержав паузу. - Она тоже была здорова, пока не померла внезапно, без видимых причин, и ты прекрасно это знаешь, Вайонн. Здорова, не считая общего для них помрачения ума.
  
  Одноглазый тяжело вздохнул и довольно зловещим тоном сказал:
  
  - Слабым разумом проще управлять. Разве вы не так же поступали?
  Иветре кивнул.
  
  - Верно. Верно. А как дал ей волю, лишился всего. Мне пора идти. Прощайте. Надеюсь, не увидимся.
  
  Одноглазый криво усмехнулся.
  
  - У нас один господин. Еще увидимся.
  
  Иветре кивнул.
  
  - Когда он прикажет нам воткнуть друг другу лезвия в глаза, как принято среди казгийских недостойных.
  
  Одноглазый сложил руки на груди.
  
  - Почту за честь выполнить этот приказ!
  
  Иветре сухо рассмеялся и повернулся ко входу в шатер.
  
  - Я выкупил её сердце у жриц, - сказал одноглазый в спину. - Я смогу сделать то же, что сделали вы?
  
  Учитель, не оборачиваясь, пожал плечами.
  
  - Кто знает, друг мой, кто знает. Заведи сначала детей, вырасти подходящий сосуд, а там посмотрим. Что еще есть у тебя из потрохов?
  
  - Немного осталось, жрицы не хотят будоражить рынок. Две селезенки, три литра крови. Что-то интересует?
  
  - Покажи селезенку.
  
  Аче снова почувствовал тошноту. Он был уверен, почти уверен, что речь идет о человеческих внутренностях. Учитель вышел через несколько минут, слава Небу, с пустыми руками. И столкнулся с застывшим у шатра Аче - усталым и испуганным.
  
  - Учитель... - просипел он.
  
  - Следишь? - усмехнулся он. - Ну-ну. Стоит научить тебя делать это более незаметно.
  
  - Я ничего не понял, - пробормотал Аче.
  
  - Ничего, потом поймешь. Главное, помни, что мир вокруг - статуя, прикрытая покровом лжи. С правдой в лучшем случае совпадают очертания, детали не видны. Я могу сдернуть для тебя это покрывало. Если ты готов.
  
  Аче хотел одного. Рисовать. Но теперь его манили и тайны.
  
  С учителем он пошел в сторону караван-сарая, Иветре достал из кармана маленький осветительный шар. Хотел зажечь, потом раздумал.
  
  - Одного прошу - будь мне предан. Будь честен со мной, Аче. И тогда ты увидишь мир таким, какой он есть. Все вокруг лгут, Аче. Я тебе лгать не стану.
  
  - Все-все лгут?
  
  - Кто не лжет, тот заблуждается, повторяя чужую ложь.
  
  Аче рассказал о своих злоключениях, поделился страхом: не заразился ли он от этого мага, не порастет ли травой? Учитель его успокоил:
  
  - Слава Небу, подхватить эту гадость очень сложно. Эта трава стоит больших денег, но достаются они не тем, кто выращивает ее на собственном теле. Хотя и они свое получают - вечный дурман черной травы. Разлагаются заживо, смешиваясь с землей, но боли не чувствуют, только удовольствие. В здоровом теле, не принимавшем отвара черной травы, споры её не приживутся.
  
  - Это так страшно, учитель, - поежился Аче.
  
  Иветре искоса взглянул на него.
  
  - Ты хорошо держишься. Был у меня один знакомый юноша, примерно твоих лет, который однажды три часа к ряду прорыдал над судьбами незнакомых ему людей. Это только при мне. А сколько слез он пролил без меня? И туда же, мнит себя героем, стрелой, посланной разгневанными небесами против потерявшего стыд человечества... Считает себя непревзойденным интриганом, хитрым лисом. Что с ним будет, когда он получит по носу?
  
  Они вернулись с караван-сарай, и там, вытянувшись на соломенном тюфяке, Аче проспал до полудня.
  
  - Я купил все, что мне требуется, - сказал ему учитель, протягивая плошку с подогретым магией рисом. - Через час отправляемся в путь. Едем в столицу, Аче. Царь заказал свой портрет.
  
  Есть Аче совершенно не хотелось. Он спросил испуганно:
  
  - Это одна из тайн, учитель?
  
  - В какой-то мере, дитя. Ешь.
  
  Аче благодарно кивнул. Ели и собирали вещи в молчании. Когда базар остался позади, Аче спросил:
  
  - Расскажите о царе, учитель. Как нам рисовать его, каким он хочет видеть себя?
  
  Иветре усмехнулся, верно, вспоминая старую басню о кривом и хромом царе, который, с одной стороны, требовал от живописца правдивого изображения, а с другой - не хотел выглядеть калекой.
  
  - Работа сложная будет, Аче. И тайная. Никто об этом портрете знать не должен.
  
  - Почему?
  
  Иветре пожал плечами.
  
  - Царские причуды. Кто знает, о чем думает царь. Зато платит двойную цену.
  
  Аче кивнул, удовлетворенный объяснением. Какое-то время шагали молча, а затем учитель проговорил тихо, словно самому себе:
  
  - А может быть, потому что царь желает изобразить на портрете будущее Багры. Печальное будущее, Аче.
  
  И запел - как ни в чем не бывало:
  
  - Хайде! Хайде!
  
  Был влюблен, да не заметили меня.
  
  Ай, твои косы хороши, длинны, как винная лоза.
  
  Хайде, хайде!
  
  Тонок стан, не замечаешь ты меня.
  
  И грудь пробила не стрела, твои зеленые глаза!
  
  Хайде!
  
  ***
  
  Они въехали в столицу через ворота Семи лучников, и учитель кивком приказал Аче спешиться - толчея была невообразимая. Стояли первые дни осени, праздник урожая. Весь город превратился в один большой базар, текло рекой молодое вино. Общество виноделов выставило бочки вдоль дорог, и подмастерья угощали хмельным напитком всех встречных.
  
  Учителя не трогали - тяжелый блеск золотых браслетов будто отводил взгляд торговцев и зазывал. А вот Аче кричали со всех сторон:
  
  - Эй, парень, иди и выпей за здоровье царя и благоденствие страны!
  
  Кто-то ухватил Аче за рукав и потащил к бочке, где ему тут же вручили чарку. Учитель ничего не сказал, лишь бросил на ученика нечитаемый взгляд и перехватил повод его лошади. Аче растерянно посмотрел на рубиново-алую жидкость в высоком и узком сосуде, сделанном из коровьего рога. Такой не положишь на стол, не допив до дна. Вино разольется - оскорбишь угощающего.
  
  - Пей, пей, парень, не бойся! Вино молодое, почти что сок, - похлопали его по плечу. - Ну, давай! За здоровье царя! Пусть благоденствие, что он принес, продлится подольше!
  
  - Еще бы женился он, - вздохнула какая-то женщина из толпы.
  
  Стоявший рядом с ней мужчина, опорожнявший чарку за чаркой, крякнул и подкрутил ус:
  
  - Хороший он государь, да будто и не багриец вовсе... Нет в нем доблести, одна гелиатская изворотливость...
  
  Женщина дернула его за рукав, от стыда закрывая лицо прозрачной вуалью, спускавшейся на плечи из-под черной бархатной шапочки.
  
  - Что говоришь, дурак, подумай, - громко и возмущенно сказала она.
  
  Её муж не унимался.
  
  - Вот цесаревич Амиран - истый багриец, сын своего отца! Вот он и вернет доблесть Багре! Испокон веков мы боролись и с Гелиатом, и с Камайном - и побеждали, а нынешний царь замириться решил! Да разве с двумя львами замиришься? Особенно если сам слабее?
  
  - Если только ты сам не змея. Или лис, - усмехнулся Иветре. Аче удивленно посмотрел на молчавшего доселе учителя. Тот больше ничего не сказал.
  
  Поднялся гомон. Большая часть мужчин была во хмелю, но на ногах держались крепко, а потому в драку лезли охотно. Визжали женщины, бились горшки, плакали дети.
  
  Подоспевшая стража развела раскрасневшихся мужчин в разные стороны. Женщины хватали мужей за руки, что-то торопливо говорили. Начавшая ссору парочка будто растворилась.
  
  - Это были люди царя, - шепнул Иветре. - Проверяют настроение в народе.
  
  Аче поежился.
  
  - Нечестно как-то.
  
  Учитель пожал плечами.
  
  - Что поделать. Народные предпочтения лучше отслеживать и пестовать или, наоборот, пропалывать, чем ждать, что вырастет само.
  
  Они двинулись дальше по мощенной камнем улице. Аче глазел на балконы домов, украшенные цветами, длинными лентами и яркими коврами. Даже на плоских крышах сидели люди.
  
  - Жил за Рассветным хребтом, в Эуропе, такой замечательный политический деятель, который написал руководство правителям. Конечно, не всё из написанного стоит принимать на веру, а кое-что и вовсе принесет вред... Но многие из его размышлений весьма годны. Например, что расположение народа - самый верный способ предотвратить заговоры. Наш с вами замечательный и умный царь стоит поперек горла тем, кто желает воевать. Его замечательный и доблестный брат - наоборот. А вот и он!
  
  - Где? - Аче завертел головой, поднялся на цыпочки и, вытянув шею, увидел светловолосого юношу, сидевшего с изяществом хорошего наездника в богато украшенном седле. Он как раз наклонился к своему собеседнику, с трудом удерживавшему гарцующего скакуна. Сквозь шум и гомон толпы до Аче донеслись обрывки разговора.
  
  - Он мог бы и разрешить мне участвовать в военных играх! Что там мне осталось до шестнадцатилетия? Всего ничего!
  
  - Цесаревича окружают сыновья мелких дворян, которым не досталось ни наследства, ни ума, чтобы пробиваться самим, - заметил учитель. - Они не прочь повоевать, глупцы.
  
  Цесаревич заметил их сам. Приветствуя, махнул рукой, одновременно останавливая свиту.
  
  - А, Иветре! Ты вернулся?
  
  Учитель поклонился.
  
  - Кто это с тобой?
  
  - Аче, сын охотника Грдзели, ваше высочество, - пробормотал Аче.
  
  Иветре улыбнулся, мягко и смиренно.
  
  - И он будет благодарен, если вы, ваше высочество, осените его своим покровительством.
  
  Цесаревич смотрел на Аче сверху вниз, протянул руку. Улыбка осветила его юное безбородое лицо, придавая ему еще больше обаятельности. Он был почти на два года младше Аче, но выше ростом и шире в плечах.
  
  - Разве вам не покровительствует мой брат?
  
  - Однако и от вашего доброго расположения многое зависит, - ответил учитель.
  
  Цесаревич тряхнул волосами.
  
  - Мое расположение мало что значит, Иветре.
  
  - Вам только так кажется, ваше высочество.
  
  - Ну-ну, я ведь не дурак... Впрочем, быть по сему. Аче, ты знаком с военными играми?
  
  - Я умею обращаться с кинжалом и малым щитом.
  
  - Этого мало, - махнул рукой цесаревич и вновь взлетел в седло. - Как обустроишься во дворце, можешь приходить на мои тренировки, я тебя поднатаскаю. Я занимаюсь каждое утро в... Впрочем, мне сейчас недосуг объяснять, Иветре знает...
  
  Юные витязи умчались так быстро, будто и не люди были вовсе, а духи из свиты Небесных Всадников. Люди расступались перед ними, махали руками. Кричали, приветствуя цесаревича:
  
  - А-ми-ран! Амиран!
  
  - Мальчишка грезит войной и славой полководца. Одна беда, пока жив его брат, Багра в войну не ввяжется.
  
  - Мне кажется, он хороший человек, - ответил Аче, глядя вслед уже исчезнувшим из виду всадникам.
  
  - Неплохой, - ответил Иветре. - И народ его любит. Народу нравятся такие государи: открытые, обаятельные. Им прощают многое: и проигранные войны, и высокие налоги.
  
  - Разве нашего царя не любят, учитель?
  
  - Эта любовь во многом искусственная. Рассудочная. Царь Исари умеет показывать, как сильно его следует любить и бояться. Хорошее качество, на самом деле. Постарайся войти к цесаревичу в доверие. Меня мальчишка к себе не подпускает. А мне понадобится человек при дворе, когда нынешний царь умрет.
  
  - Умрет? - удивился Аче.
  
  - Это, кажется, знает каждый. Впрочем, такие хлипкие существа, как он, долго способны дышать на ладан и все не умирать.
  
  - Вы говорите о царе без всякого уважения, учитель, - пораженно прошептал Аче. Такие крамольные мысли были ему внове.
  
  - Я видел, как из ничего рождалось царство Багрийское, и, быть может, увижу, как оно превратится в ничто. Мне почти четыреста лет, ты ведь знаешь, что маги, даже лишенные силы, живут очень долго. За что мне уважать царей, по сути слабых и никчемных, не будь у них поддержки свыше?
  
  - Вы о Небесной Всаднице Багре, учитель?
  
  - Разумеется. Вот тебе клочок правды, слишком безумной, чтобы в нее верили: без силы Багры, все еще служащей этому роду князей-выскочек, это царство давно распалось бы. Впрочем, не время и не место сейчас для разговора. Пойдем.
  
  Они двинулись к дворцу.
  
  - Я покажу тебе свою первую работу, Аче, храм над её могилой.
  
  Легкая паутинка коснулась лица Аче, едва они подошли к стенам дворца. Аче несколько раз провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от ощущения липкости.
  
  - Это магическая охрана, - бросил учитель. Ничем не примечательная калитка в высокой стене охранялась двумя стражниками, пившими чай из пузатого медного чайника, стоявшего на столике, прислоненном к стене сторожки.
  
  При виде Иветре стражники поднялись и поклонились:
  
  - Господин Иветре! Рады вас видеть!
  
  Учитель кивнул, передал поводья подбежавшим откуда ни возьмись конюшим, обернулся к Аче.
  
  - Идем.
  
  К главному храму дворца они прошли через сад, по знаменитым цветным дорожкам. Покровительница страны по решению международного совета жрецов не считалась Небесной Всадницей, что не мешало багрийцам молиться ей и возводить храмы и домашние молельни. Ради соблюдения приличий её рисовали без крыльев, хотя и помещали за спиной безликую крылатую фигуру, намекая на настоящее положение дел.
  
  Иветре повел ученика в закрытый уже храм, хлопнул в ладоши, зажигая осветительные шары, развешанные по стенам и на потолке, установленные на полу. Свечи были потушены и убраны, дабы не возникла опасность пожара.
  
  Аче опустился на пол, провел пальцами по искусной мозаике. В быстрой воде, бликующей от яркого летнего солнца, плавали узкие серебристые рыбки, цвели кувшинки, видны были камешки на дне. На стенах, столь же прекрасно украшенных, изображавших берег реки, стояли босые Небесные Всадники, их ступни утопали в изумрудно-зеленой траве. С высокого потолка светило солнце из сусального золота.
  
  - Моя первая большая работа, - учитель, раскинув руки, прошелся, наступая только на широкие листы кувшинок. - Мне нечего было делать после её смерти. Совершенно нечего. Её сыновья предложили мне заняться постройкой дворца. К своему удивлению, я преуспел на ниве художеств и зодчества.
  
  - Учитель, - робко спросил Аче, - какой она была?
  
  - Она не была человеком, - ответил Иветре. - Не по-человечески была умна, сильна, милосердна и жестока.
  
  Он отвернулся, скрестил руки на груди, пробормотал:
  
  - Впрочем, последнее не её заслуга, а окружения. Да... Пойдем, Аче, нам стоит отдохнуть. Завтра утром с нами встретится царь.
  
  Комнаты придворного художника нельзя было назвать богато обставленными, хотя в первое время Аче считал удивительной роскошью почти все: и ковры, и медную ванну, и тяжелую мебель темного дерева, и огромные, от пола до потолка, застекленные окна.
  
  Учитель с усмешкой следил за пораженным дворцовой жизнью гатенским простолюдином, подначивал его:
  
  - Царь наш стремится к аскезе и того же требует от своих подданных.
  
  "Если это аскеза, - думал Аче, проводя рукой по вышитому шелковыми нитками покрывалу, которым была накрыта его постель, - то что же тогда роскошь?"
  
  На следующий день он узнал. Дворец был не менее роскошен, чем храм. Но если в храме великолепное убранство было на своем месте, настраивало на определенный лад, заставляло душу трепетать от высшего, небесного восторга, то здесь казалось почти неуместным, режущим глаз. И пестрой толпой выглядели разряженные в парчу и шелк дворяне, визири и князья.
  
  Никто из них не обращал внимания на Аче, и он пользовался этим, разглядывая и запоминая. Когда глаза его привыкли к яркости, он стал различать важные для художника детали: узоры тканей, сложность причесок, блеск драгоценных камней. Взгляд его скользнул по высокому худому дворянину, одетому в светло-серый кафтан с вышитым мелким жемчугом стоячим воротником. Самой яркой чертой его внешности были рыжие, почти красные волосы.
  
  Он полуобернулся, отвлекаясь от разговора, улыбнулся:
  
  - А! Иветре! Ты уже прибыл. Я подойду чуть позже, готовьтесь.
  
  В улыбке его, в том, как он говорил, было что-то знакомое. Потом Аче понял: этот человек напомнил ему цесаревича Амирана.
  
  Учитель сделал почти неуловимое движение во время поклона, и Аче успел заметить, как дворянин в сером передаёт ему крошечный флакон. Иветре кивнул в сторону Аче, призывая идти за собой. В комнате, служившей ему мастерской, волнующе и терпко пахло красками, вдоль стен стояли недописанные картины, прикрытые тканью. Учитель запер дверь и показал флакон, который держал в руках.
  
  - Величайшая драгоценность, мой милый ученик. Кровь Небесного Всадника. Не спрашивай, - прервал он собиравшегося выразить недоумение Аче. - Откуда он её взял, тебе знать необязательно.
  
  Он прошел в соседнюю комнату, оборудованную под магическую лабораторию.
  
  - Пока тебе стоит знать одно: снадобье на крови, смешанное с определенными травами, помогает видеть суть вещей.
  
  - Суть вещей, учитель? - переспросил прошедший вслед за ним Аче.
  
  - Да, - ответил Иветре, ставя на огонь медный сосуд с широким горлышком и длинной ручкой. - Был в Гелиате такой философ, Аристон Неанф. Он предполагал, что весь материальный мир - лишь тень идеального мира. А его современники изыскивали способ увидеть этот идеальный мир, постигнуть его суть, увидеть, что же отбрасывает тени...
  
  Он замолк, считая капли алой жидкости из флакона. Последнюю поймал пальцем и облизал его, блаженно жмурясь. Добавил отвар горько пахнущих листьев, какой-то порошок, вино.
  
  - Не думаю, что я первым нашел этот рецепт. Однако, Аче, он поможет нам увидеть суть того, какой должна быть идеальная картина, заказанная царем.
  
  - О, - только и смог сказать Аче. - Мы сможем написать такую картину, которая точно понравится заказчику?
  
  - Понравится? - хмыкнул Иветре. - Настоящие предметы искусства создаются не для того, чтобы нравиться. Они создаются, чтобы говорить о важном. Мы просто сделаем ее настолько близкой к идеалу, насколько это возможно.
  
  Он снял сосуд с огня, разлил по двум высоким и тонким бокалам.
  
  - Пей, Аче. Я поднимаю тост за искусство!
  
  Горькая, горячая, терпкая жидкость полилась по пищеводу, как отряд штурмующего войска по улице только что взятого города. Какие-то образы замелькали перед его лицом, неясные, неявные и волнующие. Учитель положил руку на плечо, тихо сказал:
  
  - В первый раз это кажется неожиданно наступившим безумием. Пойдем. Поговорим с заказчиком.
  
  У окна на стуле с высокой спинкой сидел тот самый рыжий дворянин, и солнечный свет детально освещал черты его лица. Несмотря на молодость, выглядел мужчина очень болезненно.
  
  Он улыбнулся, слегка склонив голову на бок.
  
  - Вы доверяете своему ученику, Иветре?
  
  Учитель снова низко поклонился.
  
  - Как самому себе, ваше величество. Мой срок подходит к концу, для запечатанного мага я и так непозволительно долго живу.
  
  Свежие татуировки на запястьях Аче при этих словах неприятно заныли.
  
  - Хорошо. Я рад, что ты все же прислушался к моим словам о недопустимости продолжения жизни неприемлемыми способами.
  
  - Вас сложно не послушать, ваше величество.
  
  -Что ж, я думаю, пора приступать, господа художники. Что я хочу увидеть, ты знаешь, Иветре.
  
  - Мой ученик впервые увидит суть вещей. Быть может, он не сумеет воспроизвести то, что требуется.
  
  - Я посмотрю, что он сделает, и решу, - дворянин, оказавшийся самим царем, и достал из кармана часы на цепочке. - Не будем тратить время, у меня его немного.
  
  Учитель кивнул, приказывая браться за работу. Видения вновь замелькали перед внутренним взором Аче. Вот нечто нечеткое, алое, сверкающее, как драгоценность, издающее низкий гул. Это похоже на сердце - живое, бьющееся, такое, каким его можно было бы увидеть изнутри грудной клетки. Сердце исчезает. Рыжая, очень красивая женщина лежит на постели, череп её вдруг становится прозрачным, и в розовом мозге видны темные, пульсирующие сгустки... Тонкая детская рука тянется к ним, но не успевает коснуться... Образы мелькают, все быстрее сменяя друг друга. Столб синего цвета резко, ослепляя, вздымается в небо. И горе - такое сильное, что дышать невозможно... А потом - пожар, треск объятого пламенем дерева, страшная боль в спине, чей-то крик: "Константин, не..."
  
  И вдруг - огромные, будто нет в мире ничего, кроме них, полные слез синие глаза, и голос учителя:
  
  - Убийство - единственный выход?
  
  И ломающийся подростковый голос отвечает:
  
  - А они разве живут?
  
  Слезы капают на бумагу, испещренную непонятными знаками.
  
  А затем четко, словно бы в камере-люциде, Арче увидел то, что желал видеть на полотне венценосный заказчик.
  
  ГЛАВА II
  
  Шпиль причальной башни царского дворца сверкал на солнце серебром. Этери ступала по узкой лестнице медленно и осторожно, глядя под ноги и высоко поднимая подол широкой тяжелой юбки зелёного бархата.
  
  Несколькими ступенями выше так же медленно и осторожно поднимался её господин, царь Исари, властитель Багрийского царства. Они вышли на причальную площадку как раз вовремя: их накрыла тень швартующегося дирижабля, чьи округлые бока украшал сияющий золотой герб Гелиата. Ореол защитных заклинаний создал вокруг него искусственную радугу, преломляясь в солнечных лучах.
  
  Исари обернулся к Этери, приложив руку к заходящемуся от волнения и долгого подъёма сердцу, и прошептал:
  
  - Я не уверен, что не совершаю сейчас глупость.
  
  - Отступать уже поздно, твое величество, - усмехнулась она в ответ. - Послы уже прибыли.
  
  Исари собрал пальцы щепотью, прошептал заклинание, помогающее его больному сердцу биться спокойнее.
  
  - Этот мир нужен не нам, а им, почему же они упрямятся? - спросила Этери, запрокидывая голову и наблюдая за огромной гондолой, зависшей над площадкой.
  
  - По той же причине, что и утонувшие два барана из детского стишка, - ответил ей Исари. Его лицо тут же изменилось и засияло самой дружелюбной улыбкой: на площадку вышли долгожданные гости, гелиатские принцы.
  
  Все трое высокие, широкоплечие, с одинаково тёмными волосами и белой кожей. Старшему, Максимилиану, уже около сорока лет, он давно мечтает о престоле.
  
  Средний, Валериан, очень красив и знает об этом. Младшему принцу лет двадцать, не больше. Корона Константину не светит, он хорошо это понимает и потому пошел по иному пути- на нем форменная мантия Гелиатской академии высокой магии.
  
  Исари сделал шаг вперед, произнес:
  
  - Добро пожаловать, мои царственные братья! Я рад принимать вас в моём доме.
  
  Мужчины обнялись, обменялись рукопожатиями. Принцы по очереди поцеловали руку Этери, восхитились её красотой, назвали "главной драгоценностью Багры".
  
  У Константина нашлось письмо от её кузена Икара, сбежавшего из дома три года назад и теперь учившегося всё в той же академии. Этери присела в реверансе на гелиатский манер.
  
  Валериан подошёл к краю площадки, облокотился на перила, взглянул вниз на столицу Багры и на сам дворец. Они стояли в самом центре раскручивающейся спирали из дворца, хозяйственных построек, садов и казарм, составлявших резиденцию багрийской царской династии.
  
  Стояла теплая весна, и сады утопали в зелени, но здесь, на причальной башне, было достаточно холодно из-за ветра. Этери подошла к гостю, проследила за его взглядом. Она не боялась высоты, с детства привыкнув карабкаться по отвесным скалам и разорять птичьи гнёзда.
  
  - О вас ходят странные слухи, прекрасная княгиня, - заметил Валериан. - Будто вы, следуя каким-то замшелым традициям, собираетесь принести обет целомудрия...
  
  Этери прикрыла глаза, досчитала до десяти. Наверняка гелиатский принц был не прочь завести роман с девицей, на которой в случае чего не придется жениться. В голове пронеслись сотни колкостей, но Исари рассчитывал на нее. Этери ответила серьёзно и просто.
  
  - Я из рода князей Гатенских, старшее дитя, Ваше Высочество. Я приняла княжескую корону в обход наследников мужского пола не
  
  плата. Я честь и совесть царя, его тень, его страж, его преданный пес. Будь я мужчиной, обрести семью мне не составило бы труда, но от женщины сохранение семейного очага требует больше сил и времени. Я выбирала между семьёй и служением. И выбрала.
  
  - И все же, это жестоко...
  
  - Быть может, - кивнула Этери. - Однако в каждой стране есть традиции, которые лучше соблюдать. Напомните, я расскажу вам одну легенду.
  
  Они принялись спускаться. Этери и Исари шли последними, и княгиня с тревогой смотрела на своего господина. Он был бледен, на висках выступила испарина. На полпути царь остановился и, прислонившись к стене, собрался наложить на себя ещё одно заклинание.
  
  Этери поймала его руку и вложила в нее пастилу, пахнущую кошачьим корнем. Оглянулась, рассеянно замечая несколько трещин в штукатурке и отцепляя подол платья от перил, украшенных коваными листьями винограда.
  
  - Полегче с магией, твоё величество, - нарочито равнодушно сказала она. - Как бы не заработать иммунитет на это заклятие. Придется искать что-то новое, посильнее.
  
  Исари кивнул, прикрыл глаза.
  
  - А если бы ты слушал меня, - продолжала Этери, чувствуя себя сварливой женой, - мы бы давно решили эту проблему.
  
  - С помощью высших магов? Быть им обязанным?
  
  - Сейчас не время и не место, мой господин.
  
  - Мне не следует сейчас показывать своей слабости. Кто будет прислушиваться к человеку, который едва ли проживет ближайшие десять лет.
  
  - Конечно, если ты упадешь замертво у них на глазах, они ничего не заметят, - ядовито ответила Этери, маскируя ужас, который испытывала каждый раз, когда Исари говорил о своей смерти...
  
  Если делегация Гелиата продемонстрировала всю мощь магии и новейших технологий, то посольство Камайнского халифата прибыло подчеркнуто консервативным образом - верхом на самых обычных лошадях. Ни чешуи, ни рогов, ни клыков, которыми гелиатцы так любили украшать химерные породы. Камайнцы считали магию насилием над природой, а технологии - костылем слабых телом и духом людей, а потому по возможности старались обходиться и без первого, и без второго. Исключение делали лишь для войны, на которой, как известно, все средства хороши.
  
  Камайнцы и гелиатцы смотрели друг на друга с едва сдерживаемой ненавистью. Их народы воевали уже больше тысячи лет - дольше, чем существовало маленькое, по сравнению с соседями-великанами, царство, получившее название по имени возлюбленной женщины основателя - Багра.
  
  Краткие периоды перемирия сменялись долгими войнами, а Багра, зажатая между воинственными соседями, как между двумя жерновами, мучительно выживала. Багрийские цари метались от одного покровителя к другому, предавая, если это было удобно, то одну, то другую
  
  сторону. Это была хитрость слабого, единственно возможный выход, пока молодой царь Исари не решил что-то изменить.
  
  Беда была в том, что сам Исари, с рождения одолеваемый тяжёлым недугом, боялся не успеть, а потому спешил. Этери считала, что спешил непозволительно, но поддерживала его безоговорочно. "Служим верно" - таков девиз её семьи, и каждый из князей Гатенских следовал ему буквально. Для каждого из них существовал только его государь, с кем наследник князя, первый и часто единственный, был близок по возрасту.
  
  Когда двадцать семь лет назад у Лахи, отца Этери, вместо долгожданного мальчика-первенца родилась дочь, все сочли это знаком близкой кончины царевича, которому на тот момент едва исполнился год. Он появился на свет слабым и действительно не раз был при смерти, но продолжал упорно цепляться за жизнь.
  
  "Тень царя" не обязана любить того, кому служит. Любить можно лишь по велению сердца, но никак не разума.
  
  Любил ли отец Этери своего царя, а дед - своего? Вся вереница предков, похороненных в семейном склепе далекого Зейского замка, могла любить своих правителей или ненавидеть, но всегда тяготела к ним и неизменно оставалась верна. Еще ни один из князей Гатенского рода не предал своего государя, каким бы тот ни был.
  
  От Камайна прислали в числе прочих вельмож и самого младшего из двадцати двух, сына халифа. Он был довольно юн.
  
  И хотя принц держался строго и мнил себя великим воином, мягкий, свойственный детям овал лица выдавал его возраст. Было очевидно, что мальчик ничего не решал. Звали его Салахад ар Джахир. Вместе с ним прибыла сестра. Такая же юная, сверкающая испуганными очами из-под вуали.
  
  Лейлу, так звали девушку, препоручили заботам Этери, и они отлично поладили, болтая через переводчика, и отдавая должное искусству дворцовых кулинаров. Лейла чудесно рисовала хной узоры на руках, и Этери отправилась на ужин, красуясь экзотическими цветами на ладонях.
  
  У Исари был младший брат, единокровный, совсем еще мальчишка. Царь представил его гостям как своего наследника. Кто-то из камайнского посольства с благодушным смешком спросил, когда сам Исари собирается жениться. Тот, как всегда, отшутился, но Этери чувствовала, что это его задело.
  
  Исари не собирался жениться и уже натаскивал брата, собираясь передать ему корону лет через восемь.
  
  Этери метнула взгляд на Исари. На его бледный лоб, на голубую жилку на виске. Попыталась представить, что она почувствует, узнав о его смерти. Кроме очевидной тоски по другу детства, кроме спокойной и мягкой любви женщины к мужчине, привычной и тайной, где-то в глубине души таилось предчувствие грядущей пустоты и неизбывного горя, нечеловечески сильного, вечного.
  
  Это её пугало.
  
  Исари в тот вечер был возбужден и избыточно весел. Он, как мог, изображал здорового человека, даже пил вино, хотя и более чем умеренно. Напрасно Этери сперва намекала, а потом уже и открытым текстом призывала отправиться отдыхать - Исари игнорировал эти обращения.
  
  Он даже не мог усидеть на своём месте, то и дело спускаясь в зал и даже танцуя, чего давно не делал. Этери взирала на это показное оживление со всё нарастающей тревогой, отмечая всё сильнее проступающую бледность, лёгкую синеву над верхней губой, испарину на висках. Под конец вечера царя уже ощутимо покачивало.
  
  Наконец Этери вспомнила, что Исари зачем-то хотел показать гелиатским и камайнским принцам портретную галерею, и, использовав все женские уловки, уговорила и гостей, и Исари отправиться туда.
  
  Слуги зажгли факелы, Этери накинула на плечи шаль. Они шли ярко освещенными галереями, ступая по мягким коврам, вытканным лучшими мастерами Багры. Ковры были постелены специально для гостей. Рачительная Этери, взявшая на себя некоторые обязанности по управлению и подготовкой к приему гостей огромной махины дворца, жалела пёстрые ковры. Особенно один, вытканный узором из золотых длиннохвостых птиц, похожих на павлинов. Он был постелен как раз в картинной галерее, длинный и узкий. Этери старалась не наступать на роскошные птичьи хвосты.
  
  - Это мои предки, - сказал Исари, поднимая повыше факел. С картин на них глядели багрийские цари. Они были похожи - высокие, светловолосые и светлокожие, с тонкими губами и высокими скулами.
  
  В одних из них выделялась камайнская кровь, в других - гелиатская. Приземистость и основательность камайнцев сменялась гелиатской утонченностью.
  
  - Кастрин Кривой, мой прапрадед, воевал с Камайнским халифатом против Гелиатской империи, его ранили в голову в битве при Кренах. Он потерял глаз, но остался жив. Это мой прадед Киван II Смелый, воевал в союзе с Гелиатом против Камайнского халифата. Мой дед Тариэл Красивый, воевал то на одной стороне, то на другой. Мой отец - Исари ll поддерживал Гелиат. Думаю, из-за родственных чувств - моя мать была родом оттуда. Это прочие мои родственники, дяди, двоюродные братья... все они воевали против кого-нибудь из вас и за кого-нибудь из вас...
  
  Он прошёл к самому краю галереи, к последнему портрету, осветил его своим факелом.
  
  - А это я. Не знаю, кем меня наречет народ: Исари Миротворцем или Исари Дурачком...
  
  Этери не видела ещё этого портрета. Исари тщательно его скрывал, и было за что. На канонический парадный портрет намекала лишь царская мантия, да и та была потрепана до состояния рубища, вместо роскошных драпировок на заднем фоне - город в руинах. Угадывалась разрушенная стена, сверкал на солнце покосившийся шпиль причальной башни. На переднем плане - озеро крови, а в нем изорванные, испачканные штандарты гелиатских и камайнских полков.
  
  Сам Исари стоял на берегу озера, скромно сцепив руки в замок, улыбаясь загадочно и жестко. Этери ахнула, зажав руками рот, представляя, какая буря сейчас поднимется. Исари меж тем продолжал, как ни в чем не бывало:
  
  - Они воевали, я воевать не буду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на смерть, господа. Отныне мои люди не будут проливать кровь за чужие интересы, моя земля закрыта для ваших армий. Идите через Гатенский хребет или через Тарнийские княжества, теряя по дороге половину армии... Мне всё равно - отныне я не подпишу ни одного документа о союзе, если в нём не будет и третьей стороны.
  
  Послы молчали. Им нечего было сказать: они не имели полномочий решать такие вопросы.
  
  Исари кивнул им.
  
  - Покойной ночи, господа. Встретимся за завтраком.
  
   читать полностью на https://prodaman.ru/Keti-Bri/books/NebesnyeVsadniki
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"