Аннотация: Песня "Сиреневое пламя" за авторством "Башня Rowan". Из цикла Расшифровок
Первый раз она повстречала его летом, когда прогуливалась по бульвару.
Было тепло и солнечно, совершенно не жарко; деревья, растущие по бокам широкой дороги, отбрасывали глубокую мозаичную тень на каменное покрытие и газон, сквозь который пробивались вездесущие, неистребимые, жизнерадостно-желтые одуванчики. Так как Оле не было особо жарко, то деньги, оставленные на мороженое, она прихранила.
Парень, заинтересовавший ее, сидел на лавочке и с ленцой брал аккорды на электрогитаре, подключенной к крупному портативному динамику. Рядом с ним на окрашенной красноватым цветом древесине лавочки лежал синенький томик каких-то стихов.
Оле всегда казалось, что электрогитара - инструмент скорее грубый, нежели деликатный, но звуки, которые извлекал парень, были скорее нежными, мягкими, точно котенок, даже чуть-чуть не дотягивавшими до звания "зефирки".
Девушка совершенно никуда не торопилась, поэтому она решила познакомиться - а чего бы и нет?
Она оправила юбку, отрегулировала лямки сумки за спиной, откинула с веснушчатого лица прядь светлых волос и направилась к лавочке.
- Приятный день, не правда ли? - начала она издалека.
- А? - парень отвлекся от кричаще-красной гитары и посмотрел на нее снизу вверх. Оля чуть отпрянула: незнакомец оказался довольно бледным, и у Оли появилась догадка, что он давно не вылезал из комнаты. Пожалуй, это относилось ко всему его облику - даже одежда была приглушенных, пастельных тонов, и поэтому парень среди парка казался белым пятном в зелено-бурой картине импрессиониста. Лишь глаза голубовато-ледяного цвета выделялись на его лице. Вся его бледность в совокупности с чуть длинноватыми волосами и тонкими чертами овального лица делали его похожим на фарфоровую статуэтку.
- Если вы не возражаете, я бы послушала вашу игру, - решила идти дальше Оля. - Я бы тут присела...
- Угу, - парень издал неопределенный звук и вновь мягко провел длинными тонкими пальцами по струнам, и гитара отозвалась мягким мурлыканьем.
Оля точно ожидала более теплого приема. Она чуть обиженно - снова - откинула многострадальную прядку и присела на скамейку в вежливом отдалении от томика за авторством, как оказалось, Волошина.
- А почему ты играешь здесь? Я имею в виду, именно тут, на бульваре.
- Ну, - пробурчал он безразлично, не отрывая глаз, скрытых недлинной челкой бледных волос, от гитары. - Из квартиры меня выгнали, потому что мешаю. В переходах плохая акустика, в парках слишком солнечно и людно, а тут и тихо, и людей мало, и вроде акустика какая-никакая есть, а?..
Он резко ударил пару раз по струнам, высекая резкие, лающие звуки и задрал голову, закрыв глаза и с блуждающей полуулыбочкой вслушиваясь в иллюзорное эхо. После того, как несуществующие отзвуки стихли, он взял томик стихов, приоткрыл его там, где лежала зеленая пластиковая закладка и тихо пробубнил слова, другой рукой чуть неловко наигрывая вновь смягчившиеся аккорды.
- Что ты слушаешь? - неожиданно и чуть резко спросил он, хлопнув рукой по струнам.
- Я? Ну, старый рок, вроде "Нирвана", классика, в последнее время фолком увлеклась...
- Рэп, металл?
- Нет, не слушаю.
- Тогда тебе можно доверять, - его лицо озарила скупая улыбка, тем не менее, это было подобно резкому потеплению во время зимы. Парень взял пару нот, явно на разогрев, потом тихо заиграл мелодию, вполголоса напевая строки стихов:
- "Вне бытия, вне воли, вне желанья,
Вкусив покой, неведомый тому,
Кому земля - священный край изгнанья."
Он спокойно завершил мелодию, подождал чуть-чуть и вновь обратился к Оле:
- Вот как думаешь, музыкально, я должен выделить последние слова? Я могу дать более мощный звук, а могу мелодию тихо потушить, а? Ответишь, и я угощу тебя кофе.
- Как угодно ответить? - улыбнулась Оля.
Парень отнесся к ее словам серьезно.
- Это было бы очень глупо с твоей стороны.
Оля поняла, что парень говорил со всей серьезностью, а вовсе не шутил или поддерживал ее неловкий флирт. Ему по-настоящему был важен этот аккорд.
- Можешь еще наиграть?
Парень вытер руки о серо-зеленые джинсы и еще раз повторил фрагмент песни.
- Можно я прочту все стихотворение?
В ответ Оля получила томик. На качественной белой бумаге была рассказана история о человеке, запертом в склепе и равнодушно осматривающего барельефы; впрочем, как девушка вспомнила, Волошин был одним из символистов, поэтому буквально воспринимать ничего не стоит. Перечитав еще раз, девушка подметила, что стихотворение не столько о человеке, сколько об отчужденной от реальности душе.
- Мне кажется, что выделять ничего не надо, - подумав, дала она свой ответ. - Смыслового ударения на последнее слово нет, хотя оно, то есть слово, несомненно, важно. Нет, выделять не стоит. Чего ты так на меня смотришь?
И правда, парень, открыв глаза шире, чем раньше, с каким-то изумлением вглядывался в ее лицо.
- Как бы тебе сказать?..
Оля машинально провела ладонью по лицу, проверяя, нет ли на нем чего, после чего окинула взглядом свою одежду.
- Нет-нет, с внешним видом все в порядке, - уголки его губ чуть приподнялись. - Просто... Ты так красиво читаешь... У тебя такой одухотворенный вид, глаза мерцают, а губы чуть шевелятся. Ты прочитала стихотворение два раза, и оба раза нашла разные смыслы. Красиво.
Пожалуй, это был самый странный комплимент, когда-либо подаренный Оле, но все же она была польщена.
- Ну так я тебе ответила?
- Вполне. Оставим так, - парень вытащил из кармана джинсов потертый картонный блокнотик и сделал пометки невесть как оказавшейся у него ручкой. После этого он повернулся обратно к Оле, и девушка увидела перед собой дружелюбно протянутую ладонь с тонкими и длинными пальцами. - Я Павел.
- Оля.
- Приятное имя. Оля. Ольга. Хельга. Чем-то северным веет, а? - он окинул ее неожиданно теплым взглядом своих холодных глаз. - Сейчас я повторю всю песню, и мы пойдем, хорошо?
Собеседник из Павла оказался приятный: знал отличную кофейню, разбирался в поэзии, музыке и живописи. Однако, говорить на сверхсовременные темы, вроде политики или самых последних новостей, он сильно затруднялся. Парень был словно бы немного оторван от этой жизни.
Когда пришла пора расставания, они обменялись номерами.
Телефон Павла был маленький, кнопочный.
- Привет! А где хоть мы встречаемся?
Голос Оли был полон оптимизма - еще бы, она идет на свидание с Павлом. Одно "но" - она не знает, куда именно.
- Ну, лично я на крыше торгового центра совсем неподалеку от тебя...
- Что-о-о?! Что ты делаешь на крыше?
- Не стоит так вертеть головой, Оль. Можешь на кого-нибудь налететь, - ей показалось, или в его голосе была глубоко спрятанная насмешка? - Не пытайся меня высмотреть, я довольно долго искал такое место, чтоб не просматривалось ниоткуда.
- Ну и что же мне в таком случае делать?
- Заходишь в торговый центр, вызываешь лифт на пятый этаж, а там я тебя встречу.
- Хорошо.
Выбора у Оли не было, и она поступила строго по инструкции.
Вошла через вращающуюся дверь в оживленный, многоголосый, шумный, пестрый и многоцветный комплекс, протолкалась сквозь толпу к хромированному лифту, дождалась очереди, вошла в лифт и, спросив, кому куда надо, нажала сначала третью, потом пятую кнопку. Стеклянные двери закрылись, и лифт тронулся наверх.
Он уже ждал на выходе - такой, какой и был в первую встречу: чуть сутулящийся, с лохматившимися волосами, бледный, с льдисто-голубым взором, в зеленоватых джинсах и черной футболке с аляповатым, мультяшным рожком мороженого на ней.
- Поздравляю, первая часть плана выполнена успешно, - с улыбкой он поздравил ее. - Теперь переходим ко второй. Слушай внимательно!
- Я вся внимание! - с пионерским приветствием воскликнула Оля.
- Теперь ты делаешь личико... что называется, "кирпичом", и идешь за мной. Все, что я делаю - так надо. Ни писка, ни сопротивления, ясно?
Оля кивнула и, шагнув вперед, подхватила его под руку. Лицо Павла вытянулось.
- Ты чего?
- Ни писка, ни сопротивления, ясно? - передразнила его Оля, откинув со лба прядку.
Уголки рта Павла разъехались в стороны, и он неожиданно рассмеялся, чуть подняв подбородок. Это не был какой-то мелодичный или красивый смех, скорее, он звучал так, словно старые камни сыпались с горы - один за другим, мощными, частыми, раскатистыми ударами. Этот смех определенно запоминался.
Отсмеявшись, Павел пригладил ее руку у себя на плече и повел Олю к двери, где зеленел приговор "Вход только для персонала".
Сначала Оля было запротестовала, но потом она вспомнила фразу Павла и сделала личико "кирпичом". Не вызвав ни единого косого взгляда, парочка прошла в безлюдное прохладное помещение, где Павел тут же показал ей лестницу наверх. Она вела на крышу, но ручки дверей были обмотаны цепью и скреплены внушительно выглядевшим замком.
- Я над ним поколдовал, - поделился Павел, без труда убирая замок и открывая им путь на крышу.
Просторная, залитая светом крыша была неожиданно чиста, впрочем, разгадка была очевидна - Павел просто принес сюда швабру и вымыл пятачок, которого вполне хватало на пикник небольшой компании. На такой высоте гулял ветерок, приятно холодивший кожу; когда порывы ветра стихали, солнце начинало ощутимо печь. Появление парочки спугнуло стайку голубей.
Город, в котором жила Оля, был довольно старый, и в центральном районе дома были низкие - отсюда наверняка был хороший вид.
Девушка отпустила Павла и подошла к низкому бортику, которым оканчивалась крыша.
- Осторожнее, свалишься.
Прислушавшись к его совету, девушка остановилась примерно в трех шагах от края.
С крыши центра открывался превосходный вид на город - зеленые взрывы парков, бульвары, вереницы машин и медленно бегущие толстячки-трамваи, блестящие золотом крыши и кресты храмов и тускло-металлически поблескивавшее покрытие обычных домов.
- Ух ты! А тут красиво!
- Ага, я люблю тут сидеть. Жаль, с гитарой сюда нельзя - услышат, вызовут полицию и вообще запретят мне появляться, - согласился парень.
- Кстати, а как у тебя с той песней? - поинтересовалась Оля.
- О, все великолепно. Я записал ее дома, теперь она есть в MP3.
- Ты куда-то все выкладываешь?
- Ага, на свой сайт. Там только песни, и все под соло-гитару. Смотри, - Павел указал девушке на середину крыши. Местечко было вычищено с особой тщательностью. - Я тут почистил, теперь тут даже лежать можно.
В подтверждение своих слов он растянулся на сером покрытии крыши и блаженно зажмурился.
Оля какое-то время поколебалась, но в итоге аккуратно легла чуть поодаль. Когда она оперлась рукой о бетон, то тихо прошипела: покрытие крыши на ощупь оказалось не просто теплым, а горячим.
Лежали они в тишине, молча смотря на облака, тихо плывущие по небу. Это был чуть неловко, стеснительно, но, отчасти, романтично.
Горячий бетон приятно грел Оле спину сквозь футболку, от покрытия шло тепло, чуть искажающее зрительное восприятие, а на светло-голубом небе тихо плыли кажущиеся невесомыми, но все же многотонные кучи водяного пара - облака.
- Знаешь, облака - для меня - символ постоянства, - уронил в дрожащий воздух Павел.
- Поясни, - едва слышно выдохнула Оля. Ей было очень жарко.
- Ну, допустим, мода. Сейчас что модно?
- Зеленый цвет, короткие шорты и майки без рукавов, - подумав, ответила Оля.
- Вот сегодня важно это. Сегодня сотни людей из своих куч одежды извлекут шорты и безрукавки и пойдут гулять. Наступит осень, и зеленый цвет потеряет свою актуальность, а в шортах станет холодно, люди начнут листать модные журналы и побегут в магазины за, скажем, бордовыми пальто. А облака... Они всегда были. Людей не было - облака были. Наши предки слезли с деревьев - облака степенно бороздили небо. Люди воевали, мирились, строили города, выдумывали новые языки - а облака наблюдали за этим. Пришла мода, ушла мода - а облака есть и не меняются. Ферштейн?
- Ферштейн, ферштейн, - вздохнула Оля, распробовав мысль. - Вещей, подобных в этом отношении облакам, много: леса, горы, моря... В начале зимы облака, как правило, застилают все небо от края до края. Не дождевые, а какие-то непонятно-серые... - неожиданно вспомнила девушка.
- Да? Не знал, - невзначай проронил Павел.
Оля приподнялась и оперлась на локоть, с усмешкой глядя на Павла - высокий лоб полностью скрыт под волосами, на лицо падают отдельные пряди.
- В смысле не знал? Не смейся надо мной, ты же в России живешь, не мог не видеть зимы.
- Хочешь - верь, хочешь - нет, никогда в жизни не видел зимы. Я особенный, - чуть усмехнулся он.
Оля повернулась и встала на четвереньки, чтобы лучше видеть его лицо.
- Не верю.
- Сказал же, пожалуйста - не верь. Но это не отменяет того, что зимы я не видел.
- И почему же? Ты куда-то улетаешь?
Павел улыбнулся еще шире.
- Ложусь в спячку. Да, пожалуй, можно сказать и так.
- Ну а если серьезно?
- Оль, казалось бы, за две-то встречи можно было понять, что я - человек, не склонный к юмору.
Павел выглядел странно: он говорил все это с улыбкой на лице, но совершенно спокойным, обыденным тоном.
- Ничего не понимаю...
- Признаться, тоже ничего не понимаю. Каждую осень меня буквально вытаскивает в другие страны. Может, когда-нибудь поймешь...
Девушка посмотрела на парня, равнодушно отведшего взор обратно к небесам, пожала плечиками и легла обратно на горячую бетонную сковороду.
Так прошла их вторая встреча: они лежали на крыше и смотрели на облака - символ постоянства.
- ...люди шли в тот салон не для того, чтобы восхититься работами импрессиониста - тогда и слова такого-то не было - а словно бы в цирк: "Посмотрите, господа, насколько это ужасно! Весело, не правда ли?". В этот салон начали стекаться и другие импрессионисты, помимо самого Мане, и помещение, в котором они выставлялись, даже получило имя "Салон Отверженных". Не смешно ли?
Девушка с улыбкой попивала уже остывший кофе, слушая рассказ Павла. Только что они сходили на выставку, где было на удивление интересно. После Айвазовского Оля легко согласилась зайти в кофейню, где и завязалась беседа об импрессионизме.
Тем временем Павел продолжал:
- Ну и как это часто бывает, умер Мане в безвестности, причем от заражения, вызванного гангреной - встал на защиту Парижа, был на баррикадах и получил пулю в ногу. Неожиданно, правда? Теперь-то он известен, но, повторюсь, всю его жизнь можно охарактеризовать простой фразой: "Плохо настолько, что даже хорошо".
- Интересно. Но зачем он стал рисовать именно так, что его сподвигло? Вот, например, его "Любитель абсента", - девушка протянула Павлу смартфон, на экране которого виднелся человек, замотанный в бурую ткань. Парень принял гаджет и всмотрелся в экран. - Картина совершенно не похожа на произведения того времени. Неприкрытый реализм, тогда этого не понимали. Настолько резкий скачок...
- Всегда есть такие люди, опережающие свое время. Это было видно в музыке, особенно после Битлз. Каждый месяц появлялись новые стили, новые жанры! Тут же три-четыре группы переключались на новый жанр, спустя еще год-два появлялись группы, работавшие в том же жанре, но нестандартно. У них в итоге получался новый жанр, и по новой...
- Ты любишь музыку?
- Да, интересуюсь второй половиной двадцатого века. Веселое времечко. Но меня привлекают скорее тексты песен, их смысл, их красота. Музыку под такие тексты можно играть и на гитаре, главное - умело.
- Я слушала, - тепло ответила Оля.
- О, надо же. Я польщен. К слову, у меня дома еще есть барабанная установка...
- Барабанная установка в квартире?! А соседи не ругаются?
- Они не ругаются, если выбирать время для игры. Я просто сходил ко всем соседям и спросил, когда я могу играть, после чего просто выбрал нужное мне. Просто.
- Действительно, просто. А ты где живешь?
- А хрущевка, обыкновенный такой домик, сейчас расскажу...
Оля шла по бульвару.
Под ее ногами взметались пока еще маленькие кучки пожелтелых листьев, опавших с деревьев. Было довольно прохладно, и девушка куталась в шарф поверх пальто.
Несмотря на бодрое начало, лето быстро сдало позиции, и конец августа ознаменовался этой странной, мимолетной, "пластиковой" осенью, с кучками пожелтевших листьев, без грязи, с морозцем по утрам и еще ласковыми поцелуями солнца днем; осень словно бы слезла с картинки в интернете.
Внезапно Олин телефон завибрировал. Павел. Девушка провела пальцем по экрану, заставляя бесцветный кружочек позеленеть.
Вместо приветствия парень гулко раскашлялся. Впрочем, закончив, он поправил себя, выдавив "привет".
- Оль, прости, чуть приболел. Знаю, тридцать первое, обещал, ну вот никак. Еще раз прости.
- Хорошо, выздоравливай.
Девушка завершила разговор и спрятала телефон, а потом тяжко вздохнула. Она так надеялась на сегодняшнюю встречу, готовилась... Ну что ж. Тогда она может пойти домой.
Уже дома Оля еще раз позвонила Павлу, подробно справилась о его здоровье - все же переживала - и договорилась о новой встрече через неделю.
Спустя семь дней она стояла у памятника Ленину, где они и договорились встретиться, и ждала Павла.
Ждала пятнадцать минут. Ждала час. Два. Когда третий час завершался, девушка угрюмо развернулась и ушла домой в прескверном настроении.
Она не позвонила Павлу - решила, что тот должен извиниться. Но он не звонил.
К его печали, Оля умела стоять на своем.
Прошел сентябрь, ушла пластиковая осень, сменилась обычной, русской - холодной и слякотной. Оля тщетно ждала звонка.
Наступил октябрь.
Устав ждать, Оля решила наведаться на квартиру к Павлу.
Третий этаж старинной многоэтажки. Обитая дерматином дверь.
Оля постучалась (дверь гулко ухала от каждого удара). Еще раз. И еще. Никто не ответил. Девушка аккуратно нажала на ручку. Дверь оказалась незапертой.
Воздух в скромной, но довольно аккуратной квартире был спертый и пыльный - давно не проветривали.
На шкафу, зеркале и стойке для обуви в прихожей лежал слой пыли.
Павел оказался в гостиной (она же спальня). Парень лежал на диване, до пояса прикрытый простыней, заляпанной чем-то красным. Он выглядел еще более бледным, нежели обычно.
- Павел, что с тобой? - шокировано спросила Оля, подходя к нему. - Ты должен был сказать, что серьезно заболел, я бы, я бы...
Парень повернул голову, улыбнулся, приглушенно рассмеялся своим странноватым смехом.
- Оля, все нормально. Говорил же, осенью я впадаю в спячку.
- Че-чего?
Павел раскашлялся, и на простыню попали свежие красные капли. Парень знаком приказал девушке остановиться. Откашлявшись и рассеянно вытерев окровавленную ладонь о простыню, он продолжил:
- Сейчас слушай. Ты выйдешь на лестничный пролет и вызовешь скорую, скажешь, что я потерял сознание, ясно? Кстати, еще одно. Хорошо, что ты сказала, что на набережной живешь...
Квартиру вновь огласил мокрый кашель.
- В первых числах марта по вечерам прогуливайся по набережной, хорошо? Поняла? Это очень важно, - он еще раз раскашлялся. - Ах да, вон стол, вытащи оттуда конвертик. Молодец. Что с ним делать, скоро поймешь. Теперь, - он снова раскашлялся, и сплюнул кровь на простыню. - Теперь можешь выйти и позвонить. До встречи.
- Чего? Нет, я не уйду, Пав, ты что... - чуть не плачущая Оля сделала шаг к нему.
- Дурашка, стой, сказал же. Чего непонятного? До встречи, - еще раз повторил Павел, улегся на подушку поудобнее и закрыл глаза.
Как в тумане, девушка вышла из квартиры и позвонила скорой.
Машина приехала неожиданно быстро. Полненький пожилой фельдшер с оранжевым чемоданчиком поднялся по лестнице, сопровождаемый Олей, дождавшейся скорой в подъезде. Наконец, расспросы кончились, и доктор зашел в квартиру и, не задерживаясь, направился к еще более бледному Павлу.
Фельдшер раскрыл саквояж, подошел к парню, присмотрелся к нему, приложил палец к носу Павла, подождал, пощупал его запястье, шею и развернулся к Оле.
- Помочь я ему не смогу, - он грузно осел на стул, вытащил из кармана платок и вытер лоб. - Ему уже никто не поможет.
В конверте, оставленном Павлом, оказались деньги - немного денег. В аккурат хватило на похороны.
Всю зиму Оля думала, что же произошло.
Спячка? До встречи? Но мертвые не вставали, она точно это знала. Словно в противовес этому, Павел тогда был спокоен, полностью собран, словно бы ему это не впервой.
И в то же время он кашлял кровью.
На похоронах, кстати, никого, кроме нее и еще одной женщины, не было. Павел был достаточно одиноким человеком. Да и женщина оказалась лишь владелицей его квартиры.
Тогда, чтобы не разрыдаться, Оля смотрела вверх, прислушиваясь к грохоту комьев земли по гробу, и думала: облака, действительно, символ постоянства - человек, мысливший о них так, ушел, а они продолжали свой молчаливый поход в никуда.
Двадцать четвертое февраля.
Оля пришла домой с занятий. Она переоделась, поела, разобрала учебники, приготовила работу на завтра. После этого она глянула на часы, убедившись, что на улице вечер, и предупредив родителей, вновь переоделась и пошла гулять.
Она вышла из белого, современного дома, пересекла тихую, чуть занесенную снегом улочку и очутилась на набережной. Там она и стала прогуливаться, ежась от острых игл ветра, пронизывающих пальто, зарываясь по щиколотку в бурую снежную кашу.
С того вечера это стало ее традицией. Каждый вечер девушка гуляла - с девятнадцати до двадцати с половиной.
Двенадцатое марта. Двадцать часов семнадцать минут.
Эта весна ознаменовалась резким и сильным потеплением, снег сошел буквально за неделю, а за последовавшую неделю высохли последние лужи. Теперь хоть было сносно гулять.
В тот день Оля ходила за новыми дополнительными пособиями и довольно устала, поэтому она решила присесть в одной из беседок, расположенных на набережной.
Из небольшого каменного арочного навеса с удобными деревянными скамейками открывался превосходный вид на реку, вечернее небо и ТЭЦ, дымившую где-то далеко.
Оля прополоскала рот водой из бутылки, предусмотрительно взятой с собой, и задумалась, глядя на небо.
Солнце уже село, и лишь край неба, нищенски маленький, был оранжевым, цвет постепенно переходил во все более темный, сменялся на прекрасное индиго и, наконец, превращался в чернильную, фиолетово-черную мглу космоса. Прекрасную панораму небес чуть портили аккуратные, одинокие кучки облаков и струя густого дыма из труб ТЭЦ.
Глядя на этот миллион полуночных солнц, Оля думала:
"На самом-то деле, интересно, зачем я прогуливаюсь по вечерам. Нет, понятно, почему, - так попросил Павел. Умерший практически на моих глазах Павел. Вопрос один - зачем я это делаю? Кому от этого станет легче? Уж точно не мне, - она сделала паузу - ту редчайшую, драгоценную паузу в голове человека, любящего мыслить - перерыв в потоке сознания, духовное молчание, лишь немое созерцание звездных лучей, пронзавших космос (дым портил созерцание черной кляксой). - Облака заслоняют звезды. Лишь когда погаснет наше Солнце, облака замерзнут и упадут на землю. Жаль, я не увижу этого зрелища."
Оля услышала тихие шаги - кто-то зашел в беседку. Девушка обернулась.
Это был крепко сбитый парень лет двадцати пяти, в джинсах и кофте с капюшоном. Прямоугольное лицо с грубоватыми чертами венчал вихрастый ежик густых черных волос. Парень равнодушно смерил взглядом Олю, присел на скамейку напротив нее и уставился в небо.
- Красиво, а? - тихо произнес парень неожиданно мягким, дружелюбным голосом спустя пару минут молчания.
- М, да, - не сказать, чтобы Оля была настроена разговаривать с незнакомцами.
- Вот только облака обзор чуть заслоняют.
- Угу. Пары созвездий не видно вовсе.
- Иногда мне кажется, что облака созданы что-то заслонять. Кто знает, что именно на самом деле скрывается за ними.
- Довольно странная гипотеза, - отозвалась Оля.
- Еще совсем недавно я размышлял... Облака - это символ противоречия, вам не кажется? - незнакомец был на удивление обходителен. - Они в то же время и символ изменчивости, и символ постоянства.
- Постоянства... - эхом отозвалась Оля.
- Ну да. С одной стороны, облака постоянно меняют свою форму, не существует ни одного хоть сколь-нибудь похожего на другое облака. В то же самое время, облака видели зарождение человечества и еще увидят смерть последнего из нас. Постоянство и изменчивость - противоречие.
- Скажите, я вас нигде не могла раньше встретить? - девушка всерьез начала размышлять, не могла ли она видеть все это во сне.
- Ну конечно же, могла, - сказал парень и рассмеялся.
Его смех был подобен гулким и частым ударам древних камней - один об другой, с громовым раскатом.
Девушка побледнела и вскочила на ноги. Она слышала грохот комьев земли о крышку гроба, она видела его мертвым... Да и совершенно не похож этот парень на Павла.
- Ты, ты не можешь быть им... - едва слышно прошептала Оля со слезами на глазах. Парень лишь усмехнулся.
- Сядь, Оля, надо поговорить.
Девушка послушно рухнула обратно на скамейку.
- Этот человек звался Егором, и, стоит признать, это имя ему идет, не так ли? - парень помял свое крепкое плечо под кофтой. Оля же подметила бледность этого здорового на вид парня. - Но все же я уже привык к имени "Павел", мда. Привет, Оля. Сказал же, до встречи.
Оля уже была точно уверена - все это происходит во сне.
- Кто... Нет, что ты такое?
- Знаешь, я бы с удовольствием ответил, если бы сам знал. Нет, серьезно. Я мало чем отличаюсь от человека, лишь тем, что в каждом октябре покидаю тело и возвращаюсь в другое в марте. Я не один. Среди моих очень немногочисленных родичей есть много вариантов насчет нашего самоназвания, буквально - у каждого свой: Шуты Господни, Проклятые, Благословленные... Я же не стремлюсь искать какого-либо подтекста, поэтому моя версия легка для запоминания - Сиреневое пламя.
Однажды Оле пришлось ночевать в домике на болоте, тогда девушке было лишь десять лет. Ей не спалось, и, смотря в окно, она видела редкие, крохотные сине-зеленые искорки среди болота. Ей они так понравились, эти маленькие огоньки тогда заворожили ее.
В последнюю ночь, перед самым отъездом, девочка почти не спала, все наблюдала за танцующими, вспыхивающими то тут, то там огоньками. Наконец, решившись, она проскользнула мимо спящих родителей, самостоятельно оделась. После этого девочка вышла на улицу и пошла к мерцающим огням.
Когда она вскоре добрела до одного такого, то легла перед ним на кочку.
Это был маленький, размером с ладонь, зеленовато-синий огонь, словно бы выходивший из одной точки. Он трепетал под редкими порывами ветра и, казалось, вот-вот потухнет.
Осторожно девочка прикоснулась к огоньку. Оказалось, это очень жаркий огонь - родители тут же проснулись и практически моментально отыскали Олю, так сильно она плакала от огненного прикосновения.
С тех пор Оля носила шрам на ладони и помнила: магия часто жжется.
Но, пусть даже со шрамом, она всегда любила вспоминать те мистические ночи. Часто в ее снах плясали маленькие синеватые огоньки...
Теперь пять таких же, только бледно-сиреневых, находились на кончиках пальцев Павла. Подрагивающий, болезненно-хрупкий огонь давал мало света и совершенно не давал тепла. Это был не огонь, скорее звезды.
Они были завораживающими.
Оля нервно облизнула губы.
- Это... Это очень странно, Павел.
- Что именно?
- Пожалуй, все. Ты сидишь передо мной, хотя ты вообще не такой, каким я тебя помню. Ты умер, а теперь болтаешь со мной. У тебя на кончиках пальцев огонь.
- Признаться, меня и самого это каждый раз удивляет. Один мой сородич пытался научными методами узнать, что мы такое. После трех смен, или спячек, как угодно, он бросил это занятие. Как писал Волошин... - Павел чуть помолчал и продекламировал:
- Я изследил, измерил, взвесил, счел,
Дал имена, составил карты, сметы...
Но ужас звезд от знанья не потух.
Мы помним все: наш древний, горький дух,
Ах, не крещен в глубоких водах Леты!
- А ты помнишь все?
- Да. Каждую смену.
Воцарилось молчание. Оля чувствовала, что в ночном воздухе что-то назревает. Она никак не могла отвести взгляда от огня на кончиках пальцев Павла.
- Хочешь, я тебя испугаю, Оля? - с каким-то сочувствием, наклонив голову набок, спросил Павел, глядя на Олю, не могущую отвести глаз от огня. Та не ответила, никак - ни словом, ни движением.
Павел встал, прошел через беседку и встал перед Олей на одно колено. Погасил огоньки - те исчезли с едва слышимым шипением. Павел мягко, нежно взял руку околдованной девушки за ладонь и приподнял вверх. Ее изящные, прямые, чуть согнутые пальцы устремились к потолку беседки. Павел чуть дыхнул на них - дыхание было ледяным. Мгновение спустя Оля поняла, что оно не было ледяным - оно было горячим настолько, что лишь казалось ледяным.
А потом сильнейший ток пронзил всю ее руку: от пальцев к плечу, а там в голову, и ввинтился ей в мозг. От нестерпимой боли девушка зажмурилась и часто задышала. И тут боль ее отпустила. Словно бы заново рожденная Оля посмотрела на свою руку.
Ее голова казалась раскаленной. Тепло, чуть погодя, собралось в волну и двинулась вниз по руке - Оля все чувствовала. Наконец, волна жара достигла ногтей.
Через мгновение на кончике пальца девушки вспыхнула крохотная сверхновая.
- Только принадлежащий к нашему роду способен видеть Сиреневое пламя, - уронил Павел, глядя на огонь.