Девушка ещё долго слышала, как она выговаривет Марине за знакомстыо чёрт-те-с кем. Курортники... Почему это такие мамочки всегда ассоциируются с роджественскими гусынями? Девушка вышла под дождь - очередь у автобуса как раз рассосалась. Дожь опять был чуть солёным, вместе с "небесной влагой" вихрь нёс морские брызги. Ветровка отталкивала воду не каплями, а струями. Кто-то подал ей руку, она вскочила на подножку, пробормотав благодарность, и протолкалась к окну. Дождь шёл. Очень настойчиво, как альпинист на Эверест. Кажется, даже кислородную маску не забыл. Стекло запотевало, и девушка нарисовала на нём рожицу, а потом новогоднюю елку. Где-то за спинами попутчиков слышался сдавленный голосок Марининой мамы. "Что за чёрт?" - подумала девушка, и вслух повторила: "Что за чёрт? Какое мне дело?"
-Вот смотри, опять она. Зря ты с ней заговорила...
-Я не заговаривала, - отозвалась Марина. Дождь всё шёл, но в кафе это было не так противно, даже немного уютно, - И вообще, это моё отражение.
-Всё тебе шутки! У соседнего столика, оглянись.
Марина не стала оглядываться, просто посмотрела в зеркало. У соседнего столика действительно стояла вчерашняя девушка, только в сухом костюмчике официантки и с блокнотом в руках.
-Она здесь работает, мам. Это совпадение.
У "совпадения" были красивые русые волосы, ловкие движения и именной флажок с надписью "Лера".
-Она на тебя похожа. Смотри, лицо и волосы...
-Я же говорю, отражение. Анирам. Ешь мороженое, мам. Ну что ты к ней прицепилась? У меня ж не было сестры-близняшки. Бывает...
Но мама была права, и это становилось интересным. Если убрать Маринины зелёные линзы и покрасить волосы, получилась бы почти полная копия случайной знакомой. "Что за чёрт?" - подумала Марина, - "Ну какое мне дело?" - но повторять это вслух, конечно, не стала.
Марина, обсохнув, казалась взрослее, а её мама - представительнее. Мало ли в городе туристов, но почему-то эти всё время лезут ей на глаза. Купаться приехали. Не повезло с погодой; что они будут делать, если дождь не перестанет, бедняжки? Ведь дыра-дырой, дискотеки порядочной, и то нет... Но дождь, изводивший курортный городок уже третью неделю, наутро перестал, оставив зеркальные лужи и возмущённо плещущее холодное море.
-Ух, холодно! Мам, я пробегусь до камней и обратно.
-Беги. Крем не забудь.
-Ага.
Мокрый слежавшийся песок и комки водорослей представляли собой неважную беговую дорожку - ноги мёрзли и скользили. Ветер сносил к камням, а волны оскаливались хищными "барашками". Самая купальная погода. До камней было метров триста по пустому пляжу - как раз согреться. Над головой пролетели, гогоча, гуси: пять штук, серые и упитанные как коровы. Лук бы со стрелами сюда, и один был бы... ну, может и не подстрелен, но с гарантией сильно напуган. Но лук остался дома, в коробке под кроватью. Мама не одобряла стрельбы, мама вообще многого не одобряла.
-Марина, как ты размазала крем? Ты посмотри, на кого ты похожа!
-Гусям всё равно, мам, - но девочка послушно растёрла белую полосу по плечу до полной невидимости.
-Каким гусям?
-Пролетали тут. Тяжёлые такие, как гружёные бомбардировщики. Ты не заметила?
-Я прямо не знаю, о чём ты всё время думаешь, - неодобрительно сказала мама, придавливая пляжные коврики камнями, - Могла бы мне помочь.
-Я пойду купаться.
-И не вздумай! В такой холод!
-Ма-ам!
Но мысленно Марина уже распрощалась со свинцовыми волнами. Всё равно будет по маминому; смысл спорить?
-Марина, она совершенно точно нас преследует! Внимательно следи за сумкой, - прошипела мама прямо в ухо. Марина оглянулась и действительно увидела Леру, в джинсах и свитере на этот раз, выбирающую яблоки из кучи на прилавке. Куча едва-едва не переваливалась за низкие стенки - овощная лавка под миниатюрным навесиком была не то чтобы образцом прочности.
-Маленький город, мам.
-Ты никогда ничего не принимаешь всерьёз!
Марина вздохнула и принялась разглядывать коробки с печеньем, вполуха слушая лекцию о бдительности. Откуда взялась эта идиотская идея поехать отдыхать с мамой на свои единственные весенние каникулы? В эту дыру, где то ли можно купаться, то ли нет - как оказалось в апреле скорее нет? Ах да, путёвки им подарила бабушка на Рождество. То есть даже не скажешь: "Тепри, сама виновата."
-Марина!
-Да, мам.
-Ты меня совсем не слушаешь!
-Я внимательно слушаю, мам. Смотри, гуси!
-Опять ты со своими гусями!
-Да смотри, что они делают!
Гуси садились на площадку перед лавкой, закладывая на заходе между дубами изящные виражи. Кто бы мог подумать, что такие упитанные птицы вообще могут летать, уж не говоря о том, чтобы делать это красиво. Пара минут, и стая распределилась по неасфальтированной поверхности и запереваливалась кто-куда, переговариваясь разноголосыми "га-га-га".
-Га-га-га, - согласилась Марина, когда один из гусей прошёл в двух шагах от её сумки, - Га-га-га-га-га.
-Марина, сколько тебе лет?!
-Подурачиться нельзя, мам?
Гусь скосил на неожиданную собеседницу влажный умный глаз.
-Га-га-га.
-Га-га-га-га-га.
Марина присела на корточки и торопливо развернула остаток завалявшейся в кармане с завтрака анисовой плитки.
-Марина, отойди немедленно, а вдруг он заразный?
Оскорблённая птица приподнялась на перепончатых лапах и захлопала крыльями, словно стремясь распространить воображаемую заразу подальше. Мама со слабым визгом отшатнулась, а Марина протянула плитку на вытянутой руке. Гусь склюнул угощение.
-Га-га-га-га-га.
-Марина!
-Ему нравится анис, - пробормотала девочка, поднимаясь с земли, - Не гогочи, мам, ты ещё хуже гусей...
Но на следущий день даже Марине пришлось молчаливо признать, что если Лера их и не преследует, она делает это очень странно. "Отражение" обнаружилось в кафе, где они с мамой покупали завтрак, на перекрёстке перед совершенно неинтересным рождественским магазином, который маме взбрело в голову посетить, и, наконец, на пляже. Марина скосила глаза на загорающую маму, убедилась, что она загорает с полотенцем на глазах, и пошла разговаривать.
-Привет, - поздоровалась с ней Лера как со старой знакомой, раскладывая на песке побитую деревянную коробку, при ближайшем рассмотрении оказавшейся мольбертом.
-Привет. Я думала, ты в кафе работаешь, а ты, оказывается, художница.
-У меня сегодня выходной, - объяснило "отражение", - А я думала, ты за мамой ходишь как гусёнок.
Марина хотела было возмутиться, но передумала.
-Сколько у вас гусей!
-Порядочно. На озере ещё больше.
-А где озеро?
-На 36-ой дороге, справа.
-А. Ты здесь родилась?
-Нет, я летом приехала, - Лера прилепила к мольберту чистый лист и развинтила баночку с водой, - Думала, отработаю сезон и поеду дальше на север, но почему-то осталась. А теперь уж поздно уезжать: опять сезон начинается.
-Так ты старше меня, значит! А я думала, мы ровесницы...
-Мне девятнадцать, - согласилась Лера, нанося первый сине-бирюзовый мазок на мокрый лист, - А ты, наверное, ещё школьница.
-Ага. Я просто высокая выросла.
-У тебя и мама высокая. Неужели вы купаетесь в такой холод?
-Я бы купалась, - вздохнула Марина, - Но мама не разрешает. А в озере теплее?
-Куда там!
-А где ты училась рисовать?
-В школе.
-А дальше будешь учиться?
-Как пойдёт, - Лера облизала кисточку и макнула её в ультрамарин, - Вообще хочется. Но на искусстве много не заработаешь, а дизайн какой-нибудь - это не для меня. А у тебя, небось, всё распланировано? Колледж, замуж, коттедж...
-У мамы распланировано, - согласилась Марина, твёрдо решившая не обижаться. Почему-то это было не сложно, - А я подумаю. Ты здорово рисуешь.
-Спасибо.
Они помолчали вместе. Лера рисовала, Марина переминалась с ноги на ногу и смотрела на море, то на настоящее, впереди, то на нарисованное, возникающее из краски и воды на листе бумаги. У Леры действительно хорошо получалось. "Как у взрослой", хотелось сказать, но если девятнадцать лет - это не "взрослая", то тогда у самой Марины куда большие проблемы, чем она до сих пор думала.
-Подари мне, - попросила она, когда художница начала откреплять лист, - Ну, или продай; я не знаю, ты их продаёшь?
-Тебе - подарю, - Лера протянула ей акварель, - Посуши её только.
-Спасибо. А на самом деле - продаёшь?
-Пару раз я выставлялась в галерее; видела уже? У парка? Но они дорого берут за посредничество - не стоит того. Две работы купили, но это так, припарка на тщеславие.
-Мари-ина! - послышался заспанный, но уже взволнованный голос мамы. Виновница переполоха вздрогнула.
-Беги, - посоветовала Лера, - А то опять пилить начнёт.
-Откуда это у тебя? - неодобрительно спросила мама, указывая на мокрый лист, когда слегка запыхавшаяся Марина выбежала из-за камней.
-Художница одна подарила. Хорошо поспала?
-Вечно ты... - начала мама, но потом, присмотревшись поближе, неожиданно похвалила, - Совсем неплохо, надо же! Может быть я не зря водила тебя по музеям. Ты опять сгорела! Ты забыла про крем? Намажься немедленно.
Ещё несколько раз Лера видела Марину мельком в городе и однажды - в своём кафе. Она хотела было сама обслужить парочку, но Лариса подошла к ним первой, избавив тем самым свою напарницу от соблазна поболтать с девочкой и подразнить своим земным существованием её маму. Удивительно, как эти двое умудрялись мирно сосуществовать. Сама Лера хлопнула дверью за куда меньшие провокации, но Марина, похоже, настроена была терпеть до последнего. Ну, успехов ей в этом нелёгком труде... хотя от идеи, что её саму могли бы вот так же таскать на привязи по курортному горотку у Леры ныли зубы. Хотя её собственная мама как раз не любила курорты, и путешествия, и переезды, да и денег у неё никогда не водилось, так что насчёт курортов - это были необоснованные опасения.
Вторая крупная ссора с мамой (первая случилась по приезде, во время разбора чемоданов, когда было обнаружено, что Марина злостно забыла дома приготовленную для неё розовую кофточку) произошла в середине недели. Марина улучила-таки момент, когда мама была занята, и окунулась в оказавшуюся не ледяной, несмотря на подозрительный стальной цвет, воду залива, и вылезла на сушу не только мокрая и "с синими губами", но ещё и с мокрыми волосами, потерявшими всю укладку. Мама кричала, Марина куталась в полотенце, переминалась с ноги на ногу и хотела то ли провалиться под землю, то ли заплакать, то ли заорать в ответ, то ли просто развернуться и уйти, но солёный вкус собственных губ почему-то успокаивал. Хорошо хоть на пляже никого не было, кроме рыбаков далеко-далеко за изгибом берега... А потом прямо над песком, клином, как конвой самолётов над базой, пролетели гуси, развернулись и полетели обратно, чёрные против белого весеннего солнца.
-Гуси-гуси, возьмите меня с собой, - попросила Марина, скинула полотенце с плеч и сделала шаг в сторону птиц, ещё один, следущий... Гуси опять развернулись, один из них сел на мелководье, хлопая крыльями.
-Марина! - возмущённо крикнула мама, а потом ещё раз, - Марина!!! - и каким-то странный высоким голосом, - Марина, Марина, Мариночка!!! - но Марина уже летела над водой, хлопая руками, и ей было всё равно.
Когда Лера увидела маринину маму в следущий раз, она не сразу её узнала, и не только потому, что та была без послушной дочери в поводу. Хотя, может быть, дело было в том, что увидеть её в полицейском участке Лера уж никак не ожидала. Сама она зашла туда отнести сыну Виталии, хозяйки кафе, пончиков - сын Виталии был сержантом полиции, и до сладкого большим охотником - и несколько минут ошарашено разглядывала бледную растрёпанную рыдающую женщину за столом. Полицейским, всему департаменту, явно было не до сладостей.
-Гражданка, ну что вы, я конечно подпишу протокол, - басом успокаивал её сержант, - Видите, уже подписываю. Сейчас и разошлём, и фотографии расклеим. Обязательно, как будут новости, мы вам сразу позвоним. Успокойтесь пожалуйста, бывает...
-Что, что бывает? Бывает, что девочки в птиц превращаются? Часто у вас бывает???
-Успокойтесь, мы вызвали вам врача, вот они уже подъезжают...
Действительно, скорая помощь, с мигалкой, но без сирены, лихо затормозила под окном. Через пол-минуты в полицейское управление ввалились два широкоплечих медбрата и худосочная медсестра с нашивкой техника. Сын Виталии встал и тактично отошёл, давая им место рядом с пациенткой. Остальной персонал равно тактично, и даже с облегчением, последовал его примеру. Лера протянула сержанту промасленный пакет.
-Спасибо, Лерочка, - поблагодарил он вполголоса, - Пойдём перекурим.
-Вредно для здоровья, - предупредила Лера, когда сержант начал раскуривать сигарету даже не сойдя с крыльца.
-Вредно-вредно, - согласился он, точнее, не согласился, а отмахнулся, - Я завязываю. Но день такой. Сначала жильцы на Прибрежной обкурились и подрались, стёкла соседям побили, потом пьяная ссора в центре, потом кретин один звонил, машину у него угнали... через пол-часа звонит опять - нашёл! Забыл, где запарковался, козёл... Теперь эта курочка: дочка у неё в птицу превратилась и улетела. Час назад. Иди докапывайся теперь, то ли это белая горячка, то ли девка из дома сбежала и записку аллегорическую оставила, но ли украл её кто... Шестнадцать лет; ищи - свищи, если сбежала.
-Марина? - не поверила Лера.
-Ты их знаешь? - строго спросил сержант.
-Мы знакомы; несколько раз разговаривали. Они курортники, на весенние каникулы приехали, откуда-то с севера. Девочка симпатичная, а мама истеричка.
-Значит, думаешь, сбежала?
-Ну не улетела же, на самом деле!
-Как знать... - задумчиво протянул сержант, - От некоторых родителей и полетишь...
Больше Лера марининой мамы не видела. Марины, к сожалению, тоже, хотя она специально посматривала по сторонам - не затем, конечно, чтобы сдать её бдительным полицейским, но ведь могут же девочке понадобиться деньги, или одежда, или даже рекоммендация на работу... Тем не менее, беглянки нигде не было, а Виталия, которая, конечно, услышала от сына вечером историю загадочного исчезновения, только усмехнулась и сказала, как и полицейский: "Да-а, от такой мамаши и полетишь..." Виталия, оказыватся, тоже обратила внимание и на курортников в кафе, и на то, как они общались между собой. А в пятницу Лера взяла мольберт, упросила рыбаков подбросить её к озеру по пути на коммерческую пристань, и разложилась на поросшем травой берегу рисовать.
Озеро было красивое, голубое в кайме светло зелёных деревьев и изумрудно-зелёных камышей, тихое. По выходным сюда ездили любители пикников, а летом и купальщики, но то по выходным и летом, а сейчас тишина нарушалась только редким шумом шин по асфальту где-то позади неё. Лера набросала пару эскизов, подкрепилась бутербродом и принялась намазывать вареньем припасённый круасан, наблюдая за ныряющими в камышах гусями. Марине нравились гуси; смешная какая девочка. Интересно, как там она. Один из гусей подплыл поближе и скосил любопытный глаз на круассан. Поколебавшись, Лера отломила кусочек и кинула в воду - у неё были ещё запасы. Гусь склюнул подношение, подплыл ещё поближе, похлопал крыльями, вылез на берег и заковылял по песку.
-Обжора, - проворчала Лера, поспешно засовывая остатки в рот. Гусь - птица крупная, крыльями может и ноги переломать, уж в борьбе за еду-то наверняка...
Гусь зашипел, подковылял ещё поближе, опять захлопал крыльями, как веерами, а потом как-то весь размазался, как мокрая акварель, если на неё плеснуть водичкой с песком, и - Лера протёрла глаза, поморгала, ущипнула себя и всё равно не поверила - в трёх шагах от неё, на месте серой птицы, стояла абсолютно голая Марина.
-Жадина, - сказала она хриплым кашлающим голосом, - Дай ещё.
Через две минуты завёрнутая в лерину куртку девочка с круассаном за щекой сидела на траве и - нет, не рассказывала, сосредоточенно жевала и гладила голубой рукав, как будто видела одежду в первый раз в жизни.
-Дай ещё, - попросила она, доев.
-Дам, дам, всё отдам, только - что это было?
-Я знаю? А булки вкусные очень. Невозможно удержаться. Неудивительно, что все гуси такие толстые, а я-то гадала... Замечательные булки, дай ещё. Надо попробовать что-нибудь с анисом. У тебя нет?
-С собой нет.
-Жалко. Ну давай, ты же обещала!
Лера без слов протянула девочке сумку, и та блаженно закопалась в содержимом. Но как бы запаслив не был художник, любой провиант когда-нибудь подходит к концу.
-Спасибо, - сказала Марина уже нормальным голосом, убедившись, что съестное исчерпано, - Сейчас переварю и полечу.
-Полетишь?
-Ну да, а что?
-Подожди, ты действительно собираешься... лететь? Обратно в гуся?
-Нет, домой пойду! Прощения просить! Ты, Лер, совсем дурная. Сейчас, когда я могу летать? Отправь моей маме открытку пожалуйста; я тебе адрес напишу, дай карандаш.
-Что писать? - безжизненно поинтересовалась Лера, которую не оставляло ощущение, что она попало в плохое кино.
-Ну, что: жива, здорова, домой не вернусь, буду писать, Марина.
-Х-хорошо.
-Спасибо. Тебе же не жаль денег на марку? У меня нет.
-Не жаль, конечно.
-Ну и хорошо. А если я тебя опять найду, ты мне дашь ещё поесть?
-Дам.
-Здорово! Я найду! - Марина бросила куртку наземь, вскочила и, прежде чем Лера успела хоть что-нибудь сказать, побежала к озеру: сначала грациозно, потом переваливаясь, потом размазалась в воздухе как в прошлый раз, и серый гусь с чёрной шеей и полосатым хвостом полетел, взбивая кончивами крыльев пузыри на воде, к своим товарищам в камышах.
Лера ущипнула себя ещё раз, потом ещё, но это, конечно, не помогло. Тогда она встала и отряхнула влажную куртку от налипших травинок.
В следущий раз они встретились в городе. Небеса упорно вбивали в стёкла холодную воду, светофоры, фонари и фары смешивали на мокром асфальте причудливую световую палитру, редкие прохожие скользили тенями, призраками проносились велосипедисты и вороны. Тёмные, тёплые и закопчёные стены бара казались безопасным убежищем.
-Опять зарядил, - сказала Марина. Лера вздрогнула и чуть не расплескала пиво. Увидить Марину, в шмотках с чужого плеча, мокрую насквозь, и распущенными волосами, в баре она не ожидала, хотя теперь поглядывала на гусей с особым интересом, оказываясь на улице. Но они всегда пролетали мимо.
-Опять. Хочешь выпить?
-Не-а, хочу пирожное.
-Сейчас закажу, - Лера помахала рукой, подождала, пока Анна подойдёт к ним, вытирая руки передников, и попросила три кремовых шарика и морковный торт. Марина одобрительно кивнула, - А потом опять полетишь?
-Угу.
-Куда?
-Какая разница?
-Наверное никакой. А всё же куда? Я же не знаю, куда вы летаете.
-Куда угодно, - похвасталась девочка, отлепляя прядку от щеки и провожая Анну, ни жестом не показавшую, что она слышит этот бредовый диалог, голодными глазами, - А ты бы куда хотела?
-Я не знаю. Раньше хотела посмотреть на большой город, а теперь вот думаю, что они мне, эти большие города?
-Там нет ничего интересного, - авторитетно подтвержила Марина, - И сдоба куда хуже. Уж не знаю, что вы здесь кладёте в выпечку, но замечательно получается. Спасибо! - поблагодарила она Анну и вонзила вилку в кремовый шарик ещё прежде, чем полная тарелка коснулась стола.
-На сдобе свет клином сошёлся?
-Ты не понимаешь, - рассмеялась девочка, и Лере послышался в этом смехе неприятный гусиный гогот, - Ну и ладно, - в десять глотков расправившись с угощением Марина вскочила, облизывая губы, - Мне уже пора.
-Может переждёшь ливень, хоть обсохнешь...
-Самая лучшая погода. Перья не мокнут. К тому же, меня ждут. Пока. Я загляну.
-Заглядывай... мать-гусыня.
Марина снова расхохоталась.
-Ещё буду! Напиши моей маме. Жива, здорова.
-Напишу.
-До встречи.
-Чистого неба, - пожелала Лера. Марина, не ответив, выбежала под дождь - превращение начинало действовать, и на лице девушки уже проступили очертания птичьей головки, а мокрый свитер покрыли серые перья. Едва выбежав на улицу, тень девушки-птицы хлопнула крыльями и поднялась в небо. Ещё в прошлый раз Леру заворожило это превращение. Секунду назад был человек, стала - тень, ещё через секунду будет птицей. Птица - сильная, красивая, уверенная. Тень - серая, бесплотная, неясная. А человек - обычная девчонка во плоти. Грубая только. И обжора. Марина-до-гусей такой, кажется, не была.
С этого вечера "гуси-лебеди" всё чаще пролетали над её домом, мешая спать, работать, развлекаться, думать... И закрытые окна не спасали. Лера ворочалась в постели, вспоминая гусыню-Марину, Марину просто, маринину маму, стаи птиц, то наводнявшие город, то исчезающие неизвестно куда, открытки с извещением "Жива. Здорова," которые жгли ей руки по дороге к почтовому ящику... Хоть и не нравилась ей мать-истеричка, но нельзя же даже ей пожелать, чтобы дочь покрылась перьями и улетела в тёплые края... "Га-га-га, га-га-га," - кричали гуси над крышами, и в голове возникала ещё одна, самая страшная, мысль: "Я тоже ушла из дома, я тоже не ладила с мамой, неужели меня принесло в этот город, чтобы... тоже? Покрыться перьями, загоготать и улететь неизвестно куда?"
"Не хочу. Я не хочу. Отстаньте. Улетайте."
Ранним летним утром Леру опять разбудило хлопанье крыльев.
"Улейтайте. Я не полечу. Я никогда не полечу. Я останусь. Я человек."
Гуси-лебеди бродили по двору, прямо под окном. Взлетали, присаживались, дергали червяков из раскисшей земли.
"Улетайте, ну пожалуйста, улетайте."
Лицо защипало. Лера в ужасе схватилась за щёки, но под пальцами была кожа. Гладкая человеческая кожа, мокрая от пота.
"Я не хочу. Хватит, ну хватит. Марина, ну не надо."
Лера вскочила и распахнула окно.
-Марина, Марина! Уведи их! Улетайте, улетайте!
Но гуси не понимали человеческого языка. А может быть это была другая стая. Много развелось гусей...
-Улетайте! Кыш!
-Зря ты. Открой, холодно.
У запертой двери стояла мокрая Марина.
Лера отпаивала подругу горячим чаем. Марина сидела, завернувшись в купальное полотенце, и прихлёбывала из фаянсовой кружки кипяток, заедая его хлебом с вареньем. Мокрая одежда, опять с чужого плеча и опять незнакомая, сушилась на батареях.
-Не пугайся. Никто не хочет тебе плохого.
-Я не хочу превращаться!
-Не превращайся. Это не мы... не они тебя заставляют, это что-то в тебе. Я же знаю.
-Да-а, уж ты-то знаешь, - согласилась Лера.
-Ну вот видишь.
-Но что мне делать?
-Не знаю. Не могу посоветовать. Прячься под одеяло. Переезжай.
-В другой город. К моей маме например. Они... мы туда не летаем. Пока что.
-Пока что?
-Пока я не хочу. Пока, я пошла. Спасибо за чай.
-А шмотки?
-Зачем мне шкотки? Повесь на забор.
Марина выбежала во двор. Полотенце упало с её плеч, но вряд ли кто увидел бы обнажённую девушку, бегущую по лужам в раннее воскресное утро. Человеческая фигурка истаяла, превратилась в неясную тень, и вот уже большая серая птица летит вверх, хлопая крыльями.
Лера поёжилась. "Не хочу. Я не хочу." Вздохнула и пошла подбирать промокающее полотенце. Может быть - не хочет, и не надо? Хорошо бы. Но всё равно, на всякий случай, вот закончится сезон, внесут они с Виталией под навес зонты с веранды, и Лера уедет куда глаза глядят. В город, может быть, раз уж Марина туда не летает...
Но когда наступила осень и зонты сложили свои полосатые крылья, Лера и не превратилась, и не уехала. Когда она только появилась в этом забытом богом пляжном городке, ей многие говорили: "Ты здесь останешься; он засасывает," - а она отмахивалась, и утверждала, что вот поработает сезон и поедет дальше. Ну вот, прошёл сезон, потом второй, и пришлось признать, что насчёт "засасывает" доброжелатели были правы. Детские мечты о путешествиях расплылись и поблёкли под прозрачными струями дождей и серыми брызгами моря, и в день, который Лера назначила для себя как "день прощания с Виталией", она проснулась и поняла, что не хочет уезжать. Работа официанткой, правда, уже прискучила, но до кулинарного техникума было всего-то пять остановок на автобусе, а Виталия, услышав о том, что Лера подала туда документы, стала пускать её на кухню. К весне они открыли пекарню-кондитерскую, и Лера, обмирая от собственной наглости, украсила стены изображениям водянистого моря и тяжёлого набрякшего неба. Покупатели забегали за булочками и кофе, хвалили поровну сдобу и хозяек, кто-то купил пару акварелей к себе домой, а поближе к Рождеству - в подарок, потом туда зашёл Антуан, потом зашёл ещё и ещё раз, потом купил ненужную ему акварель, потом они выгуливали его овчарку по пляжу, а гуси наблюдали за этим безобразием с почтительного расстояния... Антуан знал про гусей. Впрочем, а кто тут про них не знал? Приезжие не верили, разве что, кроме тех, что потом оставались...
Иногда, когда погода хорошая, а у Леры есть свободная минутка, она приходит в сумерках на пляж с корзинкой и щедрой рукой сыплет на камни орехи, семечки и хлебные крошки, а гуси слетаются со всех сторон подбирать угощение. Потом от серой стаи отделяется серая тень, делает несколько пробных переваливающихся шагов, уплотняется и протягивает руку за пляжным одеялом - завернуться.
-Чего ты мне принесла? - спрашивает Марина хриплым, ещё гусиным голосом, и Лера протягивает ей пряник, круассан или шоколадку, предусмотрительно завёрнутые в бумажное полотенце. В человеческом облика Марина не любит ни орехов, ни семечек, ни хлебных крошек.